Мелькают дни

— Дядя? — торопливо спустившись со второго этажа, Тирис обеспокоенно посмотрела на застывшую на пороге фигуру.       Олли весьма неожиданно доложил о том, что столь поздним вечером к ним с Чатлемом пришёл гость. Ночь уже опустилась на город, затягивая его в свои сети, и только поднявшийся пронизывающий ветер свистел на опустевших улицах, предрекая скорую грозу — конец осени в этом году выдался холодным и дождливым.       Хозяева как раз готовились ко сну, когда слуга, смущённый и несколько встревоженный, сообщил о прибытии Риора. Тирис переглянулась с Чатлемом, и нехорошее предчувствие закралось в её душу, вынуждая запахнуть обратно тёплый халат и торопливо выйти вниз.       Предчувствие не обмануло: едва завидев родича, Тирис мгновенно рассмотрела на его лице глубоко печальное и несчастное выражение. Тёмные угольки глаз будто бы потухли, глядя на вышедшую племянницу полным боли взглядом. — Тирис, я правда так ужасен? — его голос дрогнул и прозвучал почти неслышимо, но Тирис всё-таки расслышала тихие слова. Глаза её округлились от удивления и ещё большего беспокойства, и она спешно приблизилась к эльфу. — Боги, дядя, что случилось?! — заглядывая в глаза родича, озадаченно и обеспокоенно спросила она, беря его под руку и уводя в гостиную.       Губы Риора дрогнули, и он тяжко устало вздохнул, на мгновение прикрыв веки. Боль и мука исказили его лицо, и беспокойство в глазах Тирис сменилось искренней тревогой. Она завела его в комнату, подведя к дивану, и сама опустилась рядом, заглядывая в худое лицо.       Несколько длинных невыносимых минут они сидели в молчании, которое нарушало только завывание ветра за окном. Тирис взволновано всматривалась в лицо родича, лихорадочно соображая, что случилось. Тот выглядел уставшим и потерянным, и совершенно несчастным — таким, каким Тирис ещё никогда не видела своего всегда жизнерадостного и энергичного дядю. — Я так плох, Тирис, — тихо произнёс он, нарушая затянувшуюся тишину, и глубокая печаль печатью легла на него. — Но мне не к кому пойти, кроме тебя. — Я рада, что ты пришёл ко мне, — озадаченно ответила она, накрыв руку дяди и несильно сжав её. — Я с радостью помогу тебе всем, чем смогу, в любой ситуации, что бы ни случилось. Но всё же... что случилось? — поинтересовалась осторожно, и Риор горько и криво улыбнулся.       Улыбка его отдавала той самой тянущей, ноющей, глубокой печалью. Болью и бесконечной виной, которые больше не было сил нести. Риор судорожно вздохнул и закрыл глаза. — Я отвратителен, — отозвался он. — Я эгоистичен. Ты была права, когда сказала, что я похож на свою мать.       От этих слов Тирис прикусила губу, виновато посмотрев на дядю. Она не имела этого в виду, когда вспоминала эту женщину, и конечно, не хотела сравнивать Риора с его матерью. Просто это был пример, — весьма неудачный пример — который, тем не менее, на столько лет засел в памяти Риора, очевидно, сделав ему очень больно. — Почему ты так решил? — всё ещё не улавливая нить его рассуждений и не понимая, что произошло, по-прежнему осторожно спросила Тирис, чувствуя, как тревога нарастает внутри неё. — Дамиэль, — Риор тяжело вздохнул, и голос его снова дрогнул, а на лице отразилась целая бездна боли, терзавшей его сердце. — Прошло пять лет с нашего знакомства, с нашего сожительства, но я... — он скривился, и было видно, что ему трудно подбирать слова и продолжать. — Ты была права, в каждом слове, с самого начала ты была права. А я эгоист, который принуждает, пользуясь чужой безотказностью, — вновь горько усмехнувшись, эльф спрятал лицо в руках, уперевшись локтями в колени.       Тирис смотрела на него с искренним изумлением. Мимолётная растерянность всколыхнула внутренности, однако на смену ей пришло сочувствие и сострадание, и невыносимость видеть и чувствовать страдания родного существа. — Что случилось? — она осторожно положила ладонь на сгорбленную спину дяди, аккуратно поглаживая её. — Почему ты так говоришь? — Потому что всё, что между нами происходит, — необходимость, — каждое слово доставляло Риору боль, но у него уже не было сил выносить её в одиночку. — Его воспитали безотказным слугой, и он до сих пор видит во мне господина. Что бы я ни делал, он отвечает не потому что хочет, но потому что так надо. А я... Боги, я так ужасен! — отчаяние лилось через край, и эльф полным боли взглядом посмотрел на племянницу. — Я полюбил его, Тирис. Я был уверен, что смогу отдать, что смогу научить, освободить от оков так же, как это случилось с тобой. Но я думал только о себе, не замечая того, что происходит вокруг. И всё, что между нами было, стало для Дамиэля лишь мучительной необходимостью, — Риор снова болезненно скривился, отворачиваясь, и отчаяние, вина и безграничная печаль отразились на его лице. — Я сплошное разочарование, Тирис, — он устало вздохнул, прикрыв подрагивающие веки. — Это моя вина.       Несколько бесконечно длинных мгновений Тирис широко распахнутыми глазами смотрела на дядю. Его боль эхом отдавала в её собственной груди — уж кому, как не ей, было знать о вине и разочаровании. Но она и подумать не могла, как глубока пропасть в душе того, кто всегда был так чуток с ней, вытаскивая её из пучины отчаяния и боли. Всегда улыбающийся, полный сил и энергии, спасающий от внутренних демонов и душевной боли — оказывается, дядя и сам не меньше нуждался в исцелении и понимании. — Это не так, — Тирис мягко обвила руками напряжённые плечи, обнимая и по-матерински прижимая к себе, утешающе гладя чёрные волосы. — Дамиэль сам сказал тебе это? — поинтересовалась она, чувствуя, как эльф поджал губы. — Нет, — честно признался он. — Но, поверь мне, общий смысл был именно таков, а я... — Риор вдруг вздрогнул в руках племянницы, и голос его совсем сорвался: — Я так устал, Тирис. Я пытался справляться один, но я не могу. Я так глуп... — Ты не один, — мягко баюкая дядю в своих объятиях, негромко отозвалась Тирис. — Помнишь, ты говорил мне, что я всегда могу поделиться с тобой тем, чего во мне слишком много? Ты не один, дядя, и со мной ты можешь делиться тем, чего слишком много в тебе. Расскажи мне, что у тебя болит, — она наклонилась, целуя родича в макушку, и чувствуя, как становится влажной ткань халата на её груди. — Я думал, что если сбегу, мне станет легче, — на выдохе откликнулся Риор. — Я порву цепи и оковы моей матери, но в итоге она назвала меня разочарованием и похоронила при жизни. Я думал, что побег даст мне свободу, но я такой эгоист!.. Я думал только о себе и потерял Лин. Моя милая сестра, которую я не сберёг. Я до сих пор чувствую вину за её смерть, потому что если бы не мой эгоизм, она была бы с тобой. Я поклялся защитить тебя и избавить тебя от боли, подарить тебе безоблачное и счастливое будущее, но я снова сбежал и обрёк тебя на страдания. Я так глуп и малодушен, Тирис. Как последний трус, я всё время бегу — даже сейчас я снова делаю это. Даже в любви я так эгоистичен. Я чувствую себя таким одиноким и ненужным. На самом деле я так устал...       Взгляд тёмных глаз совсем потух. Слёзы тихо катились из глаз — даже самая целостная и стойкая личность рано или поздно достигает точки, когда всего становится слишком много. Вина и отчаяние, боль и разочарование, копящиеся годами и прячущиеся в самых тёмных углах души, лились через край. И как некогда Тирис искала утешение в объятиях дяди, так теперь Риор льнул к единственному источнику тепла, что у него остался.       Сострадание, понимание, глубокая печаль — взгляд Тирис был переполнен ими. Страшно и больно было видеть в таком раздрае того, в ком она всегда находила поддержку; того, кто вдохновлял её и делился своей энергией, прогоняя страхи и забирая боль. Страшно и больно было осознавать, как давно на самом деле дядя нуждался в такой же помощи и поддержке. И то, что до края его довела любовь, оставляющая глубокие раны на сердце, понимать было ещё больнее. — Ты не одинок, — скрывая от всего мира на своей груди боль родного существа, мягко повторила Тирис. — Я всегда буду на твоей стороне. Отдай мне столько своей печали, сколько нужно, чтобы тебе стало легче. Плачь, дядя, столько, сколько того желает твоё раненое сердце. Но не вини себя в том, что ты не можешь исправить. Я знаю, как это тяжело, но вспомни, чему ты сам учил меня, — она чуть крепче обняла родича, снова целуя его в макушку. — Ты не трус, ведь ты не боишься признать свою вину и нести ответственность за последствия своих действий. Возможно, ты действительно виноват в них, а возможно нет — судьба повернулась так, и виток завершился. Ты не можешь повлиять на него — лишь смириться и принять. Действия прошлого остались в прошлом, но ты не тот, кто остался там вместе с ними. Тебе больно и ты устал, и тебе кажется, что сейчас ты снова совершаешь те же ошибки, но это не так. Тебе нужна помощь, и ты пришёл за ней. Тебе нужно место, где можно остановиться, и ты пришёл в него. Ты зашёл в тупик, и ты обратился за помощью, чтобы выбраться из него. Твоя любовь не может быть эгоистична, потому что на самом деле ты не эгоист. Я вижу, как ты смотришь, как обращаешься и как ведёшь себя с Дамиэлем — и это не эгоизм. Твоя любовь не бессмысленна; твоя любовь взаимна — поверь моим словам. Дамиэлю тяжело по другой причине, и пока ты не поможешь себе, ты не поможешь ему. Отдохни, дядя. Я останусь с тобой, и вместе мы обязательно что-нибудь придумаем. Ты совсем не ужасен, как думаешь о себе, и я знаю, Дамиэль думает также. Временами размолвки случаются даже в самых крепких семьях, но если ты этого хочешь, в твоих силах собрать всё обратно. Если ты хочешь, я могу помочь. Но сейчас отдохни и позволь печали покинуть тебя.       Негромкий голос и мягкие прикосновения несли утешение и исцеление, которые Риор не мог найти в самом себе. Закрыв глаза, он тихо плакал, слушая Тирис, обнимая её и прижимаясь к ней. Собирать надтреснувшее обратно воедино будет сложно, и мысль о том, что случившийся несколькими часами ранее разговор принёс не меньше боли Дамиэлю, заставляла ноющее сердце тоскливо сжиматься. Днём их определённо ждал тяжёлый разговор, и бессилие растекалось по мышцам, взывая к тотальной усталости, сковавшей прочными цепями. И идея разделить этот груз с кем-то оказалась как нельзя кстати.       С сожалением, с состраданием Тирис продолжала смотреть на дядю. Её собственное сердце обливалось кровью от страданий родного существа, и Тирис была рада помочь ему хоть так. А с остальным они будут разбираться завтра.