Мелькают дни

— Расскажи мне, — негромкий голос Дамиэля звучит мягкой просьбой, и Риор скользит по нему долгим задумчивым взглядом.       Названный супруг спрашивает о его истоках. О семье и происхождении. О том, как Риор дошёл до такой жизни. Обо всём, ведь он не знает об этом шумном эльфе почти ничего, и вот теперь пришла пора хоть немного приоткрыть завесу тайны. — Рассказать? — Риор в ответ улыбается горько, качая головой уносящимся мыслям. — Я был малодушен и слаб, и я сбежал, бросив всё. И теперь я должен искупать свою вину перед Тирис, ведь это я не уберёг её мать и её саму.       Он вздохнул, и печаль пеленой застлала его взгляд. Воспоминания уносили его далеко в прошлое, и на самом деле Риор почти ни о чём не жалел. Да, было трудно и страшно, но если бы он не ушёл... он не знал, чем всё закончилось и что бы с ним было.       Дамиэль слушал, не перебивая, и рассказ Риора постепенно вернулся к самому началу, туда, откуда начался его путь и что стало толчком, давшим ему силы сделать заветный шаг. Да-а...       В его жизни всегда было так. Сколько Риор себя помнил, столько над ним возвышалась нерушимым авторитетом твёрдая, твёрже гранита, фигура матери. Она заслоняла собой солнце и облака, и Риор, даже став взрослым мужчиной, неизменно чувствовал себя маленьким мальчиком, крошечным, жалким существом, которое так легко раздавить.       Мать, эта властная женщина с твёрдым характером и несгибаемой волей, тёмной пугающей тенью, в присутствии которой тяжело дышать и нельзя расслабляться, стояла за всем кланом. Её боялись и уважали, и она была безоговорочным авторитетом, с которым нельзя было спорить, несмотря на то, что она не была ни главой клана, ни даже старейшиной. Сильный характер и сильная личность, что сплочала их всех вместе — она железной хваткой держала каждого соклановца, даже не связанного с ней никакими узами. Принадлежность к клану уже сама по себе весомый аргумент и крепкая нить, и Йатас считала себя истинной хранительницей нравственности и связи между всеми членами клана.       По большей мере её боялись и не любили. В её присутствии сложно было чувствовать себя в безопасности, и чувство скованности неизменно настигало каждого. Неудивительно, что на её мужа и детей то и дело бросали сочувствующие взгляды.       Йатас была жестока. Безжалостна и неизменно строга как к чужакам, так и к соклановцам, так и к своей семье. Авторитет её был незыблем и непоколебим — супруг давно научился подстраиваться и не обращать внимания, став тем самым отстранённым и безразличным, но их дети... Йатас растила и воспитывала их по собственным идеалам и виденью, как должно быть лучше, не замечая вовсе, что и сын, и дочь были отдельными полноценными личностями.       Тихая и скромная Лин покорно подчинялась воле матери. В ней не было столько душевных сил, чтобы противостоять ей, чего нельзя было сказать о Риоре. Непокорный мечтатель, который никак не хотел ломаться под упрямым слепым давлением.       «Паршивец»       «Неблагодарный»       «Моё величайшее разочарование»       «Было бы лучше, если бы ты никогда не рождался»       Мать никогда не поднимала руку, считая физическое насилие проявлением слабости и низости. Но она била по-другому и гораздо больнее. Она всегда умела подбирать слова так, что они били больнее остро заточенных кинжалов, попадая неизменно в самую цель — её потому и боялись. Безжалостный ум и острый язык были её величайшим оружием, способным сокрушить даже самую крепкую броню самого зачерствевшего сухаря.       Она никогда не скупилась на слова, когда хотела сделать больно. И всегда делала — но Риор назло ей научился прятать свою боль и обиду внутри себя, дерзко ухмыляясь в ответ и гордо держа голову. Его воля не менее крепка, чем у неё, и матери никогда не сломать её. Как бы она ни злилась и что бы ни говорила, Риор никогда не предаст самого себя в угоду кому бы то ни было. Тем более ей.       Глубокая обида произрастает из боли, которую Риор выносит ещё из тех дней, когда он был мальчишкой. Убегал следом за пастухами, с искренним интересом жадным блестящим взглядом окидывая необъятные просторы пастбищ. Дорога, приключения и путешествия манили его, и очень быстро ему стало мало сезонных перемещений вместе с кланом. Он хотел познавать мир, разгадывать его загадки, обойти все его потаённые уголки, и Риор мечтал однажды бросить всё, сорваться с места и уйти туда, куда глядят глаза и несут ноги.       Неуёмное любопытство и непоседливость — мать всегда злилась от этого. Она пыталась вырастить из Риора, как из старшего ребёнка, достойного преемника и наследника семьи. Голема без эмоций и чувств, странную копию её самой и равнодушного отца, которому никогда не было дела до своих детей и их боли. Но Риор был не таким. Всегда был другим — живым, открытым, полным энтузиазма, и мать не могла принять это. Не могла смириться, что собственный сын посмел поставить её авторитет под сомнение.       Она пускает в ход всё своё оружие и все свои умения. Резкие острые слова бьют наотмашь, безжалостно, оставляя глубокие кровоточащие раны. Но Риор не ломается, лишь смотрит упрямо в ответ и продолжает гнуть свою линию. Ссоры между ним и матерью становятся нормой общения, ведь пока он может, он защищает не только самого себя.       Сестра — единственная радость в этом беспросветном мраке. И сердце Риора обливается кровью, когда он становится случайным свидетелем, как мать срывает бессильную злость на ней. Сын оказывается ей не по зубам, и хватка крепче сжимается вокруг тонкой девичьей шеи. И Риор в конце концов не выдерживает.       Злость и лопнувшее терпение застилают глаза. Он до побеления костяшек сжимает в кулаках руки, полным кипящей ярости и ненависти взглядом глядя на мать. Та смотрит с ледяным безжалостным безразличием — они оба шагнули за грань. — Я ухожу, — это не вопрос, не просьба и не попытка найти одобрение — это констатация факта, и мать в ответ холодно щурит глаза. — Я тебя никуда не отпускала, — она отрезает, словно бьёт пощёчину, и взгляд Риор тяжелеет. — А я тебе не лошадь, чтобы меня отпускать, — цедит сквозь зубы и решительно смотрит на бледную сестру, переводящую напуганный взгляд с матери на брата. — Идём со мной, Лин, — протягивает ей руку, и девушка вздрагивает, затравлено глядя на него. — Тебе тоже нечего делать здесь, кроме как окончательно загубить свою жизнь под давлением... этой женщины, — у него язык не поворачивается назвать её матерью, и взгляд Йатас становится опасным. — Я не могу, — Лин бледнеет и шепчет одними губами, и Риор знает, что на самом деле это не то, что она хочет ему ответить.       Но он слишком зол, а потому отступает без борьбы. Поджимает губы и кивает, а после резко разворачивается, стремительно удаляясь прочь. И об его спину разбиваются жестокие слова: — У меня больше нет сына.       Вскакивая на коня и уносясь в неизвестность ночи, Риор чувствует, как болит, истекая кровью, его сердце. Но эту боль перекрывает другое чувство, всепоглощающее, накатывающее эйфорией и искренней радостью. И он чувствует себя птицей, порвавшей сковывающие её крылья цепи, тянущие вниз. Он расправляет их и взлетает ввысь, и слёзы мешаются со смехом бесконечного облегчения.       Он наконец-то свободен.