Мелькают дни

      Тело болит, но Тирис не чувствует этого. Саднят сбитые ладони, течёт кровь вниз по ногам из разбитых коленей, наливается синяк на ушибленном бедре — приземление со второго этажа горящего дома сложно назвать мягким, но Тирис не думает об этом. В ушах звенит собственный крик, в носу стоит стойкий запах гари, а перед глазами полыхает оранжевое зарево. Тирис смотрит на него, видит и не видит, понимает и не осознаёт, что происходит.       Её дом, всё немногое, что у неё есть, пожирает ненасытное пламя. Тирис, ослеплённая и оглушённая, стоит как вкопанная, не в силах пошевелиться или хотя бы моргнуть. Воздух застревает в лёгких, и она не может вдохнуть, задыхаясь.       Ужас парализовывает. Шок выкручивает мышцы. Широко распахнутыми глазами Тирис смотрит, как рушатся деревянные укрепления и с грохотом, которого она не слышит, осыпается дом. Вокруг бегает кто-то, кричит и суетится, а из груди Тирис рвётся истеричный полукрик-полувсхлип. Вся её жизнь рушится точно так же, как этот дом.       В первое мгновение боль отрезвляет. Когда Тирис бьётся о твёрдую холодную землю и боль прошивает всё её тело, она ещё может соображать хоть как-то. Адреналин бьёт в кровь, и она вскакивает на ноги, осматриваясь по сторонам. Пожар начинается откуда-то снизу, и Тирис до хрипоты кричит, пытаясь дозваться до дяди, который остался внутри. Но он то ли не слышит её, то ли успел уйти раньше, но Тирис не видит его. Паника захлёстывает её, и на смену ей приходит звенящая, пульсирующая болью в висках тишина, когда под натиском слишком стремительно расползающегося огня обваливается крыша.       Объятый огнём дом сгорает словно факел — и на долгие годы этот вид становится страшнейшим кошмаром Тирис. Оглушённая, она слышит лишь звон набата в своих ушах и чувствует горящие внутри лёгкие, воздух в которые попадает лишь отрывками и небольшими порциями, потому что Тирис не может вдохнуть от сковавшего её ужаса.       Всё, что у неё было, сгинуло в ненасытном пламени, которое успокоилось лишь тогда, когда от дома осталось пепелище.       Глубоко шокированная, перепачканная золой и кровью, она не могла поверить в то, что всё это происходит в действительности. Что всё это происходит с ней. Но в себя прийти всё-таки приходится: гремя оружием и доспехами к пепелищу подходит городская гвардия, и Тирис смотрит взглядом загнанного в ловушку зверя.       Инстинкты обостряются до предела и ведут её тогда, когда разум отключается. Ещё до того, как они начинают говорить, Тирис понимает: защиты не будет. Помощи не будет. Она осталась одна. Без дома, без денег, даже банально без одежды. Но самое главное — она осталась без дяди.       «Он не мог сгинуть. И ты не должна» — спусковой крючок — словно пощёчина, и Тирис срывается с места, игнорируя боль. Она всё ещё в глубоком шоке, но первобытный инстинкт выживания толкает её в спину, подгоняя адским кнутом, не дающим остановиться.       До её ушей доносится грохот оружия и брань. Обвинения в поджоге собственного дома максимально абсурдны, но никто не станет в них разбираться: у Тирис нет в прямом смысле ничего, чтобы защитить себя. А потому всё, что ей остаётся, — бежать. Бежать как можно быстрее.       Тирис плохо помнит, как выбирается из города. Инстинкт ведёт её, не оставляя места вообще ни для чего: ни для боли, ни для страха, ни для слёз. И Тирис бежит, бежит, бежит...       Нога цепляется за торчащие корни, и с разгону Тирис влетает в землю, пролетая вперёд. Только тогда осознание находит на неё, и лавина чувств обрушивается на голову. Лёгкие горят, тело болит, сердце вот-вот готово пробить рёбра и выскочить наружу, Тирис всю трясёт. Понимание произошедшего безжалостно накрывает её с головой, разрывает изнутри, и отчаянный громкий крик вспарывает ночную тишину редкого пролеска, в который она прибежала не глядя.       Тирис кричит, пытаясь хоть немного выплеснуть излишек, снова и снова волнами хоронящий под собой. Окровавленными грязными руками сжимает голову, впиваясь пальцами в волосы, и кричит, словно умалишённая. Только что пережитое заставляет её круг за кругом переживать этот ад опять, и Тирис опасается, как бы разум её не повредился ещё больше, чем есть сейчас.       Страх, растерянность, одиночество и полное незнание, что делать дальше — слёзы реками льются из её глаз, и Тирис чувствует себя выброшенной на сушу рыбой, у которой одна судьба. — Боже... Кто-нибудь... — крайняя степень отчаяния вырывается из её груди бессвязными призывами. Тирис страшно, страшно как никогда не было, и ей кажется, что если она так и останется одна, её сердце просто не выдержит. — Кто-нибудь... О боги!..       Ей некуда идти и больше нечего терять. Всё, что у неё теперь есть, — она сама, и Тирис не уверена, что сможет своими силами выдержать это. Но способность мыслить более связно медленно возвращается к ней, заставляя по крайней мере подняться на ноги и уйти с дороги найти более подходящее место, чтобы спрятаться. Усталость к тому же берёт своё, и Тирис, не особо заботясь, падает под первым попавшимся деревом подальше от тропы, мгновенно проваливаясь в сон. Главное — чтобы не в вечный.       Ей ведь нечего терять, кроме собственной жизни. Да и той лишиться ей не слишком жалко. По крайней мере, именно так Тирис думает, когда мысли её в глубинах сна относят в тёмное пространство в нигде, в котором хозяйствует Он.       Таинственная чёрная фигура приходит к ней. Она парит над землёй (а землёй ли?) на таких же чёрных крыльях. Замирает чуть в отдалении, чтобы не смотреть на гостью перед собой сверху-вниз.       Тирис всматривается в неё жадным взглядом, и серые глаза, не мигая, осматривают внушительного исполина в чёрных, чернее ночи, одеждах, замечая, как колышутся от несуществующего ветра чёрные перья на крыльях. Она понятия не имеет, кто он и где они находятся, но какая к чертям разница?..       Тирис устало прикрыла глаза, опустившись на местную землю. Даже во сне ноги не держали её — да и не только ноги, впрочем. Однако фигура напротив неё продолжала парить в молчании, и девушка подумала о том, что должна что-нибудь сказать. — Не сочти за грубость и невежество, господин, но кто ты? — она обратилась к нему, чётко осознавая, что терять всё равно нечего.       «Ты взывала о помощи, и я откликнулся на твой зов», — ответ из светящихся синеватых букв появился перед Тирис, и прочитав его, она нервно рассмеялась. — Спасибо, — устало и отчаянно произнесла она. — Я не знаю, о какой помощи могу просить тебя, но спасибо, что ты не оставил меня одну.       «Всё зависит от того, что ты хочешь получить в конце. Ты можешь отомстить тем, кто сотворил это с тобой, можешь попытаться отыскать своего родича, из-за которого ты оказалась на распутье. А можешь сотворить свою собственную судьбу, позволив прошлому сгореть в том пожаре, от которого ты сбежала» — Да, вариантов много, — Тирис усмехнулась. — Меня прельщают все они — всё равно о спокойной жизни теперь я могу забыть. Хотя бы на какое-то время.       «Дело твоё. Если ты примешь мою помощь — я помогу тебе на твоём пути» — А я? — девушка вскинула бровь. — Если ты дашь мне свою помощь, что я должна отдать тебе взамен?       «О своей плате не беспокойся: когда придёт время, я получу её»       Тирис долго вглядывалась в чёрную фигуру, почти сливающуюся с мраком ночи, размышляя над последними словами. Сомнительно было и страшновато втягиваться в сделку с этим неведомым существом, но с другой стороны... Ей нечего было терять, и она осталась одна. Чёрный господин единственный откликнулся на её зов отчаяния, и было бы верхом неприличия прогонять его теперь. Тем более что Тирис явно сама не справится; тем более что ей и не хотелось этого делать. — Спасибо, — в конце концов выдохнула она. — Спасибо, что ты пришёл ко мне и остался со мной.