Мелькают дни

      В лагере как всегда было шумно и оживлённо. Под вечер солдаты позволяли себе немного расслабиться, собираясь у костра и обсуждая события прошедшего дня. Сейчас, когда активные боевые действия временно приостановились, было особенно скучно, так что вечерние разговоры были особенно актуальны, и громкие голоса некоторых из солдат вились вверх следом за пламенем костра, эхом разносясь вокруг.       Сэрах сидел в стороне, хмуро и напряжённо наблюдая за ними. Солдатская рутина с каждым днём раздражала его всё больше и больше. Хотелось бросить всё, послать всех к предкам и уйти, куда глаза глядят, подальше от этой грязи. Бессмысленная война не вызывала ничего, кроме отвращения, и Сэрах твёрдо решил по её завершении уйти в отставку. А там взять сестру в охапку и уйти куда-нибудь в тихую безопасную гавань, например, где-нибудь в глубинке бескрайней Империи.       Он вздохнул, раздражённо поведя плечом. От костра раздался взрыв хохота, и командир не выдержал. Импульсивно вскочил на ноги и нервно ушёл вглубь лагеря, отдаляясь от света и пересекая его. Палатки стояли пустыми — все солдаты тулились у костра, поближе друг к другу, так что лагерь был пустынен и темен, и Сэрах мог побыть в одиночестве и остыть от нахлынувшего раздражения.       Раздавшийся откуда-то сбоку шорох заставил командира остановиться. Он бросил на него взгляд, и тень удивления мелькнула на его лице. Надо же, он совсем забыл о пленнике, которого они взяли с неделю назад…       Молодой дверг, беременный каменщик — не просто удача, а королевский улов. Чтобы вытащить его одного дверги раза три пытались штурмовать лагерь с такой яростью и отчаянием, каких Сэрах никогда не видел на поле боя. Парнишка, правда, когда видел своих, лишь бледнел от страха, сжимаясь в комок и с непонятным альву отчаянием обнимая живот, так что когда все попытки высвободить его потерпели поражение, кажется, он был этому даже рад.       Он был необычным пленником, молчаливым и зыркающим на альвов настороженным хмурым взглядом. Те пытались задирать его, но Сэрах отгонял их от пленника; одному особенно наглому, который попытался распускать к двергу руки, командир эти самые руки и сломал, к вящему удивлению и подчинённых, и пленника. Зато желание трогать его — физически и словами — напрочь пропало у каждого, отчего о каменщике, похоже, все вообще забыли. Сэрах мысленно выругался.       Он подошёл ближе, и дверг дёрнулся, поджав к себе ноги и глядя на альва снизу-вверх настороженным взглядом. Словно диковинная зверушка, он сидел в клетке, что затрудняло его побег, но пленник и не пытался этого делать, видимо опасаясь не только за свою безопасность — взгляд Сэраха опустился ниже, и он заметил едва выступающий живот.       Да, для всех этот каменщик был бесценной драгоценностью, которую необходимо было доставить в целости и сохранности в штаб для того, чтобы потом шантажировать им двергов. У Сэраха же, почему-то, лишь одна мысль об этом вызывала отвращение. Они что, бесчестные пиратские крысы, чтобы торговать живым существом, как товаром, в самом-то деле?..       Он тряхнул головой и решительно приблизился ещё ближе. Опустился на холодную землю прямо напротив клетки, и скрестив ноги, уставился в настороженное лицо напряжённо сжавшегося каменщика, а после… Совершенно неожиданно для него протянул миску с ещё тёплой похлёбкой, к которой сам так и не успел притронуться. — Поешь, — видя, как пленник недоверчиво смотрит то на еду, то на альва, вздохнул Сэрах. — Чтобы ребёнок был здоровым, тебе нужно питаться, — он хотел сказать «хорошо питаться», но условия плена едва ли могли в действительности это обеспечить. — Почему? — поколебавшись несколько мгновений, но всё же приняв миску, негромко спросил дверг, впервые за всё время подав голос. — Почему ты так добр ко мне? — он подозрительно прищурился, всматриваясь в лицо альва напротив. — Ругаешь своих воинов, когда они оскорбляют меня, и даже покалечил одного из них, когда он попытался навредить мне? Разве я тебе не враг? Разве ты не должен ненавидеть меня так же, как и весь мой народ? — Во-первых, ты слишком ценен, чтобы позволять солдатам вести себя с тобой так же, как с другими пленниками. Во-вторых, попустительство в таких вопросах, злорадство над заведомо более слабым противником, нарушает дисциплину и размягчает нрав, что может фатально сказаться на поле боя, — ответил Сэрах и вдруг даже неожиданно для самого себя куда более откровенно добавил: — Но на самом деле, знаешь, меня просто раздражает эта война и эта вражда. Я не вижу в них смысла, как и не считаю приемлемым издеваться над ждущим ребёнка существом. — То есть если бы я не был беременным, ты бы позволил им сделать всё то, что они хотели? — оскорблёно вскинув подбородок, уточнил дверг. — Нет, — Сэрах решительно качнул головой. — Я не считаю, что раз ты беременный, значит, тебя нужно жалеть как слабого и беззащитного — прежде чем мы пленили тебя, ты хорошо дал понять, что не стоит тебя недооценивать, — правильно истолковав смысл слов каменщика, альв продолжил: — Даже если бы ты был одним из воинов, с которыми мы встречаемся на поле боя, я бы всё равно не позволил унижать тебя и издеваться над тобой. — Почему? — дверг чуть склонил голову вбок, пытливо глядя на собеседника. — Я ведь уже сказал, — тот пожал плечами, — я считаю бессмысленной и эту войну, и нашу вражду. Я не питаю ненависти или презрения к твоему народу.       Каменщик забавно нахмурился, несколько растерянно опустив глаза. Сэрах с интересом наблюдал за ним, и когда повисшая пауза затянулась, осторожно поинтересовался: — Могу я спросить тебя? — Ты ответил на мои вопросы, — дверг серьёзно посмотрел на альва. — Так что я не вправе отказать тебе в ответах на твои. — Когда твои собратья приходили за тобой, я видел, что ты был напуган, — чуть прищурившись, внимательно вглядываясь в лицо пленника, протянул Сэрах. — Более того, могу поклясться, в крайнее столкновение ты помог нам отогнать их. Почему? Разве ты не хочешь вернуться? — Ты ведь сам задал вопрос, что делает беременный каменщик на линии фронта так далеко от тыла, — вдруг горько усмехнувшись, тот покачал головой, а после резко встрепенулся и решительно посмотрел на альва. — Я сбежал от них, — он поджал губы и произнёс: — Ты был откровенен со мной и ты был добр ко мне, поэтому я отплачу тебе тем же. Я знаю, что вы хотите обменять меня, отдать им обратно, но пока я в ваших руках, у меня больше шансов претворить задуманное в жизнь. — Но почему? — Сэрах нахмурился. — Я слышал, вас ценят и уважают на твоей родине… — Они заберут его, — тихо ответил каменщик, накрыв ладонью чуть выступающий живот. — Они всегда забирают их… Ты должен знать, альв, что мой народ отрицает чувства и эмоции. Мы не вступаем в отношения друг с другом. К нам, каменщикам, мужчины приходят за детьми, а когда они рождаются, их навсегда забирают у нас. Наш социальный статус и наша роль слишком высоки и важны для того, чтобы заниматься воспитанием детей, поэтому это обязанность и долг отцов. Всё же, что требуется от нас, — выносить и родить, а дальше — забыть, как будто и не было никогда у нас никаких детей. И я… Тебе не понять этого, — он отвернулся, пытаясь скрыть горечь, не замечая искреннего изумления на лице Сэраха. — Ну почему же, — он вздохнул, покачав головой. — Ты не хочешь, чтобы у тебя забрали твоего ребёнка — я могу понять это желание. Оно многое объясняет, на самом-то деле.       На несколько долгих мгновений между ними снова повисло молчание. Сэрах внимательно наблюдал за сжавшимся уязвимым двергом, обдумывая его слова. Как, должно быть, невыносимо было давление общественных нравов, что этот молодой каменщик решился на столь отчаянный, дерзкий шаг… — Как тебя зовут? — нарушив затянувшуюся паузу, негромко спросил альв. — Марауал, — как-то нехотя откликнулся дверг. — А ты? — Сэрах, — он чуть улыбнулся уголками губ. — Поешь, Марауал. Тебе нужны силы для побега, если ты действительно не хочешь возвращаться обратно, — альв встал на ноги, медленно выпрямившись, и каменщик посмотрел на него недоверчивым подозрительным взглядом.       Сэрах ничего больше не сказал. Он отошёл от клетки пленника, погрузившись в свои мысли и размышления. Ему было много о чём подумать, и туманные мысли начали закрадываться в голову. Сэрах никогда не был альтруистом, но в глубине души он был бунтарём, и появившуюся возможность он не был намерен упускать.