Мелькают дни

      Вокруг хаос и кровавое безумие. Лязг металла перекрывает хруст костей, смешиваясь с ним в пугающую какофонию. Так звучит песнь этой войны, и кровь заливает глаза, скользит на пальцах и мешается под ногами. Каждая новая битва становится тяжелее предыдущей, но они всё равно упрямо стоят, снова и снова бросаясь в бой. Защищая мир от губительных амбиций одного и сражаясь за то, что им дорого.       Упрямство и желание собственноручно выбирать, кем ей быть, толкают Насилмиин идти вперёд и заниматься делом, которым не принято заниматься вампирским женщинам. Она не должна быть здесь и сейчас, когда мир рушится, раскалываясь на части, но она сжимает в руках рукоять верного меча и снова и снова врывается в битву. Рубит гниющую плоть и восставшие кости, с отвагой и отчаянием волчицы бросаясь на врага. Определённо, ей есть, что защищать.       Взгляд сам собой против воли скользит по сторонам, и сердце в груди немного успокаивается, когда он натыкается на чёрную макушку и статную фигуру молодого вампира. Губы сами собой приподнимаются в уставшей и гордой улыбке, а взгляд теплеет и наполняется тревогой. Сердце матери беспокоится о судьбе единственного сына, а потому Насилмиин с ещё большим рвением врывается в стан врага, желая защитить своё дитя.       Вэлтрилик, случайный ребёнок, о происхождении которого знало всего трое. Плод спонтанности, порыва отчаяния, о котором Насилмиин успела пожалеть далеко не раз. И нет, дело было не в ребёнке, так удачно появившемся на свет тогда, когда это лучше всего можно было сохранить втайне — дело было в его отце, которому невольно строптивая принцесса снова и снова разбивала сердце.       Дуики любил её глубокой и преданной любовью; она же считала его своим ближайшим другом. И ей не стоило поддаваться спонтанному тоскливому порыву и причинять ему ещё большую боль мимолётной ложной надеждой. Но всё в итоге стало ещё сложнее, когда случайная связь дала свой плод, а Насилмиин так и не смогла пойти наперекор самой себе.       Воспитанием и заботой о сыне занялся Дуики. Представил его как своего внебрачного ребёнка, чья мать умерла во время родов — довольно распространённое явление, которым едва ли можно было кого-либо удивить. Насилмиин же вынуждена была навещать сына тайно и незаметно, проводя с ним слишком мало времени, храня от всех тайну в первую очередь для блага мальчика, пусть он и узнал всю правду тогда, когда вырос. Стать полноценной семьёй им так и не было суждено, а теперь того вовсе все втроём они сражались на полях жестокой войны и не знали, вернутся ли по её завершении домой, или нет.       Насилмиин гонит прочь тяжёлые мысли: сейчас они совершенно некстати. Дуики вынужден быть в другом месте, и хотя бы о своём друге она может пока что не переживать. Но рядом с ней сын, её единственный ребёнок, и она должна сделать всё, чтобы защитить его. Но у Судьбы скверное чувство юмора…       Нежить наседает со всех сторон; нежить не знает усталости. Силы живых же на исходе, и Насилмиин не замечает, в какой момент из всего отряда остаются лишь они с Вэлтриликом и ещё двое вампиров. Враги же лишь прибывают и прибывают, и кажется, из этого боя никому не выйти живым. Принцесса скалится, скрипит зубами и лишь крепче сжимает рукоять меча в своей руке.       Её окружают со всех сторон, отрезая от остальных и пытаясь достать. Плачевная и тяжёлая ситуация, но она не заботит Насилмиин. Материнское сердце бьётся в тревоге, и она бросает взгляд в сторону сына, такого же отрезанного от любой помощи. Юноша держится со стойкостью и благородством своего отца, но мать не может оставить его одного. Пытается пробиться сквозь гору восставших трупов, чтобы прикрыть его спину, в отчаянии запертой в клетку птицы желая сломать сковывающие прутья, но…       Мир вокруг замирает и сужается до единственного мгновения, и Насилмиин не чувствует, как округляются в неверии её глаза. Спина её ребёнка слишком открыта и уязвима, и ему не хватает мастерства и ловкости, чтобы отбиться от врагов со всех сторон. Гнилые когти и зубы раздирают плоть, и несколько тварей валят Вэлтрилика на землю. Рвут на части, набрасываясь всем скопом, словно голодные падальщики, и слух Насилмиин улавливает лишь сдавленный стон и кровавый хрип её ребёнка.       Полный яростной боли крик разносится над полем боя. У Насилмиин словно открывается второе дыхание, и ярость ослепляет её. Боль и неверие, и гнев закипают в крови, и она не видит ничего и никого, исступлённо прокладывая себе путь. Рубит всё и всех на своём пути, убивая всех монстров, упивающихся кровью и плотью её сына. Отгоняет их от его изувеченного тела, и слёзы отчаяния и бессилия выедают глаза. Она всегда была отвратительной матерью, а теперь даже не смогла защитить собственное дитя.       Боли слишком много, и ещё один крик, больше похожий на вой раненого зверя, оглашает поле битвы. Горе Насилмиин непомерно, и всё вокруг перестаёт иметь значение. Она бросается в битву, чтобы хоть немного осушить эту чашу, и ярость подгоняет её сражаться с усилием и упорством десятка крепких мужчин. Однако какой в этом смысл, если свою главную задачу она провалила?       Самоубийственно Насилмиин врывается в стан врагов, число которых лишь приумножается. Как и другим товарищам, как и сыну, ей не выжить в этой схватке — острая боль, расходящаяся по телу, от ударов настигающих её мертвецов служит самым лучшим напоминанием этому. Но сейчас, в этот момент утраты и горя, это не имеет значения, и если ей суждено погибнуть рядом с собственным ребёнком, она почтит это за большую честь.       Силы и вправду медленно оставляют её, и на смену вспышке ярости приходит опустошение. Боль вонзается в тело с множества разных направлений, и в конце концов её становится так много, что она взрывается перед глазами тьмой, враз поглощающей все звуки, запахи и цвета. Сознание ускользает, и возможно, Насилмиин этому даже и рада.       Она действительно умирает в этом сражении, но лишь для того, чтобы выжить и после долгой борьбы снова прийти в себя. И больше не быть той, кем она была всю жизнь.