Мелькают дни

      Шаг за шагом он преодолевает разделяющее их расстояние. Физическую преграду, но не душевную пропасть, что разверзлась так много лет назад. Он идёт по слякоти лондонской поздней осени, пока в груди тихо колышутся серые воды. Апатия и бесконечная печаль — нужно быть мазохистом, чтобы добровольно возвращаться к ним снова и снова, но честно говоря, Альбус Дамблдор всегда был таким мазохистом.       «Я жду кое-кого»       Губы сами собой растягиваются в горько-нежной улыбке, а глаза блестят. Это больно, но на самом деле он так сильно скучал... И кошмар превратился в самое страстное желание сердца, запертое на семь замков в самых потаённых глубинах души. И цепи дрожат, натягиваясь, когда он закрывает веки и чувствует чужое присутствие.       Когда-то давно, будто бы в другой жизни, такое уже было. Душной летней ночью он сидел, мечтательный и растрёпанный, с закрытыми глазами и блуждающей на губах улыбкой. И он чувствовал, как возлюбленный, словно настоящий рыцарь, пробравшись через распахнутое окно, замер напротив, прежде чем оставить на губах сладкий поцелуй... Но это было так давно — и не было ли это его воображением и не сбывшейся мечтой?..       Нежная улыбка горчит сожалениями, когда он открывает глаза. Статная, сильная фигура замирает напротив на долю мгновения, и Альбус вдруг чувствует себя смущённым мальчишкой. Против воли сжимает пальцы, чувствуя ими прохладу металла, и стыдливо опускает взгляд: Геллерт улыбается с ответной нежностью и радостью, и они встречаются после долгой разлуки, как старые друзья. Так глупо...       «Ты был предан мне... предан нам»       Геллерт не оговаривается, хотя спешит исправиться, и Альбус смотрит на него долгим взглядом, полным горечи. Нет, он не оговаривается — он всегда был таким. Властным и повелевающим; собственником, который жаждал обладать — как жаль, что Альбус понял и увидел это спустя так много лет. Геллерт никогда не любил его — это была не любовь, хотя определённая привязанность между ними действительно была, но Альбус... Он отдал всё — и жестоко поплатился за это.       «Я шёл за тобой, потому что я любил тебя»       Признание несёт боль горечи и разочарования, но в тихом «да» Геллерта слышен восторг, а во взгляде — ликование. Альбус был удобным средством, могучим союзником; был равным, но не до конца. Он был нужен Геллерту для более лёгкого и быстрого достижения его планов и стремлений, в то время как Альбус...       Да, он любил его. Он был полон мечт и наивности, полон любви — только благодаря и ради этого он был готов положить весь мир к ногам Геллерта. Геллерт и стал для него целым миром, и ради него Альбус был готов пойти на многое. Общее благо и свобода — определённо они вкладывали не одни и те же смыслы в эти понятия. Но кто из них исказил их и довёл другого до края пучины, на котором они оба замерли?..       «Но именно ты говорил, что мы можем изменить этот мир. Это наше право от рождения»       В словах Геллерта слышится обвинение, и Альбус качает головой, невесело улыбаясь. Да, он говорил это, влюблённый до беспамятства. В мире, где мужчине запрещалось свободно любить другого мужчину, Альбусу было одиноко, холодно и страшно, но когда Геллерт наполнил его смыслом, всё стало гораздо проще и легче. Вместе они смогли бы разбить догмы и изменить мир, доказать всем, что любовь не зависит от пола и происхождения! Альбус грезил этим, мечтал о том дне, когда сможет свободно сказать Геллерту о своей любви, потому что это будет не запретным и осуждаемым. Но Геллерт...       Умел ли он любить в действительности? Или только лишь желать, обладать и повелевать? Было ли в нём место для любви, или же это было всего лишь очередное средство манипуляции? Любил ли он Альбуса хоть немного, хоть когда-нибудь? — ему хочется верить, что да. Хочется верить, что разочарование и досада в глазах и голосе — скорбь об утраченной любви, а не разочарование в удобном средстве, которое на поверку оказалось обычной бесполезной безделушкой. О-о-о, Альбусу действительно хочется в это верить.       Он закрывает глаза, отрешаясь от мира и звенящего молчания своего кабинета. Их встреча пылает в огне, и после неё внутри Альбуса остаётся лишь выжженная пустошь. Бесконечность одинокой скорби и сожалений, вины и горечи. Клятва холодным металлом обвивается вокруг запястья, и кажется, что это всё, что у Альбуса осталось. Его сердце давно разбито и едва ли может восстановиться вновь, снова и снова всходя кровью и напоминая о себе тупой тянущей болью. Любовь бывает так жестока... — Профессор, что это у вас на руке? — клятва требует, чтобы кто-нибудь из заключивших её всё время держал её поблизости, поэтому она змеится по запястью, привлекая внимание. Лишь вопрос времени, когда любопытство учеников толкнёт кого-нибудь из них задать этот вопрос. — Она весьма красива, не правда ли? — он усмехается невесело и позволяет печали литься через край. — Это свидетельство большой любви. Когда-то давно я разделил кровь с одним человеком, которого любил больше жизни... И теперь это всё, что у меня осталось от него. — Он умер? — в голосе студентки слышится вина и сострадание, и Альбус улыбается искренне и мягко, качая головой. — Нет, он жив, — слова теряются в тяжёлом вздохе. — Просто наши дороги разошлись слишком далеко. Так случается — и это нормально. — Но вы всё ещё любите его? — девочка кивает, и Альбус снова не может сдержать тяжёлый вздох, что красноречивее всех слов. — Временами я скучаю по нему очень сильно, — взгляд замирает на кулоне, и он сам не знает, зачем говорит всё это.       Все его мечты посыпались крахом, и у него не осталось ничего, кроме сердца, полного сожалений. И он смотрел на клятву на своей ладони, и боль медленно наполняла его. Сущий мазохизм, но это всегда была его вина. Что ж, он пронесёт её до конца своих дней так, как и должен это сделать.