Мелькают дни

      В глубине души Альбус знал, что даже несмотря на клятву этот день рано или поздно настанет. Они столкнутся друг с другом в схватке, и победитель в ней будет только один. Альбус не хотел этого. Не так, не здесь, не при всех этих людях. Да по правде говоря, он не хотел в принципе, чтобы это случилось. Разбитое сердце, полное разочарований и сожалений, слишком устало, но судьба снова и снова подкладывала ему свинью, испытывая на прочность. Это было так жестоко…       Но выбирая между циничным эгоистом, растоптавшим его сердце, и племянником, несущим на плечах груз страданий и вины, Альбус выбирает второй вариант. И время словно останавливается, и на площади словно нет больше никого, кроме их двоих. Прямо как когда-то очень и очень давно. Или это всего лишь однажды ему снилось?..       Альбус разбит, подавлен и выглядит уставшим; Геллерт же удивлён, уязвлён и разочарован. Словно загнанный зверь, он мечется, не зная, как и с чего подступиться, и Альбус терпеливо ждёт. Самоубийство, наверно, ведь клятва с тонким звоном раскалывается, бесконечную вечность падая наземь, соскользнув с запястья. Но первым поднять палочку Альбус всё равно не может; именно поэтому он защищается, но не нападает.       Схватка похожа на изливающееся отчаяние — да в общем-то, так оно и есть. Горечь и боль глубокой раны, которую вновь разбередили и заставили кровоточить. И если Альбусу к этой боли не привыкать, то Геллерта она задевает за живое, заставляя чувствовать и вспоминать, напоминая, что он всё же живой. Плоть, кровь — и горячее сердце, которое не так и бесчувственно, как пытается казаться.       Их сражение даже сложно назвать сражением. Именно что отчаяние — и почти детская, глупая попытка сделать больно, не делая больно. Шутка ли — в конце концов схватка превращается в дуэль на палочках, словно те — два меча или длинных кинжала, которыми так легко фехтовать и поразить сердце противника. Какая глупость…       Но им жизненно необходимо отдать друг другу свою боль. А потому они бросаются с головой в этот омут, понимая, что как раньше не будет уже ничего. Альбус окончательно разбивает своё сердце, а Геллерт… горькое разочарование читается в его глазах, и Альбус очень не уверен, что это скорбь и сожаления об утраченной любви. А была ли она, эта любовь, вообще?..       Альбусу хочется верить, что да. Потому что когда его рука накрывает то место, где бьётся чужое сердце, он чувствует его удары. И возможно всё дело в адреналине, и Альбус представляет то, чего нет, но он чувствует его учащённые удары, зная, что собственное сердце отзывается им в унисон. И Геллерт тоже чувствует это. Вот только в отличие от Альбуса, он точно знает, что дело не только в схватке и встряске, которую она произвела. Ведь перед ним одним он всегда был так открыт и доверчив — за эти годы мало что, на самом деле, изменилось.       Оба они уязвлены. Оба прикоснулись к чему-то слишком личному, почти забытому. К тому, чего быть не должно, но оно до сих пор есть. И что делать с этим знанием, не знал никто из них. И теперь Альбус бежит от него как от огня, опасаясь сломаться и дать слабину, и Геллерт остаётся в уязвимом обнажённом разочаровании. — И кто будет любить тебя теперь, Дамблдор? — он бросает вслед, и слова врезаются в спину как ножи, пока клятва, падая, с хрустом раскалывается надвое. — Ты остался один, — вторая часть звучит безжалостным приговором ровно в тот миг, как мир вновь запускает свой ход, словно ничего только что не случилось. И Альбус замедляется буквально на шаг, не в силах укрыть ту боль, что причиняют чужие слова и безжалостная реальность.       Он и так всегда был один. И Геллерт и так никогда его не любил. Но теперь, когда последняя фантомная тонкая нить оборвалась, окончательно сжигая все мосты, он в полной мере осознал плачевность своего положения. Что ж… это должно было случиться уже очень и очень давно.       Камень почти не давит на сердце, но долгий печальный взгляд устремлён вдаль. Вообще-то, он непростительно устал, но глупое сердце снова и снова напоминает о себе. И он сжимает в руке обломки клятвы, и сожаления поглощают его с головой. Он сам во всём виноват. Сможет ли он теперь исправить собственные ошибки? Получить долгожданный покой и избавление — и облегчение, недостижимое и недосягаемое.       Он усмехается уголками губ и качает головой. Прячет остатки клятвы в кармане и уходит, не оборачиваясь.