Мелькают дни

      О погибших Цалсар узнаёт так же, как и всегда. Когда очередной всплеск затихает, и альвы отступают обратно к себе, поджав хвосты после очередного поражения, у двергов появляется немного времени на передышку. Выжившие собирают тела погибших и скрупулёзно доставляют каждого в ту общину, из которой он родом. Отдавшие свои жизни за Родину и Мать, они заслуживали наибольшего почёта и последнего уважения, чтобы быть преданными земле там, откуда происходили их корни.       Погребение павших, дань последней памяти, было обязанностью жрецов. Последнее благословение и очищение, и отправка в долгий путь, из которого нет возвращения. Далеко не раз и не два Цалсару на своём веку доводилось заниматься этим. Но только в этот раз было как-то особенно тяжело.       Каменщиков лучше других учат скрывать и подавлять эмоции, поэтому Цалсара не выдаёт ни взгляд, ни лицо. Каменная маска непроницаемости — и он смотрит на одно тело из многих так, словно оно ничего для него не значит. Немолодой, закалённый боями и жизнью мужчина, которого всё-таки догнала проклятая, бессмысленная, бесконечная война — и Цалсар скрывает внутри себя, как, почему-то, ноет и сжимается его сердце, словно он потерял что-то очень и очень важное.       Вертен лежит перед ним недвижимый. Он — один из многих погибших в этот раз. Он всегда был уверен в том, что смерть найдёт его именно на поле боя, и Цалсар думает о том, что наверное он был даже этому рад. Великая честь отдать за Родину и Мать свою жизнь — и Вертен сполна выполнил перед ними каждый из своих долгов. Почему же тогда на сердце жреца так тяжело и тоскливо?       Он проводит церемонию так, как делал это неисчислимое количество раз до этого. Благословляет каждого, отпуская их души, прежде чем раскрыть перед ними объятия Матери-Земли. Делает вид, что ничего особенного не происходит, но когда каменные своды смыкаются над холодным телом Вертена, пряча спокойное лицо в земле, он словно замыкает вместе с ним своё собственное сердце. Так тяжело…       Цалсар не может забыть о Вертене. Даже теперь, когда его жизнь окончена и стоит забыть о нём так же, как каждый из живых забывает о каждом погибшем, Цалсар не может сделать это. Не только из-за привязанности — у судьбы интересное чувство юмора.       Четвёртый ребёнок, которого он родил Вертену, немного не успевает дорасти до своего совершеннолетия, из-за чего храм берёт над ним опеку, как и над остальными сиротами. Цалсар видит этого мальчика издалека и сразу узнаёт его. Из всех детей, которых он подарил его отцу, этот ребёнок единственный, кто похож на Цалсара, и как иронично — единственный, кто тоже получает благословение Матери. И когда его силы пробуждаются, он возвращается в храм уже не сиротой, но юным послушником. Как интересно…       Каменщики не занимаются воспитанием и заботой о детях — это обязанность их отцов. Впрочем, Марауал уже и не ребёнок, а юноша, полноценно сформировавшийся дверг. Но он слишком молод и неопытен, едва шагнувший за черту взросления, и для Цалсара это новый удивительный опыт, ведь ещё ни разу ему не доводило обучать своего сына. Для многих жрецов он стал наставником, но никто из них не был связан с ним кровью. Уж тем более такими сильными узами, как привязанность ко второму родителю. Сможет ли тогда Цалсар правильно воспитать из этого послушника настоящего жреца?       Каменщиков лучше других учат скрывать и подавлять эмоции, но Цалсар стал стар, и прожитые годы сделали его мудрее. Вся его привязанность к Вертену и боль от его утраты отягощали камнем, и ему не с кем было разделить их. И молодой юноша, их последний ребёнок, снова и снова напоминал о том, о чём старый жрец и так не мог забыть. И ему нужно было держать всё в себе, скрывать и не показывать, делать вид, что Марауал — один из многих послушников, которых Цалсару нужно успеть научить всему, что он знает, но впервые в жизни он был не уверен, что справляется со своим заданием.       Его ребёнок — последняя связь с Вертеном, и Цалсар хотя бы себе может признаться, что он скучает. Вспоминая о кузнеце, он думает о том, что это были самые светлые и тёплые моменты в его жизни. Никто не был с ним так внимателен и обходителен, как он, и никому он не приносил детей с такой радостью и желанием, как ему. Как жаль, что времени у них было так мало, а возможностей ещё меньше. Но он был стар, и Мать с года на год должна была призвать его к себе. И возможно, где-то в её объятиях он сможет снова отыскать его.