Мелькают дни

      Жар страсти угасает медленно, и сон затягивает Джеддита в свои сети. Он всё ещё непозволительно смертен и также непозволительно слаб, отчего ему требуется отдых и сон. Но мастер понимает и снисходительно принимает, позволяя проявлять эту слабость и оберегая её. В тепле и ощущении защиты, прижимаясь к его телу, Джеддит особенно любит засыпать, но и такие блаженные сладкие ночи временами бывают отравлены чёрными стрелами.       Подсознание — любопытная штука. Джеддит никогда не был склонен к рефлексии и ностальгии, предпочитал не вспоминать о жизни до встречи со своим владыкой. Но мозг периодически подкладывал ему свинью, и воспоминания приходили удушающими кошмарами, оплетающими цепкими сетями и не позволяющими вырваться из них.       Пытки, боль, ужас и унижения детства, беспомощность и бессилие, в том числе физическое, на очень тонкой грани. Он горит в пламени, задыхаясь серой, а его тело снова почти критично лишено крови. Он жалок и слаб, и ничего не может сделать, лишь наблюдать, пока над ним стоят, довольно скалясь, шакалы в балахонах, и он даже не может рассмотреть их толком, потому что он слишком слаб. Лишь видит как блестит на кривых лезвиях окровавленных кинжалов огонь, а багряные реки стекают от его тела вниз по ступеням алтаря. Тело горит в агонии боли и унижения, и Джеддит снова чувствует себя жертвенным животным на заклании, бессильный и беспомощный.       Сон переплетается с явью, непонятно, где вымысел, а где воспоминания. Джеддит не может проснуться, не чувствуя ни себя, ни твёрдую опору чужого надёжного тела, к которому бессознательно тянется ближе, пытаясь вырваться из лап фатальной слабости. Он мечется по постели, снова и снова переживая агонию, и болезненные полустоны-полувсхлипы хрипом вырываются из его груди.       Адалерт наблюдает и хмурится. Дотягиваясь до края чужого сознания, он слышит лишь неразборчивый шум голосов и крика и чувствует знакомый и привычный запах серы. Это вызывает удивление, граничащее с интересом, и странную ревность, и Адалерт хмурится сильнее, решительно хватаясь за плечо смертного. — Джеддит, проснись, — он ощутимо встряхнул его, и человек вздрогнул всем телом, распахнув глаза и осоловело глядя на мастера. — Господин? — он трогательно свёл брови на переносице, и Адалерт терпеливо позволил непониманию схлынуть, оставляя возможность Джеддиту прийти в себя и осознать, где он находится и с кем. — Расскажи мне, что тебе снилось, — когда восприятие смертного вернулось в норму, Адалерт решительно потребовал от него, но он расслышал мягкие ноты в его властном голосе. Вздохнул, на мгновение прикрыв глаза, и равнодушно ответил: — Воспоминания о том, кем я был до встречи с тобой. — Расскажи, — к требованию примешался интерес, и Джеддит открыл веки, бездумно уставившись в одну точку. — Рассказать… — его губы скривились в странной горькой усмешке. — Мои родители были сектантами, — он дёрнул плечами и бесцветно продолжил: — Я был вторым сыном из трёх. Не помню, кому они поклонялись, но эти шрамы, — он перевернул вверх запястья, демонстрируя их Адалерту, — их работа. Они устраивали нам с братьями, да и себе тоже, ритуальные кровопускания, и именно с них начался для меня этот тернистый путь. В конце концов они перешли дорогу какому-то могущественному ордену, и его адепты в наказание решили принести их в жертву. Они сожгли наш дом, родители и старший брат сгорели заживо в этом пламени, даже несмотря на то, что мы — огненные конфлюксы. Брат был уже взрослым юношей, таким же фанатиком, как родители. Мне же было тогда лет семь или что-то около того; младшему брату — лет пять. Мы были ещё совсем детьми, жертвами, поэтому нас вытащили из огня… и принесли в другое полымя. Невинные души — мы были прекрасными жертвенными агнцами… — Джеддит болезненно скривился, и в его взгляде мелькнула боль. — Младшего брата в конце концов принесли в жертву прямо у меня на глазах. Ему вспороли живот и вскрыли внутренности, оставив умирать на алтаре мучительной смертью. Меня заставили смотреть, а потом оставили в живых «для долгосрочного пользования», как они говорили. Снова и снова вскрывали мне жилы, пуская кровь, но никогда не позволяли умереть окончательно, — он показал неопределённо пальцами на шею, пах и живот, где, помимо запястий, было больше всего заметных глубоких шрамов. — Чистейший ужас перерос в желание мести и выжить любой ценой. И в самую первую очередь именно так я научился получать от боли наслаждение.       Адалерт слушал собеседника внимательно, не перебивая. Скользил взглядом по его обнажённому телу, кончиками пальцев проведя по шрамам на животе. Когда же голос Джеддита стих, он поднял глаза на его лицо и задал следующий вопрос: — Если демонопоклонники причинили тебе столько вреда, почему ты стал одним из них? — Знаешь, как говорят: используй против врага его же методы, — Джеддит ухмыльнулся. — Как, ты думаешь, я смог избавиться от этого рабства? Мне было семнадцать, когда Лофт пришёл ко мне и предложил свою помощь. Я не стал пренебрегать ею и согласился, и он помог мне перебить их всех, всех, кто замучили моего брата и издевались надо мной. А потом он предложил идти с собой, и я пошёл, потому что мне больше нечего было делать. Он стал моим первым и близким другом, как бы парадоксально это ни звучало, и научил меня всем азам того, что я умею сейчас. Ну а дальше ты сам знаешь: ты же мне и рассказал, что Лофта убили, так что теперь моя жизнь безоговорочно принадлежит тебе. — И ты не жалеешь? — Джеддиту почудилось, что в голосе мастера мелькнуло сочувствие, и он улыбнулся, осторожно придвинувшись ближе, прижавшись к его боку и накрыв ладонью скользящие по шрамам на животе пальцы. — Пока я могу быть рядом с тобой, я ни о чём не жалею, — искренне ответил он, и Адалерт властно притянул его к себе. — Ты — мой, — ревниво и безапелляционно заявил он. — Больше никто не посмеет приносить тебя в жертву, потому что ты принадлежишь мне. — Да, мой господин и владыка, — проурчал Джеддит, расслабившись во властной хватке. — Спи, — Адалерт наклонился, оставив скупой сухой поцелуй на его лбу. — Больше кошмары тебя не потревожат.       Джеддит доверчиво прильнул к сильной твёрдой груди. Прижался к боку, обвив горячее сильное тело руками. Расходящаяся от него аура и родной запах умиротворяли и успокаивали, даря чувство защищённости, так что он достаточно быстро вновь провалился в сон. Адалерт внимательно следил, обнимая в ответ, ограждая и оберегая, и размышлял над услышанным.       Тяжёлая судьба смертного лишь укрепила уважение, которое он питал к нему, и фанатичная верность его оттого стала ещё ценнее и желаннее, чем раньше. И так же, как Джеддит отдавал ему всё, Адалерт готов был отдать что-то ему взамен, чтобы не потерять её и усилить.       В конце концов, смертный и вправду принадлежал ему. И больше никто не сможет владеть им и распоряжаться его жизнью. Не тогда, когда сам Адалерт жив.