Мелькают дни

      Тирис знала, что будет непросто. Беременность не сказать, что далась ей легко; роды в принципе едва не стоили ей жизни; сама она прошла лишь немалую часть пути исцеления и принятия себя. Всё накладывалось одно на другое, и Тирис подозревала, что с ребёнком ей будет непросто. Какая из неё мать, в самом-то деле…       Апатия и уныние выворачивают её наизнанку. Она смотрит на Филиппа, и всё внутри противится и истерит, отчего она не может взять его на руки и приласкать. От одного взгляда на это маленькое беззащитное создание ей становится тошно, и всё внутри переворачивается и кричит об отторжении. А когда сын начинает плакать или приходит время его кормить, Тирис хочется взвыть с ним вторым голосом.       Ощущение невыносимо. Словно два начала снова борются внутри неё. Она любит своего ребёнка, искренне любит его, но в то же время тёмная волна накрывает её, стоит ей лишь подумать о нём. Всё внутри скручивается в тугой узел, переворачивается с ног на голову, и Тирис тошнит от самой себя. Хочется плакать, хочется сбежать, хочется свернуться в комок, чтобы никто не трогал и все оставили её в покое. Хочется, чтобы этого ребёнка не было или он был где-то далеко, подальше от неё.       О собственном сыне Тирис не может даже думать, и от этого ей становится лишь хуже. Хорошая же из неё мать, если одна мысль о родном ребёнке вызывает отвращение и отторжение! И ей так стыдно, но это сильнее её, и Тирис не знает, ни как побороть тёмные ощущения, ни что с ними сделать. Ей так хочется покоя… Поддержки и утешения, но разве может она обратиться с ними к Чатлему?       Он и так делает немало. А Тирис ведь обещала ему стать для него надёжным тылом. Отвлекать от дел таким недостойным поведением было стыдно, и Тирис пыталась самостоятельно найти выход. Но выхода, казалось, не было, и от бессилия и отвращения к самой себе ей хотелось кричать и рыдать навзрыд. Она такое ничтожество…       Но на Филиппа не хотелось даже смотреть, не то что как-то заботиться о нём. Каждый раз, когда Тирис было необходимо взять сына на руки, она делала над собой усилие. Обречённо смотрела на ребёнка, с трудом сдерживая слёзы от вины и стыда, разочарования и отвращения к самой себе. И мальчик, словно чувствуя состояние матери, горько и много плакал, и вёл себя беспокойно, нарушая покой всего дома.       Первые месяцы его жизни были невыносимыми. Тирис откровенно не справлялась, погружаясь всё глубже на дно отчаяния, особенно наблюдая за тем, как с каждым днём мрачнеет Чатлем, не высыпающийся и в собственном доме не имеющий возможности отдохнуть после тяжёлых рабочих будней. Потому что у Тирис всё валится из рук, а внутри — сплошное сопротивление и отторжение. И она бестолку ругает саму себя, упрекая в никчёмности, но лучше и легче от этого определённо не становится. И руки Тирис опускаются, а разум подводит почти окончательно. Она так устала… — Тебе нужно отдохнуть, — Дамиэль, возможно, не первый замечает разбитое состояние Тирис, но первый, кто говорит с ней об этом. — Остановись и успокойся — что случилось? — он проявляет искреннее участие, возвращая Тирис внимание и заботу, которые когда-то она сама проявляла к нему.       Слёзы сами собой наворачиваются на глаза от такого простого вопроса. Но Тирис доведена до края, и если ничего не сделать сейчас, потом может стать поздно. Она любит свою семью, своего мужа и своего сына, и ради них должна позаботиться о себе и не отвергать помощь, которую ей предлагают. А потому она наконец-то даёт волю своим эмоциям и отпускает поток, доверяя Дамиэлю и разделяя его с ним. Возможно, он сможет помочь ей?       Ужасная мать и жена — и Тирис отдаёт всё, что её тревожит. Дамиэль принимает, слушает внимательно, не перебивая, и старается помочь как может. Всем временами нужен покой и отдых, и возможность отпустить себя, а Тирис… Рождение ребёнка стало для неё тяжёлым испытанием, ведь ещё далеко не все её душевные раны были исцелены, чтобы сейчас она смогла безболезненно и легко отдать всё другому существу. Ей нужна была помощь и поддержка, а не упрёки и спешка. Дамиэль читал много умных книг — многие женщины проходили через такой надрыв, но немногие находили в нём тех, кто были согласны помочь его преодолеть. — Я не слишком компетентен, — когда поток немного иссяк, скромно признал Дамиэль, но подбадривающе улыбнулся. — Однако мы можем попробовать. На твои плечи взвалился тяжёлый груз и много ответственности, но рядом с тобой те, кто готовы помочь разделить его и нести вместе с тобой. Остановись ненадолго и отдохни — и буря в твоей душе успокоится. И я уверен, своему сыну ты станешь хорошей и чуткой мамой.