Мелькают дни

      Никто не мог ожидать, что нечто подобное может произойти. Единственная близость дать свои плоды — но ведь Дети Ночи не могут иметь потомство ни от друг друга, ни тем более от других народов! Да и Христофор, старый мужчина, большую часть жизни проведший в обете безбрачия и целибате, едва ли ожидал, что порыв, которому они поддались, оставит по себе след.       Но то, что казалось невозможным, воплотилось в действительности, и Эфир ждала дитя как обычная смертная женщина. С растерянностью — но более с любопытством и интересом, ведь ни с кем до неё не случалось ничего подобного. Значит ли это, что они могут размножиться без вмешательства Отца-Ночи, ему же на радость?       Братья и сёстры следили за её состоянием с не меньшим интересом и беспокойством. Кто знает, чем всё может обернуться и закончиться? Не навредит ли дитя-полукровка матери? Как на него отреагирует человек? Каким вообще оно будет? Похожим на семейство или на своего отца-человека? — вопросов было так много, но ответы на них ещё предстоит найти.       Пока же дитя росло под сердцем Эфир, и Христофор наблюдал за ней, полный любви и нежности. Он не был уверен, что в свои годы, когда впору становиться дедом, и со своей разбитой душой сможет стать хорошим отцом, но он не бежал от ответственности, а принимал её. Эфир была такой уязвимой и хрупкой, и ничуть не хуже Дайра, следящего за сестрой и заботящегося о ней, он оберегал её, отдавая всё своё внимание и любовь. Неловко, но от чистого сердца, как умел, ведь только этой женщине удалось невозможное — зажечь погасший огонь в его душе и подарить ему то, чем Христофор и не надеялся когда-либо обладать.       Полный трепета, он окружил Эфир вниманием, стараясь чутко откликаться на все её просьбы и потребности. Оберегал её, будто хрупкую драгоценность, и для него она таковой и была. Древнее могущественное существо, но сейчас — беременная женщина, уязвимая и нуждающаяся в заботе и поддержке. И Христофор был рядом, даже если его пугало будущее тем, что он не знал, что делать и как себя вести. Старый побитый пёс — ему перевалило за пятьдесят и жизнь изрядно потрепала его, но Эфир смогла вдохнуть в него искру и наполнить существование смыслом. Конечно, он ни за что не предал бы её и не отказался от такого щедрого подарка!       Эфир улыбается мягко, но со свойственным ей лукавством. Искренняя привязанность этого человека и в ней самой пробуждает что-то такое, о существовании чего она даже не подозревала, и потому она так к нему тянется, переступая невидимую черту. В конце концов всё выливается в «невозможное», и Дочь Ночи тихо хихикает, когда «невозможное» толкается, уверенно заявляя о себе. — Дай мне свою руку, — она улыбается, протягивая Христофору ладонь, и он отзывается, не колеблясь, делая шаг ближе и протягивая единственную целую руку в ответ. Эфир несильно сжимает грубую, шершавую, горячую ладонь, прежде чем подтянуть её ближе и опустить на свой живот, накрывая пальцы своей ладонью.       Милая растерянность отразилась на усталом лице Христофора, а потом он почувствовал слабый толчок, а за ним ещё один. Осторожно скользнул ладонью, мягко поглаживая натянутую кожу, и сам не заметил, как затаил дыхание, не мигая глядя на выступающий живот Эфир. Пропуская момент, когда он начал расплываться из-за подступивших к глазам слёз, прозрачными дорожками скатывающихся по щекам.       Он чувствовал движение своего ребёнка под собственной рукой. То, что он считал невозможным по многим причинам. Но Эфир одарила его так щедро, и благодарность и любовь к ней переполняли его до краёв. Чувств было так много, и он тихо плакал впервые за последние несколько десятков лет, низко склонив голову и не убирая руку с женского живота. Его семья, осязаемая и действительная, была совсем рядом, и он до сих пор не мог поверить в то, что его мытарства и разочарования остались в прошлом.       Эфир снова улыбнулась, и взгляд её заметно смягчился. Она привлекла Христофора к себе свободной рукой за шею, позволяя ему нагнуться, склонившись над ней, чтобы опустить лицо на её плечо. Зарылась пальцами в короткие с уже заметной проседью волосы, утешающе перебирая их и поглаживая мужчину по голове. Второй рукой несильно сжала его пальцы, давая понять, давая ощутить, что она всё ещё рядом и никуда не уходит. Не сейчас и не в ближайшее время уж точно.       Христофор плакал на плече Эфир, неловко пытаясь обнять обрубком второй руки, потерянной когда-то очень давно. Трепетно гладил её живот, чувствуя, как ребёнок откликается на это действие. Новая маленькая жизнь, хрупкая и беззащитная — он не мог подвести её так же, как не мог подвести её мать. Но он был полон благодарности им и любви к ним и был готов отдать их все без остатка.