Мелькают дни

      Первое мгновение это ступор. На подрагивающих от остаточного напряжения крыльях Эребос поднимается с земли, нависая над маленькой хрупкой фигуркой, отделившейся от него и вышедшей из теней его щупалец. Ребёнок выглядит как трёх- или четырёхлетний мальчик, смотрит на безликого открытым любопытным взглядом, и Эребос чувствует исходящую от него ауру тьмы и света. Видит слабые собственные черты и черты одного небезызвестного ангела, и ступор медленно сменяется непомерным удивлением. А после дитя делает полшага навстречу, тянет тоненькие ручки и пищит «папа».       Эребос чувствовал себя так, словно его оглушили, и теперь он с трудом приходил в себя. Ещё мгновение назад он был один — а теперь их стало двое, и ребёнок тянулся к нему, сформировавшийся и достаточно взрослый, но всё ещё маленький, хрупкий и беззащитный. И скорее ведомый каким-то неизведанным инстинктом, а не разумом, Эребос склонился к нему, осторожно подхватывая под мышки и прижимая к себе. Мальчик довольно пискнул, доверчиво прильнул к прохладной коже, отчего безликий ощутил его тепло, не такое, впрочем, жаркое, как ангельское, и обвил тоненькими ручками жилистую шею. Снова пискнул «папа», и Эребос с трудом подавил странный отчаянный вопль.       Мать Маласса, как это вообще возможно?!..       Он ближе прижал к себе ребёнка и лихорадочно отступил в тени. Паника и растерянность тёмной волной поднимались в груди — когда и кто доводил мастера-ассасина до такого состояния?! Но он, безликий, породил с сыном Света дитя — и хотя бы это, если исключить половые сложности физиологии безликих, порождало слишком много вопросов и непонимания, а как вообще им это удалось. Они ведь были противоположностями! Врагами, в конце концов!.. О мать Маласса, за что?!..       Не то чтобы Эребос верил, что у Михаэля найдётся больше ответов на целый ворох вопросов, всколыхнувших коллективное сознание безликих. Братья и сёстры шептались, глазами Эребоса глядя на доверчиво льнущее к нему дитя, и тоже не знали, как оно смогло получиться. Просто одному ангелу не стоило совать то, что не нужно было совать, туда, куда никто не просил его это делать. Так что теперь этот полусветлый ребёнок был заботой не только одного Эребоса, который в принципе меньше всех подходил на роль родителя. — Ангел! — он выскочил из теней почти буквально так резко и внезапно, что Михаэль подпрыгнул на месте, машинально хватаясь за рукоять рапиры, висящей в ножнах на боку. Но узнав в интервенте Эребоса, он слегка расслабился, тем не менее продолжая сохранять настороженность. — Безликий? — он нахмурился и тут же удивлённо вскинул бровь, когда увидел на руках Эребоса ребёнка, что обратив внимание на ангела, теперь с интересом рассматривал его. — Ангел, я породил нам дитя! — в голосе безликого, меж тем, без шуток послышались ноты отчаяния и растерянности, и Михаэль не мог припомнить ни одного случая, когда тот был так взволнован. — Не спрашивай меня как — я сам не до конца понял! — В смысле, «ты породил нам дитя»? — уточнил ангел, и на его лице отразилось замешательство: вообще-то, он тоже чувствовал смешанную ауру, исходившую от ребёнка, и недвусмысленно просматривал в по-детски округлых чертах его личика собственные черты и черты Эребоса в его излюбленном облике сына Силанны. — Ты знаешь много смыслов у словосочетания «породить дитя»? — недовольно фыркнул безликий. — В прямом смысле, ангел: сначала я был один, а потом нас стало двое, и из моих теней вышло это дитя, — он кивнул на ребёнка, которого всё ещё держал на руках и который с любопытством тихо рассматривал Михаэля серебристыми глазами. — Сверкающие очи Эльрата! Но как?! — тот, в свою очередь, почувствовал непреодолимое желание присесть. — Нет, да ты издеваешься! — снова недовольно воскликнул Эребос. — Я же тебе на общедоступном языке сказал: я не знаю. Я чувствовал слабость, а потом тяжесть. Потом моё сознание словно разделилось надвое, и голоса семьи, и внешние шумы стали невыносимы. Я ушёл в тени, и крылья подвели меня. Вспышка боли, будто меня расщепило на две части — и вот, когда я пришёл в себя, рядом со мной стоял ребёнок. Стало понятней? — в его голосе послышалось ехидство, и Михаэль всё-таки опустился на отодвинутый стул, стоявший около рабочего стола.       Он перевёл взгляд с маски безликого на личико ребёнка, и мальчик широко улыбнулся ему. Завозился на руках тёмного родителя, вызвав у него лёгкую растерянность, и потянулся к ангелу, протянув к нему ручки и пискнув: — Папа!       Михаэль переглянулся с Эребосом, разделяя с ним крайнюю степень замешательства. Но встал с места и подался навстречу, осторожно подхватив дитя и забрав к себе на руки. Ребёнок тут же поспешил обнять его. — Что мы будем делать? — безликий кивнул на мальчика, который теперь доверчиво прижимался к ангелу, развеивая, если они и были, последние сомнения о своём происхождении. Михаэль ещё раз посмотрел на его тёмненькую макушку и тяжело вздохнул, неуверенно поведя плечом: — Растить, наверное? Что нам ещё остаётся, если Боги-Драконы послали нам с тобой это дитя, — он слегка отстранился, заглядывая в светлое улыбчивое личико ребёнка и неловко улыбаясь ему в ответ.       В очень удачный момент появился этот первый ангело-безликий мальчик, показывая всем своим сородичам, что существование в мире и спокойствии бок о бок друг с другом более чем возможно. Ведь Тьма и Свет — противоположности, но в то же время грани одной медали, а значит, где-то между ними есть точки соприкосновения. И этот мальчик — лучшее тому подтверждение.