Мелькают дни

      На самом деле Уриэль сам затруднялся вразумительно ответить, что он забыл в доме брата и зачем пришёл. Их отношения оставляли желать лучшего, и со старшим младший старался не пересекаться без лишней необходимости. Михаэль раздражал Уриэля своей идеальностью, своим высокомерием, тем, что младшему брату никогда до него не дотянуться, как бы он ни пытался. Для матери Михаэль всегда и во всём был лучше, и Уриэль был полон злости, зависти и горечи.       Знакомство и семейная жизнь с Никс несколько успокоили его. Безликая мягко и ненавязчиво разговаривала с Уриэлем, искренне разделяя с ним его боль и травмы. Она показала их и помогала примириться с ними и отпустить, и Уриэль действительно чувствовал себя намного лучше, чем раньше. Тем не менее он не спешил налаживать отношения с братом, всё ещё слишком далёким и раздражающим — Уриэль был по-детски обижен на него и зол, и не хотел так быстро и просто расставаться с этими эмоциями.       И тем не менее когда поникший, расстроенный и взволнованный Кайрос пришёл в его вместе с Никс дом, Уриэль насторожился. К племяннику у него тоже было двоякое отношение, но кузена очень любила Аврора-младшая, да и Никс тоже была только рада общаться с сыном строптивого брата. Так что с появлениями Кайроса Уриэлю приходилось лишь мириться, и он к ним даже привык, не демонстрируя племяннику негативных эмоций, но всё же взаимодействуя с ним достаточно прохладно и отрешённо, несмотря на то, что сам Кайрос проявлял к дяде свой интерес.       Так вот, когда поникший мальчик пришёл к ним, и Никс мягко расспросила его, что случилось, он сказал, что папе Михаэлю плохо. Он тревожился и был неспокоен, полный грусти и непонятной печали, и Кайрос не знал, как и чем помочь ему. Уриэль делал вид, что не слушает, не вмешиваясь в разговор супруги и племянника, но при этом ни одно слово Кайроса не прошло мимо его внимания, вызывая внутри странное недоверие и что-то ещё, такое смутное и неприятное, что Уриэль не смог распознать так сходу.       Слова ребёнка казались чем-то сюрреалистичным. Где Михаэль, а где переживания. Всегда сдержанный, собранный и строгий, он был каменной глыбой, уверенно ведущей ангелов вперёд. Крепкий солдат, могучий генерал — о какой тревоге и печали говорил Кайрос?       «А ты уверен, что действительно знаешь своего брата?»       Мягкий голос Никс раздался в сознании, и Уриэль нахмурился, поджав губы. Сколько он себя помнил, Михаэль всегда шёл вперёд, без устали и сомнений, несущий с ранних лет на своих плечах бремя, которое мог вынести не всякий взрослый. У него не было времени на сомнения и отдых; он не мог разочаровать все надежды, что были возложены на него, но... Хотел ли он сам всего этого?       «Твой брат одинок, — в голосе Никс послышалась искренняя печаль. — Твой брат уязвим. Беременность непростое время, обнажающее многие струны души. Но ты же целитель — так исцели его. Он нуждается в тебе, даже если боится и не знает, как дать тебе понять это. Так сделай первый шаг — и это пойдёт на пользу вам обоим»       Наверно, всё дело было в супруге и её увещеваниях — и вот Уриэль стоял в просторном атриуме братского дома. Здесь было так тихо, во всём доме было так тихо, и Уриэлю показалось, он начал понимать, что Никс имела в виду под одиночеством. Но он сделал шаг, и шорох перьев на расслабленно сложенных за спиной крыльях нарушил молчание, привнося в него жизнь.       По-хорошему, стоило бы окликнуть Михаэля. Срок брата медленно приближался к завершению, и с каждым днём ему было всё тяжелее. Он мог спать или отдыхать где-то; мог настолько погрузиться в себя, что внезапное появление Уриэля могло застигнуть его врасплох. Но Уриэль смолчал, доверившись странному внутреннему чутью, и по наитию пошёл вперёд, надеясь где-нибудь отыскать Михаэля бодрствующим.       Он прошёл коридор, углубляясь в жилую часть дома, как до ушей донеслись тихие всхлипы и тяжёлое прерывистое дыхание. Уриэль инстинктивно дёрнулся, повинуясь долгу целителя: если Михаэлю стало плохо, и ребёнок начал проситься раньше срока наружу, он должен был помочь брату, ведь таков был его долг в первую очередь как лекаря. Поэтому он ускорил шаг, выходя к портику, ведущему в небольшой внутренний сад — любимое место уединения и отдыха сиятельного генерала.       Уриэль замер, словно его сразил паралич. Стоило ему выскочить из-за арки на дорожку, как он увидел брата, стоящего чуть в стороне. Полного страданий брата, в отчаянии кусающего губы, одной рукой закрыв глаза, а второй накрыв вершину уже такого большого живота. Сгорбленная спина, напряжённые плечи, подрагивающие крылья — и тихие рваные всхлипы, которые он, полный стыда, пытался спрятать даже от самого себя — искреннее изумление поразило Уриэля, и он не знал, ни что сделать, ни что сказать.       «Твой брат эмоционально уязвимый, — в голове снова всплыл мягкий печальный голос безликой супруги. — На нём слишком много ответственности и ожиданий, возложенных на него не по его воле. Ты завидовал тому, как все вокруг восхваляют его, но вся его ценность только в силе и лидерских качествах, до тех пор пока он может их отдавать. Его любят — но никому нет до него дела. Он одинок, и ему некому доверить свою слабость и эмоции. Ведь никого они не волнуют, никому они не нужны. Михаэль должен быть идеальным — и лишь тогда его будут принимать. Но что при этом ощущает он сам, никого не интересует»       Они с Никс говорили об этом давно, но её слова снова всплыли в разуме Уриэля. Он скользил взглядом по напряжённой сжатой фигуре брата и не узнавал его. Крупный, большой — всегда и во всём он был примером идеала, и многие ангелы равнялись на него. Идеальный воин, гениальный стратег, блестящий полководец — и Уриэль не мог припомнить ни одного случая, когда бы даже мать утешала его или приласкала. Было лишь бесконечное «ты должен», и Михаэлю не оставили другого выбора.       Теперь же он был беременным. Слабым, уязвимым, открытым — и бесконечно одиноким. И тогда, когда нуждался в поддержке и близости, не имел никого, от кого мог бы получить их. Плакал в одиночестве от переизбытка чувств — и даже перед самим собой ему было горько и стыдно. Ведь он должен быть сильным и стойким, ведь только в этом его ценность и нужность...       Откровенно говоря, Уриэль растерялся слишком сильно. С одной стороны в нём было тёмное мрачное ликование обиженного ребёнка: соперник и ненавистный противник был унижен и разбит, превратившись в посмешище. Но с другой стороны — это же старший брат, и Уриэлю было искренне жаль его. Он всегда злился на Михаэля, что его тыкали младшему в пример, заставляя быть похожим на него, в то время как самому Михаэлю никогда не хватало на брата времени, но чем сам Уриэль был лучше? Задавался ли он хоть раз вопросом о том, что старший брат чувствует и как со всем справляется?       Судорожный всхлип прервал размышления, и Уриэль обеспокоенно нахмурился. Михаэль так и стоял, прячась, кажется, даже от самого себя, в стыде закрывая глаза рукой, в то время как вторая ладонь скользнула по животу немного ниже. Уриэль неловко повёл плечами, сомневаясь в своей уместности в данный момент.       «Иди, — в голове очень вовремя прозвучал уверенный голос Никс. — Твой брат не попросит тебя сам, потому что опасается быть отвергнутым, ведь у вас сложные отношения, и он знает, что ты его не слишком жалуешь. Но ему нужна твоя помощь»       Уриэль вздохнул: а хотел ли он наладить с братом отношения? В конце концов на самом деле он никогда его и не знал так-то, так что наверно... было бы неплохо попробовать? — Кхм, брат? — он негромко кашлянул, осторожно привлекая к себе внимание, делая небольшой шаг навстречу. Михаэль крупно вздрогнул всем телом и резко напрягся, выпрямив спину.       Рука на животе замерла; вторую он медленно отнял от лица, спешно вытирая влажные щёки. Отвернулся, полный мучительного стыда, но Уриэль заметил, как Михаэль прикусил губу, разочарованный и раздосадованный тем, что его застали в столь неподобающем виде. Мгновенно неловко попытался закрыться, не давая брату увидеть себя, и медленно тяжело вздохнул, стараясь выровнять надломленный голос. — Уриэль... — всхлипы рвались наружу, поэтому Михаэлю пришлось делать паузы между словами. — Я могу тебе чем-то помочь?       Он так и не поворачивался, словно нашкодивший ребёнок, попавшийся на горячем. Это могло бы быть забавно, но Уриэлю всё же было не до смеха. Брат был в непростом положении и так, не стоило подвергать его ещё большим испытаниям.       Он приблизился — одновременно уверенно и вроде бы как-то неловко. Протянул руки и заключил старшего в молчаливое объятие. Чувствовал под руками, как мгновенно напряглось чужое тело, но понимая, что его не собираются отвергать, Михаэль медленно расслабился, неуверенно обняв брата в ответ. Крылья его поникли, и он судорожно всхлипнул, спрятав на плече Уриэля лицо. — Прости, — прошептал глухо, на что Уриэль в молчаливом изумлении вскинул брови. — Я бы хотел, чтобы между нами всё сложилось не так, как есть. Но я не знаю, как всё исправить, и я не знаю, хочешь ли этого ты. — Твой сын сказал, что тебе плохо, — вместо ответа произнёс Уриэль. — Он беспокоится, что не может утешить тебя. — Кайрос очень чуткий ребёнок, — Михаэль устало посмеялся. — Нам с тобой никогда не позволено было такими быть. — Не хочешь присесть? — поинтересовался Уриэль, ничего не сказав на слова брата. — Тебе, должно быть, тяжело стоять... — Если ты поможешь мне, — тот кивнул, отстранившись и пристыжено отведя в сторону влажные глаза.       Уриэль крепко схватил Михаэля за предплечье, медленно помогая опуститься на широкий парапет фонтана, нагретый лучами светила. Тот тяжело подался назад, уперевшись свободной рукой в тёплый камень, и с помощью Уриэля осторожно сел, шумно выдохнув и прикрыв веки. Сам Уриэль присел рядом, внимательно и с беспокойством глядя в безмятежное отрешённое лицо брата. — Так всё-таки, — ещё раз неловко кашлянув, Уриэль прервал мимолётное молчание, — что тебя тревожит?       Михаэль снова опустил глаза, накрыв ладонью живот. Горько усмехнулся и устало вздохнул, покачав головой. — Дитя появится совсем скоро, — он протянул, и Уриэль услышал, как надломился его голос. — Но я боюсь, что Эльрат призовёт его. Нам неугодно любить безликих, и Эльрат не будет от этого доволен. Пока мой сын живой — я чувствую его. Но я опасаюсь, что его жизнь оборвётся, не успев начаться. Ведь он такой маленький, хрупкий и беззащитный... — тише добавил Михаэль, и вновь в стыде отвернулся от брата, не уверенный в том, мог ли он в действительности доверить ему свой страх.       Уриэль с замешательством посмотрел на старшего. Ведь у него был Кайрос; у самого Уриэля была Аврора-младшая, порождённая безликой женой — очевидно, что даже если Эльрат был не в восторге, он не препятствовал появлению таких детей. Да и к тому же... Уриэлю доводилось слышать о том, что в приграничных городах некоторые ангелы находили себе пару среди людей и благополучно рожали с ними детей, а ведь создания Илата куда более хрупкие и недолговечные. С чего же тогда у Михаэля такой страх и опасения?       «Не поясняй. Твой брат не глуп, он и сам всё понимает. Но он раним, его тревога иррациональна. Ему нужна поддержка и ощущение, что он не одинок. Утешь его и будь рядом»       Совет Никс снова оказался весьма кстати, и Уриэль тяжело вздохнул. Поколебавшись мгновение, придвинулся к брату ближе, похлопав его по плечу. А после притянул за него к себе поближе, неловко обнимая, и Михаэль склонил голову, ткнувшись лбом куда-то в его шею. — Ты просто устал, — Уриэль погладил Михаэля по лопаткам, и переборов мимолётное отвращение, осторожно коснулся его живота, почувствовав, как ребёнок толкнулся в ладонь. — Эльрат слишком сильно тебя уважает и любит, чтобы обойтись с тобой так жестоко. Уверен, всё пройдёт удачно, и твой... сын родится здоровым и полным сил. Эльрат не станет забирать его, а ты достаточно силён и умел для того, чтобы защитить его от всех остальных напастей.       Михаэль шумно выдохнул, издав нервный смешок. Он действительно устал и был одинок. Ему было тяжело и больно, и эмоции лились через край. Не только из-за беспричинной тревоги за ребёнка — сам он должен быть стойким и сильным, ведь только за это его ценят. Даже в вынужденной уязвимости не должно быть слабости. Но Михаэлю так хотелось ощутить близость и поддержку тех, кого он называл родными и семьёй. И вот Уриэль откликнулся на неё, неловко принимая чужое доверие.       Михаэль снова всхлипнул, и Уриэль почувствовал тёплую влагу на своей коже. Брат был полон боли и уязвимости, и он вздохнул, смущённо погладив его по лопаткам и плечам и проведя ладонью по животу, когда дитя, словно откликаясь на переживания родителя, снова толкнулось, несколько раз ударив Уриэля в руку. Притянул его ближе, и расправив крылья, закрыл Михаэля ими, позволяя излить своё горе и найти облегчение. Ведь он целитель — это его долг исцелять. Но более того — он брат, а кто лучше брата может утешить его печаль?