Мелькают дни

      Когда мир оказывается разрушен, на землю опускается тишина. Отгремело эхо сражения, не слышен больше звон клинков и грохот камней. Они рассеиваются туманной дымкой вместе с дымом от пылающих недр земли, деревьев, травы и тел, и остаётся лишь звенящее молчание и покой. Немного выживших осталось после кровавой сечи, и Улль устало закрывает глаза.       Он весь в крови — своей и чужой, но он живой. Он ходит между тел павших, рассеянным взглядом скользя по ним. Всё вокруг замерло в мгновении ожидания, и пока ничего не происходит, Улль может позволить себе краткие минуты отдыха. И он смотрит таким же рассеянным взглядом по округе, цепляясь за одинокие фигуры таких же выживших, как он, но не чувствует внутри ни радости, ни облегчения.       Внутри — звенящая пустота и молчание. Он словно опустошённый кувшин, из которого вылили всю жидкость, не оставив ничего. Разочарование растекается по жилам, отравляя ядом, и Улль задаётся вопросом, зачем и почему он вообще выжил. Он так устал, снедаемый скорбью и виной, и он так хотел бы получить наконец-то долгожданное освобождение. Единственную встречу, о которой он мечтал, хоть и понимал, что недостоин её. Интересно, смог ли бы он заслужить прощение?.. — Если бы ты ушёл, ты бы никогда не узнал этого.       Чужой голос раздаётся из-за спины. Мягкий, спокойный и негромкий — именно такой, каким Улль помнил его и никогда не забывал. И он замирает натянутой тетивой, и глаза сами наполняются слезами. Конечно, как он мог забыть… — Посмотри на меня.       Мягкая нежность сквозит в чужой просьбе, и горячие потоки текут по щекам, смывая грязь, пот и кровь. Сердце в груди обливается кровью, и Улль чувствует себя таким беспомощным, каким не был даже в детстве. Это выше его сил, но он покорно оборачивается, полный вины, раскаяния, боли, но более всего — искренней безудержной радости и надежды, что он не будет отвергнут после всех совершённых ошибок. — Прости меня, — он шепчет хрипло, глядя на расплывающийся от застилающих взор слёз родной облик. — Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? — делает шаг навстречу, но ноги подкашиваются сами собой, отказывая держать. Грудь сдавливают рыдания, и ему трудно дышать, и тогда он чувствует, как холодные руки уверенно поддерживают его.       Когда-то он сам так поддерживал его, твёрдо, уверенно и неизменно отдавая всю нежность и любовь. Теперь Хёд возвращал ему эту уверенность, пусть Улль и не был уверен в том, что заслуживает этого. Но его руки держали крепко, прижимая к груди, где вновь билось сердце, и Улль ответил, сжав Хёда в не менее крепком объятии, прижимаясь ближе и пряча лицо, вдыхая родной запах.       Всхлип вырвался наружу против воли, и он не смог удержать свои слёзы. Мелко вздрагивали плечи, и глухой вой терялся на плече. Хёд мягко гладил напряжённые плечи, позволяя плакать, и шептал слова успокоения и утешения, также мягко покачивая, словно баюкая. «Я не злюсь на тебя и никогда не злился» — и бездна вины в сердце Улля разверзается.       Он плачет словно ребёнок, не веря своему счастью, чувствуя, как долгожданное облегчение приходит на место неподъёмному грузу. Его возлюбленный вновь рядом с ним и принимает его, как и прежде, и что было нужно лучнику для счастья, если не это? Стоять с ним вместе на руинах разрушенного мира с надеждой на будущее, в котором они смогут остаться рядом друг с другом, и ничто больше не сможет их разлучить. Ни чужие козни, ни прихоти жестокой судьбы, так причудливо складывающей дороги в единое целостное полотно.