Мелькают дни

      Просыпаясь в холодном поту от кошмаров, Дуики устало проводит рукой по лицу, зарываясь пальцами во взмокшие волосы, оттягивая их назад. Душа кровоточит и болит, и он никак не может избавиться от мучений, терзающих её сожалениями. Прошлого ведь не изменить, и он ничего не мог сделать с тем, что уже произошло, но разум, словно издеваясь, снова и снова терзал его воспоминаниями и несбыточными мечтами. Была ли его вина в том, что он ничего не смог сделать?..       Бесшумная лёгкая походка отвлекает его от тяжёлых размышлений. Плавно колышутся, мягко шурша, светлые одежды наставницы, и резкий запах травяного чая врезается в холод его одиночества. Лиливиниада улыбается мягко и понимающе, протягивая вампиру фарфоровую чашку без ручки. — Поведай мне, что беспокоит тебя на этот раз, — её прохладная рука по-матерински ласково гладит плечо, и Дуики отпускает себя, и льнёт к прикосновению ближе, уставший и разбитый. Ему не на кого больше положиться, ведь он потерял всех, кем так сильно дорожил.       Слова льются потоком, и слёзы подступают к глазам. Он ранен так сильно — не физически, но душевно, и найдётся ли хоть один лекарь, что попытается исцелить его? Его истекающую кровью душу, получившую так много неизлечимых ранений?       Но Лиливиниада слушает внимательно. Не перебивает и даёт печали излиться. Как бы много времени её ученику ни понадобилось, как бы много он ни говорил об одном и том же — лишь отдавая, он мог действительно заживить эти раны. Промывая их от грязи, гноя и крови сожалений и мучительного чувства вины, он оставлял чистую открытую плоть, жаждущую заживления. Да, она оставит по себе глубокие шрамы, но они будут лишь напоминанием, а не бесконечно ноющей язвой, а потому...       Лиливиниада помогает ему обрабатывать их. Слушает и принимает, гладит напряжённые плечи и позволяет прятать на своей груди благодатные слёзы. Мудрость и возвышение, и помощь, за которыми пришёл этот вампир, лежат в том числе и в страданиях, в мучительном принятии неизменного, в болезненном отпущении того, что потерялось где-то в прошлом. Утраты его были велики, но он был сильнее их, и ради сохранения памяти, ради того, чтобы они не были бессмысленны, он должен был отпустить и двигаться дальше.       Восстановление и исцеление духа было ничуть не менее тяжёлым и непростым испытанием, чем восстановление и исцеление тела. Для Дуики же наоборот, оно было трудным и тяжёлым испытанием. Но Лиливиниада согласилась помочь ему и разделить его с ним, и терпеливо наставница делала вместе с ним шаг за шагом на пути облегчения. Дуики следовал за ней, и ему и вправду становилось легче. И потеряв всё, он приобрёл не меньше.