Мелькают дни

— Ты слишком много думаешь, мой дорогой, — мягкий голос с лёгкой насмешкой коснулся сознания Тота, и он улыбнулся, прикрыв глаза.       Прохладные ладони коснулись напряжённых плеч, и бог мудрости расслабился, поддавшись на ласку. Он действительно уставал так сильно, помогая смертным и разбирая проблемы божественных «коллег»... — Сегодня тебе не о чем беспокоиться, — Хонсу мурлыкнул, разминая горячую кожу, и Тот посмеялся, следуя за волнами блаженства. Губы Хонсу коснулись чёрной макушки предусмотрительно изменённого на человеческий облика мудрейшего из богов, и тот запрокинул назад голову, поймав смазанный поцелуй губами.       Рядом с Хонсу единственным он мог отдохнуть и расслабиться. Возлюбленный друг всегда был рядом в самые трудные моменты существования. К нему всегда можно было прийти, чтобы просто отдохнуть и отпустить печали. Расслабиться и насладиться тишиной или партией в приятной компании. Хонсу не задавал вопросы, молча принимал и помогал успокоить кипящий разум.       Он понимал как никто другой. Он был стар, мудр и проницателен, пусть часто и создавал впечатление легкомысленного юнца, которому жизни ещё учиться и учиться. Лунный бог, он отдавал эту успокаивающую мягкую ауру ночного светила, забирая с плеч Тота так много тягот различных забот...       Он вздохнул, расслабляясь под чужими руками. Перехватил тонкое запястье и потянул его на себя. Хонсу издал в ответ лёгкий смешок, но поддался, послушно обогнув Тота и остановившись напротив него. Опустившись ему на колени, так недвусмысленно оседлав его бёдра, и прежде чем он успел прокомментировать это, горячие сухие ладони мягко обхватили его лицо. — Спасибо, — Тот стукнулся лбом в лоб Хонсу, легко поцеловав его губы, выдохнув в них. Погладил лицо, скользя руками к вискам и шее, ниже к плечам и лопаткам. Опустился виском на плечо и вздохнул, прикрыв глаза.       Улыбка Хонсу коснулась его макушки, и лунный бог ласково погладил жёсткие кучерявящиеся волосы. Прижал его к себе ближе, расслабляюще гладя по спине, словно баюкая. И Тот позволил себе поддаться, качаясь на этих волнах, испытывая ни с чем не сравнимое блаженство, так что негромкий голос коснулся его сквозь туманную дымку дрёмы: — Отдыхай, мой друг.