Мелькают дни

      Мерный плеск воды давно стал привычной мелодией этого места. Либитина даже не обращала уже на него внимания. Серость чёрных гор, туман, крутые тропы, ведущие одной-единственной дорогой — к хозяину и господину здешних бескрайних просторов. Либитина за свою долгую жизнь исходила их все, так что знала наверняка, о чём говорила.       Владыка Дит спокоен и статичен, прямо как его чертог. Он никогда не скучает, и у него всегда много работы: эльфы беспокойны, и пусть никто не знает, когда и как они могут (а могут ли?) умирать сами, они ускоряют этот процесс, обеспечивая в чертог Смерти беспрерывный поток душ. Забавные смертные, которые совсем не ценят жизнь — и Либитина лишь качает головой, обучая, как хоронить, и наблюдая за кладбищами, пока Мессор-жнец собирает богатый урожай.       За редким исключением они остаются в одиночестве, наедине друг с другом. Лишь тогда Либитина видит, как на самом деле устал её господин. Смерть для него — отягчающее бремя, лишь углубляющее бездну уныния и тоски. Конец любой экзистенции ведёт к нему, и это данность, с которой он может лишь смириться. Даже если не очень хочет этого делать. — Ты печален, мой господин, — некоторые эльфы верят, что они любовники, и Либитина смешливо фыркает себе под нос. Никогда и нигде она не встречала существа вернее, чем Дит, хранящего горькую память по давным-давно ушедшей в вечность супруге. — Что тебя тревожит? — она ступает легко, заглядывает в чёрные глаза и легко проводит кончиками пальцев по острой скуле.       Долгий взгляд нечитаемо скользит по тонкой фигуре. Смертные такие забавные, приписывая богам то, чего нет и в помине. Но Либитина действительно близка, подруга и помощница, и ей можно довериться, и с ней можно поговорить. С ней можно разделить бесконечную тоску этого места и призвания, которое Дит никогда не выбирал. Верная подруга — и такая же заложница скорбной стороны, не отпускающей тех, кто попали в её сети. — В скуке, холоде и унынии здешних мест не так и много поводов для радости, ты не находишь? — Дит вздохнул, прикрыв глаза, и в ответ на прикосновение Либитины, пропустил сквозь пальцы несколько чёрных прядей её волос, задев снежно-белые волоски, теряющиеся в них. — Лишь ты да мой брат скрашиваете тоску и серость призвания, отданного мне без моего желания. — Расскажи мне, — Либитина покорно опустилась в ногах Дита, продолжая всматриваться в его лицо, и пальцы того соскользнули с её волос, выпуская их. — Как ты стал владыкой Смерти? Как Мессор превратился из жнеца пшеницы в жнеца душ? — Я не был первым, хоть и мы с Мессором всё равно стары настолько, чтобы помнить те времена, когда иных богов ещё почти не было, — Дит усмехнулся. — Мою жену звали Мортис. Она была Смертью, когда мир лишь зарождался. Она пришла ко мне впервые, когда земля умирала, скованная холодом зимы после первой жатвы Мессора. Я был определён богом смерти урожая, начинавшейся с жатвы и заканчивающейся с первыми всходящими ростками — так Мать определила мою роль. И когда Мортис пришла, я был пленён. Я попросил её остаться, и она не отказала мне, пусть был я молод, неопытен и глуп. Но мы любили друг друга, пока в какой-то момент я не стал замечать, как моя возлюбленная становится с каждым днём всё печальней и встревоженней, а потом… Она сказала, что это необходимо: баланс нарушен, и лишь она одна может поддержать его до того, как найдётся правильное решение по его восстановлению. Она сказала, что должна уйти. И что ей очень жаль — её глаза были печальны, и она не хотела взваливать на меня такое бремя. Она поцеловала меня в лоб, и это был её последний дар, после которого я больше никогда не видел её. Забвение поглотило её, и ничто более не способно вернуть её ко мне. — Ты знаешь, зачем именно она ушла? — осторожно удивилась Либитина, внимательно всматриваясь в отрешённый лик господина. — Лишь смутно догадываюсь, — он покачал головой и вздохнул. — Временами мне особенно тоскливо без неё. — Мне жаль, мой господин, — Либитина легла щекой на его колено, обнимая ноги, и Дит бездумно погладил её жёсткие волосы. — Но ты всё равно не один. В конечном итоге ты разделил бремя с братом, и смертные определили меня тебе в помощницы. — Верно, — скупая улыбка тронула его бескровные губы, и он поддел подбородок Либитины, вынудив её подняться на ноги. Притянул к себе, оставив лёгкий поцелуй в уголке губ, и выдохнул холодное «спасибо». — Ты всегда можешь положиться на меня и доверить мне любую печаль своего сердца, — Либитина улыбнулась в ответ, обвив руками шею владыки.       Смертные были совершенно точно не правы, называя их любовниками и связывая другими романтичными узами. Но то, что по-своему они любили друг друга и были привязаны друг к другу, и вправду было неоспоримым фактом.