***
— Зыдравствуй, дарагой? Как дыла? Как паживаишь? Усё наркотыкамы барыжишь? Э-э-э-э, нэ харашо как! Чиво малчишь? — Толян глумится в трубку, звоня мужу похищенной нами бабы. Но на том конце похоже его акцент никого не впечатлил и звонок сбросили. — Обидчивый чурка! — хохотнул он и набрал номер снова. На этот раз он уже не придурялся. — Твоя баба у нас! Через два часа подъедешь к остановке «Газовая» и положишь на лавочку десять лямов. И тут же свалишь! Никаких твоих «шестёрок» там быть не должно! Тем более мусоров! Не сделаешь — я тебе её по частям пришлю! Ты понял? Чурка нерусская!.. Чё?.. Доказать, что она жива? Ну, она всё время зовёт тебя, так и говорит «мой Касымчик придёт и бла-бла-бла!» А ещё у неё родинка на правой сиське, маленькая такая рядом с соском! Хочешь я её отрежу и тебе пришлю?.. Через два часа на «Газовой»! Время пошло! — Ты же не будешь ему ничё отсылать? — я дожёвывал остатки пиццы и смотрел, как мужик сначала повертел бабский браслет в руках, а после начал разбирать кнопочный телефон и резать ножницами СИМку, которую достал из него. — А прикольно было бы! — говорит он, а затем кладёт на стол травмат и нож. — Выбирай, с чем пойдёшь! Я замечаю на ноже мелкие пятнышки и… внутренности рвутся наружу. Уронив стул, я, зажимая рот, бегу в сортир. Вслед мне несётся: — Какой же ты опёздал! Давно привыкнуть надо! Нихуя не можешь! Что ты за пацан вообще? Пидор и есть пидор! При другой ситуации я б ответил, но сейчас мне не до этого. Меня полощет, жёстко полощет. Бесцветная жижа вываливается из моего рта, кишки сворачиваются узлом, из глаз брызжут слёзы. На хрена, спрашивается, ел? Ну, сука, Толик! Тот самый нож ведь достал. Я вновь сгибаюсь в три погибели, пытаясь вытолкнуть очередную порцию блевотины, и вспоминаю, что было сегодня днём. Едва мы заехали в свой двор и заперли ворота, мужик стал раздевать эту бабу прям в машине, но неожиданно она пришла в себя и стала мычать и брыкаться. В итоге Толян просто вмазал ей в морду со всей дури, а потом посмотрел на меня и спросил: — Кто сказал, что баб бить нельзя?! — и заржал. Потом саданул ногой ей по рёбрам, да так, что она согнулась пополам. Затем взял её как мешок и, закинув на плечо, понёс к погребу. Я же пошёл в дом за аппаратурой. — Инструменты захвати! — услышал я, входя в дом. На кухне, на отдельно стоящей табуретке, у нас был ящик с инструментами. Но не для ремонта дома или машины. Хотя на это как посмотреть! Молотком, например, можно не только гвозди забивать, а секатором не всегда кусты резать, про ножовку я вообще молчу. Каждый раз Толян их сбрызгивает спиртом и долго трёт, но всё равно ржавчина кое-где уже появилась. Внезапно меня мутит, и думаю, что перед «съёмкой» надо бы закинуться, но последний косяк мы раскурили с Ваней, и теперь полный голяк. А со двора уже кричит Толян, торопит меня. Подходя к погребу, я слышу стоны, но жалости нет! Эта дура сама виновата! Как говорит Толян: «Все они суки — шлюхи и заслуживают только одного!» Но где-то на краю сознания мелькнула маленькая такая, как далёкая звёздочка в ночном небе, мысль: «Узнай Ваня, чем я занимаюсь, он бы не стал со мной не то, что встречаться, а даже разговаривать!» Но я спускаюсь в погреб, повторяя как мантру: «Не я такой — жизнь такая!» — Смотри, какие красивые буфера! Прям загляденье! И ведь настоящие, не силикон — я ж вижу! — рука Толяна по-хозяйски лапала грудь бабы, сдавливая её. Наша пленница голой лежала на кровати, привязанная за руки и ноги к дужкам. Рот ей залепили скотчем на всякий случай, но вот глаза!.. Эти глаза полные ужаса, они, казалось, сейчас вылезут из орбит! А Толик всё продолжал: — Вот давай так, я тебе одну титьку отрежу, а вторую оставлю! А? Идёт? Кивни, какую хочешь оставить! Может, вот эту? С родинкой? Нет, я её точно заберу! — и лезвие ножа упёрлось в женскую грудь. — Ты снимаешь? — крикнул он мне, и я сделал зум камеры ещё больше. — А ебать ты её без титек будешь? — спрашиваю я. Он на секунду задумался. — Вот была бы тут моя сука-одноклассница, я б её трахал и потрошил одновременно, а эту… Но ты ведь тоже Инна?! Тоже спортсменка хуева! Бегать любишь? Вот ноги я тебе обязательно отрежу, и тогда ты, сука, никого не обгонишь! Аха-ха-ха! — ржёт он. И тут баба замычала. Одним рывком Толян содрал скотч. — Не делайте этого! Пожалуйста! Я вас очень прошу! У меня дети! Пожалуйста! Мой муж вам заплатит! Бамс! Хлёсткая пощёчина и голова бабы мотнулась в сторону. — Хоть раз скажите мне что-то новое, потаскушки! Хоть раз! — заорал Толян. — Вы все сучки вспоминаете про детей, когда вас режут, а до этого, что, а? Тварь! — гаркнул он и впечатал кулак в лицо бабы. И ещё раз! И ещё! И ещё! — Что ещё хочешь сказать, а? Что муженьку своему пожалуешься? Или мусорам меня сдашь?! Волосатый кулак въехал бабе в нос. Отчётливо послышался хруст. Затем мужик схватил её за шею. — Вот самая первая сука тоже самое говорила! Один в один! И ничё не изменилось! Ни-че-го! Вы мне шлюхи всю жизнь сломали! Вы! Из-за вас я таким стал! Из-за вас! Одноклассница моя, Инночка Басаргина, отличницей и спортсменкой была, тварь конченая! Обгонит меня на физре, а потом ещё подойдёт и ржёт, что я не мужик! А ведь мне она нравилась! И та мразь могла ведь промолчать? Могла!!! Пятнадцать лет прошло, а я ведь помню! Я всё помню! Заткнула бы она свой хавальник грязный и жива была бы! И я б не влез в это говно! Но не-е-е-ет! Вы, тупые курицы, не умеете слушать, когда вам говорят! Так что я буду вас на куски резать! А ты, блядь, в пакете к мужу поедешь! Или в нескольких! Поняла меня, тварь? Поняла? ПОНЯЛА??? И он начал бить её по морде, но после десятка ударов остановился. Что-то булькнуло, и изо рта бабы текла кровь. И она обмякла. — Сука! Щас зальёт всё! И рот не откроешь! — он спрыгнул с кровати и стал рыться в инструментах, а потом глянул на меня. — Где кольцо-то? Ну, железное такое! — А я ебу?! — Опёздал! — и он полез из погреба. А я достал нашатырь. Баба охнула, и замотала головой, а потом заныла и уставилась на меня. — Пож-жалуйста! Отпустите меня! У меня дети! Если вам нужны деньги, то муж заплатит… Я никому ничего не скажу! — и она вновь заревела, слёзы смешались с кровью. — Касым! Касымчик, спаси! Русланчик! А-а-а-а! Жанночка! Пож-жалуйста! — она всё ревёт и ноет, а я отхожу от камеры, беру салфетку и, подойдя к ней, стираю с щеки кровь. «Жанночка!» Стюардесса по имени Жанна, Обожаема ты и желанна, Ангел мой неземной, ты повсюду со мной, Стюардесса по имени Жанна * Эта песня орала из кассетного магнитофона постоянно, стоило мне начать ходить в детский сад. У всех уже были ДиВиДишники и только у нас дома бухие предки использовали кассеты. А эту я ненавидел особенно сильно. Но матери нравилось, да и отцу тоже, поэтому чё удивляться, что сестру назвали так же. Сразу вспоминаю родное лицо. Я давно не звонил, а моего номера у них нет! Может быть, так нельзя, но я грёбаный параноик и не хочу нигде светиться! Закончим с этим делом, получим выкуп и отошлю им побольше. В голове вновь образ девчонки в моём длинном линялом и вытянутом свитере и мешковатых джинсах. Она уже в 8 лет готовить умела, варила суп и макароны у неё не слипались. Убирала нашу квартиру-свинарник, помогала мне сдавать картон, бутылки. А я, сука такой, даже не мог её защитить от тех микрочелов, что гнобили её в начальных классах! Хотя я за себя-то постоять не мог! Интересно, какая она сейчас стала? В последний раз я видел её… Бля, уже и не помню когда! Но она хотела закончить девять классов, а потом свалить в любую шарагу, которая даёт общагу, но… отец подох! Да и отец ли это нам был? Мать сначала блядовала вовсю и синячила жёстко, а потом слегла. Инсульты, инфаркты, кризисы-шмизисы… — Вот что бывает, если так долго усугублять с выпивкой, уважаемая! — сказал ей на прощание доктор в больнице, из которой мы с сестрой её забирали. Теперь она иногда ссытся под себя и бывает, как малолетний даун, всё путает и ни хрена не соображает. И выглядит на 60, хотя ей всего 37! Этой вроде столько же! Вот лучше бы она подохла! — Пож-жалуйста! — всё хнычет баба, а я выныриваю из собственных воспоминаний. — Ты сказала у тебя дети есть? Сколько им? Ты о них заботишься? — Умоляю вас… Да! — услышав мой голос, она сразу как-то изменилась, смотреть по-другому начала. — У меня мальчик и девочка! Русланчик и Жанночка! Руслану одиннадцать, а Жанночке семь. Они мои ангелочки! Я их очень-очень люблю! Отпусти меня! — Что ты делаешь для них? — внутри меня вдруг просыпается какая-то непонятная злоба, и я начинаю агриться. — Ты читаешь им на ночь сказки? Поёшь колыбельную? Ты обнимаешь их после школы? Ты не ругаешь их за плохие оценки? Я вскакиваю и подхожу к ней — злобы во мне всё больше и больше. — Ты кормишь их? Ты не ебёшься у них на глазах? Ты бьёшь их? А? Сука! Ты их бьёшь? — я замахиваюсь и хочу ударить, но она хоть и с испугом, но открыто смотрит на меня. — Дети — самое главное в жизни! Я бы никогда не ударила и не обидела их! Или других детей! Они ангелы на земле! — Пиздишь! — Нет! Те женщины, которые бьют детей, не заслуживают называться матерями! И я своих детей люблю! — Все вы так говорите! — я отпускаю руку. — Отпусти меня, и я тебе помогу! Мысля-молния мелькает в голове. Усыпить или огреть Толяна по черепу и связать! Потом дать бабе позвонить, чтобы мне дали бабла, а её вытолкнуть на дорогу. С тачкой я как-нибудь управлюсь, и пока Толян развяжется, я успею подъехать к Ване и забрать его. Уедем, нах, к морю! Начнём всё заново! Ваня меня поймёт… Или нет?.. Перед глазами появился образ мускулистого, голубоглазого соседа. Он НЕ поймёт! Да, у него мать похоже тоже не самая лучшая на свете, но он всё равно её не кинет, даже ради лучшей жизни! Он не такой! Это жизнь такая! — Смотри, чё нашёл! Бжз-з-з! Я вздрагиваю от крика и шума. В погреб влезает Толян и в руках у него жужжит циркулярка. — Ну чё, сука? Решила чё пилить тебе будем? Я, думаю, надо начать с ног! Я навожу камеру на бабу, а сам отворачиваюсь. Её истошный крик так резанул по ушам, что я заткнул их и даже зажмурился. К «счастью» Толик решил пока только попугать эту дуру. Поэтому насмотревшись на шок в её глазах, выключил циркулярку и без проблем вставил ей в рот металлическое кольцо. А затем спустил штаны и начал совать свой член ей в рот. Она же от всего этого обоссалась. Я беру это крупным планом, и в который уже раз думаю, что за больные ублюдки любят смотреть такое? Хотя сам Толик пиздец какой отмор! Потрахав бабу в рот, он приставляет свой нож к её промежности и аккуратно и неспеша давит на неё. Баба мычит, но Толику пох. Когда появляется кровь, баба как-то невнятно начинает икать, а я вновь отвожу взгляд от камеры. Мысль о том, что надо завязывать с этой хуйнёй и с Толяном, в частности, становится всё решительней! Кое-как дотерпев до конца «видео», я пулей свалил в дом. И так и просидел в кресле в углу, даже не шелохнулся, когда Толян пришёл монтировать видео.***
Проблевавшись, мне стало легче, а мужик убрал свой нож и сунул мне в карман пистолет. Потом накинул свою ветровку на мои плечи и перед выходом сказал: — Чтоб не холодно было, ты ж мерзлятина у меня! — и добавил уже серьёзным злым тоном. — В общем, помни: если чё не так сразу вали! Попетляй там побольше, адрес рядом, тут три остановки всего. Походи-поброди, позырь по сторонам, только сильно не пались! И если любой шухер в твою сторону — сразу вали! Можешь самокат взять, а щас этих самокатчиков, как собак развелось! Бабки возьмёшь, проверь их, не мешкай, но и не торопись. Я на связи, если что! Я делаю вид, что внимательно слушаю его, единственное, что мне приятно сейчас — это тяжесть травмата на боку. «Может, ёбнуть Толяна в затылок, как только он отвернётся?» «А как ты тогда управишься со всем один? На нём основная работа! Надо хотя бы получить бабки!» — говорит внутренний голос. Мужик протягивает мне ещё один «плюшевый» телефон, там уже забит его новый номер. — Ты же… Ты же не кончишь её, пока я не вернусь? Тяжёлый взгляд упёрся в меня. Его зенки реально сейчас были похожи на два дула. Чёрные, холодные, бесчувственные. В них пропасть и больше ничего. — Не боись! Всё будет путём! Ну, ни пуха… — говорит он, протягивая свою клешню. — Ой, иди ты к чёрт… нахуй! — скалюсь я и выхожу из дома. Уже находясь за воротами, вдруг слышу звук включённой циркулярки.***
И вот сейчас, выкурив хрен знает какую по счёту сигарету, я наконец замечаю, что к остановке подъезжает чёрный Гелик. Быстро ныряю в оконный проём и уже из здания наблюдаю за ним. Из тачки выходит мужик в чёрной куртке на распашку, по-хозяйски осматривается и достаёт телефон, звонит, а после вытаскивает бумажный пакет из «Бургер Кинга» и кладёт его на лавочку. Постояв ещё минуту, мужик садится в машину и сваливает. Теперь моё время пришло! Медленно считаю до ста и выхожу из заброшки. Сажусь на велик и кручу педали. Ебать, как давно я этим не занимался! Объезжаю заброшку кругом и набираю скорость. Заодно осматриваюсь. Подъезжаю к лавочке. За время, что свалил мужик, тут ничего не изменилось, так что либо нам пиздец как повезло, либо меня уже пасут профи! Но была не была! Хватаю пакет и тут же, продолжая ехать, заглядываю внутрь. Бабки! До хуище бабок! Десять лямов! Это ж как можно покуражиться! Но я всё ещё на шухере. Оглядываюсь. На другой стороне вышел какой-то мужик с собакой на поводке, а вдали парочка, пацан и девка вроде, не разглядеть. Я еду дальше. Кручу педали как могу, но ноги с непривычки скоро начинают ныть. Сворачиваю в проулок, потом в ещё один. Дальше трёхэтажный дом с проходным двором. Тут можно осмотреть добычу! Дорога сплошь ямы и рытвины. И тут как из… пизды появляется какая-то шавка и начинает лаять. — Гав-гав! Га-ав! — орёт эта сучка, скаля мелкие зубы. Кручу педали сильнее, вроде разгоняюсь, собака теряется вдали и… Крак! Бац! Секунду всё летит вверх ногами и тут же боль. Открываю глаза и тормошу головой. Велик с погнутым колесом лежит в паре метров от меня. Пакет благо в руке, по фейсу что-то тёплое течёт. Вытираю нос и встаю. — Блядь! — кажется, я это вслух сказал. На руках кровь, и колено горит огнём. Смотрю на велик — ему хана! Хорошо не мой. И прижав посильнее к себе пакет, иду к ближайшему дому. Хотя это опять заброшка какая-то. Двухэтажная и кирпичная. С чёрными проёмами вместо окон. Залезаю туда. Ноги подкашиваются, а боль в колене растекается и становится сильнее. Хорошо, на улице вроде никто не заметил моего полёта! Открываю пакет. Толян говорил, что в них жучок могут сунуть. И я, как алкаш-паралитик после недельного запоя, начинаю трясти купюры и запихивать их в свой чёрный рюкзак. Наконец дело сделано — никаких трекеров-жучков не было. Достаю зажигалку и поджигаю бумажный пакет. Выдыхаю и выхожу из заброшки. Внутри меня эйфория: «Всё хорошо! Всё получилось!» И тут… — Слышь, пацан, ты чё там жёг? — напротив стоит какой-то бычара в грязной засаленной куртке. — Я?.. Я… Я ничё! — блею я. — Чё ты пиздишь! Я ж видел всё! Ты ваще кто такой? Чё ты тут делаешь, а? Я те, сука, яйца отрежу! — и он хватает меня за руку. Я вырываюсь и краем глаза замечаю приближающуюся к дому чёрную тачку. В голове вихрь мыслей, но я лишь хватаю травмат и, отпрыгнув в сторону, стреляю в мужика. Бах! Бах! Бах! Он хватается за морду, а дальше я не смотрю и бегу как ветер. Как бешеный сайгак. По улочкам и проулкам, сплошь по частному сектору. Сзади крики, лай собак, шум, но мне похуй на всё. Лишь бы не взяли! В груди начинается пожар, наверное, надо завязывать с сигами, но страх так велик, что я реально бегу и бегу. Перелезаю через заборы и, кажется, даже отшвыриваю кого-то. Колено ноет, не передать как, но страх по-прежнему гонит меня через боль, через не могу! Жопой своей понимаю, поймают и мне пиздец! В себя прихожу лишь в овраге, куда не так давно уронил тачку. До дома рукой подать, но сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди, да и ноги уже не держат. Левое колено уже сгибаться не хочет. Я падаю на землю и ползу. Калитка со стороны Ваниного дома не заперта — слава всем святых за это! Вваливаюсь к нам во двор и падаю у машины. А у «буханки» открыты задние двери, и в ней лежит очень много чёрных пакетов, больших и маленьких. И все они перетянуты синей изолентой. Я кое-как восстанавливаю дыхание и, плохо соображая зачем, подползаю к ним. И достав самый маленький, разворачиваю его. Наружу вылезает… грудь! Титька той бабы, с родинкой. Я в полном ахуе отбрасываю её от себя и падаю в чёрную бездну — моё окончательно охреневшее сознание выключается.