Соучастник

Иван Сознание выключили, как только я понял, что нашей тачки нет. И Юрки тоже нет. А значит, к нам подкрался тот самый белый пушистый зверёк. Славка стрельнул пару раз в бар, а потом увидел, что творится, подбежал и подхватил меня. Хотя в тот момент я бы предпочёл, чтоб на его месте был Ты. В следующий раз я открыл глаза уже в тачке. Мою тушку швыряло и подбрасывало так, будто мы были на американских горках или на каруселях. Пухлый сидел рядом и размазывал кровь и сопли по лицу, причитая что-то про нос, а Славян орал на водилу: — …гони! Гони, пидор ты недоделанный! Закопаю тебя, мудилу! Гони, сука! С трудом оглядываюсь и понимаю, где мы едем. Затем замечаю разросшееся пятно на боку. Теперь оно не чёрного, а красного цвета. — В заброшку… надо ехать! Там не найдут! — шепчу я и снова отключаюсь. …Мне под нос тычут какую-то вонючую хуйню, и я не только прихожу в себя, но и вскакиваю. Больно так, что перед глазами круги! Всё тело ноет, особенно бок и голова. Мы в моём «штабике». Надо мной стоят Снегирь и Ерёма. У первого в руках нож, а второй держит пузырёк с нашатырём. — Тихо ты! — говорит Славка и точным движением разрезает мне толстовку и штаны. Я мычу и начинаю дёргаться, но вместе они прижимают меня к дивану. — Нах ты ему щас нашатыря дал? — спрашивает Славка у Пухлого. — Я ж не знал, чё! — в этот момент его хватка ослабевает, и я, отталкивая его, сажусь на подушку, но тут же падаю на другой бок. — Да тихо ты! — и Снегирь силой стаскивает с меня одежду. Точнее то, что от неё осталось. На боку кровит рана. Она небольшая, и видно, что это просто стекло. И один осколок торчит, довольно угрожающе поблескивая острыми краями прямо из моего живота. Меня не слабо так штормит. Славка берёт бутылку водяры со стола и чутка льёт себе на руку, а затем быстрым движением выдёргивает из меня стекло. Я охаю и вижу чёрные пятна перед глазами. Ерёма протягивает Снегирю бинт, а он хватает со стола флакончик с перекисью. Льёт её на рану, но там почти на донышке. Он матерится и хватает бутылку водки. Сначала делает пару глотков, а затем уже льёт на меня. — А-а-а-а-а-а!!! — ору я, что раненый лось, но пацану пох. Он вновь вдвоём с Пухлым наваливается на меня, и пока Славка держит, Ерёма, не умеючи, бинтует мне бок. — Сука-а-а! Чё вы делаете?! — вырывается из меня. Спустя пару минут всё кончено. Снегирь вновь присасывается к бутылке, а затем передает её мне. Делаю пару глотков — пищевод будто огнём обожгло. Хочу выплюнуть, но Славка держит меня, заставляя выпить еще. — Надо! Надо, Вань! — говорит Снегирь, и я проглатываю эту тёплую спиртовую отраву. Откинувшись на спинку, пытаюсь прийти в себя. Только сейчас замечаю, что в комнате есть ещё и Юрок. Он сидит в углу, схватившись за голову. Славка пьёт ещё, потом отдаёт бутылку Пухлому и подходит к Гвоздю. Бац! Жилистый кулак смачно так прилетает парню в череп. — А теперь, уёбище ты колхозное, объясни, бля, свой поступок! — тяжело дыша, говорит Снегирь. — Хули ты по съёбкам дал без нас? Общак решил прикарманить? А?! Чё молчишь, сука?! — Я-а-а… Я в тачку хотел и… Я ж вернулся, Слав… — блеет Юрок. — Твоё счастье, гандон, что вернулся, иначе я б такую телегу прогнал среди братвы, чтоб тебя на правило, как суку поставили. Чтоб говно своё жрал за свой поступок, мразь! — Я ж… И-и-и-а-а-а-а… Я-а-а-а ж вернулся всё равно, Слав… Ой, больно! — в этот момент Снегирь двинул ему по почкам. — Больно? Пиздишь! Вот Ваньку больно! Ему тот мудак битой по башке съездил, и осколками посекло! — А у меня нос, кажись, сломан, — прогундел Пухлый, сев рядом со мной. — Слав, хорош сраться, — подаю я голос. — Главное, мы дело сделали? И чё там по баблу-то? — И в травму бы надо. Перелом у меня, наверное, а там лекарства пропишут стопудово и… — не договорил Ерёма. — Да ты, бля, задрал уже со своим носом! — Славка за секунду оказывается рядом и быстрым движением дёргает пацана за нос, как бы выправляя его. — А-а-а-а-а!!! — разнеслось на весь дом. Потом я ненадолго опять отключился, а придя в себя увидел, как пацаны за столом считают бабки. В полубредовом состоянии почудилось, что это пираты делят сокровища. Пухлый ныл, что бабла было всего сто тысяч с мелочью и что за такие небольшие бабки мы все себе по пятилетке на нос заработали. Снегирь дал ему «леща» и сказал, что это была наша проверка. Что этим мы не только напугали наглого коммерса, но и братва нам теперь больше доверять станет. Затем он как главарь, подражая Саше Белому, распределил бабки: часть — на общак, нам с Пухлым — побольше, а Гвоздя вообще хотел кинуть. Но тот смотался в магаз и принёс пива и коньяк с закуской. Пили недолго. Пухлый всё ныл про нос, и в итоге они всей бандой решили сходить в травмпункт. Заодно узнать насчёт меня. Сломанных носов, как сказал Снегирь, в каждом районе, как говна, а вот если я туда попрусь со своей раной, то врачи и мусорам стукануть могут. — Так что пока сиди тихо и не шурши! Мы всё проверим! — на прощанье сказал Снегирь. — Я тя не брошу! — и незаметно сжал мою булку. Пообещав принести обезбола и бинтов, пацаны ушли. Выпроводив их, я с трудом встал и сходил в дальний коридор поссать, а затем опять завалился на диван. Сейчас, казалось, у меня болело всё тело, даже руки и ноги, плюс стало очень жарко, а воды нет. Мудак Гвоздь даже лимонад на запивон не купил. Прежде чем закрыть глаза, запоздало подумал, что надо было пацанам насчёт шмоток сказать, а то на мне лишь труселя и кроссы.

***

…Мне снилась совсем не постельная сцена с Тобой. Вместо этого вспышками вспыхивали и потухали воспоминания из давно прошедших времен… Отец и мать ещё не в разводе, они хотят подойти, но я прохожу мимо. Потом дядя Вова — военная форма на нём сидит как влитая. Он хмурится, а потом улыбается и зовёт меня с собой. После появляются Жбан и Вит. Оба голые по пояс, демонстрируют пиздатый рельеф мышц и ржут, пытаясь меня обнять. Затем проходит Снегирь, лыбится и цыкает, открывает банку пива и пропадает. И вот появляешься Ты. Ты стоишь весь такой красивый, и Твои белые волосы падают на плечи. Я улыбаюсь, как идиот, но… Вот честно, я давно понял, что именно Тебя хотел бы увидеть перед смертью. Вроде бы она пришла за мной?! — Спасибо, что пришёл! — говорю я и меня снова накрывает. Потом я слышу твой голос, чувствую твои руки, такие нежные, такие сильные. Ты неожиданно хлещешь меня по лицу, что неожиданно и приятно. Кажется, я мазохист… — Ваня! Ва-а-аня-я-я-я! — кричишь ты, и я невольно открываю глаза. Вокруг какие-то люди и я лежу почему-то не на своём диване. Все кругом бегают и суетятся. Появляется какой-то чёрт в маске и очках. Он спрашивает какую-то хрень и показывает мне пальцы. — Сколько видишь? — Один! Средний! — говорю я и пытаюсь встать, но сил почему-то не хватает. Мне тут же делают укол. Я смотрю на тебя и хочу спросить, что, бля, происходит, но веки тяжелеют, и я снова падаю в темноту. В себя я прихожу неожиданно. Всё кругом белое и поначалу становится реально ссыкотно. Неужели я сдох?! Но всё оказывается не так плохо: койка с белым бельём, стены и потолок противного бежевого цвета, какие-то непонятные приборы у стены, капельница прямо надо мной и… светлые волосы у меня под рукой. Нет! Похоже я всё же умер! Ты рядом со мной! Полусидишь, полулежишь у кровати. И я молча любуюсь этим счастьем и непослушными пальцами глажу тебя по голове. Если это сон, то пусть он не кончается… — Ещё пять минуточек… — вдруг шепчешь ты. А я продолжаю гладить и тихо говорю: — Хоть целую вечность, Кирюш. Хоть целую вечность!.. Какой же ты у меня классный! Боже, это, наверное, и есть счастье! Но оно не может длиться долго. Дверь в палату открывается и входит какой-то мужик в белом халате, походу врач. — Ну, как самочувствие? — спрашивает он. Ты сразу просыпаешься смотришь на меня своими васильковыми глазами, а затем моргаешь и трёшь их. — Да, как самочувствие, Вань? — Норм всё? И чё ваще происходит? Где я, бля? — Я нашёл тебя в заброшке. Ты был без сознания, и у тебя был жар, и кровь, и… — начал говорить ты очень быстро, но доктор перебивает: — А ещё у вас юноша черепно-мозговая травма, лёгкое сотрясение мозга и осколочное ранение правой брюшной части. И я вам советую обратиться в полицию. Рассказывать тут, как вы шли-шли и упали на стекло, а потом ещё и кирпич вам по затылку прилетел, тут не надо! — жёстко закончил он. — Я и не собирался! — говорю и, отшвырнув простынь, с усилием приподнимаюсь. — Кирпич сначала упал, а потом ему стёкла помогли. Но да, это я всё сам. Хожу там, где не надо! Сажусь на кровать и смотрю на нехилую такую повязку на полживота. Бля! Шрам ведь будет! Хотя шрамы вроде украшают мужчину?! Потом замечаю, что я в одних трусах. И это беспокоит меня сейчас больше всего, потому что Ты рядом! И мне неохота вот так вот позориться перед тобой! — Мне нужно идти! У вас шмотья никакого нет? — спрашиваю я у мужика в халате. — Как же вы достали, чёртовы гопники! — врач подошёл к аппарату, что-то щёлкнул на нем, потом вынул иголку капельницы из моей руки. Достал тонкий фонарик и стал светить мне в глаза. — Лечишь вас, лечишь. А вы? Всё на тот свет рвётесь: то с передозом, то нахрен никому ненужный асфальт делите! Вот скажи мне, зачем? — Не я такой, док, это жизнь такая! — Ага! Жизнь тебя заставляет под кулаки людей подставлять или самому подставляться?! — и он приставил к моей груди такую хуйню, которой слушаю сердце. Забыл, как она называется. Кирилл же время зря не терял, пулей выскочил за дверь и вернулся с каким-то пакетом. — Вот! Это я попросил привезти мне, — Ты протягиваешь мне какие-то узкие джинсы и белую рубашку. — Спасибо! — я всё ещё смотрю на тебя и всё отчётливее понимаю, что бросить, забыть даже не думать про тебя больше не смогу! Под недовольным взглядом доктора одеваюсь. — Вам нужен постельный режим! — говорит он, а я лишь смотрю на твои васильковые глаза, так много нужно тебе сказать, но место для этого тут явно не подходящее. — Кирилл — мой паре… мой друг! Он проводит меня до дома, а если мне плохо станет, я скорую вызову! — я застёгиваю ширинку джинс, думая, что в них выгляжу как стриптизёр. Ты всё это время смотришь на меня. — Не так быстро! Сначала нам нужны ваш паспорт и СНИЛС, а то мало ли… Вам ведь есть восемнадцать?! — всё наседает этот лепила. — Где я их вам ща возьму? У меня, вон, кроме трусов своего ничё нет! — огрызнулся я, залезая в кроссы, которые достал Кир. Хорошо с размером угадал. — Тогда мы обязаны сообщить в полицию! — Воу-воу, палехче, док! Я ж не бандит какой-нибудь! — Не надо никакой полиции, Виктор Иваныч! — говоришь Ты и достаёшь здоровую такую пачку бабла и кладёшь ее в карман доктора.

***

Часы в холле показывали 9:27, а утреннее солнышко больно резануло по глазам, когда мы вышли из больницы. И тут я ещё раз прихуел, потому что мы вышли из медцентра, что у нас на Карла Маркса. А это так-то частная больничка. И вот стоило нам только отойти от здания буквально пару метров меня прорвало: — Кир! Спасибо за всё! Вот по чесноку за всё, рили спасиба! Но давай поговорим! Всё обсудим! И первое, зачем Ты пришёл? Я думал, что нах тебе не нужен! — Нужен, Вань! — Ты смотришь серьёзно и вряд ли притворяешься. — Наху… Нахрен рубить с плеча?! Ты, наверное, ошибся?! Я сам дурак сморозил глупость! Но давай дальше честно всё рассказывать друг другу, ок? От твоих слов у меня в животе бабочки запорхали, даже несмотря на повязку. Бля! Он сказал, что я ему «Нужен!» Ура!!! — Ты решил дать мне второй шанс? — Считай, что так! — улыбаешься Ты. Мы шли мимо шумного проспекта — до метро было не близко. — Давай через парк! — предложил Ты. В парке был ларёк с мороженым. И вот мы два здоровых лба сидим на лавочке в парке, и у тебя в руках два эскимо. Благо никого кроме нас и мороженщицы в ларьке неподалеку никого нет. — Предлагаю игру! — говоришь Ты. — «Вопрос — ответ» — и протягиваешь мне одну упаковку. — Согласен. Но я первый! Расскажи про себя! — и я откусываю большой кусок. — Ты и так всё знаешь! Я — ботан и гей. Учусь на ветеринара. Люблю маму, папу, Лизку и животных. Ещё… кажется, тебя! — Ты краснеешь и опускаешь глаза. — Теперь твоя очередь! — Я — тупое быдло! И педик. Живу с мамкой, отец ушёл. Дурью не барыжу, не банчу. Просто пацаны предложили заработок. Хотел сделать тебе приятное, да и жить на что-то надо. И да, я тебя тоже, Кир! Ты ешь мороженое и улыбаешься, а я понимаю, что хочу смотреть постоянно, как Ты улыбаешься. Это самое лучшее, что я видел в жизни! — Когда ты был без сознания, ты всё звал каких-то дядю Вову и то ли Жана, то ли Витю. Я так и не понял. Кто это такие? — Долгая история. После этих слов ты встал и ушёл к ларьку. Через пару минут мне в руку легло ещё одно эскимо. — А я никуда не спешу! Рассказывай! — В девятом классе меня стал щемить один мудак. Пашка Измайлов. Он догадывался, что я не по девчонкам. Отец как раз свалил уже от нас, и матери не до меня стало. Только орала, чё я грязный вечно и с разбитым фейсом прихожу из школы. Плюс он не один меня гнобил, была ещё пара уёбков из его компании. Я кое-как дожил до летних каникул, и уже хотел свалить из дома, но приехал мамкин брат — дядя Вова. Вот такой вот мужик! — и я, взяв эскимо целиком в рот, показываю тебе сразу два больших пальца вверх. А ты вновь улыбаешься. — Он научил тебя драться? — Не только. Он забрал меня на всё лето к себе в часть. Решил сделать настоящего мужчину. И почти получилось… — Почему почти? — Ты кушаешь мороженное мелкими кусочками, и зубы у тебя очень аккуратные. — Дядя Вова был комбатом. Это значит командир батальона. Целых пятьсот человек у него было в подчинении. Обо всех думать надо, а тут ещё я. И он, поняв, что тупо не справится, нашёл двух «дедушек», которым пообещал скорый дембель, если они сделают из меня подобие мужчины. Ты сделал удивлённый вид, а я, набравшись смелости, взял пальцем белую каплю с твоих губ. — Лучшие бойцы в батальоне. Старший сержант Олег Жбанов и младший сержант Виктор Королёв — Жбан и Вит. Они устроили мне курс молодого бойца. Я каждый день проводил с ними двумя. Каждый день, подъём по команде и зарядка, кросс, учёба с оружием, рукопашка, физуха, иногда стрельбы. Я уже серьёзно стал думать, что в военное пойду. Дядя Вова меня всё время хвалил и, когда мог, сам учил многому: стрелять там, ну ещё БТР водить, УАЗ его тоже пробовал. Ну и пацаны всё время были со мной. Я с ними даже в баню ходил. На этом и погорел. Парни однажды спалили, как я на них пялюсь не по-детски, ну и… — Что? Они побили тебя? — ты даже про мороженое забыл. — Нет. Наоборот. Мы трахались втроём! Пацаны — бишки! Конечно, они сначала боялись трахать племянника комбата, но я… я их хотел. С ними у меня был первый раз. И мы стали ебаться постоянно: в душе, в каптёрке, в казарме, на складах… Ну, и попались. Сам дядя Вова нас спалил! — Ни фига себе! — Ага. Представляешь, какой у него вид был, когда он зачем-то зашёл в каптёрку, а там на старом матрасе мы втроём и все голые. Кароче, прилетело всем. Пацанов на губу под арест, меня заперли отдельно. А потом он сам отвёз меня к матери. Я всё оправдывался как дебил, а он молчал. Потом началась школа, но вскоре нам сообщили… дядя Вова погиб, — у меня предательски дрогнул голос, но я продолжил. — На учениях закрыл собой солдата, который гранату себе под ноги бросил. Его даже наградили посмертно. А с пацанами я больше не виделся. Но знаю, что дядя Вова не захотел выносить сор из избы и не вызывал никаких прокурорских. Вот! Ну ещё я потом в школе увидел, как Пашка ржал над смертью дяди Вовы. Этот утырок придумывал в «Тик-Токе» эффекты, как типа солдата подбрасывает от взрыва гранаты. Ну мне башню-то и сорвало. Я отпинал его прям в школе. Так как учили. Два зуба выбил и руку ему вывихнул! Это помогло, но ненадолго. Через год он спалил меня с парнем и хотел меня этим шантажировать. Я выследил его и уже конкретно так башку разбил. Убивать не хотел, но… Короче я анонимно в больничку позвонил. Он там долго лежал и щас как овощ… Я наконец закончил свой рассказ и посмотрел прямо тебе в глаза, боясь увидеть твоё разочарование во мне. — Ты всё ещё хочешь дать мне второй шанс? — спросил я, боясь услышать Твой ответ. Ты выдержал взгляд и, сминая в кулаке обёртку от эскимо, сказал: — У тебя были причины. Но если уж мы вместе, давай больше ты так делать не будешь! Я не хочу, отмазывать своего парня от тюрьмы. — Не придётся, Кирюш, не придётся! — я словно заново родился. Ты дал мне второй шанс! — А про это не расскажешь? — и ты показал на мой бок. — Это? Э-э-э, ну мы с пацанами… Э-э-э… — я вот реально не знаю, что ответить. — Ясно. Ладно, расскажешь, когда сможешь, — смилостивился Ты, а затем ты включаешь Адель и даешь мне один наушник Мы пошли к метро, слушая и подпевая: But I set fire to the rain, Watched it pour as I touched your face, Well it burned while I cried, Cause I heard it screaming out your name.* У моего дома я замялся, но всё же решаюсь сказать честно: — Не уверен, что тебе будет приятно заходить сюда. — Думаешь, я не знаю, как живут люди? — Нет. Просто мать, наверное, опять выпила или у неё гости, а это так себе зрелище. — Ясно-понятно. Тогда иди! — и ты жмёшь мою руку. — Нет, ты иди! — я хватаю тебя, давлю лыбу и не отпускаю. — Нет, ты! — и ты тоже смеёшься. — Не-а, ты! — Нет, ты! — и ты, оглянувшись по сторонам, целуешь меня. — Как педики какие-то! — ржу я и прижимаю тебя к себе. — Точно! — говоришь ты и ещё раз быстро целуешь меня. А потом мы ржём вместе, и я понимаю, что сейчас я реально счастлив, а большего мне и не надо. Ты развернулся и пошёл обратно к станции. А я завис, глядя на твою фигуру. Лишь через минуту замечаю белую КИА у нашего двора. Да, похоже Вардан к матери приехал. Хотя я думал номера у него другие. Да и хрен с ним. Захожу во двор, открываю дверь в дом и… Что-то тяжёлое падает на меня. Не успеваю ничего сообразить, как мне заламывают руки, и я встречаюсь носом с нашим полом. — Ну чё, добегался? Теперь не убежишь! — говорит противный знакомый голос. — Чё за хуйня?! Отпустите! — ору я. Меня поднимают на ноги и на руках тут же защёлкиваются наручники. Передо мной стоит наша ПДНщица — Наталья Борисовна и ещё какой-то мусор. — Я же говорила, что сядешь?! — и эта сука скалится. Меня выводят из дома. Матери нет. На нас испуганно смотрят соседи. Но в этот момент я молился лишь о том, чтобы Ты не увидел всего этого.