Opia

I miss your laugh, I miss your smile, I miss everything about you… Every second's like a minute, Every minute's like a day When you're far away…

Как же я люблю чувствовать его тёплые мягкие губы на своей коже. Смотреть в такие яркие и живые глаза, наполненные желанием. Жаркое дыхание в том месте, где шея переходит в плечо. Разгорячённое тело, прижимающееся так страстно. Всхлипывающий стон в момент моего первого толчка. И так же я ненавижу просыпаться, обнаруживая, что это всё иллюзия… В груди щемит так, что сложно дышать, горло перехватывает спазмом. Соседняя подушка холодная и пустая. Я по привычке сплю только на одной стороне кровати — на своей. Уже восьмой месяц. Не знаю, как я ещё не сошёл с ума. Надо было послушаться панически орущий внутренний голос и не отпускать его в ту чёртову командировку. А он по своему обыкновению одарил меня своей солнечной улыбкой, такой же теплой, как майское солнце за окном, и сказал, что это всё такая ерунда.  — Ну послушай, Риш, что может случиться? — когда я обиженно отвернулся, Пауль подошёл сзади, осторожно обнял за талию и продолжил шёпотом на ухо. — Я же обычный программист, еду не в какую-то горячую точку, а всего лишь на повышение квалификации в Мюнхен. Он невесомо потёрся щекой о короткие волосы на затылке и поцеловал.  — Три дня — и я буду дома. Это совсем не долго, ты даже не успеешь соскучиться. А я успел. Потому что ни через три дня, ни через неделю Пауль не вернулся. В полиции мне сказали, что совершеннолетний человек имеет право находиться где угодно, не ставя в известность никого. Искать его будут только в случае, если он инвалид или ему угрожает опасность. А я точно знал, чувствовал, что что-то случилось и эта опасность очень даже угрожает, если он вообще жив. Но чувства не принимаются в качестве доказательств… Не дождавшись помощи со стороны полиции, я сам начал его искать. На работе мне сказали, что из Мюнхена Пауль выехал вовремя, но, доехал ли до Берлина, не знают. Чтобы исключить самые вероятные варианты, я начал объезжать все больницы и морги. Несколько раз я побывал в аду. Точнее — на опознании трупов неизвестных. Каждый раз при виде тела, накрытого белой тканью, я молился, чтобы это был не он. Хотя сейчас я даже думаю, что лучше бы я нашёл хотя бы тело. Хоть что-то. Неизвестность разрывала меня на части. Ведь он не мог вот так бросить меня. Работу, в конце концов… Я разместил объявления о поиске пропавшего на всех интернет-ресурсах, которые нашёл, и регулярно их обновляю. Но надежды уже почти нет. Пауль был всем, что у меня было. Был моей жизнью. Я спокойно дышал, только когда он был рядом. Думаю, что и он чувствовал примерно то же. Семьи у него нет. Только я. Последние шесть лет. Мы познакомились, когда он ещё учился и по вечерам подрабатывал в кофейне у моего офиса. В тот день, после встречи с юристом, который привозил мне подписать бумаги о разводе, я в самом паршивом настроении пошёл за своим любимым латте. Когда над дверью звякнул колокольчик, из подсобного помещения вышел невысокий светловолосый парнишка. Мне не понравилось, что он был новеньким, настроение ещё чуток подпортилось. В моей жизни на тот момент и так уже было достаточно перемен, на которые я не в силах повлиять. Мне было тридцать четыре, привычная жизнь рассыпалась на глазах. Ещё и это. Я думал, что в моём возрасте я буду в состоянии контролировать хоть что-то в своём существовании. Но, кажется, всё летело к чертям быстрее, чем я успевал это замечать. Я подошёл к кассе, сделал заказ, подробно объяснив мальчишке, какой кофе мне сделать. Прежний бариста хорошо знал, что я люблю, а теперь сколько раз мне придётся это объяснять, прежде чем он запомнит? Оплатив заказ, я немного отошёл и стал наблюдать, как ловко парень управляется со своей работой. Неожиданно мне понравилось смотреть, как в его тонких руках мелькают стаканы, баночки со специями и ещё хрен знает что, из чего он там наливал и насыпал. Когда всё было готово, он позвал меня.  — Хреновый выдался денёк, а? — отдавая мне кофе, он как будто специально коснулся своими тёплыми пальцами моих, я поднял глаза к его лицу и… Он улыбнулся мне. Не столько губами, сколько своими невообразимыми тёмными глазами непонятного цвета. Улыбка, лёгкий румянец на щеках, ещё едва заметные лучистые морщинки вокруг глаз и короткие светлые растрёпанные пряди. Солнце. Моё Солнце. И вот уже восьмой месяц я постепенно умираю. Моё личное Солнце больше не греет меня, и всё во мне замерзает, замирает. Я перестал общаться с нашими общими знакомыми. На работу хожу на каком-то автопилоте, загружая себя делами по максимуму. Иначе никак. Иначе я начну думать, что пора бы поискать на той стороне. *** Выныривая из тяжёлых воспоминаний, чувствую под щекой мокрую наволочку. Каждое утро одно и то же. Плетусь в ванную: нужно избавиться от отросшей за выходные щетины и идти на работу. Интересно, как скоро моя печень решит, что с неё хватит запоев с вечера пятницы до вечера воскресенья? Похуй. Лишь бы не думать, не вспоминать. Его зубная щётка стоит на своём месте в стакане на полке над раковиной. Его полотенце висит на том же крючке, куда он повесил его в то майское утро. Его бритвенный станок. Его маленькая плоская расчёска. Его любимый гель для душа. Всё там же, где и было. Они ждут его вместе со мной. Нам нельзя терять надежду. После ванной захожу на кухню за чёрным кофе без сахара и иду на балкон курить. И смотреть, как люди спешат по своим делам, несмотря на отвратную погоду. Привычно провожаю взглядом тех, кто в одно и то же время проходит под моими окнами, на работу конечно же. Куда ещё можно ходить каждый день как по расписанию. Вот идёт девушка из цветочного магазина за углом. Навстречу ей высокий мужчина в сером пальто, тоже «прохожий по расписанию». Из арки выбегают два парня: один у другого, отобрал шапку и дурашливо ей помахивая, убегает. Владелец шапки заливисто смеётся и пытается вернуть отобранную вещь. Иногда они пересекаются с той девушкой из цветочного, и один из них каждый раз пытается обратить её внимание на себя. Она мило улыбается и молча проходит мимо. Тушу в пепельнице докуренную сигарету, прикуриваю вторую. Когда из соседнего подъезда на прогулку выйдет пожилая фрау со своей маленькой лохматой собачкой, пора будет идти на работу. Такая своеобразная стабильность успокаивает меня по утрам. Это помогает мне верить, что ничего не может измениться просто так, не из-за чего. Пауль не мог просто взять и бросить меня. Когда-нибудь я выясню, что произошло. Обязательно. Но иногда я думаю, что лучше бы он и правда бросил меня. Это означало бы, что с ним всё хорошо: он жив и здоров. Просто уже не со мной. Я не знаю, какой вариант страшнее. Скажи он мне однажды, что уходит от меня… Я бы умер на месте. Зная, что он в порядке. *** Вечер рабочего дня застал меня врасплох. Зарывшись в бумагах, я не заметил, как пролетел день. Я вышел на улицу и прикурил, не знаю какую по счёту, сигарету за сегодня. Медленно пуская дым, я как всегда всматриваюсь в лица прохожих. Холодный ветер, кажется, пытается загнать меня в машину, помешать мне выискивать любимое лицо в море незнакомцев, спешащих мимо. Летом было проще — сейчас все старательно прячутся от плохой погоды в шарфах и высоких воротниках. Но мне достаточно будет увидеть глаза, и я узнаю. Докурив, я всё же сел в машину. Достал мобильник, просмотрел списки пригородных больниц, которые я уже посетил, выбирая новые цели, наметил маршрут. Так теперь я провожу вечера. Кроме выходных, когда ухожу в мир алкогольного забытья, чтобы не свихнуться нахуй. *** Когда я уже поздно вечером подъезжаю к парковке у дома, взгляд цепляется за фигуру в ярко-синей куртке, уходящую за угол дома. Это не был «прохожий по расписанию», однако я вижу его не в первый раз. Каждый день тут проходят тысячи людей, но почему-то этот парень как-то врезался в память. Несколько раз я уже видел именно этот момент: как он скрывается за поворотом. И ни разу не видел лица, глаз. Смутное тревожное ощущение вызывает этот факт. Оставляю машину на своём месте и устало тащусь домой. Спать осталось часов пять. Надо только уснуть. Хорошо, что сегодня я не нарвался на очередное опознание. Чувствую — ещё немного — и я схлопочу очередной нервный срыв. Когда утром я опять стою на балконе, вдруг замечаю, что на скамейке прямо под моими окнами сидит тот самый человек: яркая куртка, черная шапка и объемный светло-серый шарф, намотанный, наверное, до самых глаз. Точно я этого сказать не могу, потому что вижу только его макушку. И тут к нему подходит пожилая фрау с собачкой. Нужно идти на выход, но мне вдруг интересно. Решаю задержаться на несколько минут — не страшно, я все равно прихожу в офис раньше времени, так что не опоздаю. Женщина что-то спрашивает, парень отвечает. Со своего пятого этажа мне не слышно ни слова. А она как-то сокрушённо качает головой, ещё что-то говорит ему и идёт дальше. А я иду одеваться. Я думал, застану его внизу, когда спускался, но, когда вышел, скамейка уже была пуста. Ну и ладно — мало ли чего он тут трётся. Сажусь в машину и еду на работу. Начинается новый «день сурка»: офис, ворох бумаг, бесконечные отчёты и таблицы. Чем больше, тем лучше. Потом поездка по больницам. Тревожный сон и утренняя иллюзия. К последнему я никогда не привыкну — каждый раз до последнего мне кажется всё таким реальным… *** Сегодня у Пауля день рождения. Я взял отгул за свой счёт. Сижу за столом на кухне, а передо мной на столе стоит маленький круглый маффин, покрытый яркой разноцветной глазурью. А в нём горит одна свечка. Кажется, я по настоящему начал слетать с катушек. А как ещё это назвать? С утра небо прояснилось, что огромная редкость в декабре. В окно я смотрю на солнце. Делаю глоток вискаря прямо из бутылки и чувствую, как по щекам катятся горячие слёзы. Мне больно смотреть на солнце. Больно не глазам, а где-то внутри, под рёбрами. От безысходности хочется заорать, швырнуть бутылку об стену, разнести к хуям всю квартиру, чтобы не осталось ни одной целой вещи. Но сломанная вещь в моей квартире только одна. Это я. *** Прошло ещё две недели. Я не знаю, сколько ещё я смогу продержаться. Сегодня суббота, совсем скоро Рождество. Моё первое Рождество без него за эти шесть лет. Я лежу на диване, свернувшись на краю, как бездомный котёнок, которого выкинули на мороз. На низком столике рядом стоит фотография в рамке. Оттуда на меня смотрит моё Солнце. И улыбается, как только он один умеет.  — Родной мой, Пауль, вчера я чуть не умер, представляешь? — мой сиплый шёпот разрывает такую привычную уже тишину. — А знаешь почему? Он смотрит на меня и улыбается, а мне так страшно и холодно.  — Я подумал, что нашёл тебя. И я умер. В том морге был неопознанный труп. Мне сказали, что это молодой человек с татуировками на плечах и шее. Я очень долго боялся подойти и убедиться, что это правда ты, моё Солнце. Мне было так страшно узнать, что это конец. Я вспоминаю, как шёл вчера по коридорам того холодного помещения. Шёл как зомби, простояв до этого у входа минут тридцать, собираясь с силами.  — А потом я увидел его. Он не ты, Солнце. Я всё ещё жду тебя и надеюсь найти не твой холодный труп в очередном пригородном морге. А найти живого тебя. И вместе с тобой себя. Я так люблю тебя… Вернись, родной, пожалуйста! Мои холодные дрожащие руки закрывают лицо, и я не в силах больше сдерживать рвущиеся из груди рыдания. Закончится ли эта пытка когда-нибудь? *** Рождество прошло. Чуда не случилось… Заболел в начале января. Добегался, Рихард. Конечно же, дома пустая аптечка; я кое-как дополз до аптеки в полубессознательном состоянии, а потом неделю валялся с температурой. Продолжаю открывать негативные стороны одинокой жизни. Нет больше заботливой руки, укрывающей тёплым пледом. Никто не сделает горячего чая или бульона, пока ты лежишь почти в отключке с жаром, не в силах даже дойти до туалета. Когда организм перестал плавиться изнутри и кашля почти не осталось, я решил, что пора бы и на работу. Ещё несколько дней взаперти — и я просто выйду в окно. Поэтому утром на шестой день я собрался и вышел в дверь. На той самой скамейке я снова увидел ярко-синюю куртку. Парень снова был замотан в свой шарф по самые уши. Сидел сгорбившись, сунув руки в карманы, и смотрел в землю под ногами. Он совсем не двигался, когда я направился в сторону своей машины, мимо него. Но, когда до скамейки оставалось несколько шагов, он вдруг резко поднялся и, видимо не заметив меня, собрался уходить. Я не ожидал подобных манёвров и не успел затормозить — он сходу врезался прямо в меня. И я увидел его глаза. Так близко, как давно ни на кого не смотрел. Свет начал стремительно гаснуть, уши заложило ватой, накатила такая дичайшая усталость, и я просто выключился.