Opia

За ватной пеленой все звуки вокруг сильно приглушены. Кто-то легонько бьёт меня по щекам, пытаюсь открыть глаза и одновременно понять, что произошло… Вероятно, организм, в последние дни бросивший все свои ресурсы на выздоровление, решил взбунтоваться и послать меня на хер. Вероятно, потому, что я толком ничего не ел в эти самые дни. Не хочу открывать глаза и очухиваться. Хочу и дальше лежать головой на таких родных коленях. Господи, как хорошо! Можно я останусь здесь? Я не хочу в реальный мир… Снова ладонь на щеке, уже не бьёт, почти гладит. Поднимаю руку и кладу поверх, задерживая на своём лице. Открываю глаза и вижу над собой такое родное обеспокоенное лицо, эти нереальные глаза непонятного, меняющегося цвета. Счастливо улыбаюсь. Я умер?  — Что с вами? Как вы себя чувствуете? Вы так внезапно потеряли сознание, я не видел вас, простите… — такой родной голос. И глаза. Наконец-то, я счастлив. Я хотел опять закрыть глаза, но внезапно до меня дошло. Это не сон, не глюк, не иллюзия! Рывком поднялся и сел, в немом шоке уставившись на Пауля, который почему-то старательно делает вид, что не знает меня!  — Могу я чем-то помочь? Может, проводить до дома или вызвать скорую? — кладёт руку мне на плечо, заглядывает в глаза. А я молча сижу, жадно вглядываясь в лицо напротив. Так близко и так далеко. Что происходит? Почему он говорит мне всё это? Похоже, это всё же какой-то сюрреалистический глюк… Ведь это же мой Пауль. Совершенно точно, точно-точно он. Как такое может быть, что я ищу его уже почти год, а он... Что? Что происходит?  — Пожалуйста, не молчите! Скажите хоть что-то. Как вы себя чувствуете? — я вижу волнение и искреннее желание помочь. Но что-то в голове у меня заклинило. Как такое возможно? Я ничего не понимаю и не могу сказать ни слова. И тут я вижу, как из его глаз покатились слёзы. Никаких всхлипов, лицо не кривится; он, кажется, даже не замечает этого.  — Почему ты плачешь? — показалось, что не я это только что сказал. Как будто со стороны вижу всю эту абсурдную ситуацию и молча жду, чем всё закончится. Ощущение, что я сошёл с ума по-настоящему или близок к этому.  — Я… что? — проводит рукой по своей щеке и несколько секунд удивлённо смотрит на мокрые пальцы. Потом возвращает растерянный взгляд ко мне. — Не знаю. Меня потихоньку начинает накрывать эйфория от осознания того, что мои поиски окончены, моё Солнце вернулось на свою орбиту. Но вперемешку с этим идёт непонимание, сомнения, ощущение нереальности происходящего. Шок. Мне нужно под любым предлогом затащить Пауля домой и выяснить, какого чёрта происходит. Если я всё же не сплю, а я в этом ещё не до конца уверен, то с ним что-то сильно не так. Скорее всего, именно поэтому я так долго не мог найти его. Как же мне хочется зацеловать его до того, что он как дышать забудет. Чтобы он понял, как плохо мне было без него, как я безумно рад видеть его. Хочется прижать к себе, вдохнуть родной запах. Хочется убедиться, что он живой, реальный, находится сейчас на расстоянии вытянутой руки от меня. Не сейчас.  — Похоже, мне действительно понадобится твоя помощь, чтобы дойти до дома, — раз уж Пауль сам предложил свою помощь свалившемуся на него мне. Кто я такой, чтобы отказываться? Не пришлось самому искать повод. — Не хотелось бы снова упасть где-нибудь по дороге. — Это что-то серьёзное? Может, всё-таки врача? У меня действительно сильное головокружение и слабость, поэтому без зазрения совести позволяю ему держать меня под руку, когда мы поднимаемся по лестнице. Надо срочно поесть. Только сейчас я чувствую зверский голод, как будто не ел целый год.  — Нет, ничего страшного, это просто низкий уровень сахара в крови. Уже в квартире Пауль усаживает меня на мягкую банкетку в прихожей и помогает раздеться.  — Я сделаю вам сладкий чай, подождите здесь. А потом вы должны поесть. Он совершенно привычными для меня движениями вешает вещи на свои места и идёт прямиком в сторону кухни. Я уже понял, что с его памятью что-то не так, но, оказывается, мышечная память на месте, и, не отдавая себе отчёта, Пауль проделывает привычные телу манипуляции. Вопреки рекомендациям, поднимаюсь и медленно иду за ним. Остановившись в проходе, я облокачиваюсь о дверной косяк и наблюдаю, как он суетится, наливая воду в чайник, достаёт именно мою любимую чашку, безошибочно находит нужные ингредиенты. Ничего не помнит, но просто знает. Он дома. Наконец-то! Только сейчас я чувствую облегчение. Почти физически ощущаю, как лавиной с меня осыпаются все месяцы мучительного ожидания, поисков, бессонных ночей, слёз отчаяния. Грудную клетку распирает сверкающее счастье! Как будто я не дышал всё это время, а сейчас лёгкие проснулись и заработали в полную силу. Я сел на стул, не в силах оторвать взгляд, с жадностью разглядывая родной затылок с отросшими волосами, заботливо суетящиеся любимые руки. Наконец передо мной появляется чашка. Пауль садится напротив, себе он тоже сделал чай. В своей любимой чашке. Мы справимся с этим, родной. Всё будет как раньше.  — Спасибо за помощь… эм, как тебя зовут? — смотрю на него, и мне так страшно от внезапной мысли, что он забыл меня навсегда. Нужно выяснить, насколько всё плохо. Он хмурится и опускает взгляд на свои руки. Медлит с ответом. Но мне уже некуда спешить, теперь я могу ждать сколько угодно.  — Я не знаю, — водит пальцем по царапине на столе, как будто пытаясь её стереть. — Я вообще ничего о себе не знаю.  — Расскажи, что знаешь. Например, где ты живёшь? Чем занимаешься? Как так получилось, что тебе некому напомнить то, о чём ты забыл?  — В мае меня с разбитой головой нашёл один двинутый дед. Это было в Грефенхайнихене, — на этих словах я дёрнулся. Я был осенью в этом городке, в больнице! Господи, я был так близок… Хотел было возмутиться, но решил дослушать невесёлый рассказ до конца. — Он жил один, практически в лесу. Сказал мне, что я местный, что я сирота и никто меня не ищет. Выходил и оставил жить у себя.  — Почему же ты не пошёл в больницу? Травма головы это очень серьёзно. К тому же кто-то же тебя мог искать, волноваться о тебе?  — Я не знаю, я просто поверил ему. Решил, что никто меня не ищет, раз, по его словам, я сирота…  — Как же ты оказался в Берлине?  — Два месяца назад старик умер. Перед смертью он дал мне конверт и сказал, что я должен найти лучшую жизнь. И я приехал сюда.  — И за всё это время ты так ничего и не вспомнил о себе? Я видел тебя здесь несколько раз. Что-то знакомое? — в моей голове творился дикий хаос, я пытался сообразить, как дать пинка его памяти.  — Я уже давно привык к мысли, что я родом из Грефенхайнихена, и не думал, что что-то может быть мне знакомо в столице. Но, когда я приехал, первые дни я просто гулял по городу и пришёл к этому дому. Я не могу вспомнить ничего конкретного, но меня просто как магнитом тянет сюда. Иногда я прихожу и сижу на той скамейке. Мне здесь как-то спокойно, что ли.  — Можно попросить тебя кое-что сделать? — Пауль оторвал взгляд от царапины на столе и странно посмотрел на меня.  — Да… да.  — Там в спальне, на тумбочке, лежат таблетки от головы. Принеси, пожалуйста. Надеюсь, мой маленький эксперимент пройдёт успешно.  — Да, сейчас, — он поднялся и, ни на секунду не задумываясь, выбрал нужную дверь. Выждав несколько секунд, я последовал за ним и остановился в дверях. Пауль стоит у вышеупомянутой тумбочки и держит в руках рамку со своей фотографией. У него такой растерянный вид, что мне едва хватило силы воли удержать себя на месте и не броситься его обнимать. Ещё рано, он может неправильно отреагировать.  — Я искал тебя, Пауль.