Синичка

      Разминувшись с Аней, Рома отправился на встречу с Бяшей. Они договорились позависать вместе за банкой пива, к тому же будет преступлением не рассказать ему о проявленной смелости — Рома наконец отпустил все предубеждения и отдался на попечение Судьбе. Ещё неизвестно, какое решение примет Аня, но Рома одобрит любой её выбор и не станет наседать в случае отказа. Меньше всего ему хотелось всё разрушить, а проявление неуважения, да ещё и по отношению к Ане, — прямой путь к концу как для дружбы, так и любого другого вида отношений. В интересах Ромы сохранить хоть что-то, если всё пойдёт не по плану.       Своим спонтанным предложением о свидании он обескуражил не только подругу, но и себя самого. Сам удивился своим словам, которые звучали из ряда вон выходящие, когда речь шла об Ане — лучшей подруге вот уже на протяжении трёх лет. Рому одолевали диковинные ощущения чего-то лишнего, не прикрепленного к нему, словно мысли принадлежали кому-то другому и существовали порознь от него. Перед ним стояла всё та же Аня Синичкина, с которой он построил дружбу при нестандартных обстоятельствах, а тут вдруг зовёт на романтичную прогулку — ну не странно ли?       Отрицать облегчение, наполнившее тело, будет глупо. Слишком долго Рома бежал от собственных чувств, выдумывая оправдания для своей трусости. А что если, а вдруг — всё это уже не имело значения. У них осталось так мало времени вместе, ведь после выпуска каждый разойдётся своими путями и разлука продлится неопределенное время. Так почему бы не рискнуть и не попытать удачу обзавестись счастьем хотя бы на эти два года, либо же потерять все достижения, спугнув Аню своими намерениями.       Все эти годы Рома был непосредственным свидетелем взросления Ани — то, как она хорошела, закаляла характер, меняла своё мировоззрение и оставляла детскую непосредственность за спиной. Рома отметал любые мысли об этом, ведь смотреть на лучшую подругу в таком свете было дикостью. Настоящие друзья не обращают так пылко своё внимание на подобные изменения и, более того, не испытывают жжение в груди при мысли о том, как тепло в объятиях повзрослевшей подруги. Затянувшиеся касания и взгляды были для него под запретом, ведь они слишком ярко выказывали сбой в отношении подруги. Это могло спугнуть и испортить всё то, что закладывалось годами.       Рома рисковал многим: репутацией, жизнью, здоровьем, но не дружбой с Аней. Если всё ранее перечисленное не страшно потерять, то представить своё существование без этой смешинки казалось невозможным. Аня стала неотъемлемой частью его быта, и мысль о том, чтобы изменить это, пугала его.       — Пятифан, — Рому по фамилии называли немногие, но был один человек, который обращался к нему исключительно так, словно считал Рому недостойным быть названным по имени. Эти интонации могли принадлежать только одному человеку, которого Рома обоюдно недолюбливал. Так у них повелось — немая война за одну им известную награду.       Рома оборачивается к Кузнецову, бесстрастно заглянув тому в глаза. Чистая, идеально выглаженная школьная форма, словно парня забросили на гладильную доску вместе с ней. А ведь в раннем детстве он выглядел более неряшливо, не следил за своим внешним видом и манерами. Сейчас Серёжа как с обложки гламурного журнала сошёл, и Рому это, признаться честно, раздражало. Для кого он, спрашивается, так старается? Ответ лежал прямо под носом, и он распалял Рому только сильнее. Аня, в отличии от остальных, всегда старалась выглядеть опрятно, и ценила это в других. Серёжа наверняка просто пытается ей угодить, чтобы она наконец обратила на него своё драгоценное внимание. Зря старается.       Говорила ли в Роме зависть или ревность? А что мешает двум одинаково разным и в то же время похожим понятиям сосуществовать в одной комнате? Они отлично уживались, сдружились и служили друг для друга надёжной опорой.       Для полной эпичности встречи в небе должна прогреметь молния, но оно не затянуто облаками. Ясное, как зубы Кузнецова, что стоит в контрасте с темнотой его глаз. Видимо, все грозовые тучи скопились в карих радужках одноклассника, поросших зеленью.       — Есть разговор, — ставит перед фактом Серёжа и проходит мимо Ромы, в немом жесте приказывая следовать за ним. Пятифан никогда не следовал ничьим указаниям (за исключением Ани, отказать которой не хватало твёрдости), но сейчас Рома огибал свои принципы. Время у него ещё есть, и весомых причин отказываться не было. Бяша не станет жаловаться на опоздание, обязательно найдёт, чем себя занять.       Рома смотрит в ту сторону, куда не так давно упорхнула Аня. Её стройный силуэт уже скрылся из виду. Было ли это подстроено Серёжей? Он специально дождался, пока Синичкина уйдёт достаточно далеко, чтобы не прознать об этом разговоре? У Ромы не было сомнений, что речь пойдет именно о ней, а по всем правилам тайных выяснений отношений — объект обсуждения обязан оставаться в неведении. Возможно, Кузнецов поведает ему что-то полезное, но Рома делал ставки на бессмысленный диалог и зазря потраченное время.       Вопреки всему Рома следует за Серёжей и вскоре они оказываются у заброшенной стройки неподалёку от школы. Кажется, тут должны были возвести новый дом, но хозяева, судя по всему, поздно спохватились о нестабильности этого посёлка и припоздало передумали — дом был почти достроен, но новые жильцы в него так и не заехали. Крыша почти осыпалась, доски и балки после ремонта так никто и не убрал, поэтому они бесцельно валялись на жухлом газоне, создавая видимость беспорядка.       Серёжа уже стоял на месте, дожидаясь только Рому, а тот нарочито медленно останавливался напротив. Парень стойко принимал вызов во взгляде собеседника, расслаблено держа руки в карманах школьных брюк. В отличии от того же Кузнецова Рома выглядел так, словно каждое утро перед школой встревал в потасовки.       — Что ты задумал? — в лоб спрашивает Серёжа, не утруждая прежде всего посвятить Рому в предысторию.       — А что я задумал? — безразлично осведомляется Рома. Если их разговор будет состоять из сплошных пустых вопросов, то он принял неправильное решение согласившись переговорить с Кузнецовым.       — С чего вдруг тебя заинтересовала Аня? — как и ожидалось, причина кроется в их однокласснице с фамилией зимней птицы. — Столько лет не замечал, а тут вдруг на свидания зовёшь. Говори, что ты задумал? Если это какая-то злая шутка…       Подслушивал, значит. Сильнее слабаков Рома ненавидел лишь тех, кто лез не в своё дело.       — Расслабься, горе-Ромео, — насмешливо тянет Рома. — Наши с Аней дела тебя не касаются, выдыхай.       Такой дерзости Серёжа вынести не мог. Его ноздри угрожающе раздувались от раздирающих изнутри эмоций. Да кто дал Роме право общаться с ним так, будто он и в подмётки ему не годится?.. В нём ведь нет абсолютно ничего, что может зацепить, и тем не менее Аня буквально тает под одним его взглядом, растекаясь по линолеуму, как мороженное под палящим солнцем.       Серёжа скорее съест свой галстук, нежели поверит, что Пятифан способен на бескорыстные чувства, особенно по отношению к той, которую в упор не замечал все три года. Он же с придыханием пыхтел в сторону Морозовой, так пускай бы продолжал в том же духе, а не переключался ни с того ни с сего на Аню. Его непредвиденный вход в игру только всё испортит… Конкурентов Серёжа не потерпит, особенно в лице Пятифана.       — Она тебя не выберет, — обзаведясь уверенностью, вскидывает подбородок Кузнецов. Его черёд смотреть на Пятифана сверху-вниз, точно тот жалкий червь у него под ногами. — Ты не сделал абсолютно ничего, чтобы добиться её или хотя бы показать, что она тебе интересна.       — Катился бы ты на хер, Кузнецов, — прорычал Рома, уже не выказывая былого спокойствия. — Я никогда не давал Ане повода усомниться в том, что она достойна только лучшего. Услышал? Никогда.       — Так ли это на самом деле? — чувствуя явное превосходство, снисходительно ухмыляется Серёжа. И откуда в нём взялось столько пафоса?.. Ещё недавно этот простофиля был только ручки грызть горазд, когда в нём успел прорости этот нарциссизм к собственной неотразимости? Аня ведь на него даже не смотрела все эти три года, а он ведёт себя так, будто она бегала за ним, как собачонка за скворцом. Откуда в Серёже появилась уверенность, что именно он является идеальной партией для неё? И уж тем более кто внушил, что это ему решать, с кем девушка останется по итогу?       Вся эта ахинея действовала Роме на нервы, а то, как Серёжа отзывался о его шансах с Аней, — и подавно. Этот глист может и подгадить, настроить Аню против Ромы, забрав последнюю надежду на счастливое завершение истории.       Скрепя сердце Рома вынужден признать, что Кузнецов для Синичкиной не чужой человек — это ведь с ним Аня проводила всё лето перед восьмым классом, и с ним у неё наладились дружеские отношения. Даже в школе стали чаще болтать, а слышать её милое хихиканье с его дурацких шуток вместо того, чтобы сосредоточиться на уроках, заставляло Рому ломать карандаши напополам. Бяша чуть ли не за голову хватался, когда очередная канцелярия, которую родители специально накупили ему на три жизни вперёд, снова была испорчена.       В пару шагов Рома оказывается совсем близко к Серёже, схватив того за ворот рубашки. Кулаки не разжимались, а Серёжа не выказывал и толики страха. Продолжал смотреть на Пятифана так, словно тому не хватит смелости занести руку для удара. Да он понятия не имеет, на что Рома готов пойти на поводу у агрессии. Костяшки ещё не полностью зажили после милой беседы с Мишей, но Рома их совсем не жалел.       — Давай, валяй. Ударь меня, — подначивает агрессора Серёжа, уже зная, что тот и пошевелиться не посмеет. — Уверен, Ане это понравится, — загорается красный свет, отрезвляя Рому оглушающим воем сирены. Злость никуда не ушла, не притупилась, но здравый смысл и осознание последствий преобладали. Аня никогда не простит ему такой вольности, а уж тем более по отношению к доброму приятелю.       Серёжа вряд ли хоть раз заставлял Аню чувствовать себя неполноценной, напротив, зарекомендовал себя как принца на белом коне, от которых Аня в детстве чуть ли не в обморок падала — фанатела по ним похлеще фанаток группы Beatles. Зато у Ромы такой грешок за душой был. Наверняка Аня на эмоциях посвятила Серёжу в детали их дружеского кризиса, и как раз-таки Кузнецов подставил девочке своё плечо в трудную минуту. На его месте должен был быть Рома, но в тот период он был поглощён лишь своим разбитым сердцем, совсем позабыв о том, что тяжко было не только ему одному. Аня ведь осталась совсем одна, а Рома даже подумать об этом забыл. Что уже метаться в сожалениях, если проку в этом ноль? Роме остаётся лишь навёрстывать упущенное, быть с Аней рядом при любой возможности, но и тут он проколося. Проклятая вписка Миши…       Встряхнув Серёжу для профилактики, Рома грубо отпускает смятую белоснежную рубашку, не упустив возможности оттолкнуть зазнавшегося придурка в грудь посильнее. Серёжа и бровью не повёл. Смотреть на эту смазливую рожу Рома больше не мог, да и всё, что они хотели обговорить, парни уже обговорили. Каждый друг друга услышал, но со своей позиции не сдвинулся.       Ссутулившись, Рома сунул зудящие кулаки в карманы брюк и пошёл прочь, пока не натворил делов, о которых ещё долго будет жалеть. Пока что заслуг ему хватает, а добавлять плюсик себе в карму было бы фатальной ошибкой.       Серёжа был прав во многом: в том, что Рома делал недостаточно, не раз подводил Аню и заставлял её чувствовать себя недостойной счастья. Но кое в чём Серёжа всё же просчитался. Если Аня согласится открыть ему своё сердце и даст шанс всё исправить, Рома без промедлений воспользуется этой возможностью. И тогда уж, Кузнецов, будь уверен, Рома ни на шаг от неё не отступит, слепив из себя тот идеал, которого Аня заслуживает.       Для неё не жалко измениться, лишь бы та продолжала радовать своей улыбкой.

***

      Дорога домой занимала больше времени, чем обычно. Всему виной был осознанный медленный шаг, который я использовала каждый раз, когда испытывала необходимость подумать. Сегодня тот особый случай.       Оставленный Ромой поцелуй на щеке не сходил, я на физическом уровне всё ещё ощущала его губы на своей коже. Такое новое и необычное чувство, тем более, когда речь идёт о Пятифане. Что на него вдруг нашло, откуда взялась вся эта нежность, никогда не свойственная ему? А его предложение… Он точно не шутил, слишком серьёзным выглядел. Да и кому как не мне знать, что актерские навыки Ромы оставляют желать лучшего.       Рома так долго мне нравился, что, стоило ему проявить далеко не дружеский интерес, как я растерялась. Уже не понимала, как к этому относиться и какую реакцию выразить. Этого ли я хотела все эти годы? В моём положении вообще странно задумываться о подлинности своих чувств, всё ведь до смешного очевидно. Рома нравится мне, а я… ему? В это слишком сложно поверить, он же никогда не относился ко мне так, как, к примеру, к Полине. Её Рома пытался покорить, расположить к себе любыми способами, а я была куда податливее и со мной намного проще. Ему даже не понадобились махинации, чтобы влюбить меня в себя. Рома просто был собой, так он и завладел моим сердцем. Я не велась на его фальшивые образы, знала его настоящего и меня это не отталкивало, напротив, я любила такого Рому — со своими изъянами и достоинствами.       Рома противоречил самому себе: все эти три года вести себя как обычный друг, и тут вдруг выдать такое. Многое не сходилось, а подозрения уже валились через край. Чем же он руководствуется? Что сподвигло его ступить мне навстречу? Наконец осознал, что с Полиной ему ничего не светит и решил переключиться на альтернативу, чтобы не было так тяжело переносить не взаимную любовь?       От мысли, что Рома насильно влюблял себя в меня становилось обидно и противно. Неужели я недостаточно хороша, чтобы пробудить в ком-то искренние, ничем не подкреплённые чувства? Если Рома в самом деле давит из себя чувства, которых на деле не испытывает, то такая «влюблённость» мне и даром не сдалась. Это всё фальшь, от которой нам обоим будет плохо в конце, когда объявится кто получше. В таком случае правильнее будет даже не начинать, чтобы необратимо не ранить себя, всадив нож под рёбра в миллиметре от трепещущего сердца.       — Эй, — старушечий голос кого-то окликает, но я всё равно оборачиваюсь, как если бы она говорила со мной. К моему удивлению старушка тоже смотрит на меня. Та самая «ведьма», о которой слагал легенды Бяша, когда мы были детьми. Её волосы в привычном вихре беспорядка, сама она выглядывает ко мне из полуоткрытой калитки своего двора. — Ты ведь Аня?       Я растерянно разинула рот, но вместо ответа только кивнула. Откуда ей известно моё имя?       — Поди-ка сюда, девочка, — говорит старушка, настежь отворяя калитку своей усадьбы. — Нам есть, что обсудить, — она не дожидается меня и сразу шаркает к дому, чуть покачиваясь из-за боли в ногах, а я стою в полном непонимании. Оглядываюсь, есть ли поблизости хоть одна живая душа, но посёлок будто вымер. Даже птицы не щебечут.       Ведомая неизвестным импульсом я ступаю к дому чудной старухи, обещая себе не жалеть о принятом решении. В самом деле, что она может мне сделать? Бабка еле ходит, даже если сказания о её пристрастии к магии и детям — правда, у меня найдётся время покинуть стены её дома до того, как она попытается меня съесть. Почему я вообще допускаю подобные мысли? Глупые и детские, всё это уже давно не про меня. Мне шестнадцать, я больше не та наивная Аня, что грезит о великой любви до самой смерти и верит в заклятия с чарующим волшебством.       Я захожу в дом, дверь которой была оставлена открытой для меня, и закрываю её за собой, осматривая интерьер. Старый домишка, стены увешаны полотенцами с орнаментом, а полки с тумбами усыпаны разнообразием статуэток — от резных до фарфоровых. Из прихожей, вглубь коридора, уходит ковёр, простилая мне дорогу к старушке, чей голос я слышу в одной из комнат:       — Проходи, родимая, не стой в дверях.       Я медлю, снимаю обувь и уже секундой позже топаю обтянутыми в гольфы ногами по скрипучим половицам. Бабулька сидит в кресле-качалке у окна, будто кого-то высматривая. Вид выходит прямо на дорогу: она видит каждого, кто проходит мимо её дома. Наверное, так заприметила и меня. Сидит ли она так каждый день за выведенным графиком, наблюдая за всеми из своего убежища? Окно заменило ей телевизор, который, стоит заметить, здесь тоже был. Покрывающая его пыль красноречиво доказывала, что им давно не пользовались. Значит, моя теория не такая уж бредовая.       — Кто вы? — всё ещё опасаясь сближаться со странноватой жительницей старинного дома, останавливаюсь в дверном проёме. Удивительная глупость всё ещё сторониться кого-то, когда находишься в его владениях, не находите? Но если продолжу держать дистанцию, у меня останутся шансы сбежать, а если зайду — клетка захлопнется и щёлкнет щеколда. Тогда я уже не спасусь, а мои крики о помощи не услышат.       — Тамара Григорьевна я, — причмокивая, докладывает старушка. Её имя и отчество ни о чём мне не сказали, но ей удалось заинтересовать меня другим: — Слыхала, ты Чёрным гаражом интересуешься.       — Вам что-то о нём известно? — мои глаза загораются, как тогда, в детстве. Впавшее в спячку любопытство подскочило, испугавшись, что продремало слишком долго, пропустив всё самое интересное. Оно было готово впитать в себя всё, что выложит Тамара Григорьевна, но я стукнула его по голове, усмиряя.       «Ты больше не углубляешься в эту тему, Аня», напоминает повзрослевший внутренний голос. А ведь и правда, после той стрессовой встречи с Талалаевым я поклялась не лезть в эти дела от греха подальше. По чистой случайности — а может, это была удача — я не проживала в посёлке во времена царствующего бесчинства, и лезть в пекло из интереса ради — вверх безрассудства. Я выросла, поумнела и чётко обозначила для себя границы. Сейчас меня устраивало знать историю Чёрного гаража в общих чертах, и копать глубже я не намерена. Это разумно.       — Больше не интересуюсь, — припоздало заменив свой ответ, говорю я. Разумеется, что звучу я неубедительно, как бы не строила из себя непоколебимую даму. Тамара Григорьевна это тоже видит.       За морщинистой маской скрывается мудрая женщина — её голубые глаза будто прозрачные и пробирают до самых костей. Их внимательность пугает и завораживает. Никогда бы не подумала, что и без того осознанный взгляд может быть ещё осознаннее. Тамара Григорьевна похожа на ту, кому ведомы все тайны человечества, но это элементарно невозможно. Никому не под силу знать всё и обо всех, хотя, признаюсь честно, если бы старушка сказала об этом напрямую, — я бы без промедлений поверила. Её мимика, жесты и голос держатся так уверенно, что я бы повелась даже на байку о Бабайке, что прячется в тёмных углах дома, вылезая лишь под покровом ночи, чтобы похозяйничать на кухне, сбросив всю посуду на пол.       — Даже смерть одноклассницы не пробудила в тебе былой интерес? — испытывая моё любопытство на прочность, приподнимает поредевшую бровь Тамара Григорьевна.       — Откуда вы… — я разинула рот в удивлении, но вовремя замолчала. И всё-таки эта бабка знает всё обо всех. Она как летающий над посёлком коршун, что следит за соблюдением порядка. Может, у неё в самом деле есть такая редкая птица, приносящая ей вести под конец каждого дня? Чем больше я об этом задумывалась, тем бредовее выстраивались теории. Атмосфера этого дома пагубно на меня влияет. — Я верю, что смерть Кати явный признак того, что мне не стоит в это влезать. Не хочу сойти с ума, как она, и бредить несуществующими вещами.       — Кто ж тебе сказал, что несчастная девочка брехала тебе? — вопрос Тамары Григорьевны пошатнул мою уверенность. — Катька эта ваша всего лишь боялась Его гнева… От Хозяина леса ещё никто не уходил, а ей удалось. Не знаю, случайность это какая иль удача, но то, что девчушка выжила — настоящее чудо, не иначе.       Пока я не задала только больше вопросов, Тамара Григорьевна сразу пошла с козырей:       — Я собираюсь предупредить тебя об опасности, а не обрекать на немилость Хозяина леса. У него нет любимчиков, Аня. Ты единственная за всю мою долгую жизнь, кто пытался докопаться до правды вопреки всем предупреждениям, и вся надежда остаётся только на тебя. Я верю, что ты не убежишь, как другие.       — Какая ещё надежда? Какой правды? При чём тут вообще я? — я не в силах остановить нахлынувший поток вопросов, но Тамару Григорьевну это ничуть не пугает. Она была готова к этому. Будь это иначе она бы не пригласила меня войти.       Тамара Григорьевна указывает на кресло напротив себя. Пока я не сяду она ничего не расскажет. А бабка-то отменный манипулятор: заинтриговала, вытянув самые интересные аспекты полноценного рассказа, и я уже в её власти. Даже моё благоразумие бессильно пожимает плечами, особо не противясь. Я уже не могу просто уйти и сделать вид, что этого разговора не было. Может, это поможет приблизиться к настоящей причине самоубийства Смирновой. Успокоится ли тогда моя совесть?       Я прохожу вглубь комнаты и опускаюсь в кресло, сложив руки на коленях и готовая слушать. Тамара Григорьевна не стала ходить вокруг да около и сразу порадовала меня продолжением:       — Не думала, что доживу до этого момента, когда мне придётся делиться этим с кем-то ещё, — невесело усмехается старушка, но с видимым смирением. Думала ли моя бабушка Раиса о своей смерти с таким же пугающим безразличием, была ли к ней готова? А возможно ли вообще быть готовым к страшному неизбежному? Перед смертью ведь не надышишься. — Наше поколение зареклось молчать и никогда не вспоминать о тёмных временах посёлка, но я противилась забывать и по сей день тащу эту ношу.       — Неудивительно, это ведь произошло не так давно — примерно года четыре назад…       — Нет, внученька, — с грустной снисходительностью улыбается Тамара Григорьевна, качая головой. — Хозяин леса с давних пор заправляет этим Богом забытым местом. Мы здесь не хозяева, это Он крутит всеми, как ему вздумается, играется с нашими жизнями.       — Я не понимаю…       — Пропажи детей… — с тяжёлым вздохом припоминает Тамара Григорьевна, рассматривая потолок. В моменте мне даже показалось, что так она сдерживает подступившие слёзы, но это было далеко от истины. Всю влагу давно высушили пережитые года. — Такое происходило не только в 1997, но и намного, намного раньше, ещё когда я бегала по этим же дорогам в школу, и задолго до меня. Эти жертвы необходимы для мира и покоя, и на них неохотно идут, чтобы не познать истинных бед, которые Хозяин леса способен организовать для посёлка.       Я округлила глаза. Быть такого не может… В математике я, может, и не сильна, но подсчёты меня не подводят. Это не имеет никакого смысла. Убийцу ведь поймали, он не так молод и не дожил бы до 1998 года, если бесчинствовал ещё в те времена, когда Тамара Григорьевна была ребёнком. Если только это не какой-нибудь культ со своими последователями…       — Это происходит раз в десятилетие. На памяти стариков столько детей пропало, чтобы позже лишиться своих жизней, ох… Всю жизнь мы прожили в страхе за наших кровинок, отсчитывали часы до судного дня, не спали ночами, выглядывая в окно Их…       — Кого «Их»? — осмеливаюсь перебить, но каким-то сдавленным голосом. Слова шли тяжело, будто мне пережало гортань.       — Прислужников Хозяина леса, — кривится Тамара Григорьевна с отвращением. — Этих проклятых вертихвостов, которые тащат своему господину добычу — ровно пять детей…       — Почему именно пять? — спрашиваю я, вспоминая всех жертв, которых прибрал к своим рукам этот таинственный Хозяин леса, будто вышедший из мифологии. Их было четверо, так как Катьке удалось избежать кары небесной, но этот момент позволительно опустить. Если бы всё прошло по плану Хозяина леса их было бы ровно пять, как и сказала Тамара Григорьевна.       — Да чёрт его знает, но все знали, что, когда пройдёт следующее десятилетие, пятерым детям предстоит расстаться с жизнью. Тем, чьи дочери и сыновья уезжали по окончанию школы до истечения срока везло больше остальных — они могли вздохнуть с облегчением, ведь их чаду уже ничего не угрожало. Все наслышаны о невиданной тёмной сущности, что пробуждается раз в несколько десятилетий и утоляет свой голод невинными душами — детьми.       — Подождите, но вы говорили о десятилетии. Это не точный срок?       — Хозяин леса сам себе владыка, он не обязан вписываться в графики. Захочет — и через пару лет вернётся, обескуражив всех своим внезапным появлением, иль через лет так двадцать. Я лишь предполагаю. Может, и двинулась умом на старости лет. Существование в ожидании неизбежного ощущается томительно долго.       — Откуда вы столько про него знаете?       Тамара Григорьевна помедлила, задержавшись невидящим взглядом на узоре ковра. Видимо, мы подошли к самой тяжелой части, поэтому напряжение уже ощущалось на физическом уровне.       — Мне тогда лет одиннадцать было, сестре — девять. Не уследила я за ней, — с тяжёлым вздохом сознаётся старушка. Теперь мне не кажется — глаза её прискорбно блестят. — Этот дьявол утащил её, а мне никто не поверил — детям ведь свойственно выдумывать. Как и в этот раз, тогда посадили невиновного, а сущность снова провалилась в спячку.       — Мне жаль… — не зная, что тут ещё сказать, пролепетала я, но Тамара Григорьевна лишь мотнула головой, взяла себя в руки и продолжила:       — Я была обязана рассказать это кому-то, кто бы поверил и не стал прятаться в страхе попасть под раздачу, — она смотрит на меня и улыбается. — Огорчительно, что для этого мне понадобилось прождать столько лет. Когда настанет новая волна похищений меня уже не будет в живых. Это щедрый подарок, моя отрада. Не хочу быть свидетелем зверств, которые никто не хочет остановить. Но ты будешь жить, Аня, и я верю в твою смелость.       — Почему именно я?       — Потому что ты не труслива, тебе небезразличны судьбы людей. Даже тех, кого ты ненавидишь, — слова Тамары Григорьевны врезались в сознание. Она как всевидящее око. Уверена, старушка знает, о ком я подумала — о Кате Смирновой, но откуда ей известно о нашей нелюбви друг к другу? Чёрный гараж, бесспорно, загадочное явление, но не меньше тайн хранит в себе Тамара Григорьевна.       — Вы же понимаете, что я не смогу противостоять Хозяину леса? Если это и правда что-то паранормальное, ни мне, ни кому-либо ещё не под силу его побороть.       — Тебе достаточно знать детали, чтобы оставаться осторожной и уберечь тех, кто тебе дорог. Я этого сделать не смогла и потому отойду в мир иной с тяжелой виной на душе, но тебе под силу этого не допустить. Используй добытые знания с умом, Аня. Мне остаётся лишь помолиться, чтобы решение когда-нибудь было найдено. Возможно, именно ты спасёшь сотни душ.       Я поднималась и уходила в состоянии транса. Я вышла из дома Тамары Григорьевны, но он не вышел из меня. По венам циркулировали слова предупреждения старухи, которые я теперь никогда не забуду. Не смогу по ряду причин: такое не забывается, и я не могу её подвести. Она потеряла всякую надежду на то, чтобы донести правду до людей, которые в отместку за длинный язык нарекли её сумасшедшей. В этом они с отцом Сени похожи. И, как оказалось, с Катей тоже.       Я ничего не обещала, прямо призналась в своей беспомощности перед нечто таким, что не поддаётся логическому объяснению. И тем не менее не могла избавиться от перескочившего на меня чувства отвественности. Тамара Григорьевна словно передала мне всё своё наследство — тяжкое бремя предстояло тащить в одиночку, ведь, очевидно, никто и слушать не станет мои россказни. Кто-то не поверит, сочтёт выдумщицей или, что ещё хуже, очередной тронувшейся умом; а кто-то просто отмахнется из желания оградиться от нежелательных сложностей, которые несёт с собой ответственность. Каждый в этом посёлке надеялся избежать кары, перебирая одни и те же пугающие мысли — станем ли я или мои дети следующими?       Раньше я только и слышала, что про Чёрный гараж, но Тамара Григорьевна поведала о ком-то новом — Хозяине леса. Мне доводилось слышать это имя и раньше, но я не придавала ему особого значения. Видимо, зря. Всё это время опасаться нужно было не предмета из металлических пластинок и болтов, а вполне реального существа, в лапы которого может попасть любой. И я в том числе.

***

      Нашим местом, о котором говорил Рома, была лавочка под величественным дубом. Не прекращая поправлять мнущуюся юбку я шагала к нему, заметно нервничая — то и дело заправляла за уши пряди, а потом выпускала обратно, решив, что так моё лицо будет выглядеть слишком круглым. Всё-таки это наше первое свидание, я не хочу выглядеть как здрасьте. Чего уж греха таить, это первое свидание за все мои шестнадцать лет.       В любовных делах у меня нет абсолютно никакого опыта, даже первым поцелуем не похвастаешься. Не знаю, как с этим обстоят дела у Ромы, но мне не хочется представлять, что ему уже доводилось целовать других девчонок на какой-то вечеринке, и далеко не в щёчку. Пускай эта неприятная загадка так и останется неразгаданной, а я, так уж и быть, как-нибудь проживу без этого знания.       Я старалась не думать об этой встрече в романтическом ключе, чтобы потом было не так больно падать с небес. Слишком многое было замолчано, с чем предстоит разобраться. Намерения Ромы, как бы мне этого не хотелось, не смахивали на откровенные, которые идут от самого ядра пылающего любовью сердца. Но жизнь научила меня разговаривать о проблемах, а не избегать их, пускай мои руки и тряслись от одной мысли об этом, а язык скручивало узлом. Не испорчу ли я то, что только-только начало налаживаться?       Потерять Рому я боялась даже сильнее, чем Хозяина леса, который со вчерашнего дня не выходит у меня из головы. Тамара Григорьевна обрекла меня на вечную паранойю, теперь каждый шорох ассоциировался с приходом мистического существа, которого я и в лицо-то не видела, но воображение рисовало жуткие картинки. Страшно было и рассказывать обо всём друзьям — они и без того шугаются этой темы, а после смерти Кати, кто его знает, может, и вовсе с ума сойдут от знания того, что ничего не закончилось. Всё-таки в шестом классе они косвенно были связаны с этим (Антон рассказывал, что Оля наплела ему о какой-то Сове и Лисе, которые приходили к ней), вдруг проклятие каким-то образом распространилось на них? Что, если мы даже не успеем закончить школу, как кого-то из нас постигнет участь тех бедных детей?..       Я дёрнула головой, выбрасывая Хозяина леса из своих мыслей — слишком частым гостем он в них стал. Он же не вернётся сегодня, в самом деле, а у меня есть более насущные дилеммы, чем какое-то чучело.       Как бы я не трусила, а поговорить нам с Ромой необходимо. Пускай лучше мне разобьют сердце горьким признанием о том, что всё было ошибкой, чем будут вешать лапшу на уши. По крайней мере я не пробуду Бог знает сколько в розовых грёзах, которые окажутся сплошной постановкой одного актёра. Рано или поздно декорации рухнут, кулисы спадут и моему взору предстанет гнилое нутро.       При виде Ромы моё сердце ухнуло в пятки. Возникла бредовая мысль развернуться и убежать, чтобы набраться побольше смелости, пока он меня не заметил, но я раздраженно влепила себе профилактическую пощёчину. «Тебе по-прежнему двенадцать, что ли?», насмешливо спросило меня моё второе Я, не позволяя дать слабину. Не могу и не готова проиграть своим страхам. Либо сейчас, либо никогда.       Набрав в лёгкие побольше воздуха, словно он поможет мне идти увереннее, я доплываю до лавочки, на спинке которой, опустив ноги на сиденья, дожидался Рома. Завидев меня он тут же соскочил, встав напротив. Я останавливаюсь и жду, пока он насмотрится. Улыбается мне чуть неловко, явно прикидывая, что сказать.       — Хорошо выглядишь, — с каким-то усилием говорит Рома, но я принимаю его комплимент скромным «спасибо» и глупым «ты тоже». На нём рубашка с натянутым поверх джемпером без рукавов. Даже отсюда улавливаю слабый аромат одеколона, дурманящий голову, как если бы я вдохнула корректор, которым Серёжа так часто пользовался и время от времени, подшучивая, совал мне его под нос, чтобы окончательно разбудить на первом уроке после тяжёлого подъема.       Я готова утонуть в объятиях Ромы прямо сейчас, но сначала важное, а потом второстепенное. Если после этого разговора нам вообще что-то светит, не говоря уже о самом свидании.       Говорят, нужно делать шаг, когда испытываешь страх явнее всего. Мне же страшно настолько, что сводит кости, словно они под прессовкой, и как раз тогда я открываю рот:       — Рома, ты правда думаешь, что всё это взаправду? — заметив вытянувшееся от недоумения лицо, доходчиво поясняю: — Буду с тобой честна: я сомневаюсь, что ты сам понимаешь, что делаешь.       — Ты не хочешь этого? — хмурит брови, и только из-за спрятанных в карманах джинс рук я не вижу, как сжимаются его кулаки. Мои слова заставили Рому занервничать, но не этого я добивалась. В моих планах нет цели кого-то ранить (хоть этого, чувствую, не избежать), я всего-навсего хочу разобраться с повисшим между нами вопросом — кто мы друг для друга. Уж явно не обычные друзья, раз сегодняшняя прогулка была названа свиданием.       Мы можем отступить прямо сейчас, пока ещё не слишком поздно. Сослаться на недалёкую шутку, локальный прикол, и продолжить радоваться званием близких друзей. Быть друзьями с привилегиями я категорически отказывалась, и без того немало терзает моё израненное сердце и душу, а особая дружба окончательно меня сломит. Это как постепенно принимать яд, вплоть до тех пор, пока не откажут органы.       Но я не хотела забывать все сказанные слова, все брошенные многозначительные взгляды, подаренные жестами мгновения… Я была готова рискнуть, пойти навстречу неизвестности, но для этого должна знать, что Рома не менее подготовлен к тому, что может ждать нас впереди. Если мы сделаем шаг в сторону друг друга, переступая черту лучших друзей, как раньше уже ничего не будет. Сейчас мы с Ромой должны принять совместное решение, которое изменит всё, перевернув привычное бытие вверх тормашками.       — Ты не представляешь, как долго хотела, — изливаясь жалостью к себе, отвечаю на вопрос Ромы: — но хочешь ли этого ты? Уверен ли ты, что знаки внимания, которые ты мне сейчас оказываешь, не вызваны тем, что тебе невыносима мысль о неудавшемся романе с Полиной? Осознание того, что вы никогда не сможете быть вместе.       — Аня, — Рома нервно проводит рукой по волосам, вздыхая. Кажется, он подозревал о возможности такого разговора и, кто его знает, может, даже готовился к нему. — Для меня это всё в новинку, понимаешь? Я никогда ни с кем не встречался и не представлял рядом с собой никого, кроме Полины, — при упоминании подруги мне стало противно. Не из-за самой Полины, она чудесная, но из-за факта, что она снова стоит между мной и Ромой.       Иногда мне казалось, что Полина никогда не выйдет у него из головы. Даже если бы у нас всё получилось, как в концовках лучших фильмов, мы поженились и завели семью, Полина бы не напрямую, но присутствовала в нашей совместной жизни. Рома бы засыпал и просыпался с мыслями о ней, а ведь рядом с ним спала я, не она.       — Ты всегда вспоминаешь её, — невесело хмыкаю я, улыбаясь. В голосе нет ни злобы, ни обиды, только усталость. Я устала ревновать, загоняться и гадать, что же Рома на самом деле испытывает к моей привлекательной подруге, и кем видит меня. — Почему?       — Потому что она долгое время была важной частью моей жизни. Да вокруг неё практически всё моё существование и крутилось, только она меня и волновала.       Я отвожу взгляд, в глазах защипало. Если не буду смотреть на Рому, возможно, удастся сдержать напросившиеся в гости слёзы. Даже сейчас, когда мы выясняем, как мне казалось, наши взаимоотношения, Полина умудряется влезть и сюда. Я не чувствовала себя чем-то важным для Ромы, существенной была лишь Полина, а я — её косо-кривая замена. Жалкая пародия и неповторимый оригинал.       Игнорирую, когда Рома становится совсем близко ко мне, заметив, что я на него больше не смотрю. Он ненавязчиво берёт меня за плечо, заставляя посмотреть на себя. Таким встревоженно-серьёзным я вижу его впервые, из-за чего просто не нахожу в себе сил отступить. Я была готова слушать всё, что бы он мне не сказал. Самое время открыться страхам и перестать бежать на одном месте, иначе так я никуда не доберусь, застряв на мёртвой точке.       — Я не знал, что для тебя всё выглядело так, словно Полина значит для меня больше, чем ты, — негромко заговаривает Рома, а в груди щемит. — Сейчас у меня появилась возможность это опровергнуть и попросить тебя кое о чём: никогда не сравнивай себя с другими, — Рома тепло улыбается и добавляет: — Как сказал один человек: «Второй такой Ани Синичкиной нет ещё на белом свете».       — Кто такое сказал? — жалобно вылупившись на него удивлёнными глазами, спрашиваю, а Рома отчего-то смеётся.       — Ты только это услышала? — по-доброму улыбается мне, и я готова растаять и от его улыбки, и от горячей руки на своём плече. Оказывается, Рома высказался не обо всём, поэтому я продолжаю внимать его словам. — Я тоже хочу быть с тобой честным. Мне непривычно смотреть на тебя в таком свете, вернее признавать, что подобные мысли посещали меня уже давно. Мне это казалось неправильным, и только сейчас хватило смелости что-то предпринять, поддаться этим чувствам. Решение тоже не далось мне легко — я думал, что так разрушу нашу дружбу, если тебе чужда сама мысль о том, чтобы быть со мной в другого рода отношениях. Но ты пришла, — уголок его губ нервно дёргается в плохо сдерживаемой радости, словно ещё слишком рано бить в колокола и пока ничего не разъяснилось. Но он уже не мог остановить поток слов. Если уж откровенничать, то во всём и до конца.       — Я хочу этого. Искренне, — с уверенностью, не подлежащей колебаниям, произносит завершающие аккорды Рома. — Хочу попробовать, хочу быть рядом и хочу, чтобы ты знала, как я смотрю на тебя. И когда я смотрю на тебя, то вижу только тебя, а не кого-то другого, — как и признался Рома однажды, в словах он не силён, но общую суть я уловила. Научилась за время нашего знакомства.       Я поражена тому, как много, оказывается, Рома мне не рассказывал. Усомниться в правдивости его признаний я себе не позволяла. Рома бы никогда так со мной не поступил. Если в качестве его романтического интереса до недавнего времени я себя не видела, то в нашей дружеской связи сомнений не возникало. Хотя бы из уважения к крепкой дружбе он бы не стал ёрничать, а уж тем более играть на моих чувствах, о которых теперь осведомлён.       И сейчас Рома говорит со мной как с подругой, которую любит и ценит, чьи выбор и чувства для него не менее весомые, чем свои собственные. А смотрит ли он на меня с таким же упоением, как на Полину… Что ж, это ещё предстоит узнать. Влюблённые взгляды не обязательно должны сходиться, как две капли воды. Достаточно просто видеть блики в глазах любимого человека, а их ты ни с чем не спутаешь. Сейчас блики Ромы перекрывала дымка волнения. Я ещё не дала ему своего окончательного ответа.       — Так что, позволишь украсть тебя на свидание? — с шутливой игривостью, что за логикой Ромы обязана побороть его беспокойство, акцентирует моё внимание на ключевом слове. Всё ещё напоминает о серьёзности своих намерений и рассчитывает, что я таки соглашусь на не дружескую прогулку.       Я не выдерживаю и смеюсь с уморительного вида Ромы, которого таким беспомощным увидеть можно крайне редко, если вообще возможно с его-то собранностью, и окончательно расслабляюсь. Перешагнув уже не через такую значительную неловкость и взяв Рому под руку, театрально вздыхаю, наконец сдаваясь в плен его обаяния.       — Крадите, месье, только не забудьте вернуть к темноте. Моя маменька весьма строга в вопросе комендантского часа.       Лицо Ромы просияло и он вмиг подхватил моё дурачество, важно выпятив грудь, что повлекло за собой глупое хихиканье у самого уха.       — Ничего не обещаю, мадам, но, будьте уверены: лишнего себе эти руки, — он механически трясёт свободной рукой у моего лица: — не позволят.       Хохоча от актёрских умений Ромы, мы в ногу двинулись вдоль улочки, накидывая больше шуток и вновь ощущая себя по-прежнему, — как старые добрые друзья, но теперь с особыми привилегиями.