it's getting colder

утро осеннего дня равноденствия на удивление тёплое и солнечное. когда яркие лучи щекочат лицо, коу морщится и нехотя открывает глаза. еще несколько минут он пялится в стену, пытаясь осознать, где находится. это был сон? это определённо был очень хороший сон, после которого обычно следует разочарование, и непонятно, к лучшему это или к худшему. умершие не будут тревожить просто так. коу отчётливо помнит, как мицуба попросил его не идти к семейному алтарю, возможно, защищая от чего-то, совсем как ангел-хранитель, а возможно, это лишь сам коу уговаривает себя остаться в этой глупой фантазии, где никто не покидал его, где его вновь встретят с любимой улыбкой и слегка подграгивающими от холода плечами, которые захочется обнимать-обнимать-обнимать. на его же плечах сейчас нет демона и ангела, которые бы убеждали остаться или всё же пойти, принять реальность и посмотреть ей в пронзающие взглядом глаза или продолжать убегать от неё, подобно зайцу, что бежит от волка, который однажды всё равно его догонит. и это страшно. чем ближе коу к тому, чтобы осознать действительность, тем более тошно становится от самого себя, тем сильнее тяготят мысли о том, что он не имеет права сомневаться в лживости всего вокруг, сметь отпускать его образ так, будто он правда умер. коу берёт телефон и видит сообщение от яширо. ещё расплывчатым после сна взглядом он пытается разобраться строки: «мы с ханако зайдём к соскэ-сан в 11 утра. ему я сказала, что ты плохо себя чувствуешь, хотя, думаю, он всё равно догадывается. прости» коу может зайти вечером, а может и забыть о сегодняшнем дне вообще. поминать умерших… разве это не то же самое, что и сдаться? принять это, отпустить, сделать вид, что жизнь продолжается? врать самому себе? но ведь если на свете окажется человек, что может заставить минамото солгать, — это определённо будет мицуба соскэ, не так ли? стоя над этой дверью, коу испытывает сильное дежавю. здесь он стоял вчера? или всё же это было во сне? так или нет, он стучится осторожно, боясь нарушить покой дома, сегодня вновь наполненного скорбью. внутри по прежнему пахнет очень знакомо и тепло, а ещё витал аромат цветов и выпечки. соскэ-сан не выглядит слишком вымотавшейся или угрюмой, искренней улыбкой она встречает коу, говорит о том, что счастлива видеть его здесь сегодня и приглашает к столу. минамото извиняется и отказывается, сам не зная, почему так хочет поскорее оказаться у алтаря, будто мицуба ждёт его прямо там, будто в обличии невидимого призрака он тянет парня в ту комнату. его мама оставляет коу наедине со своими мыслями, и более благодарным ей быть просто невозможным. садиться на колени и складывать руки в молитве до дрожи страшно. он делает это не в первый раз, но вновь и вновь старается убедить себя, что всё это — неправда, что он лжёт самому себе ради успокоения души, которое на самом деле никогда к нему не приходило. — сегодня ты снился мне и просил не идти сюда. прости. понятия не имею, выдумка это моего мозга или что-то, что действительно пытался донести ты. я никогда не смогу смириться, никогда не обману себя настолько, чтобы поверить в твою смерть. знаю, ты думаешь, что я идиот, ведь сейчас говорю с тобой, как с призраком, будто уже не пытаюсь бороться, но это не так. прости. слеза, чистая и одинокая, стекая по щеке, остаётся на подбородке, а след от неё жжёт уголки глаз. плакать в таком количестве становится физически больно. — и всё же, моя упрямство действительно передалось и тебе. я и не сомневался, что ты всё равно придёшь. этот голос, такой чёткий, будто царапающий уши, которым коу сейчас не верит так же, как и родителям, учителям и друзьям, что вбивали в голову, что его он больше никогда не услышит. когда он чувствует невесомое касание руки, вытирающей слёзы, теряется, не зная, продолжать молиться ли, чтобы это оказалось правдой, или открыть глаза и убедиться, что… он стоит прямо перед ним, смотрит таким же пустым и прозрачным, но родным взглядом. хмурит брови, видя, как коу снова начинает плакать, бормоча миллион извинений. — не дай им заставить тебя врать самому себе. неужели я так похож на сон? отрицательный кивок, и минамото всё еще пытается стереть рукавами свитера слёзы. мицуба разворачивается, покидая этот дом, обитель лжи, оставляя за собой шлейф жуткого холода. выходя на улицу, коу не прощается с соскэ-сан, слишком слабо, кажется, закрывает дверь и даже не смотрит под ноги, будучи почти уверенным, что сейчас они не касаются земли вообще. взгляд его будто прикован к спине мицубы, он следует за ним, не замечая вокруг ни души, так, словно их привязали друг к другу невидимой нитью. холодный воздух на улице внезапно повысился на пару градусов, когда коу почувствовал ледяное дыхание у своего лица. — ты веришь мне? — мицуба заглядывает прямо в глаза, вселяя мимолётный ужас. хочется отвернутся, но создаётся впечатление, что коу скован, не способен ни к единому движению, словно сонный паралич крепко привязал его к кровати. его запястья держат ледяными пальцами, и это касание не ощущалось бы, если бы не лишало возможности пошевелиться. смотреть в бездонные глаза страшно, ещё страшнее отвести взгляд, поэтому коу лишь бросает короткое: — верю. — клянешься? — клянусь. он отвечает столь спокойно, несмотря на то, что от тревоги начинает крутить живот, что мицуба отпускает его запястья, отворачивается и вглядывается в небо. облака, тянущиеся по синеве медленно и плавно, напоминают ему о снежных сугробах. это навевает ужас. мицуба идёт вперед, передвигая ногами так бесшумно, будто это лишь проплывший мимо поток воздуха, и коу невольно следует за ним, всё ещё пытаясь найти в тишине улицы успокоение. вместе они проходят дальше и дальше, пока соскэ разглядывает золотые листья на деревьях, задирая голову вверх и хмуря нос от пробивающих облака ярких лучей солнца. — в каком времени года ты бы остался жить, если бы можно было выбрать лишь одно? — он рассматривает каждую деталь жёлтой кроны гинкго, будто пытаясь отыскать там ответы на все вопросы, на которые так и не нашёл, когда отдавал свою жизнь в руки морозного января. — не знаю… мне нравится лето. нравилось. коу заминается, пытаясь вспомнить, когда такие мелочи, как время года, вообще вызывали в нём радостные эмоции в последний раз. кажется, это было, когда он осознал, что учёба закончилась, а впереди его ждали бесконечные прогулки с друзьями и ничего, кроме звонкого смеха. с тех пор, как пришло осознание того, что такое никогда больше не сможет принести ему счастья, он и не задумывался, что разлюбил лето. — лето, значит? тебе подходит, — мицуба бросает это тихо, но минамото слышит и почему-то смущается. — я бы выбрал весну. этот ответ такой простой, и коу вообще не понятно, зачем ему говорят это вслух. кажется, он с самого знакомства знал это, но никогда не задумывался. это воспринималось его мозгом как факт, так, будто это что-то само собой разумеющееся. ведь весна без причины очень подходит мицубе соскэ. — в это время пробуждаются цветы, природа начинает вновь оживать… мицуба говорит это так, будто на короткий момент сам хочет стать просыпающимся от зимнего сна растением, распустить листья и радовать людей так, как он мог при жизни. в голову коу приходит мысль о том, как он скучает по прогулкам под цветущей сакурой, когда весь город словно становится более легким и нежным, как и воздух с витающим в нём ароматом цветов. в глубине души его загорелась искра, когда он осознал, что, возможно, наконец сможет повторить это. и если бы коу сказали, что каждый следущий день этой осени ему суждено провести с мицубой, в компании золотых опадающих листьев и затянутого облаками неба, он бы посоветовал хорошего врача. правда, сейчас вселенная действительно усердно убеждает его в том, что время, которое у них беспощадно отобрали, снова в их распоряжении. время всего мира, которое можно не бояться упустить и проводить его вместе за бессмысленными прогулками под затянутым тучами небом, между засыпающих деревьев, сбросивших почти всю свою листву, укрываясь отхолодного дождя под общим зонтом и звонко смеясь, когда вода затекает в ботинки. это просто срывает голову. до определенного момента.