Карамель с шоколадом

После последней вылазки Огненного, Манвэ, почуяв неладное и приметив еще более мрачный вид Ауле, быстро организовл ему столько работы, что Мастер не мог выйти из кузницы даже опрокинуть стаканчик. От таких отупляющих переработок он почувствовал, что забывает какие-то мелочи из детства: во что он играл с Мельком и чем занимался. В голове держались только мысли о том, что скоро явятся эльфы, и нужно максимально подготовиться к их приходу.

 Разбивая молот о наковальню изо дня в день, огненный не заметил, как исчезло несколько его подмастерьев, и что, еще спустя время, весь остров за дверьми мастерской стоял на ушах. Бросив инструмент, он вытер красное от жара лицо полотном и вышел выяснить причину переполоха. 

Майар носились как ошпаренные: одни несли бесконечные коробки, другие — отчитывались своим господам, третьи разводили эльфов по домам и рассказывали… погодите, эльфов?

 Ауле стоял в проходе и не мог оторвать глаз от маленького народца. Они были выше его гномов, но блеск глаз и чистота высоких голосов поражала воображение. Он стоял и улыбался, представляя, как будет учить их работать с мехами и горном.

 Из грез его вырвал голос светлейшего: 
— Удивительные да? 

— Не то слово, поверить не могу, что Эру смог сотворить таких совершенных созданий.

 — А знаешь, где мы их нашли?

 — На материке, полагаю. 

— Если бы…

 Мастер удивленно повернулся к правителю.
 — Но где тогда? 

— У Мелькора, в его проклятой норе. Они ютились во мгле, бросаясь на всех от ужаса. Многих он изуродовал до такого состояния, что рука даже тронуть не подвинется.

 Мастер отвел взгляд, чтобы Манвэ не смог прочитать его душу. Он весь кипел, ведь свежая любовь к будущим ученикам никак не вязалась с мыслью о том, что его возлюбленый, тот, с кем они творили удивительные вещи, до сих пор украшающие глубины земной тверди, стал бы обезображивать их без причины.

 Светлый продолжал говорить, но слова доходили до Огненного лишь обрывками. — О, а вот и он! 

Заметив вдали процессию, ведущую скованного Павшего к темнице Мандоса, Ауле скрылся в мастерской, хлопнув дверью. Почувствовав, что Король Арды удалился, огненный Вала сполз на пол и закрыл лицо рукой. Он чувствовал, что с его разумом что-то не так, не мог понять, где его собственные переживания, а где навязанные. Решив, что лучше всего будет спросить у виновника его версию событий, он вернулся к работе, и, дождавшись момента, когда всё затихло, отправился к тюрьме.

 Намо был очень строг в отношении любого вопроса, находящегося в его ведении. Ведь он сам лично всегда приносил Илуватару крекеры и находясь с отцом столько времени наедине, без проблем мог почувствовать любые планы и проявления воли демиурга. И последним, кого он ожидал встретить на пути к одиночке Мелькора, был Мастер, доселе пропадавший у себя в мастерских за работой.

 — Я должен его увидеть!

 — С чего бы это? — Хранитель Времен вглядывался в Ауле, заглядывая сквозь него — В тебе клубится тьма, и ты не участвовал в поимке Врага. Неужели ты думаешь, что своим напором убедишь меня в состоятельности своего желания?

 — В Арде остались мои дети. Я должен знать, что он с ними ничего не сотворил. Умоляю, прошу, пропусти меня к нему.

 — Я спрошу на этот счёт мнения Эру.

 Загробно-худая фигура отвернулась, глубоко погрузившись в мысли. Несколько раз удивленно вздохнув, раздосадованный Намо вышел из транса и отцепил от огромной связки ключей самый крупный, вложив его в ладонь огненного Вала и спокойно, но не скрывая своей досады выговорил:

 — Самая дальняя дверь. У тебя два часа. По сокрытой от меня причине, Владыка видит в вашей встрече необходимость. Ступай, и не испытывай моего терпения. 

Фигура удалилась, и Ауле, мысленно благодаря доселе ненавистного отца, отправился к нужной камере.

 Открыв дверь, он испытал ужас от представившейся ему картины: Мелькор, что раньше излучал могущество одним своим голосом, казалось, уменьшился и не уступал в силе, разве что, слабейшим из Валар. Жалость и горечь хлынули в его сердце, но перед ними стояла ужасающая злость. — Это правда, что ты изуродовал эльфов?

 Еще не успевший отойти от битвы Тёмный сплюнул кровь на пол.

 — Вмешался в природу некоторых — да. Уродовал — нет.

 Ауле схватил Старшего за рваный камзол и вдавил спиной в стену:
 — Манвэ рассказал, что ты морил их голодом, изувечивал и не стеснялся в пытках.

 Падший дух посмотрел прямо в глаза возлюбленного. Пробившись через нахлынувшую ярость, с привычной печалью и спокойствием он показал ему всё, что видел сам.

 — Мои слуги не всегда были благоразумны. И честно скажу, я тоже. Это здесь, под сиянием Древ, цветут яблони и вызревают апельсины. Там, на материке, всё так же холодно. Твари, которые возникли из мрака, терзали эльфов хуже любого из моих подчиненных. Я создал им образ, который дал надежду, что из Тьмы возможно выйти живым, и те — кто пошли за ним, оказались в моей крепости. Некоторые взбунтовались, и действительно оказались в клетках. Но другие, а их было немерено, внимали моему голосу и учились моим знаниям. Да, их облик необратимо изменился, голос стал зычным, а взгляд прямым. Им комфортнее во мгле, и они предпочтут мясо кореньям. Но они по-своему прекрасны, великолепие их машин восхищает и вызывает трепет.

 Вслушиваясь в слова старого друга, Ауле сбавил пыл и выпустил Мелькора из рук. 

— Не тебе ли… — Тёмный поднял ладонь и приложил к румяной щеке, скрывшейся под тёмно-каштановыми косами, бережно повернув к себе — Знать, как они могут преувеличить историю где нужно, чтобы убедить в своей позиции?

 — Ты всё равно изменился. Говоришь о смертях тех, кому будет этот мир принадлежать так, словно они ничего не значат. 

— А когда они начали что-то значить для тебя? 

От того, как появляющиеся воспоминания противоречили с текущими взглядами, у Мастера заболевала голова.

 — Не мы ли пообещали друг другу, что этот мир будет только нашим, что используем его для того, чтобы избавиться от отцовской тирании? Или ты уже забыл, как яростно не хотел жениться на Йаванне? 

— Замолчи! — от боли все звенело, и Павший, чувствуя, что Огненный Вала скоро рухнет, поймал его на руки и присел, крепко держа. 

Перед ярко-рубиновыми глазами пронеслись забытые воспоминания, подавленные чужой волей. Видел он, как разучивал с другом напевы, как они прикрывали друг друга перед отцом, как возводили невероятные по своей сложности конструкты. Видел и всю искренность светлых глаз, всегда глядящих прямо в нутро, зрящих суть и скрывающих великую боль. Наконец вспомнив, почему когда-то доверился ему, он пришел в себя.

 Лежа на руках истерзанного Мелькора, скованного тяжелыми цепями, он чувствовал, как ледяные руки гладят его всё еще изнывающую от тяжести голову.

 — Знаешь… я даже не помню, как ковал эти звенья… — Вала сглотнул — Не помню, почему вообще подумал, что ты желаешь мне зла.

 — Я желаю зла кому угодно, кроме тебя. Особенно после того, что они с тобой сделали.

Наконец, Мастер присел и, приложив ладони к шее возлюбленного, бережно дотронулся губами до покалеченных кистей и щек.
 — Не смей, не смей оставлять меня здесь одного. Я… не хочу больше забывать тебя!

 — А ты больше и не забудешь… — Мелькор поймал пальцами прядь, ставшими черными, как смоль, волос. — Теперь в тебе достаточно тьмы, чтобы ты сам мог решать, что для тебя важно. Только помни, наверняка я приму еще очень много неправильных решений.

 Вала ухмыльнулся, еще раз поцеловав Павшего.
 — В таком случае, я буду надеяться, что дал тебе достаточно огня, чтобы и ты не забыл себя. А решения… в конце концов, я же люблю тебя, так что Эру с ним, с этими решениями.

 От фразы о любви Тёмный, пребывая в объятьях, едва не рассыпался. Словно услышал такие далекие и забытые слова, что были вплетены в него при рождении. Самые важные и ценные слова, только и имевшие значение.

 — Не знаю, смогу ли задержаться после пленения. Но соскучиться ты со мной не успеешь.