Дом, милый дом.

Солнце здесь встает рано, озаряя равнину своим теплым светом. Под ногами ласково щекочет зеленая молодая травка, а еще не сошедшая роса приятно холодит пятки. Утренний ветерок мягко ворошит его волосы, очерчивая контур лица и шеи. Где-то вдали пролетают мелкие пташки, весело щебечущие о чем-то своем, далеком и чудесном. «Тут красиво» – мелькает в сознании и он улыбается. Осматривая этот дивный край, он замечает вдали небольшой, чуть покосившийся домик. На фоне свежего утреннего луга тот кажется чем-то неестественным и лишним. Его будто насильно вшили в эту картину природы. Пара шагов и парень находится рядом, возле входа в здание. «Как такое вообще возможно?» – пролетает в голове мысль и так же быстро растворяется в окружающих его цветах и ароматах. Вблизи дом выглядит немного иначе. Дерево в его досках свежее, молодое. Маленькие окна чистые, а ставни выкрашены совсем недавно – запах краски все еще витает в воздухе. Единственное, что выдает древнюю природу строения, так это дверь. Старое, местами гнилое дерево, грозящаяся отвалиться ручка и проржавевшие петли. Всё это вызывает у юноши необоснованное волнение и тревогу. Может дело в этом странном контрасте «старого и нового»? Или, может быть, все дело в пропавших звуках? Нет, как ни гадай, ответа он не знает. Юноша тянется к ручке, а после и распахивает эти древние врата, игнорируя нарастающую панику. Дом приветствует его той же звенящей тишиной, что и на улице. А еще тьмой. Тут царит непроглядный мрак и двигаться приходится на ощупь. Так, в темноте он продолжает двигаться вперед. Он не слышит даже собственных шагов, будто дом поглощает его самого. Один шаг, второй, третий… И тело закручивает в ужасном урагане. Яркий свет солнца слепит, ветер уже не бережно целует макушку, а сурово треплет его, царапая кожу и раздирая глаза. Но страшнее всего приближающаяся с каждой секундой трава. Зеленая, свежая… Вирт просыпается за секунду до удара о землю. Подскакивает на месте, моментально принимая сидячее положение. Он весь в холодном поту, в то время как кровь танцует лезгинку в ушах, отдавая в мозг с каждым ударом его сердца. Подросток тяжело дышит, постепенно приходя в себя. – Это же надо такому приснится! – устало выдыхает сам себе под нос, падая обратно на солому. Рядом спокойно сопит Грегори, видя десятый сон. Мальчик лишь немного жмурится, когда Вирт начинает ворочаться рядом, и тянет на себя тонкий плед, намереваясь продолжить отдых в своём защитном коконе. Вот уж кому повезло с крепкостью сна в незнакомом месте! Парень устало выдыхает и поворачивается на другой бок, прислушиваясь. Покрывало уже полностью обмотано вокруг спящего рядом ребенка, но юноше как-то плевать на это. Ему уже вряд ли удастся уснуть. В доме тихо, хотя за маленьким окошком сеней виднеется утренняя лазурь неба. Сейчас, вероятно, часов шесть или семь утра. Странно, что местные до сих пор спят. Хотя тут может так принято? Да, такое вполне может быть. Что тут говорить о таких банальных вещах как режим дня, если в Неизведанном лягушки поют, а черепахи увозят людей в неизвестное «лучшее место». Тишина этого места не давит, но способствует погружению в собственные мысли. Раз уж спать Вирт пока больше не планирует, так почему бы не уделить им внимание? Будь он дома, то прочел бы что-то или посочинял мелодии для своего любимого кларнета. Но сейчас, находясь в чужом жилье с присутствующими дома хозяевами, нрав которых не совсем ему понятен, ему не до того. Теперь, когда есть время подумать он может наконец составить план дальнейших действий или хотя бы проанализировать произошедшее с ним и Грегори. Помимо всех странностей Неизведанного – к которым Вирт, похоже, начал привыкать – он стал понимать местную логику. Большим открытием, конечно же, стало ее как таковое наличие. Это играло немалую роль в осознании того, что на самом деле представляет собой это место. Если поначалу оно казалось ему несуразным сном, то сейчас ощущалось как вполне осязаемая реальность. Одним из признаков «действительности» происходящего стали аномалии в его собственном теле. Он заметил странность в себе спустя неделю брожений по лесу. Еще до встречи с Беатрис он заметил, что его тело не вырабатывает никаких жидкостей, а аппетит у него не появляется пока он сам не начнет насильно запихивать в себя еду. Он не терял энергию даже если долго не спал и это пугало его. Такое же он наблюдал и у младшего брата. На второй неделе пребывания в Неизведанном у него вновь вернулась потребность во сне. теперь ему следовало отдыхать хотя бы раз в несколько суток. Это заставило его немного успокоиться. По крайней мере, это означало что он жив и не сходит с ума. Он не хотел бы ни одного из этих исходов, даже будь это место сном. К середине третьей недели окончательно вернулись почти все базовые потребности, кроме пары мелочей: например, его одежда по-прежнему была чистой и пахла порошком, а не потом, запах которого за три-то недели должен был прилично так закрепиться. Чистой оставалась и его голова. Лишь пару дней назад всё окончательно вернулось в норму. Что это могло бы быть? Честно говоря, он понятия не имел. У него было пара версий, но он склонялся к той, что называла это простой акклиматизацией. Быть может это и бред, но: во-первых, это же Неизведанное, тут может быть что угодно, а во-вторых, ему и так хватает нервов и нерешенных проблем, чтобы добавлять этому еще и это. Прошло и хорошо. К тому же, однажды он говорил об этом с Беатрис и та выдвинула примерно похожую теорию, ссылаясь на местные бактерии с их особыми свойствами. Не то чтобы он сильно верил этой сизой обманщице, но ему очень не хотелось бы сойти с ума окончательно со своими волнениями и страхами. Думал ли он, что все это – дурной сон? О да, он убеждал себя в этом и молился, чтобы так и было. Но он не просыпался. Самым неприятным было то, что именно он видел тут и чувствовал. Как известно, во снах мы можем чувствовать фантомные запахи или ощущения, либо не чувствовать ничего вообще. Иными словами, это не показатель реальности происходящего и доверять своему обонянию или слуху тут не стоит. В отличие от того, что видят глаза. Если смотреть на руки во сне, то с ними будет что-то не так: слишком много или слишком мало пальцев, искаженные конечности, щупальца или иные части тела вместо фаланг или кистей. А еще время. Во сне часы ведут себя не так же как в реальности. В этом и была его проблема. Он пересчитывал количество своих пальцев по двадцать раз на дню, но ничего не менялось. Высматривал часы в доме Лесника и тетушки Шорох, однако по-прежнему ничего, все было нормальным, естественным. Так он постепенно сжился с мыслью о том, что Неизведанное хоть и похоже на бредовый сон, тем не менее таковым не является. А теперь он тут, лежит на сухом сене и размышляет о своей тяжелой жизни, пока за окном уже виднеются первые солнечные лучи. Не пора ли ему вставать? Да, пожалуй, пора. Разведает обстановку, посмотрит, что тут и как устроено. Может, узнает подробнее про эту деревеньку с её порядками. Ну и еще ему бы не мешало помыться, а то от него и его старой одежды несет за километр. Вирт лениво потягивается и наконец встает с теплого местечка, разминая затекшие руки и ноги. Сколько он вообще спал? Черт, он даже не может нормально время определить в этом дурдоме. Хорошо, что оно хотя бы относительно совпадает по общим признакам с временем в нормальном мире. В сенях тепло, даже душно. Это подросток понимает, когда выходит в горницу, выступающую основным помещением, и чувствует прохладу. По-хорошему бы сидеть на месте ровно и ждать пробуждения хозяев, вот только он продолжает путь. Доски под ногами неприятно скрипят. Не все, конечно, но очень многие. Парень старается шагать как можно тише, пока двигается в сторону импровизированной кухни. До современных, оснащенных всеми благами цивилизации, ей, конечно, далеко, но это хоть что-то. Возле печи, сопрягающей подобие кухоньки и основной комнаты, стоит запах гари и чего-то съестного. Каши или печеной свеклы. Или все же тыква? Юноша фыркает. Ох, нет, уж чего-чего, а тыкв с него хватило еще в Поттсвилде. Ни в одной из этих двух комнаток он не находит ничего особо интересного. Где-то лежит кухонная утварь, где-то забытая тряпка, а где-то даже одинокий сапог с полуоторванной подошвой, воняющий за версту. Да уж, с гигиеной тут похоже дела обстоят так себе. В другие комнаты, огороженные общей дверью, Вирт не суется. Он направляется обратно в сени. Из них он видел дверь не только на улицу, но и еще в какое-то помещение. Может сарай или свинарник? Это звучит весьма вероятно. Подросток лишь ненадолго замирает перед тем, как открыть дверь. Ему вспоминается картинка из некогда увиденного ужастика, где за похожей дверью несчастного путника встретило расчлененное тело его подружки, а за его собственной спиной стоял убийца с ножом. Парень морщится и решительно распахивает дверь, едва ли не срывая ту с хлипеньких петель. Его встречает маленькая и уютная кладовая, полная различных инструментов и старых вещей. Грабли, тяпка, лопата, топор и целая куча другой бытовой утвари. Тут же он находит и ведро. В голове появляется шальная мыслишка. Не набрать ли ему снега и не растопить его возле все еще теплой печи? Звучало это вполне логично, да и хоть каким-то делом займется. Раньше парень может и продолжил бы бездельничать, но сейчас он был на удивление полон энергии и желания менять мир. К тому же следовало сменить обстановку, чтобы не сидеть в душном, немного давящем на него помещении. Тут он чувствовал себя слабым и никчемным. Наверное, так на него повлиял тот странный сон. «Забавно, если это был сон во сне» - думает он, шагая в сторону лавки с вещами. Среди оставленной Руди одежды есть и сапоги с каким-то тулупчиком, и шерстяной шарф. Тулуп старый, с двумя дырками на поясе, но в общих чертах держит тепло хорошо. Шарф хороший, разве что небольшой и немного криво сплетенный, только вот юноша сейчас не в том положении, чтобы жаловаться на качество одежды. Она есть и слава богу. Одевается он за пару минут. Примерно столько же уходит и на поиск необходимых инструментов для задуманного им дела. Наконец, снарядившись ведром и лопатой, юноша направляется к выходу. Дверь открывается «на себя» и это действительно полезно, ведь, как оказалось, за ночь по пояс замело и выбраться теперь – большая проблема. «Ну что, Вирт, хотел больших деяний – получай» – раздосадовано бурчит себе под нос парень, в сердцах проклиная все это. Он думал просто набрать снега, но теперь ему действительно придется поработать руками. Что ж, ну, быть может, Грод зачтет это как оплату их с Грегори проживания? Это было бы чудесно. Снег он разгребает добрые полтора часа. Зато теперь у него есть полное ведро снега и хорошо почищенный чужой двор. Обратной стороной монеты является дикая усталость, ужасная боль в замерзших руках и невыносимая вонь от старой одежды. Нет, он непременно должен раздобыть мыла и принять хотя бы подобие душа! А еще постирать свои вещички. При входе в сени его встречают отдаленные разговоры и приближающиеся быстрые шаги. Так обычно бегут навстречу дети. В проеме, ведущем в горницу появляется Грод с довольным выражением лица. Похоже, Грегори ничего не натворил и подросток искренне рад этому. Он устал отдуваться за двоих, пусть даже его брат всё еще ничего не соображающий ребенок. - А вот и работничек. Ну что, как тебе зима в Еорбоде? – по-доброму смеется ремесленник и Вирт сам улыбается, неловко и односложно отвечая. Затем внимание старшего переключается на ведро и тот и сам предлагает погреть воду, только для других целей. Парня же Грод отправляет в основную комнату, выдавая своим мальчишкам простое указание: «Покажите нашему гостью, где находится бочка с водой, пусть освежится. И дайте ему золки немного». На удивление в глазах юноши, мужичок отвечает с улыбкой: «от запаха». Тогда до Вирта доходит – ему дадут мыло. Ну, или что-то в этом роде. Руди морщится от запаха, исходящего от временного сожителя, но не говорит ни слова. Только войдя в свинарник, сопряженный с его комнаткой, покажет ему бочку со стоящим рядом корытом, даст деревянный ковш, кусок золки и какие-то тряпки. На том в общем-то и оставит его, сказав парню напоследок что-то вроде «воду потом выльешь». Юноша хочет поинтересоваться куда именно, вот только собеседник уже скроется. На принятие своеобразной ванны уйдет минут пятнадцать, однако это определенно стоит того. Будучи чистым, в свежей одежде и с нормально пахнущим телом даже дышится проще. Разве что воду он не спешит выливать, кинув туда свои старые вещи. Пусть полежат пока так, потом попросит еще кусок золки и простирнет. К остальным жителям домишки он выходит свежим и чистым, заставая тех за уборкой. Похоже, они уже поели. Удивительно, но даже энергии Грегори тут находят место. Он то и дело крутится как юла, мотаясь из одной комнаты в другую, таская разные предметы и постоянно переспрашивая «Это?». Что конкретно они ищут юношу не интересует. Сейчас в его мыслях только еда. На столе стоит одна тарелка с чем-то вареным и кусок хлеба. Что ж, судя по урчанию его желудка, он и впрямь голоден. После хорошего труда еда и правда кажется куда вкуснее, чем когда бездельничаешь. Вот только есть ему приходится быстро и насладиться питанием в должной мере он не успевает. Его довольно быстро приобщают к местному труду и беготне. Вначале его отправляют вместе с Примом в подобие теплицы, следить чтобы тот не учудил ничего на огороде. Там они вместе собирают доспевающие поздние яблоки. Их не так много, яблоня совсем молоденькая и мелкая, но это определенно хоть какой-то результат. С пустыми руками возвращаться им не приходится. А еще они смотрят на созревающий в отдельном уголке золотисто-алый плод, внутри которого бьется еще совсем маленький зародыш. Интересно, с чего вдруг Прим и Руди взяли, что это девочка? Сильно долго любоваться странным растением и его необычным содержанием парню никто не дает. Особенно светловолосый спутник, за чемери вытаскивающий Вирта из теплиц. Потом Вирта приобщают к общему поиску какого-то инструмента с весьма странным названием. То ли рубля, то ли рубак. У него даже не сразу получается выговорить его, что уж говорить о том, каким он себе представлял эту часть домашней утвари. На поиск у них уходит около получаса, прежде чем Грегори находит эту палку с зубьями за печкой. Дальше происходит короткий «разбор полетов» в ходе которого становится известно чей это был косяк и кто так и не научился к своим двенадцати годам класть вещи на место. Да уж, досталось Руди знатно за этот «рубель»*. Так время постепенно склонялось к полудню и пришло время готовить обед. По всеобщему решению занялся этим провинившийся рыжий молодец, который, конечно же, был против таких дел. Решилось все быстро: стоило Гроду только гаркнуть на младшего сына, как тот замолк, насупившись. Выглядело это очень забавно, особенно учитывая то, какого роста был отец, а какого сын. На обед была запеченная тыква с квашеной капустой. На удивление никакой суп-борщ-похлебку тут не считали нормой для ежедневного употребления на обед. Нет, ели конечно, но по другому расписанию. Как оказалось, суп или иное «первое» блюдо готовилось в отдельный день два раза на неделе и потреблялось при каждом приеме пищи в эти сутки. Похожее было и с мясом. Да уж, эта деревенька снова его удивляла. После обеда их ожидал короткий отдых по разным комнатушкам. Убрать стол и помыть посуду тогда вызвался Вирт, как единственный, кто пропустил утреннюю уборку. Ко всему прочему он хотел и Руди помочь, в конце концов не работать же ему теперь за всех из-за одного проступка. Вместе с ним остался и Грод, вероятно, желающий что-то обсудить с подростком, временно проживающим в его доме. Юноша искренне надеялся, что это будет не обсуждение каких-то его косяков или внешнего вида. Такого ему и дома хватало, не хотелось верить, что это его коснется и в таком «чудесном» мире. Да и сегодня он действительно выкладывался на полную, пусть мелкие косяки и были. – Ну как тебе у нас? Не обижают тебя моя малышня? – начал беседу мужичок, по-прежнему добро улыбаясь и стряхивая со стола крошки. – Нет, с чего им вдруг... Мы же ненадолго тут. Вот станет завтра потеплее и мы с Грегом… – Теплее не станет, – перебивает его темнобородый. При всем его добром нраве, сейчас он серьезен – Солнце красноватое, а еще даже не закат. Да и облачков почти нету. Ночью морозец ударит и ветер сильный будет. А как говорит наша соседка, Мири, в такое время мороз может и неделями стоять. А у тебя братец малёхонький, слабенький для таких путешествий. На минуту между ними виснет тяжелая, гнетущая тишина. Юноша понимает к чему клонит старший, хмурится и активно размышляет. Грод вызывает у него доверие, он честный и хороший человек, но даже так Вирт по-прежнему недоверчив. Спасибо, так сказать, Аделаиде. – Может останетесь еще ненадолго? На недельку, а там уж видно будет. И вы с братцем поокрепнете, и моих уму-разуму поучите. Да и я вас чему полезному научу так, что вам ни одно зверье страшно не будет, – прервал тишину рыжеволосый хозяин дома. Он понимал всю трудность ситуации, в которой оказались мальчишки, и искренне сочувствовал их ситуации. От того, пожалуй, и стремился им помочь. Юноша устало выдохнул и кивнул, наконец соглашаясь. Еще одной неприятной деталью было то, что по родному городскому воспитанию взрослым доверять хотелось куда меньше, чем сверстникам. Но Вирт умный малый, он понимает и отличает свои параноидальные бредни от правдивых событий и фактов. Именно поэтому он соглашается, посылая к черту и Аделаиду, и свое городское детство. Дальнейшая уборка проходит за незамысловатой беседой, в ходе которой ремесленник ведает о том, как однажды удирал от волка и чуть не лишился зада. Эта история оказывается довольно забавной и хорошо разряжает обстановку, привнося приятную простоту в совместный быт. После уборки Вирт возвращается в сени для полуденного отдыха, пока Грод копошится у печки, планируя заняться ужином заранее. В доме наконец становится тихо и спокойно. Большая часть его жителей разбрелись по комнатам и отдыхают, переводя дух после утренней беготни. В сенях первое, что видит юноша, так это играющего с деревянной куклой младшего братца. Где Грегори добыл ее и почему именно кукла Вирт не спрашивает. Разве что тихо хихикает, заставая картину битвы между деревяшкой и впавшим в спячку Джейсоном Фандерберкером. На удивление победа в этой непростой битве достается лягушонку. Вирт приземляется в другой части сеней, так же как и младший упираясь спиной в кучу сена. Хотел бы он сейчас поспать, да вот только дрема не идет. Думать тоже не особо хочется, слишком устал от собственной паранойи вперемешку с комплексами и печалями прошлого. Тогда-то на помощь и приходит любимый кларнет. Музыка, которую он играет на этот раз, незамысловатая и быстрая, почти веселая. Это не совсем его жанр, но почему-то именно такая мелодия кажется ему подходящей для этой ситуации. Так за мирным отдыхом проходит порядка часа или даже двух. Лишь часам к четырем из комнат вылазят все жители, от мала до велика. Даже Грод, только недавно прикорнувший на лавке. Начинаются вечерние дела. Грегори вместе с Примом садятся залатывать дыры на корзинах и одежде, Грод чинит и чистит одиноко стоящий в горнице сапог, а Руди точит ножи. Так в свои владения вступает тихий деревенский вечер, полный труда. Какую во всем этом играет роль Вирт? Что ж, он берет кусочек золки и направляется в свинарник. На его счастье, одежда немного отмокла и теперь не так воняет, но промыть ее все же стоит. Зола оставляет следы на его яркой одежде, но вместе с тем хорошо стирает с ткани запах. От темных пятен, оставленных аналогом порошка, юноша избавляется путем хорошего трения и полоскания. Да уж, ему и впрямь не хватает благ цивилизации. Хотелось бы ему просто отнести одежду в прачечную или бросить одежду в стиралку и пойти дальше по своим делам. Выстиранные вещи он хорошенько отжимает и вывешивает на одну из низких балок, а грязную воду выливает на землю возле загона со свиньями. Правда, это скорее поросята, больно мелкие. Так наступает ночь. Они обедают, убирают и снова разбредаются по разным частям дома. За окном снова непроглядная тьма и единственный способ осветить себе путь – лампа. Ей они и пользуются, добредая до сеней и туша ее там. Грегори жмется к старшему брату, боится темноты. А еще клянчит сказку. Подросток же недовольно бурчит и терпит это, молясь, чтобы брат поскорее уснул и отцепился. За этим юноша и засыпает, сам того не замечая. Усталость все же берет свое и теперь его ожидает прекрасный мир морфея. Наконец наступает отдых.