Utopia

Солнце светило каким-то неестественно тусклым светом, заставляя кожу покрываться мурашками. Трава, покрытая каплями недавно прошедшего дождя, щекотала ступни. Чонвон не знал, что это за место, но почему-то отчётливо чувствовал себя в безопасности. Наблюдая за медленно плывущими облаками, он внезапно почувствовал обжигающе горячие касания на своей руке. Это создало такой бешеный контраст со всей здешней атмосферой, что у Чонвона сердце на короткий миг замерло, а после стремительно упало куда-то в пятки. Чужая рука аккуратно ползла вверх по чонвоновой и в итоге остановилась где-то у основания шеи, перебирая волосы. Становилось душно. Солнце внезапно стало светить ярче, накаляя все вокруг до предела. В том числе и чонвоново сердце. Но он не уверен, что дело тут именно в солнце. Все ещё чувствуя выбивающие из лёгких весь воздух лёгкие касания на своей шее, Чонвон аккуратно обернулся. И кажется окончательно перестал дышать. Глаза цвета горячего шоколада внимательно наблюдали за ним, искрясь неподдельной нежностью и теплом. Или это все то же треклятое солнце виновато, кто его знает. Чонвона с головой накрыло каким-то непонятным облегчением и радостью. Он знал этого человека, доверял ему. И, кажется, любил. Рука Чонсона с шеи переместилась на щеку, легко поглаживая, что вызвало у Чонвона табун мурашек. –Пора вставать, Вон-и,–тихо проговорил Чонсон, исследуя глазами лицо напротив, впитывая каждую деталь. Чонвон хмурится. –Но ты ведь только пришел,–его голос дрогнул, царапая горло после долгого молчания. Чонсон улыбается как-то слишком грустно и берет лицо Чонвона уже в обе руки, отчаянно вглядываясь в глаза. –Ничего не поделаешь,–Чонсон переходит на шёпот и прислоняется своим лбом к чужому, прикрывая глаза. Чонвон чувствует, как трясутся руки, когда цепляется за тонкую ткань чонсоновой рубашки. Чувствует, как к горлу огромным комом подступают рыдания и яростно жмурит глаза. Когда он их открывает в следующую секунду, то видит уже не нежные глаза, а белый потолок собственной комнаты. И все бы хорошо, но он чувствует все ещё трясущимися руками холод простыни, которую сжимал во сне. Чувствует как горят те участки кожи, к которым прикасались чужие пальцы. И острую боль где-то внутри. Потому что Чонсона рядом нет. Сотрясаясь от рыданий, Чонвон сдавленно воет в темноту. Чонсона просто не существует. Всякий раз видя эти чёртовы сны, он надеется, что не проснётся. Что наконец останется там, рядом с человеком, который дарил столько нежности и любви. Но каждый раз просыпается. В холодном поту, со слезами на глазах и сгорающим сердцем. Чонвон не знает, выдумал ли его измотанный одиночеством мозг образ, в который безысходно влюбился, или же в этом мире действительно существовал когда-то некий Пак Чонсон. Ведь, как говорил хорошо посвященный в эту тему Сону, нам снятся только те люди, которых мы когда-то, хоть и мельком, но видели. В любом случае, в жизни Чонвона его никогда не было. И вряд ли вообще будет, потому что Чонвон не верил в чудеса. Кое-как утихомирив свои рыдания, Чонвон сползает с кровати на холодный пол и босыми ногами медленно бредёт к холсту. Такая же неизменная традиция, как и обязательные истерики после пробуждения. Чонвон рисовал каждый свой сон до мельчайших подробностей, вплоть до родинок на чужом лице. К утру становилось легче. К утру тянущая до невозможности безысходность и тоска прятались от рассветных лучей солнца, обещая вернуться ночью. И Чонвон им верил. Ведь по-другому он уже свою жизнь и не представлял. Устало обведя глазами каждый мазок на свежей картине, парень тихо выдыхает. Он вылил на холст все эмоции без остатка, из-за чего внутри образовалась звенящая пустота. Ян не знал, сколько ещё сможет продержаться в таком темпе, но в тайне даже от самого себя теплил надежду. А вдруг это все больше, чем просто игра его больного мозга? –Я сумасшедший, да?–невесело усмехнувшись, спрашивает он у картины. Но в ответ тишина. Чонсона не существует.