Сити

— Подумать только — мне на прошлой неделе исполнилось тридцать один год. — гул. — Вообще, всегда ненавидел день рождения, ведь в день рождения всегда было отвратительное настроение. Ведь это праздник, во время которого тебя должны окружать твои друзья… Близкие? — зал поздравляет. — Да даже сейчас, меня никто не поздравил, — хохот. — Сижу тут совершенно один. День рождения — это праздник, в который счастливые люди становятся еще счастливее, несчастные становятся еще несчастнее… Дружба. Вообще, нужно ли это понятие? Чтобы лишний раз понять, что друг может быть предателем? Наверное, нужно. Ведь, кроме того, как подставить, дружба учит ещё и прощать. — Ну в общем, — Сашенька монотонно ведает свой быт девчонки с золотой ложкой, пока её друзья играют на пару в приставку. Сашенька осеклась — проигрыш. — Изи, — кидает джойстик Олег, особо не заботясь о сохранности. Очередная победа в МК. — Эй! Мы же договаривались, — шипит Рома на Сашеньку, которая хлопает глазками, а позже снова осекается, убирая руку с чужого бедра. — Не за ту команду воюешь. Ложась на спинку дивана, хочется за что-то зацепиться, кроме мерцающего на экране позорного «You died». Взгляд скользит по стене плакатов и автографов знаменитостей. — Удобно, когда батенька работает в налоговой, да, Сашуль? — заметил Олег изучающий взгляд Ромы. — А ты думаешь, что в этой жизни я ни на что не способна сама? Давай сыграем. С проигравшего — желание. — Ха, а давай! Ромка, разбей. — Сейчас начнём, только попить принесу. Скрип дверцы холодильника, звон стаканов. Сашенька готовит авторский коктейль. Пузырьки спрайта улетучились в искусственном урагане. — Я добавила чутка, — пояснила Саша. Олег лишь фыркнул, но протянутый стакан взял. Пока он медленно потягивал лин, Ромка отошел. Она была Саша дома. Она была Александра в университете. Она была Сашка в компании. Но в его объятиях она всегда была лучиком. Придвинувшись ближе, девушка провела рукой по волосам, останавливаясь на затылке. Ноготки приятно перебирают пряди, пока язык ласкает нёбо. Уткнувшись в шею, Олег нервно вздохнул. Олег — Сашенька, — такая манящая сейчас. Хитро улыбается, думая о своём. Раунд прошёл быстро: воздух искрился, как светодиодная лента у телевизора. Блики отвлекали, как и женская грудь, которая прижималась со спины. Сашка хитрит, возбуждая, отвлекая. И вот уже «Саб-Зиро винс» появляется на экране под смешок Сашки. — Так-так, что бы загадать, — наигранно задумалась девушка. Повела плечом и улеглась на диване. — Минута поцелуя. — Саш, если вы с Олежей хотите уединиться, так и скажи, — фыркает Ромка. Но это же Сашка… Сглотнув, от осознания с кем именно планируется поцелуй, ловлю взгляд Ромки, у которого медленно спадает улыбка. Когда Ромка пьян, творит забавные финты. Иногда, когда мы собирались втроем, Сашка любила «развеселить» его аптекой. Он мило хихикал и нёс софистскую чушь. Нас это забавляло. Такой он и был: нежный, что не верилось. Когда слетала эта броня, тупая подростковая бравада, это мягкое и светлое нутро сперва смущало. Сейчас больше смущает желание Сашки, ведь он же мне… Друг? Он мне дорог; забота о нём входит в рутину и находится первым в списке ежедневных дел. Помогаю, как могу. Стараюсь сейчас как-то… Неужели? Неужели?.. Сомнение терзает губы. Сашка хитро смотрит на меня, поджимая губы. — Боишься? — играет бровями Олег, вставая с дивана. Медленно надвигаясь на Рому, он наблюдает за эмоциональной бурей, окончившейся смятением и смущением. Рома кусает щёку изнутри, когда Олег становится напротив него, проводит большим пальцем по скуле. — Не бойся. — и целует. Сашенька где-то сбоку тихо хихикает, снимая на телефон. Губы неловко сминают чужие, пока Олег не кусает нижнюю. Рома выходит из ступора, шикая. Чужой язык проходится по кромке зубов, сходя на нёбо. Глухой стон. Олег отстраняется и ступает к Сашке, треснув ту по бедру. Рома нервно облизывается, наблюдая за воркованием друзей. — Тройничка не будет, — Саша смеётся. Саша — Ну в общем… За монотонным шуршанием какой-то рутинной шелухи, никто не заметил нервозность Сашеньки. Улюлюканье парней заставило взглянуть на игру, увидев на экране «ю дед», Саша вздохнула. Вроде как договаривались с Ромкой посмотреть какой-нибудь фильм вдвоем, но как всегда подкатил Олег. Олег… Человек хороший. Не намного старше, он уже встал на ноги, имеет постоянную прибыль, вроде как любимую работу и верного друга. Идеальный. Если закрыть глаза на пару «но». Кафедра филологии на сегодняшний день пустовала, впрочем, как и все другие. Редкие сумерки, которые быстро нагоняет свет ночной, окутывают помещение. Сбитое дыхание тревожит воздух, пульс в ушах — мысли. Надо успеть. Папка, бумажки — вот они! Звук шагов в коридоре. — Мне хочется любви, оргий, оргий и оргий, самых буйных, самых бесчинных, самых гнусных, а жизнь говорит: это не для тебя — пиши статьи и толкуй о литературе. — Тише-тише, — тело к телу, душа на вылет. Очередные ласки на рабочем месте. Документы слетают со стола. Олежа затыкается, только чмоки разрезают тишину в паре с тяжёлыми вздохами. Вплетаясь в кудри, он прижимается ртом ближе, доводя до стонов. Взгляд с потолка падает на упавшие бумажки: приказы, уведомления, чеки, конверт. Олег отстраняется, мурлыча на ушко всякие пошлости. Переплетает пальцы, теребит кольцо. — Когда Ромке скажем? — на душе неспокойно. Не так хотелось провести последние дни перед свадьбой в поисках компромата на будущего мужа. Но оно того стоит: либо ты, либо тебя. Саша слабо улыбается, шепча: — Сегодня. Тем же вечером проходит встреча с юристом, рассматривающим все документы. Не отводя взгляда с бумаг, объясняет глубину проблемы и возможные пути решения. — Вы его любите? — откладывает бумаги юрист. Молодой специалист, работающий на отца — Андрей, ждёт ответа. — У нас свадьба скоро. И, знаете, он, — Андрей перебивает. — Есть вариант выйти сухим из воды, но, думаю, вам не очень понравится. У вас есть с ним общие знакомые? Может, коллеги? — Андрей берётся за телефон в поисках чего-то. — Есть. — найдя необходимое, он набирает кому-то и встаёт. — Вам придётся с ними попрощаться. В квартире Сашеньки есть стена плакатов, по которой аккуратно проводит рукой Ромка. Саша поджимает губы вспоминая сцену с матерью: — А тебе больше заняться нечем, кроме как обвешивать стены несуществующими мужиками? — А что не так? Я просто в бабушку пошла. Ностальгия по старым временам накатывает не вовремя. Хочется выть от безысходности, от неприятия к себе. Стыдно. Стыдно так покидать Ромку, ничего ему не сказав. «Так будет лучше» — вспоминаются слова юриста. — Хочешь? Возьми себе, если нравится, — взяв себя в руки, Саша слабо улыбается. Рома приобнимает подругу, радуясь подгону. Рома В день свадьбы Рома до сих пор не может поверить, что его друзья решились на такой шаг. «Ты будешь нашим свидетелем» — «С двух сторон?» — «Да». Вспоминается, как Сашка с Олежей пригласили на свою свадьбу. Именно в тот день, когда Олег проспорил… Лучше это не вспоминать, тем более на таком празднике жизни. Заиграла песня, Саша пригласила на танец. Олежа даже удивился, забавно. Гармония и страсть между ними не затухает ни на секунду. Это так странно. Я чувствую её спиной, дыхание иногда прерывается. Кругом полно народу. Но как-то пусто внутри. — Я польщен и обольщен, Сашуль. Когда я смотрю на них, в голове представляется картина: женщина — человек чувств, в ней пылает дикая страсть, но она спокойна. Она спокойная в руках мужчины — человека разума, который рационализирует жизнь. И в таком тандеме мужчина аккуратно прикасается к чувствам, нежно поглаживая голову на коленях. А женщина испытывает уют и покой в этой атмосфере. Наверное, это и есть любовь? — Моя Изида, не хотите устроить ночь волшебства? — Олежа играет бровями. Рука спускается на талию, прижимая к себе. — Ты так красива, — молодожены подходят. Вблизи виднеется как постарались стилисты: фата, оттеняющая некогда лицо; яркий макияж, подчеркивающий цвет глаз диких. Взгляд у Сашки более пронзительный, как она лезет в душу, душа что-то непонятное внутри. Невыносимо смотреть на них. Олег Оставить свадьбу на Роме оказалось в моменте не такой уж и плохой идеей. Дорогое белое платье, белая фата, как тот наш танец, излишни — всё летит на пол. Ты изголодалась по мне, как и я тебе. Хочешь ещё? Наверное, это любовь. А, может быть, и нет? Сашенька пытается обратить на себя внимания, кусая. Чувствует, когда я улетаю — беру штурмом. Она падает на кровать, притягивая к себе за галстук, страстно целует. Её эмоциональность опьяняет: так хочется испить эту чашу до дна. Трудно сдерживать укусы, засосы. Я вставлю и представлю как будто бы это был наш первый раз. Твои болезненные стоны заводят, чувствую, как ты напряглась. Обнимаешь, царапая. От нашей ночи остаются капли на простынях — сегодня ты сыта, как и я. И еще раз теперь я задал себе вопрос: люблю ли я её? И ещё раз не сумел на него ответить, то есть, лучше сказать, я опять, в сотый раз, ответил себе, что я её ненавижу. Да, она была мне ненавистна. Бывали минуты, что я отдал бы полжизни, чтоб задушить её! С утра разбудил чёртов мобильник. — Боже, кто в такую рань звонит, м-м? — сонно тянет Сашка, бьет подушкой. Сонно беру трубку, слушая холодный голос начальства. Пришлось подняться, несмотря на головную боль. — Слушаю. — Приходи. — на часах семь утра, воскресенье. Отпускные получены. Олег тяжело вздохнул. Как бы на хуй послать помягче, но понятно? — Чего это? Тема разговора? — Попиздеть, — смеётся он и бросает трубку. И вот, стоя через полчаса с похмельем на ковре, выслушивается истинная причина. Вкратце, Сава хвалит за хорошо проделанную работу, обещает премию за посредничество в закреплении спонсорства у щедрого заказчика далеко не легальным путём. — Хорошая работа, Олеж, — усмехается Сава, поправляя очки. — Наладишь трафик — помогу с твоей просьбой. Ты только выбери клуб сам, хорошо? — кивок его удовлетворяет. — Как там Роман? Выйдя из офиса, Олег набирает Саше, параллельно ищет цветочную лавку — ей не похуй на цветы. Как-никак, бросил одну на краю кровати в свой единственный выходной. — Абонент временно недоступен, попробуйте позвонить позже. — Блядство! — чуйка подсказывает, что ситуация плачевная. Хлопок дверцы, дверей. Номер пуст. На ресепшене жмут плечами, взглядом посылая. — К-как исчезла? — Рома сидит в кухне, когда Олег врывается в квартиру. Голова разболелась от новости. Чувство вины накатывает волнами. Не нужно было никуда уходить. Воспоминания минувшей ночи пронеслись перед глазами. Рома Время вернуться назад. Не было желания больше здесь находится. Руки нащупали уже забытые ключи от машины. Забавно, зачем Олежа приехал на своей машине, если в планах было нажраться так, чтоб ползать? Повертев ключи перед глазами, и, взвесив все риски, идея уехать домой своим ходом оказывается неплохой. Так казалось, пока дверца не закрылась. Всё в этой машине напоминало о них. Хочется раз-другой побиться головой об руль. Вставив ключ зажигания, машина заводится. Плавно выруливая со стоянки, хочется нажать по газам, но мешает красный свет. Ночь, редко пролетают машины. И только силуэт у трамвайной остановки выделяется. — Подвезти? Девушка казалась не местной: такой она была яркой на фоне мрачного города. На вид она не старше двадцати, одета аккуратно. Одним словом: девочка с обложки. При виде такой сразу хочется присвистнуть и подкатить. Не на машине. Девушка улыбается, в глазах промелькнула искра, и она пулей села в авто. — Арина, поехали? Раскаты грома были где-то далеко, пока ветер не тронул одуванчики. Небо плюет, но не в душу. После вчерашней попойки ранний подъем и поиск гребанной тачки надоумил пойти пешком в такую знойную погоду. Флис куртки теплил, пока ворох кудрей заправлял дым бесцветный. Перед входом проверяя карманы, пришлось достать пластинку резинки, выдохнув «С Богом». Блок охраны пройден, дело за малым. Разглядев мимоходом портрет отражения ухмылка сама красит лицо: «Молодость вновь со мной». — Записываем тему, — рюкзак выкинут на привычное место, когда печатные листы почти всем розданы. — И вопросы, — вместе с листком контрольной упали ответы. Олег поправил очки, не глядя на Рому, ступая к себе. Затемненные линзы скрывали усталость, хотя голова, лежащая на конспектах, показывает обратное. Шум, звонок, стук. — Кофе? — Он остыл, — показательно взболтнул но отхлебнул. — Так, Ромка, запомни: берёшь машину — разбуди для приличия. Я может и голодный был. Осушив в три глотка, Олег хотел уж кинуть стаканчик в мусорку под столом, но замешкался — еще один стаканчик. У горизонта пьяной пелены неприятно зашагали трезвость и рассудок. Такими темпами Олежа будет за бортом, таким же забытым. Без очков всё яснее, хоть и силуэт Ромки смутен. — Так-так, Роман, есть какие вопросы по сегодняшней контрольной? — эти язвы изнутри вырывались, пока под руками собирались бумажки. Это лишь личные проблемы, пора уходить, пока все не конвертировалось в ссору. — Оле-еж, — но тот был на удивление быстр в реакции не давая до себя коснуться. И ради этого он по связям сохранил собственные права, пока учил Ромку водить? Ради какой-то суки, точно поедающей мозг и внимание? Дверь с размаху стукнула по стене коридора, едва не задев Славу. Вопросы про наличие Жижека в базовой программе истории зарубежной литературы как-то махом отпали. — Всех нас однажды посещает та самая девочка Саша, оставляя за собой лишь мертвое солнце, — заключает Слава, наблюдая за удаляющимся силуэтом. — Ну в общем, — чиркает спичка в затхлой кухне. Собирая волосы, открывается взор на личину. — Следишь за его состоянием, в случае чего, сообщаешь мне. Как ты поняла, он еще не отошёл от исчезновения Саши. Я, — давится дымом. — Я беспокоюсь о нём. Сможешь, Арин? — Олег тушит сигарету в банку, психуя от нервозности. — Вижу, как тебе он дорог, — хмыкает Арина. Смотрит на пачку денег, размышляя, насколько велика вероятность встрять в какую-то историю. Но деньги не бывают лишними. Она лишь молча соглашается, забирая деньги. Как-никак Олег ей помог с работой, настало время отдавать должок. — На улице пасмурно, может, останешься? Олег оглядывается на девушку и молча собирается и выходит из квартиры. Город «порадовал» ливнем, но добежать до машины не проблема. И только сейчас видится человек с зонтом, словно призрак прошлого. Смотрит так, как раньше. — Привет, Олеж. — Ты продумала всё: выкинула телефон, обманула всех, чтобы тебя не успели спасти. Но забыла одно. Ты не подумала о том, сколько людей в ту ночь бились в истерике, понимая, что потеряли тебя и никогда больше с тобой не увидятся. — психует Олег, вспоминая состояние Ромы. Себя. Свою так и не затянувшуюся дыру от предательства Саши. А сейчас она тихо попивает кофе в кофейне, перед этим поведав о причинах исчезновения. — А мне надо было дождаться, пока ты от меня уйдешь? — горько усмехается Саша. — Ты буквально убежал от меня на следующий день после свадьбы. Ты! — поднимается, злобно смотря в глаза, — Ты вообще кого-то когда-то любил?! — когда я тебя трахал, я самого себя стирал из памяти. Когда-то ты раскрашивала мой мир в три цвета. Напротив себя вижу лишь глаза, где меньше зелени; кожа уже белее, чем снег; а чёрные зрачки — всё больше, всё чернее. Этот омут поглощен не сахаром любви – он давно растворился в чёрной чашке зелёного чая. Всё это намешано в тебе и во мне. Как любят покойники — теперь ты знаешь сама. — Что тебе от меня надо? Хочешь деньги — бери! — ты безразлично наблюдаешь за приступом истерики, поджимая губы. — Хотя, нет. Я тебе больше не нужен нахрен: твоя мама думает что я алкаш. Мы же, блять, живём на пару с твоей семьей, иногда и твою маму, — швыряешь бумажки. Неприятно, да? Глаза пробегаются по буквам, читая приговор: развод и мировая. — Капитан очевидность — твой папка, а сама ты — никто. — Я хочу чтобы всё как у людей, — успокаивается Саша, громко ставит чашку, оставляя заведению на память трещины. — А вкус на женщин у тебя не меняется, — усмехается девушка. Доводит, стерва. — Я могу тебя попросить не говорить о нашей встрече Ромке? –звяканье ложкой прерывается. — Не волнуйся: для него ты мертва. — невозможно с ней находится в одном помещении. Просто появилась, какого-то хера напомнила о своём существовании. Встав из-за стола Олег намеревается покинуть кофейню, но его берёт за руку Саша, останавливая. — Странные вещи творятся в городе. Будь аккуратен. — в голове только: «Она знает». И от этого на душе более гадко — действительно, опасно. Арина Сава позвал к себе, пришлось попросить Свету подменить. Этот пьянчуга разъебался в край и мне приходится собирать его осколки разума пощечиной. Это приятно. Сава что-то блеет под нос. — Савушка, — его лоб и руки такие холодные. — Да ты ледяной! – липкий страх пронизывает. Отбрасывая очки, пытаюсь увидеть зрачки, что закатились. Сава пугает, смотря в глаза. Ловит ещё одну пощёчину. — Одиночество - хроническая простуда души. Одинокие люди, что доказано, на самом деле часто мерзнут. Многие из них, вместо того чтобы идти к психиатру, идут к терапевту, они промерзли изнутри, и не согреть их ни одеялом, ни алкоголем. Это своего рода вирус, потому что, стоит им только найти родную душу, все болезни у них проходят в одночасье. Нынче это называется психосоматизмом. Нельзя лечить тело, позабыв о душе, и наоборот, — приступ дереализации некогда разделять: деньги ждут. В чём-то уродлива любовь: плоть лежит на кровати. Помада на губах размазана, высохшие дорожки слёз украшают застывшее лицо. Тут тихо, пошло и грязно, светодиодная лампа под потолком. Патологоанатом съебался. — Это конец, Света, — а ведь я могла оказаться на её месте. В любом случае, я здесь не останусь. Я не глупа. Пиздец как противно. Будто в грудь входит бензопила. Олег Вернулся Ромка домой как обычно поздно. Немного вписался в косяк двери, и, судя по походке, не только двери. — Ромка! Да ты в говно, — тяжело подавить смешинку. — Сколько косяков насчитал? — Оле-еж, у меня к тебе серьезный вопрос, — Ромка игнорирует подкол и падает на диван, ловя вертолеты. — Зачем нужна дверь? — Чтобы в нее постучали? — сев рядом, строю серьезный вид. — Чтобы было видно вскрытие. По сути, дверь — это мнимая безопасность. Любая дверь открывается, понимаешь? — мысль потихоньку улавливается, но менее абсурдной и бредовой и не становится. — Но это мысль абсолютами. — Да? Да, это абсолют. Но человек не способен так мыслить. Сначала это было забавно: он мельком разглядывал комнату. Для этого ему было необходимо вертеть головой… Но перетекло это плавно в круговые движения головой. Когда замечаешь повторение действий за собой, вмиг пугаешься «Заметил?» — Напрягаясь от отзеркаливания поз, замечаешь смену тиков — «Это намёк?». «Что-то у меня с губами» — брошено в пустоту. В ту же пустоту, в которую заводит паранойя: вождение по губам молнией, и улыбка. Поддержание кепки, за которой прячется тяжелый взгляд, замечая уже оскал. — Извини, ты принял? — Меня наебала пина колада. — сам смеешься со своей лжи. Глаза светлеют. Сужающиеся зрачки выдают открытый цинизм и недоумение. Придвинувшись ближе, замечается краснота глаз и мутный взгляд, словно в пустоту. — Когда я трезвый, я чувствую подвох. Такое ощущение, что я вылетел из пизды просто так. — улыбка кажется не такой уж и настоящей, скорее натянутый. За расширенными зрачками уже не видится тот металлический холод. — Что ты от меня, — не сводя глаз продолжает, — от меня хочешь? Когда он пьян, так открыт. С момента исчезновения Саши, он закрылся в себе. И даже я не смог расколоть его панцирь безразличия. Я только наблюдал со стороны мгновения его искренности, да и то, в компании Арины. Она начала меня даже раздражать. Наверное, я ей завидовал. Завидовал, что стихами делится с ней, проблемами делится с ней. А домой приходит либо в говно, либо ничего не сказав. Почему? Почему ты молчишь, когда я так много чувствую? — Что? — Рома недоумевает, наклоняя голову в бок. — Тебе жарко в этой толстовке, — не спрашивая, снимаю её с тебя, но ты брыкаешься и сам оказываешься в оковах ткани. Твои волосы растрепаны и, походу, тебе кажется, что дышать через нос сложнее, чем через рот. Приоткрываешь его. Я вспоминаю тот вечер, когда мы впервые с тобой поцеловались. Саша всё поняла раньше меня. Наблюдательная тварь. Тот же диван, тот же человек, тот же инцидент. Облизнув губы, не хватает сил устоять. Ты теплый, несмотря на жизнь мертвеца. Пытаешься меня оттолкнуть, но сейчас я сильнее. Хватаю за шею, провожу дорожки по линии челюсти. У тебя участилось дыхание. Ты либо меня боишься, либо… Смотрю в глаза, сталкиваясь с осознанным взглядом — нет, определенно, кайфуешь. Смеешься в лицо, прижимаясь сильнее. — Я определенно в Нирване, — гладишь, проводишь рукой по груди в поисках сердца. — Rape me, my friend. Фраза, как спусковой крючок — срывает все предохранители. Хочется изучить каждый квадратный сантиметр кожи, но на это нет времени, и, что уж врать, терпения. Помогаю снять тряпку, в которой ты запутался. Царапаю живот сквозь оставшуюся футболку. Она тоже лишняя, но, по мне, ты блеванешь от любого движения, которое заставит тебя подняться. Эфемерные касания спины, пока я мечу тебе ключицы. Слышу, как ты не сдерживаешься. Ты живёшь музыкой: твой bpm прямое тому доказательство — ты точно входишь в клуб «electra heart». Услада для ушей слышать, как ты можешь быть для кого-то столь желанным. На этой карусели безумия мы вдвоем катаемся по маршруту вверх-вниз. Как моя рука, что дрочит тебе в рванном темпе. Ты пытаешься дотянуться до меня, сделать приятно, но ты ж объебан. Ты лишь водишь по ширинке вверх-вниз, нихуя не помогая. Смотрю на тебя, ты мне улыбаешься. Скатываюсь вниз с дивана. Ты смущаешься. Помогаю себя рукой, вбирая наполовину. С непривычки сводит челюсть. Но тебе нравится. Тебе хочется насадиться на мой рот глубже, но ты просто гладишь волосы, убирая непослушные пряди у лица. Кончив, отстраняюсь от тебя. — Покажешь стихи? — Это песни. О любви, самые правдивые. Тексты сносные, но довольно психоделические. Ты только вмазанным пишешь что ли? Под ложечкой сосёт от дурной мыли: как я тебя подсадил на дерьмо. Ты же не был отстраненным. У тебя просто каша в голове от умерщвления нейронов дурью. Для тебя, моей маленькой бледной принцессы, рыл могилу, наслаждаясь процессом. Как же выбить из тебя эту дурь? Рома Прострел мысли, складывающий пазлы в единую картину, приходит в голову слишком поздно. Пролетевшие перед глазами месяцы, настырность, очевидные знаки… Пока не у разбитого корыта, но слишком уж близко. — Ну в общем… Больно было и плохо. Её вид так и кричит: она будто не своя совсем. Полуденная тень образа человека, с которым вроде знаком, но с каждой секундой доля сомнения возрастает в геометрической прогрессии. Твои черты лица так напоминают Сашеньку. В голове мутнеет от воспоминаний по исчезнувшей подруге. Почему прошлое стучится в будущее? Ты пользуешься моим ступором, затаскивая в тесный туалет. Воздух здесь состоит на девяносто процентов из окиси углерода, которая чешет стенки лёгких. Становится только хуже. Может, это потому, что ты рядом? Вся та красота, которая приковывала с первого взгляда, при рассмотрении вблизи оказалась внутренним уродством: синяки под глазами, которые уже невозможно скрыть, видно, от бессонных ночей и тревожных мыслей; пустой взгляд, на фоне которого меркнет яркая улыбка; рубцы на предплечьях, так бесстыдно подчеркнутые полупрозрачным лонгсливом. Ты лепечешь какие-то невообразимые глупости, просишь прощения (за что, я так и не понял), у тебя вот-вот начнётся истерика. Игнорирую её пререкания, тяну в толпу. Прорываясь к спасительному балкону. Свежий воздух отрезвляет, но на душе продолжают скрести кошечки. Смотрю на тебя как на восьмое чудо Света, в поисках ответов. Твои буйные огня пряди расходятся волнами под холодными пальцами. В стеклянных глазах стихийная гладь тронула саккадами по моим губам. Ты успокаиваешься, когда тебя обнимают. Дыхание становится размеренным. Предлагаю закурить, ты не отказываешься. С неба упала звезда. — В древности говорили, что когда падает звезда, одну душу выпускают из чистилища. И эта душа возвращается на землю в новом обличии. Даже звёздам дают второй шанс. Под небом, с которого на нас падают звёзды, слушаю твои невыслушанные эмоции. Ты не такая эмоциональная, как она. Ты лепечешь о несбывшихся мечтах, невоплощенных планах. Говоришь, как устала от такой жизни. В каждом движении, вопросе, она видела двусмысленность, пока не поняла, что это не более, чем вежливость. Настолько изголодавшаяся и никогда не знавшая мужской любви, по собственной наивности она придумала историю, которой никогда не существовало. — Если тебя не кормили любовью с серебряной ложки, то ты научишься слизывать её с ножей. Эти оправдания жалки, даже на фоне мокрых глаз. Зачем ты мне лепечешь о несправедливости жизни, если сама выбрала этот путь? Есть ли после такого сострадание к людям? Скорее, ответственность. За то любопытство, то доверие, что ты мне дала. И вот, камень тянет на дно, задыхаешься от безысходности. — Ну а кто кроме тебя обеспечит тебе ту жизнь, о которой ты мечтаешь? Кто тебя будет по-настоящему любить, если не ты сама? Кто по истине будет тобой дорожить кроме тебя самой? Кому нужны твои всплески эмоций кроме тебя самой? Кто в нужный момент тебя пожалеет и даст напутствие? Кто замотивирует тебя, как никто другой? Всегда рассчитывай лишь на себя. Будь себе поддержкой, будь опорой. А если мне так же плохо будет, поможешь ли мне? Ты не заменишь их. Лишь жалкая копия. Знал, знаю, и это — бельмо на глазу, когда смотришь в своё отражение, словно в прошлое. Чем больше будила жизнь, чем больше возвращала тебя к тебе самому, тем больше становилась беда, тем глубже, по самое горло, погружался ты в страдание, страх и отчаяние, и все то прекрасное и святое, что ты когда-то знал, любил, чтил, вся твоя прежняя вера в людей и в наше высокое назначение — все это нисколько не помогло тебе, потеряло цену, разбилось вдребезги. Твоей вере стало нечем дышать. А удушье — жестокая разновидность смерти. Хочется сильно кричать, как я «люблю» эту жизнь. — А что такое любовь по-твоему? — Обертка «лав ис», — припадая к перилам балкона чувства скрываются. Отрезвляет холод и ледяная даль пустынь. — Что ты хочешь от меня услышать? — смотрит в глаза. — Ты же всё понимаешь, — щурит глаза. — Мне говорить прямо? — Да. Если, тем более, тебя это давно беспокоит, не надо это умалчивать, — Рома закуривает вторую сигарету. Почему в глаза так сложно смотреть? Хотя по ту сторону то же видно так. Мы видим друг друга краем глаза, но решаемся доверять словам. В такой момент, когда… Мне дают возможность наврать? — Это мне напоминает давнюю ситуацию… — Я тебе кого-то напоминаю, — перебивает Арина. — Нет, это- — Да. Скрывать карты невыгодно, забава в виде флирта переросла… А переросла ли она вообще? Может, такова была цель флирта, если месяцы назад было то же самое? Может, это боязнь потерять нечто стоящее? Почему я тогда не доверяю себе, раз делаю одно, а думаю другое? Это двуличность или незнание себя? — Зачем ты меня это спросила? — Мне просто любопытно, — просто любопытно значит. Мне тоже. — Ты копаешь под меня, будто там закладка. Что любят делать дети дома, когда одни? Смотреть мультики. Не имея возможности выйти из комнаты, ребёнок познаёт другой мир — мир фантазий. Пропитывается атмосферой любимого мультсериала и хочет стать таким же как любимый герой. Пока родители гасят долги, чадо растёт само по себе. В детсаду можно найти друзей, так как надо быть общительным. Когда появляется настоящий друг, ребёнок ходит в школу, забывая о мультфильмах, героях. Ему нужно жить в реальном мире. И однажды дитя вспоминает, сидя один за ужином, как раньше любил героев. Вновь погружается в волшебную атмосферу… Стремится стать тем, кем мечтал. Безумные идеи и теории — смеются товарищи, родители дома крутят пальцем у виска. И только он говорит: «Давай попробуем». — Я тебя утомила? — Нет, просто разочаровала. Я погряз в мечтах и не знаю как воспринимать настоящий мир — так вот какая она реальность. Бьёт пощечиной осознания своего никчемного положения наотмашь, что удержаться на своих двух невозможно. Спрятав лицо, хочется выть. Тяжесть век, мир наизнанку. Ладонь скользит от плеча. Аккуратно, будто боясь сломать, поправляет волосы. Прижимается и шепчет. Слова неразборчивы, да и к чему оно? Мурчание прерывается рукой. Резко и навечно: — Береги себя. Возможно, однажды ты убежишь от своего прошлого.

В помещение входит очевидец.