Слащавая улыбка не сходит с лица Рубинштейна.
— Спасибо, что нашли время для нашей встречи. Я полагаю, вы очень заняты, — в тон ему улыбается Юля.
— Вы правы, работы много. Но если работаешь по призванию, всё это приносит удовлетворение. Что может быть лучше, чем спасти заблудившегося во тьме? — важным тоном отвечает психиатр.
— У вас так много наград, дипломов. Как вы всё успеваете?
— У меня есть команда, разумеется, — пожимает плечами Рубинштейн, — а еще важно уметь правильно распоряжаться своим временем.
— В последнее время вы стали очень популярны. Не мешает ли вам такая публичность?
— Я всегда был достаточно известен в наших кругах, — подчеркнуто-снисходительно поясняет Рубинштейн, — но когда под моим наблюдением оказался известный миллиардер Сергей Разумовский, который оказался тем самым Чумным Доктором, внимание возросло. Многих мучает вопрос — как золотой мальчик, гениальный программист, благотворитель — мог убивать людей? Мой ответ прост — у каждого человека есть две стороны: светлая и тёмная. Большинство спокойно сдерживает порывы своих внутренних демонов, а есть те, для кого это становится практически невозможным. Чаще всего это случается с людьми неординарными, такими как Сергей.
Юля с трудом сдерживается от того, чтобы не скорчить гримасу. Пафос светила психиатрии становится совершенно невыносимым.
— Как вы считаете, можно ли вылечить или как-то сдерживать свою тёмную сторону в таком случае, как у Разумовского? Или его возвращение к обычной жизни более невозможно?
По лицу Рубинштейна скользит притворная сочувственная улыбка.
— Ответить на этот вопрос категорично я не берусь, но в случае с Сергеем, боюсь, предстоит действительно много работы. Он очень необычный пациент, таких случаев в моей практике еще не было. И наше лечение приносило свои плоды, пока… ну, вы знаете, Сергея похитили.
— А до этого он оказался в обычной больнице в коме, — напоминает Юля, — как вы могли бы это объяснить, Вениамин Самуилович?
Рубинштейн пристально всматривается в точеное лицо журналистки в обрамлении ярко-красных волос, на яркую помаду, тонкие пальцы, сжимающие телефон. В его глазах появляется непонятная тень, которая, впрочем, быстро исчезает.
Рубинштейн откашливается, складывает пальцы в замок и откидывается на спинку кресла.
— Причины, безусловно, есть. Они связаны с внутренним состоянием самого Сергея. С момента попадания к нам у него появились признаки депрессии. Он отказывался от еды, почти не разговаривал. Вспышки агрессии и неконтролируемой ярости сменились апатией. Чудовище, живущее в нём, временно ушло в спячку, я полагаю. А когда мы узнали о том, что Сергея похитили из палаты… — на лбу Рубинштейна залегает складка, а лицо приобретает скорбное выражение, — простите, моя дорогая, как я могу к вам обращаться?
— Можно просто Юлия, — отзывается Пчёлкина, вытягивая руку с телефоном поближе к врачебному столу.
— Так вот, Юлия… вы будете монтировать видео, я полагаю? Могу ли я обратиться к похитителем Сергея сейчас?
Юля оглядывается на стоящую позади неё видеокамеру.
— Конечно.
— Благодарю, — Рубинштейн откашливается, поправляет галстук, — я обращаюсь к людям, организовавшим похищение Сергея Разумовского. Полагаю, это было сделано якобы ради блага пациента. Но где бы сейчас не находился Сергей, его состояние под угрозой. Призываю вас вернуть его в клинику, под наш присмотр! Если с Сергеем что-то случится, то это будет исключительно ваша вина!
Юля, воспользовавшись тем, что Рубинштейн смотрит не на неё, осторожно прикрепляет под стол маленький жучок.
— Вряд ли это воздействует на похитителей, — замечает она, обворожительно улыбаясь, — но то, как вы беспокоитесь за своих пациентов… Это так необычно в наши дни!
— О, конечно, — с лица Рубинштейна мгновенно слезает маска тревоги, он тут же возвращается к деловому тону, — я стараюсь сделать всё возможное, чтобы облегчить страдания этих людей и исцелить их недуг. Нет ничего печальнее, чем человек, который не в ладах со своей головой.
Юля кивает.
— Вениамин Самуилович, не будете ли вы так любезны, рассказать, если это возможно, о способах лечения, которые вы применяете? Вы ведь используете самые новейшие технологии? А что насчет лекарств?
На мгновение ей кажется, что Рубинштейн напрягся. Однако тот тут же делает важное лицо:
— Безусловно, методы лечения в нашей клинике соответствуют всем международным стандартам. Мы стараемся следить, чтобы каждому было уделено внимание, а потребности пациентов удовлетворялись, если они не причиняют им вреда.
Юля заглядывает в блокнот с пометками, потом переводит взгляд на психиатра:
— Скажите, Вениамин Самуилович, что же всё-таки в Сергее Разумовском такого особенно, по вашему мнению?
— Это не совсем точный вопрос, — снисходительно улыбается Рубинштейн, — форма его болезни… Вы что-то о ней знаете?
— У меня были мысли о шизофрении и раздвоении личности.
— Диссоциативное расстройство идентичности, — мягко поправляет психиатр, — но в отличие от других пациентов с этим диагнозом, у Сергея это сравнимо с одержимостью, если вы понимаете, о чём я.
— А вы, полагаю, экзорцист?
— О, конечно, нет! Знаете ли вы, сколько человек погибло при проведении этих, я извиняюсь, опытов? — морщится Рубинштейн, — моя задача — не изгнать тёмную сторону. Ведь она есть в каждом из нас. Нельзя уничтожить часть себя, но можно пытаться примерить эти стороны, сгладить конфликт. Но для этого нужно сначала поговорить с тёмной стороной, убедить её.
— Вы думаете, что в случае с Разумовским это сработает? — спрашивает Юля, не скрывая скепсиса в голосе.
Рубинштейн разводит руками:
— К сожалению, Сергей слишком мало времени провел в клинике, чтобы сделать какие-либо выводы на этот счёт. Однако, я уверен, что если он вернется к лечению, я смогу помочь ему.
— Будем надеяться, — Юля надеется, что её голос звучит убедительно, — еще раз спасибо, что согласились встретиться, доктор Рубинштейн.
— С нетерпением буду ждать видео, — кивает тот, — был рад знакомству.
***
— Да, сукин сын осторожен, — Игорь откладывает телефон в сторону и поднимает взгляд на Пчёлкину.
Юля хмыкает, помешивая кофе ложечкой.
— Мне не понравилось, что он говорит о Разумовском, как о самом ценном экспонате своей коллекции. Он восхищался им, Игорь! Говорил с придыханием, как о каком-то чуде. Может, этот твой Волков и прав.
— Он не мой, — возмущается Игорь.
Юля хитро улыбается.
— Жучки я установила не только в его кабинете, но и в коридорах. Старалась делать незаметно, там были видеокамеры. Теперь остается только ждать.
— Значит, будем ждать, — Гром вдруг тянется через стол, накрывает ладонью тонкие пальцы Юли, — спасибо тебе за помощь.
— Мы же стая, по словам Дубина, — Пчёлкина зачерпывает пенку ложечкой и, поразмыслив, подносит её к губам Игоря, — ешь, герой.
— Я хочу знать, что за игру он ведет, — слизнув пенку, отвечает Гром, — если, конечно, это действительно правда.
— Не жди чего-то сенсационного, — предупреждает Пчёлкина, — ты же видишь, как он осторожен. Боюсь, что кроме случайных «оговорок по Фрейду», мы ничего не узнаем.
— И всё же я верю, — помрачнев, отзывается Гром, — нам бы хоть ниточку, за что можно уцепиться. Буквально несколько слов, или название лекарств. Мы смогли бы пробить их и узнать, законны они или нет. Нужно понять, с чего нам начать.
— Я буду проверять как можно чаще, — успокаивает его Юля, — только, Игорь, пожалуйста, не надейся, чтобы потом не разочаровываться в своих ожиданиях.
Игорь понимающе хмыкает.
— Я реалист, Юль. И всё же моя интуиция меня никогда не подводила. Чую, что здесь что-то не то. Может быть, это мелочи, но я должен проверить.
— Это твоя работа, — Пчёлкина утыкается в экран смартфона, — будем ждать.
***
— Можно что-то сделать? Снова положить его в больницу? — в голосе Олега звучит такое отчаянье, что врач не выдерживает и отворачивается.
— Мне жаль, — сухо роняет он, — я делаю всё, что могу. Но ситуация очень неоднозначная.
— Но ведь люди выходили из комы через несколько лет!
— Это исключения, которые только подчеркивают правило, — врач несильно хлопает его по плечу, — мне жаль.
Олег подходит к постели и опускается возле неё на колени, прижимается лбом к руке Сережи.
— Он жив, Олег. Не хороните его раньше времени. Шанс невелик, но он есть.
Волков закрывает глаза. В голове, как заевшая пластинка, вертится только одна мысль:
«Не бросай меня, Серый.»
В груди беспрерывно ноет глупое сердце. Всё еще на что-то надеется.
Когда Олег понял, что их встреча, их дружба была роком судьбы?
Двое сирот, изгои, не нужные никому, кроме друг друга. Олег стискивает зубы, чтобы не застонать.
Им одиннадцать.
Рыжеволосый мальчик с огромными голубыми глазами прижимает к груди рисунок, на котором изображен ворон.
— Ты очень красиво рисуешь!
— Спасибо. Хочешь, тебя нарисую?
— Не меня. Лучше волка.
— А у меня уже есть. Только я тебе не покажу! — дразнится он.
Сережа закрывает ладонью блокнот, Олег пытается выхватить его у него из рук.
— Ай, щекотно! Олег, прекрати! — звонкий смех отражается от стен.
Они не держатся на ногах и падают на пол.
— Ну, Серый!
— Не достанешь!
Олег обхватывает сильными руками по-птичьи тонкие запястья, прижимает их к полу, нависнув над Сережей.
— И теперь не покажешь?
— Ни за что! Если только…
— Что?
— Поцелуешь — покажу!
Олег замирает. Сережа смотрит на него снизу вверх и слабо улыбается. Но он боится, боится, что Олег оттолкнет его с брезгливостью.
Волков наклоняется и целует Сережу в шею.
Разумовский взвизгивает и заливисто хохочет.
— Щекотно!
Олег выпускает его руки и запускает пальцы под фиолетовый свитер — визги становятся оглушительными.
— Тихо ты, воспиталки услышат!
Сережа Разумовский закусывает костяшку указательного пальца, смотрит лукаво на Олега из-под рыжей челки. Солнечные лучи играют на медных прядях, отражаются в голубых, словно морская вода, глазах.
И Олег тянется к его губам, впервые пробуя их на вкус.
Олег вздрагивает, открывает глаза. Неужели задремал?
Испуганно проверяет жизненные показатели. Без изменений.
Олег осторожно сжимает в теплой ладони тонкие Сережины пальцы.
— Возвращайся, Серый.
Тихо попискивает кардиомонитор, еле заметно поднимается и опускается грудная клетка Сережи. Но пока есть дыхание — есть и надежда.
