Дети ветра

В замке Габриэля Третий день подряд шел дождь. Порой затихал или же повисал в воздухе мириадами невидимых капель, и тогда вокруг замка разливалась пустая серая тишина. Потом вода вновь запевала унылый однообразный мотив. Ни гроза, ни птица не прерывали этой безрадостной песни. Из полустертых образов далекого детства к Дарине порой приплывали смутные ощущения: нога по щиколотку в луже, белые лепестки липнут к мокрым рукам. Наверное, это было противно. Сейчас она терпеть не могла непогоду, будь то морось, ливень, ветер или снег. Но снег хотя бы сверкает под солнцем, в ливень молнии рисуют на небе то синие деревья, то причудливые паутинки, а что делать с этим зябким шелестом? Тем более в последние недели. Праздник летнего солнцестояния был веселым. Пусть Габриэль, занятый своими гостями, едва сказал ей пару слов, зато она натанцевалась в хороводах и провела с Кахалом чудесную ночь. Дарина, правда, нащупала на его теле противные шрамики, но темнота скрывала от глаз это уродство, а его влажный язык быстро заставил позабыть обо всем на свете. На следующий день Кахал вернулся в Пиран. Вскоре зачастили грюнландцы. Приезжали рыцари из Лимерии. Однажды ночью заскрипели ворота, и Дарина, высунувшись в окно, увидела троицу в плащах с капюшонами, а наутро не обнаружила в замке и следа этих таинственных гостей. Габриэль с головой ушел в свои дела. Приходил к ней поздно, усталый и неразговорчивый. Требовал массаж, изредка вспоминал о сексе, после которого на теле Дарины расцветали яркие синяки, а спину покрывали ссадины. Впрочем, личный лекарь хозяина регулярно приносил душистые эльфийские мази, так что кожа почти не болела. Вчера на целый день к ним приехал Франческо Фьорелли. Он не блистал умом в беседе, однако предпочитал пить и шутить, а не занудствовать о политике. На целый день если не в природе, то хотя бы за обеденным столом посветлело. А сегодня вернулась невыносимая скука. Монотонное бормотание дождя сводило с ума. В саду не погулять, в речке не искупаться. Даже поговорить не с кем, кроме служанки. Дарина хорошо относилась к ней, но разве полуграмотная девушка поддержит разговор о театре масок или о поэзии скальдов? Лютня надоела. Гравюры в книге эльфийских преданий тоже. И сами предания. И бисер. И... Взгляд остановился на резной шкатулке. А давненько она не вышивала! Клубочки разноцветных ниток рассыпались по ковру, перед глазами замелькали переплетения венчиков, ягод, листьев... Дарина увлеклась рукоделием, прогоняя скуку и желая доставить удовольствие хозяину. Он любил традиционные узоры пиктов. — Изумительно, малышка, — Габриэль вошел как всегда бесшумно и присел на ковер. Ласково тронул алебастровыми пальцами зеленый завиток. — Это ведь для меня, правда? — Конечно, — улыбнулась Дарина. — Ты же любишь полевые цветы. — Очень. А вот ты не любишь уродства. Знаю, моя красавица, но потерпи за обедом. Один из трех гостей сильно пострадал во время осады города несколько лет назад. Выглядит ужасно. Однако он мне нужен. — Ради тебя потерплю что угодно! Обедали на балконе под самой крышей донжона. В погожие дни отсюда открывался волшебный вид на пестрый сад, ленту реки, словно усыпанную пиритом, позолоченные флюгеры на одной из башен и отливающие золотом поля вдали. Но сегодня все утонуло в сером. Низкие облака, казалось, вот-вот упадут на землю. Порыв промозглого ветра смял цветки пассифлоры, что обвивала балюстраду, и едва не затушил свечи. Дарина поежилась и накинула на плечи тонкую шерстяную шаль. И почему бы не накрыть стол внутри, поближе к очагу? Габриэль спокойно переносил холод. Его гости, гномы, одетые в кожу и мех, не заметили бы не то что дождя — бури. Самый высокий и мощный из них, Лони, вообще интересовался исключительно мясом и выпивкой. Брызги эля и жира разлетались из его рта во все стороны, а соус стекал по пальцам на белоснежное кружево скатерти, где мешался с зеленью, отброшенной за ненадобностью. Дарина мысленно фыркнула. Гномы не слишком аккуратны за едой, но этот вел себя просто отвратительно. Зато второй... О, второй, Ниди, удивил ее. Как и прочие представители горного народа, он обладал невысокой коренастой фигурой. Богатый лисий мех делал его плечи еще шире, светлые густые локоны дополняли мощный облик. Полная противоположность Габриэлю, несмотря на сходный цвет волос. А Дарина ведь не лукавила, делая комплименты своему хозяину, она в самом деле обожала стройных мужчин. Почему же ее влекла грузная сила этого гнома, отчего завораживал блеск синих глаз и золотых бусин на концах косичек? На третьего гостя Дарина взглянула лишь при знакомстве, а за столом старательно смотрела мимо. Лицо Аурванга до мерзейшей жути изуродовал огонь. Пламя опалило его несколько лет назад, но черные как угли глаза, черная борода и смоляная грива будто хранили его отпечаток и по сей день. Кожа на правой руке была красноватой, в буграх и шрамах. Отсутствие левой кисти он и не думал скрывать. Дарину едва не стошнило при виде розового обрубка, который торчал из рукава. Нет, куда приятнее сосредоточиться на Ниди. Пусть он отличался от божественно изящных эльфов и лучших представителей рода людей, но он был прекрасен. Даже крошки вокруг его тарелки не портили впечатление. По всей видимости, Габриэль и гномы самое важное обсудили до обеда и сейчас просто обменивались любезностями и сплетнями. Но кое-что об этих троих Дарина все же узнала. Ниди владел двумя богатыми шахтами на севере, Лони занимался поставками оружия, Аурванг был военным инженером. Об этом ей с удовольствием сообщил хозяин. — Спроектированные им ловушки угробили половину вашей конницы в битве под Ровней. Как знать, милая, быть может, без помощи нашего замечательного гостя ты не очутилась бы здесь, — Габриэль нежно провел пальцами по щеке Дарины и отвесил легкий поклон Аурвангу. — И кстати о признательности. Я счастлив, что мы с вами сумели поставить общественные интересы выше тех мелких недоразумений, из-за которых порой ссорятся наши народы. Поэтому я прошу принять от меня по вашему выбору скромные подарки. Коллекционное шерри столетней выдержки? Бриллиант из моей знаменитой коллекции? Одна из трех говорящих птиц, привезенных мне в дар с южных островов? Дарина на всю неделю, что вы проведете в моем замке? — Шерри — эт хорошо! — смачно рыгнув, ответил Лони. «И зачем? Тебе же все равно, чем надираться». — Вино утекает, а бриллианты вечны, — заметил Аурванг. «Ох, как замечательно, что выбрал не меня!» — Не обижайся, Габриэль, но бриллиантами я в состоянии обеспечить себя сам, — усмехнулся Ниди. — А вот красотка — интересная штучка. Ее беру. Дарина просияла. Этой ночью она коснется удивительных светлых прядей. Путь господина Фьорелли из гостеприимного замка в уют родного дома Ни дождь, ни слякоть, ни даже нывший зуб не в силах были омрачить этот вечер. Франческо поглядывал в окно своей коляски, время от времени прихлебывая из фляжки вино, и дивился тому, как славно складывается его жизнь. Во-первых, Габриэль, этот надутый богач и транжира, в кои-то веки распределил свои денежки с пользой для Франческо, заказав ему найти материалы для дорогих шахмат и подобрать мастеров. Даже аванс приличный выдал. Из аванса прямо вытекало «во-вторых». Расположение одной прелестной особы можно было купить с помощью маленького, но ценного подарка. И, наконец, в-третьих, главный конкурент Франческо в сфере ювелирной торговли почивал в могиле, а значит, скоро он просто засыпет свою строптивую красавицу какими угодно подарками. Приятели обзавидуются, когда он расскажет им, в каких позах и сколько раз оттрахал это белокурое лакомство. Все-таки он большой молодец, что догадался найти сообразительного наемника. Другой бы просто убил без затей, а вот Кахал предложил выбрать подходящий момент. В итоге дело растянулось на пару недель, и аккурат к едва остывшему телу прибыл из паломничества племянник конкурента, ушибленный на всю голову. Он, рыдая, вступил в право наследования, отказался от большей части торговых дел дражайшего дядюшки и отдал, почитай, половину его богатств на нужды призрения. Оставил себе лишь пряности, но эта сфера Франческо не интересовала. Что ж, скоро он наладит связи с заказчиками покойного, и... Коляска подскочила на камне, и зубы клацнули, пробуждая позабытую боль. Франческо сморщился, поболтал внезапно пустой фляжкой, но столь досадный пустяк по-прежнему не портил вечера. В конце концов, он уже в Пиране. Слуга расстарался, прогрев как следует не только спальню, но и саму постель. Франческо с удовольствием поерзал на простыне там, где только что лежали горячие камни. Принюхался к глинтвейну в кружке, отпустил слугу и откинулся на подушки. И чуть не пролил на себя вино. Из темного угла комнаты вышла фигура. — Не кричите, мой добрый господин, — ласково проговорил незнакомец и склонил голову к сложенным ладоням. — Не кричите, я вылечу ваш зуб. — М-мой зуб? — сипло переспросил Франческо. Рука сама собой пыталась нащупать под подушкой кинжал. — От-ткуда вы знаете, что с моим зубом? Откуда... Как вы вообще сюда попали? — Простите мою невежливость, но разве ответ на последний ваш вопрос имеет значение? У вас ноет челюсть, и вам страшно. Вряд ли информация о том, как я к вам вошел, поможет в обоих случаях. Незнакомец подходил медленно, улыбался приветливо, однако, чем больше Франческо вглядывался в его лицо, тем яснее припоминал: частенько жители Саори кланяются, а потом втыкают в грудь собеседника кривой кинжал или подливают в его кружку яд. — Что вам нужно от меня? — О! Совсем немного, — саориец присел на пуфик у камина и рассеянно поглядел в огонь. — Думаю, вас не обременит моя просьба. Вы дадите мне кое-какую информацию, а взамен получите уникально лекарство. — Какую информацию? — так, спокойно, спокойно. Слугу звать бесполезно, а вот наброситься на незваного гостя, пока тот будет отвечать... Франческо слушал вполуха и внимательно следил за саорийцем. Говорит, не смотрит, ну точно не смотрит... Вот сейчас... Сейчас... — Вам совсем не хочется вылечить зуб? — удивленно спросил незнакомец, при этом выкручивая Франческо руку. От ужаса у того разом иссякли все силы. В приграничье Грюнланда в конце лета года 1203-го С работой Кахалу не везло. Горан, впрочем, догадывался, что при желании наемник нашел бы с дюжину заказов. Недовольные шепотки в тавернах, сплетни на базарах, ссоры на деревенских площадях подсказывали, что желающих избавиться от ближних своих раз и навсегда было более, чем достаточно. Нет, кое-что Кахал все же приносил. Однако эти жалкие гроши, а то и вовсе продукты мало походили на заработок убийцы. Горан заподозрил подвох и как-то раз на постоялом дворе заглянул в сумки своего спутника. Нашел томик стихов, книгу на неизвестном языке, точильный камень, рубашку, еще рубашку... Дальше посмотреть не успел. За дверью послышался привычный злой смех. Вроде бы все было сложено аккуратно, да только Кахал, едва взглянув на свои вещи, принялся перетряхивать их с шутками-прибаутками, мол, задевал куда-то огниво. — Да вот же оно! — воскликнул, доставая из мешочка на поясе нужный предмет. После того, как едва не наизнанку вывернул свои сумки. Неловкости Горан тогда не испытал. Зато на душе стало спокойнее. В городке под названием Райндорф остановились на несколько дней. Местных гномов-кузнецов жрец выгнал, а свой мастер задерживался где-то в дороге. И все бы ничего, да на носу был праздник, и служителю ордена приперло срочно перековать созданную проклятыми карликами утварь. Горану эта затея показалась глупой, но платили за нее неплохо. Почему нет? В последний день работы он порядком устал, а потому в гостинице завалился спать пораньше, не думая о том, где носит Кахала. Тот явился на рассвете, довольно поигрывая кошельком. Судя по звону монет, заплатили ему солидно. Горан отвлекся от починки рубашки и вопросительно поднял бровь, мол, кого на этот раз? — Ой, даже не спрашивай! — Кахал скинул сапоги, упал на свою кровать и расхохотался. — Настолько нестандартный заказ, что до сих пор слезы утираю! — А какие заказы для тебя стандартные? — Для меня? Этот набор обычен во всех странах и для всех наемников. Наследство, ревность, власть, месть, конкуренция... Банальщина! Даже браться неохота за эту муть. Горан посмотрел на своего спутника. Развалился на одеяле, по-мальчишески болтает ногой, на губах озорная улыбка. С такой рожей не жизни отнимают, а воруют у соседей сливы. — То-то в последнее время ты нечасто убиваешь. Кахал перевернулся на бок и состроил дурашливо пристыженную мину: — Тебе содержать меня надоело? — А то, — Горан кивнул со всей серьезностью. — Ладно б еще зазнобу содержал. Она бы мне завтрак в постель приносила. Пуговицы пришивала, — он покрутил в руках рубашку. — От тебя какой толк? — Я зато знаю, где ты эти пуговицы купить можешь. Чего глядишь? Забыл? Сегодня базарный день! К пуговицам вела извилистая и трудная дорога. Можно даже сказать, опасная. Первые три прилавка Горан и Кахал миновали без потерь, но вот у четвертого вступили в неравный бой с румяными брецелями. Брецели победили при активной поддержке со стороны эля и улыбчивой торговки. Разве достанет воли отказать милым ямочкам в просьбе «ну хоть по кружечке»? Затем путь им преградил кожевенник. Разум напомнил Горану, что у него еще есть материал на чехлы, но эль упрямо утверждал, что вон та шкура нужна ему ну просто до зарезу. Неожиданной стала препона в виде мужичка, который продавал рыболовные крючки, леску, верши и разнообразные сети. Как-то так вышло, что вот Кахал задал пустяковый вопрос, а вот они с торговцем уже спорили. И проспорили бы до заката, но Горан не растерялся и шепнул своему спутнику заветное: «Книги». Разумеется, Райндорф не был центром книжного дела, а потому они нашли с дюжину экземпляров Огненной Книги и парочку трудов по лекарскому ремеслу, в которых не последнее место отводилось хомуту, моче и воздержанию. — Кстати, о воздержании, — Кахал махнул рукой в сторону очередного прилавка с элем. — Правда же, мы обойдем этот соблазн? — Надо проверить, — ответил Горан. И они пошли проверять свою выдержку, тем более что у прилавка собралась интересная толпа. В центре стоял мужик в кафтане, расшитом по воротнику жемчугом, скорее всего, купец. Весьма помятый и всклокоченный купец. Он тыкал пальцем в кружки слушателей, сотрясал воздух бородой и что-то убежденно доказывал. — Упыриха не упыриха, а знак, значит! Знак мне, люди добрые! Шоб я поганое это пойло еще хлебнул? Шоб я в потемках по городу шастал? И вам не того! — Да ты не ори, скажи толком, чего было-то? Кое-как, с отступлениями и покаяниями, купец поведал о своем ночном кошмаре. Возвращался он давеча от приятеля только что не на бровях. Решил подойти к колодцу, освежить морду. Сунул в ведро, высунул, глядь — а на скамейке в двух шагах девица сидит, волосы чешет. Молодая вроде, стройная, в светлом платье. Волосы тоже светлые, и гребень вроде белым отливает. Купец пошутить решил, хвать красотку за бока — а та как отскочит в сторону, как зашипит! Синяки под глазищами страшные, темные, ну ей-ей покойница. Покуда купец творил молитву, девица пропала, ровно сквозь землю провалилась. Один гребень остался. Вроде бы деревянный, а резьба-то ажурная, и перламутр поблескивает. Не пропадать же добру? Дошел он до дома спокойнехонько, закрыл дверь, только собрался кваску хлебнуть перед сном — под окнами завыли. Ох, и жутко завыли, аж мороз по коже! А купец не знает, чего бояться, то ли покойницы снаружи, то ли вполне живой супруги внутри. Ну как проснется от шума этого? Головы не сберечь. Подошел купец, бедолага, к окну, а оттуда лицо белое с чернотой под глазами, а в клыках, клыках-то — кость зажата, человеческая! Одна рука скребет когтями по стеклу, другая волосы будто расчесывает, мол, отдай мой гребень! — Отдал? — А то как же ж! Протолкнул под дверь кочергой, а кочергу-то погнуло! — и рассказчик торжественно достал из-под полы кафтана означенный предмет. — Разве ж у простой девки силушки хватит на такое безобразие? Горожане посмеялись от души. Кто предложил купцу припомнить, что он по пьяни этой кочергой сделать пытался, кто похвалил его за молитвы и храбрость, и все дружно посоветовали действительно меньше пить. Торговец элем шустро наполнял кружки слушателей и приговаривал, что посреди бела дня оно вовсе не опасно и для пищеварения пользительно. Горан тем временем сообразил, что он уже видел ту самую человеческую кость. И резной гребень с перламутром, между прочим, тоже. — Может, правду говорит купец? — Горан стукнул своей кружкой о кружку Кахала. — Поменьше пить надобно. — Ну это кому как. Ты же вроде бы не замечен в приставании к одиноким девицам поздней ночью. И в краже гребней, — Кахал был сама серьезность. Кивнул на купца: — А коли бы девица с бородой была, кочергу бы и вовсе в узел завязало. — Поищи для бородатой девицы подходящее платье. А там, глядишь, кто другой отучится за воротник закладывать. Спустя еще парочку почти непреодолимых препятствий они все же добрались до нужного товара. На льняной дорожке аккуратными рядами лежали пуговицы, булавки, шнурки, крючки и прочая мелочь. Но поначалу Горан ее даже не заметил. Потому что взгляд прилип к изумительной вышивке. Пояса и очелья свивались венками из живых цветов, по салфеткам будто разбросал кто горсти алых и синих ягод, а на рушнике сидела птичка, тронь — и взлетит. Рядом, на чурбачке, устроилась сама мастерица и придирчиво рассматривала забавную кошачью мордочку на детской рубашке. Удивительное было у нее лицо. Из-за бойкой россыпи веснушек оно казалось юным, но столь светлый покой редко встречается у молодых. Женщина отложила, наконец, работу, откинула с плеча за спину толстую темно-рыжую косу, заплетенную ягодной лентой, и подняла глаза на своих покупателей. Горан невольно глубоко вздохнул и услышал за плечом вздох Кахала. В теплых серых озерах сладко было бы утонуть. — Вам понравились мои вышивки? — мягкая улыбка озарила веснушчатое лицо. — Ничего подобного я прежде не видел, — честно признался Горан. — Только нужны мне всего-то навсего пуговицы. — А твоему другу? — мастерица посмотрела на Кахала: — Тебе бы пошла рубашка с узором на воротнике. — Да ну, — смущенно фыркнул тот. — Куда мне? — Девушек охмурять, — Горан ткнул своего спутника локтем: — А и правда пойдет. Сгоняй, что ли, в гостиницу за рубашкой. Почему-то Кахал не стал спорить и скоро исчез в толпе. Горан взял в руки один из поясов, расшитый алыми маками. Они напомнили ему родную степь. — Ты позволишь поближе рассмотреть? Красиво. И люблю, когда работа на совесть сделана. — Конечно. Ты ведь и сам так работаешь. Спросить, откуда мастерица это знает, Горан не успел — его отвлекли звуки ссоры. Сквозь толпу как нож сквозь масло шел мужик средних лет и тащил за руку миловидную беленькую девушку. Та упиралась, плакала и верещала: — Оставь, не пойду! Не пойду с тобой! Опять бить будешь! — Муж, имею право! Когда ж ты блядовать-то перестанешь?! — Не было ничего! Ой, больно, пусти! Да не было же, Пламенем тебе клянусь! Горан упер кулаки в бока и молча встал на пути у мужика. Он еще не придумал, как вернее поступить в чужом городе, в стране с малознакомыми обычаями, но хотел дать хотя бы передышку несчастной беляночке. Разгневанный супруг внезапно врезался в низкую, но каменно прочную преграду. Ошарашенно глянул на Горана: — Это еще что?! Слово взяла мастерица: — Оставил бы ты жену, Йель. Думается, не врет тебе Ханна, — мастерица подошла к супругам и ласково коснулась их рук. — Девчонка она. Девичье в ней играет. Улыбается всем и часто. Да не ругать же ее за такое. Ты знал, что на молодке женишься. — Дагмара, я тебя уважаю. Но не лезла б ты не в свое дело, — все еще зло, но уже гораздо тише сказал мужик. — Она ведь ученица моя бывшая. Всему, что она умеет и чем деньги зарабатывает, я ее обучила. Как мне за девочку дорогую не переживать? Йель сник. Голос мастерицы, теплый, что парное молоко, далеко не слабый чужак и гудевшая толпа — все было не в его пользу. Он похорохорился немного для виду, но отпустил руку жены. Куда-то, видимо, домой они пошли уже рядом и мирно переговариваясь. — Я пропустил что-то занимательное? — полюбопытствовал вернувшийся Кахал и протянул Дагмаре рубашку. — Ревность пропустил, какая на тебя скуку наводит, — ответил Горан. Повернулся к мастерице и заметил в глубине удивительных серых глаз неподдельную тревогу. Спросил вполголоса: — За Ханной-то есть, кому приглядеть? — Так-то есть... Отчего же не быть, муж, вон. — И то верно. За обедом в трактире Горан пересказал Кахалу сцену на площади. Вздохнул: — Вроде сто раз уж встречал такие пары. Да куда там сто. А нынче... душа не на месте. — Если у тебя душа не на месте, предлагаю ей поверить, — Кахал перегнулся через стол и зашептал набросок плана. Днем ничего подозрительного они не обнаружили. Ближе к вечеру пошли за рубашкой. — Волны, — восхищенно улыбнулся Кахал. — Такие лишь на море бывают. Ты видела море, Дагмара? — Только на картинках, — покачала головой мастерица. — Примерь. Хочу знать, как на тебе моя работа. Что головой мотаешь? Надо же, стеснительный. Ну спрячься вон за то дерево, тебя и не увидят. Дагмара и впрямь творила чудеса. Она умела не только создавать узоры, но и подбирать каждому именно его рисунок. Горан аж залюбовался приятелем. Сейчас он походил не на избалованного аристократика, а, скорее, на мечтателя-музыканта. Или поэта. Голубые нити под цвет глаз ручьями обвивали стройную, но сильную шею, а светлые локоны впитывали теплый свет заката. — Благодарю тебя, — Кахал щедро заплатил мастерице и виновато улыбнулся Горану, мол, опять меня содержать. — Благодарностью мне будет, коли ты с этой рубашкой не расстанешься, — ответила Дагмара, выделяя последние слова. После беседы с мастерицей они с Кахалом разделились, а спустя пару часов бесплодных прогулок по Райндорфу знакомая рука дернула Горана в густой малинник. — Бегом в гостиницу, бери лошадей, жди меня за воротами. В стороне от дороги, там еще ложбинка, помнишь? — Помню. Йель? — Да. Можешь нагрузить мою Мурку, но не борзей. Значит, галоп. Мышка была выносливой лошадкой, но вряд ли она выдержит скачку со всем кузнечным инструментом и кузнецом впридачу. Кахал вскочил в седло ровно тогда, когда у ворот послышались крики. Они не рискнули мчаться по дороге. Все же две груженые лошади, одна из которых — тяжеловоз, вряд ли сумеют уйти от стражи. Ломанули через лес. За спиной мелькали факела, стучали копыта, но вскоре звуки погони остались далеко позади. Мурка и Мышка с радостью перешли на шаг. Что-то подозрительно чавкнуло. — Стоять! — Кахал натянул поводья. — Ясно теперь, чего они не сунулись в эту сторону. Болото! — Самое место для ночлега, — хмыкнул Горан. Спешился и на пробу шагнул вперед. — Туда нельзя. Ну, давай выплутывать что ли. Постепенно они вышли на относительно сухую тропку, но для привала эти места все равно не годились. Надо было искать лес поприветливее. — Что с Йелем-то? — Ах, да, — Кахал вытянул шею, видимо, вслушиваясь в ночную тишь. Убедился, что их никто не догоняет, и продолжил: — Есть у девчонки полюбовник или нет, а Йель заказал мне и ее, и одного парнишку. Причем потребовал, чтобы смерть Ханны выглядела как несчастный случай, вроде мясом несвежим траванулась, а парень чтобы вовсе исчез. Ну, я отказал. Мол, простите великодушно, с ядами не работаю. А потом я увидел его в трактире с другим наемником, причем этот тип мне знаком. Но, к счастью, не я ему. В общем... Там быстро надо было решать. Заварил я в трактире кашу, туда-сюда, и в неразберихе убил обоих. С Ханной или кем другим не связать, благо, задирал я их громко. Пока драка не стихла, успел убежать. Судя по погоне, в трактире все поняли правильно: дурной приезжий что-то не поделил с Йелем и его знакомцем. Ну? Там просвет вроде и силуэт какой-то? — Дом, — ответил Горан. Зрение ведуна не подводило. На опушке леса стояла старенькая развалюха. На всякий случай они вновь сели на лошадей и дважды объехали домишко, разведывая, нет ли опасности. Кахал свесился набок, чтоб сунуть нос в приоткрытую дверь. — Ну что? Вроде до завтра эти хоромы простоят, и хозяев нет, значит, возражать не будут... Мурка? Мышка тоже тревожно шевельнула ушами. Горан развернулся. — Будут. Ножи. — Блядь, — прокомментировал Кахал то, что увидел. На них не шли — плыли по воздуху два умертвия. Ярко-красные глаза пылали на разъеденных гнилью лицах, а когтистые руки со свистом рассекали воздух. Лошади встали как вкопанные. Удар, еще удар — бесполезно. Умертвия рванули с места к Горану, который был к ним чуть ближе. Охотничий нож полоснул то, что при жизни было женщиной, и тварь, шипя, отлетела. Вторая вцепилась в плечо Горана, и все тело пронзила мерзкая ноющая боль. — Мурка, сука! Ножи Кахала отшвырнули тварюгу прочь. На миг. В следующий оба умертвия бросились Кахалу на шею, а рука Горана заносила нож страшно медленно... И тут умертвия взвыли и влетели в дом, словно ошпаренные. Мышка отмерла — и едва не скинула своего хозяина. Кахал сгреб одновременно поводья обеих лошадей: — На колбасу пущу! А ну успокоились! Тише, тише, хорошие, все. Все, милые, вперед. Привал сделали, доехав до небольшой речушки с удобным берегом, поросшим мягкой травой. Развели костер, убедились в том, что на сегодня сюрпризы закончились. Когти умертвий Кахала не задели совершенно, а вот рука Горана повыше локтя здорово кровоточила. Ну, хоть промыли как следует, все опасности меньше. — Без понятия, чем лечат раны, нанесенные лапками нежити, но выбора особого нет, — сказал Кахал, доставая из переметной сумки какую-то баночку. Присел рядом с Гораном и осторожно мазнул по его горящей коже мокрым и прохладным. — Остатки эльфийского бальзама. Пару раз он здорово выручал. После перевязки и позднего скромного ужина можно было отдохнуть, но сон не шел к обоим. Обласканные хозяевами лошади заедали пережитое травой, костер весело трещал, бросая рыжие искры в звездное небо, а выше по течению то и дело вскрикивала выпь. Никаких ревнивых мужей и красноглазых мертвяков. Кахал присел рядом, в который раз трогая лоб Горана, мол, не началась ли горячка. Спросил: — Как думаешь, чего наши негостеприимные хозяева все-таки испугались? Ножи твоей работы не заговорены ли часом против нежити? Хотя они помогли только временно... — Мои ножи — нет, — ответил Горан. Подумал, перебирая все события миновавшего дня и припоминая душевную тревогу после разговора с Дагмарой о Ханне. — Знаешь, сдается мне, им не понравилась другая работа. Ну-ка, покажи вышивку... Так, спереди ничего. Теперь сзади. Кахал проворчал что-то под нос, но лег на бок и откинул волосы на плечо. На изнанке воротника совершенно особым образом переплетались голубые нити. — Знатная мастерица для тебя узор вышивала. Оберега. — Чародейка! Что-то уловила и настояла на том, чтобы вышить мне рубашку. А прямо ничего не сказала, потому как орден Милосердного Пламени вашего брата не привечает. Но почему я? Она не знала, что тебе тоже грозит опасность? — Она вообще не догадывалась об этих умертвиях. Обереги не предвидят будущее. Они чуют и дают защиту. Не более. Но знаешь... Дагмара и без того удивительная женщина. Ты б видел, как она Йеля осадила. — И не бежит никуда из города. Работает под носом у жрецов. Хотя если откроется, кто она, гореть ей на костре, — вздохнул Кахал. Что-то хрустнуло в его руках, наверное, веточка. — Какие ж сволочи они все-таки, эти жрецы. — Многие — сволочи, — согласился Горан. — Однако встречал я среди них и одного порядочного.