Дети ветра

Ромалия и ее западное приграничье в середине лета года 1203-го Расставание с Пираном Горана не печалило. Да, этот вольный столичный город был единственном в своем роде. Десять лет Горан странствовал по белу свету, а другого, столь пестрого и многоликого, не видал. Судоходная река протекала по самым плодородным землям Ромалии. Удобный волок на северо-западе соединял ее с другой рекой в Лимерии и дальше — с морем. На юге один из притоков подходил очень близко к пустынной границе с Саори. Так на перекрестье торговых путей и вырос Пиран, который притягивал к себе не только товары, но и культуры. В Верхнем городе соседствовали тяжелые, покрытые вычурной лепниной особняки людей и утопающие в зелени дома эльфов, будто прозрачные из-за обилия колоннад. На торговых площадях Нижнего звучало, помимо всеобщего, не меньше пяти языков. Храмы и святилища совершенно разных религий неплохо уживались в пределах городских стен. Да, Пиран, жаркий и голосистый, был один такой. Но Горан почему-то не жалел, что покидает его. Может быть, он слишком хорошо помнил о мире за городскими стенами? Вот только пришел попрощаться со своей несбыточной мечтой. Пасмурный рассвет не торопился явить ему стены университетской библиотеки, сложенные из какого-то невероятного камня густого карминового цвета. Лишь раз Горан сумел проникнуть за витой чугун ограды и посмотреть на библиотеку вблизи. Увы, ему, пусть известному мастеру, но при этом безродному простолюдину, доступ к книгам был заказан. — Эй, ты чего сюды приперся, деревня?! Между светлыми стволами платанов показалась фигура дворника, вооруженная, как и положено, метлой. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось, что дворник скорее держался за черенок, чтобы не упасть. В лицо Горану пахнуло плодовым вином. — Чего, грю, стоишь тута, борода твоя вши-и-вшивая? В Пиране даже самый пропащий горожанин обязательно брился. Исключение составляли разве что гномы, над которыми по этому поводу подшучивали, и редкие важные гости из Грюнланда. В остальных же случаях борода выдавала в своем владельце крестьянина. — Пшел отседа, чего ты, деревня, тут забыл? — продолжал вопрошать дворник, нашедший надежную опору в новеньком фрагменте ограды. Выкованной руками Горана. — Библиотекой вот любуюсь. От удивления дворник аж утвердился на своих двоих. — Библя-текой? — Библиотекой, — подтвердил Горан. — Бывай, добрый человек. Много не пей. Работу потеряешь. За спиной остался мрачный кармин заветных стен и запоздалый матерок дворника. Остались позади серые, поросшие мхом стены Пирана и низенькие деревянные окраины, что тесно липли к столице и в жаркие годы частенько горели. Мышка следовала за хозяином весьма бодро, несмотря на внушительную поклажу — основной инструмент кузнеца и кое-что по мелочи. Видно, заскучала в городе. Навстречу ехала, по-стариковски охая, телега с крестьянами. Когда поравнялась с Гораном, возница поспрашивал у него обычное, а как тронулась дальше, озорной мальчонка не утерпел, крикнул ему в спину: — Дядя, дядя, лесенку надо? Горан расхохотался. Обернулся, махнул взрослым, мол, не ругайте парня. Тем более что тот был прав. Крепкая выносливая Мышка в холке была повыше своего хозяина. Зато уставала меньше и везла поклажу дольше, чем ее предшественница, с которой десять лет назад он ушел из Елани. — Что, Мышь? Травы тебе что ли? — Горан вырвал зеленый клок посочнее и подставил руку теплым губам. Вздохнул. Вроде и сдружился с новой лошадкой, а все скучал по старой. Ну, каждой животине свой век отмерян. — Не спеши ты. Путь неблизкий. Недели две, если повезет с погодой, идти им было через поля и светлые рощицы, мимо однообразных крепостных деревень. Дальше, на северо-восток, сквозь густые леса, где порой встречались дома вольных охотников, бортников и скорняков. Через низкие, бедные рудами горы в небольшую долину, в которой притаилась деревушка Сосенки. Впрочем, кроме сосен, на пологих склонах росли ели, можжевельник, лиственницы и даже невесть как попавшие сюда голубые кедры. Жители шутили, что, мол, богаты они шишками с иголками да бочонком вина. На деревянных решетках, увитых лозой, к середине лета наливались душистым соком янтарные гроздья, но урожая едва-едва хватало местным. Никому не было дела до полусотни домиков, нескольких виноградников, пары несуразно крошечных шахт и чистой родниковой воды. Даже сборщикам податей иной раз лень было подниматься в горы, а потом спускаться вниз, чтобы выбить из старосты Сосенок смешной долг. Дорога дороже обойдется. Жили здесь в основном гномы и люди, но встречались и лесные эльфы. Беглецы-пикты находили в деревушке временный приют. Дед мастера, делающего маленькие составные луки, был скифом. Говорили, что даже вампир, появись он тут, наверняка задержался бы на недельку-другую. Горан в это искренне верил. И каждый раз, когда возвращался сюда — а старался он заглядывать в Сосенки минимум раз в год — неизменно наблюдал, как мирно сосуществуют настолько разные создания, побратавшиеся в бедности. Вот и сейчас все деревенские, кого встречал он по пути, улыбались ему и жали руки, словно Горан был их добрым соседом, а не редким гостем. Из нужника рядом со знакомой кузницей вышел, довольно расправляя широченные плечи, гном. Черную гриву его и бороду по грудь порядочно припорошило снегом, а улыбка была беспечной, словно у младенца. — Это я так долго жопу грел, что мне с потемок йотуны мерещатся? — прогудел он. — А не, кажись, кто-то лошадку у йотуна прикупил. — Точно пересидел ты в потемках, коли своих не признаешь, Аустри, — хмыкнул Горан. — Кого я вижу! Эй, Ханар! Ханар, оставь ты окорок, иди сюда! Гостя дорогого встречай! Из кузницы вышел рыжий гном, довольно молодой, но телосложением не уступавший Аустри. Оба они обхватили Горана своими ручищами, и он порадовался, что эти славные ребята — его друзья. Значит, кости поломают вряд ли. Скорее всего. Если повезет. Мышку пристроили на конюшне под причитания Аустри по поводу узких дверей и чьей-то серой широкой задницы. Горана провели в кузницу, усадили к столу — время было обеденное — и вручили письмо. Давным-давно часть гномов ушла отсюда в поисках шахт побогаче и руд поразнообразнее. Основали они деревню на юге той же горной гряды и наладили почтовую связь со своими северными родичами. А через новую деревню изредка проезжали отчаянные путешественники и торговцы из вольных степных поселений. Коли заглядывал кто из них в Елань, с тем передавала семья Горана для него письмецо, да и он так-то обратно. Четкие буквы, написанные словно высеченные рукой брата, складывались в речь на всеобщем, приятно сдобренную старыми степными словами. Мама жива-здорова, племянники подрастают... И хорошо, и блазнится, будто застыли мазанки Елани под солнцем и простоят неизменными год, и другой, и еще сотни лет. В тихую кузницу влетел ворчливый шмель. Пахнуло хвоей, навозом, дымком из баньки с соседнего двора. Горан поднял голову. Аустри сидел на своем привычном месте у окна, Ханар — ближе к печи. Сосенки тоже показались неизменными, и это было так правильно. Должно быть на свете хотя бы одно место, которое становилось бы домом каждому. — Что слышно в большом мире? — спросил Ханар, заметив, что гость уже не читает. — Неладное творится, — покачал головой Горан. — В Пиране день ото дня наказывают все страшнее. По дороге сюда видел я гонцов из Грюнланда и одного ихнего жреца. В обычное-то время они так не частят, — повернулся к Аустри: — Твой брат на побывку не заезжал? Он должен побольше нашего знать. — Знать-то Аурванг, может, и знает. А болтать шибко ему работа не велит, — невесело ответил Аустри и на лицо будто постарел. — Заглядывал он сюда дней семь или восемь назад. Повечерял с нами, отдохнул ночку — и в Пиран. Эх, не сидится ему дома... Горан кивнул и вновь перечитал строки, написанные рукой брата: «Понимаю тебя. Опыта больше хочешь. Дар свой в Елани хоронить не хочешь. А то и зло берет. Что ж тебе дома не сиделось? Мать нет-нет, а вздохнет, а когда и слезу пустит. Малышня моя про дядьку выспрашивает, мол, увидим ли? Ну, не думай, не зову тебя обратно. Сам ты себе хозяин. Но ты знай, что дома тебя помнят, любят и всегда ждут. Обнимаю. Твой Славко». До темноты Горан просидел у Аустри с Ханаром. Те работали, делились некоторыми секретами, а он в ответ показывал, чему научился в Пиране. После заката Ханара уволокла невеста, и Аустри остался с учениками отдуваться за двоих. Горан же решил заглянуть в трактир. Холостые рудокопы, беглый бессемейный люд и всякие странники забивали его каждый вечер. Сегодня здесь тоже было не протолкнуться. И не продохнуть. Давеча привезли в деревню свежий табак, и теперь гномы с людьми отводили душу. Двое лесных эльфов сидели за столом у распахнутого настежь окна и прикрывали чувствительные носы от клубов дыма. Разумеется, не помогало. Они печально вздыхали, обреченно проводили пальцами по тонким рубашкам, прикидывая, что назавтра предстоит им долгая стирка, но уходить и не думали. Горан занял соседний стол и раскрыл было рот, чтобы окликнуть хозяина. Но как раскрыл, так и захлопнул. За стойкой чокался кружкой с местным гончаром голубоглазый наемник. Опрокинул свое пойло единым махом, заплатил деньги трактирщику и сунул какую-то мелочь в руку пробегавшей мимо девчушки-подавальщицы. Знали бы честные люди, что это за монеты! Наемник, тем временем, уже направился к выходу. Горан спешно прикидывал, как остаться незамеченным и при этом побольше разузнать про сволочного убийцу, но вдруг ему неожиданно подсобил гончар. — А может, еще по кружечке? — зычный голос его перекрыл гул разговоров. — Никак не могу, увы! Выезжаю еще до рассвета, пока рабочие восточный мост не перекрыли. Хочу выспаться. Вышел. Не заметил. Восточный мост, говоришь? Да, Аустри с Ханаром среди прочих новостей сообщили Горану, что мост через ущелье на ладан дышит, не сегодня-завтра закроют на ремонт. Ну что ж. Там и свидятся. Уже в названном месте Горан обнаружил, что от моста вела довольно широкая и пологая дорога, которая вдруг резко забирала в гору и меж двумя скальными обломками проходила через тесный лаз. Дальше рос густой старый ельник. Полегшие, обглоданные короедом деревья сгодились на хороший завал, который Горан устроил сразу за крутым поворотом дороги. Водись тут разбойники, это место было бы идеальным для засады. По счастью, их в Сосенках и окрестных горах испокон веку не видали. В этот раз Горан подготовился куда лучше, чем в кузнице, прекрасно зная, с кем имеет дело. Перед узким проходом наемник наверняка спешится. Дальше путь вперед ему отрежет завал, а в сторону лошадь не пойдет, очень уж круто. Останется либо растаскивать стволы, либо поворачивать назад, где его и будет ждать воздаяние. По всем подлым кровавым заслугам. Впрочем, нож Горан припрятал за поясом для последнего дела, а в начале он куда больше полагался на свою силу. Рассвет почти не тревожил дряхлый лес, и в тишине издалека послышался цокот копыт. Вскоре из-за поворота показался убийца, который вел свою лошадь под уздцы. Едва не упал, споткнувшись о дерево. Замер. Слишком быстро. И кобылу свою успел остановить. Та опасливо дернула ушами, и наемник тут же выхватил стилет. Опять слишком быстро, но тяжелая дубина в руках Горана исправила положение. Клинок звякнул о камень, и захрустели ветки, когда Горан, затягивая на запястьях противника веревку, потащил его в сторону от дороги. Наемник, пытаясь отбиться, успел крикнуть заржавшей лошади: — Мурка, стоять! В самом деле, тут не то что крупное животное, тут сам бес ноги переломает. — Ты? — изумленно выдохнул наемник, едва понял, кто же его схватил и накрепко привязал к дереву. — Я. И на этот раз ты, тварь, живым от меня не уйдешь, — зло проговорил Горан, запихивая в рот убийце тряпку. — Но против твоей лошади я ничего не имею. Он забрал у наемника оба клинка и осторожно спустился к тропе. Поджарая гнедая кобылка была явно взволнована. — Мурка. Мурка, — мягко, но уверенно позвал он лошадь. Медленно протянул руку к носу с красивой горбинкой. Ничего, он неплохо ладил с умными животными, а карий глаз и впрямь косился на него вполне разумно. Вскоре Горан увел Мурку в безопасное место, за поворот дороги. Не то еще полезет на завал, когда хозяина... Ее хозяин, конечно, весь извертелся, пытаясь достать зубами до надежных узлов. Напрасно. И узлы далековато были, и кляп мешал. — Береги ее, — торопливо попросил наемник, когда ему позволили говорить. — Не продавай, разве что в самые добрые руки. Голубые глаза сверкали так ярко, а Горану вспомнилось: ухоженная блестящая шкура, затейливые косицы в черной гриве. Неужто сам плел? — Вот же ты гадина... Лошадью дорожишь, а маленькую девчонку зарезал как вино давеча выпил! Кто тебе заказал ребенка, ну? Ее дядя? Старший брат? Или тебе все одно, раз деньги не пахнут? — Какую девчонку?! Погоди, ты про сироту, которой алмазный барон перед смертью все наследство отписал? Пропитые его мозги... Это не моих рук дело! — Твоих. Крови, балакали, много натекло. Ты же любишь кровь, Упырь? — Горан бесцеремонно дернул верхнюю губу наемника, обнажив два заостренных, чуть выдающихся клыка. — Баек трактирных наслушался? Только не сказали тебе трепачи, что детей я не убиваю! Ни за какие деньги! — А я обратное слышал. — Ты еще про то слышал, что в предках у меня вампиры? — фыркнул наглец, ровно не лежал крепко связанный. — А клыки откуда? — Нереи... Прабабка моя из нереев, что возле моря живут. У них тоже клыки. Да ты, мастер, хоть раз вампира встречал? У них зубы поострее моих. — Плевать я хотел на твою родословную, мразь. За девчонку ответишь. Чтобы больше ноги твои поганые землю не пачкали, — Горан достал из-за пояса нож и приставил его к горлу своего пленника. — Не убивал я! — А кого тебе заказали тогда? Про убийства торгашей не шумели. — Потому что заколол я того торгаша его собственным кинжалом. Самоубийство... Никто и не заподозрил... Я свою работу знаю. Верхняя губа наемника презрительно изогнулась, больше не скрывая клыка, а Горан почему-то все не резал — связанного. Все продолжал допрос. — И кто тебе помешал бы еще и сироту забить? Что ты делал в тот вечер? — В гостинице на кровати с книгой валялся, представляешь! А на следующий день срочный заказ поступил, и я ускакал из города, не попрощавшись. Уж прости за невежливость. — Так и поверил я тебе, тварь, — убеждая сам себя, рыкнул Горан. — Знаю, — как-то вдруг сник юноша. Напряженное лицо его разгладилось, посветлело, а голубые глаза лихорадочно искали что-то. Кажется, первые лучи солнца в темно-зеленой хвое. На лезвии ножа задрожала первая капля крови. Сердце Горана бешено колотилось. Что, что же не так? И тут он понял. Хладнокровный кровожадный убийца, вполне вероятно, зарезал бы его самого вскоре после знакомства. Как слишком осведомленного. Или сразу после смерти девочки. Так, на всякий случай, чтобы не болтал. Ведь заставил же он в свое время замолчать слишком разговорчивого старосту в Жмурцах. Почему не сделал этого с ним, Гораном? Неужто только из интереса к дару говорящего с огнем? Горан вернул нож за пояс. Слез с ног наемника, не торопясь, впрочем, освобождать его от пут. Спросил задумчиво: — Почему я снова все-таки верю тебе, Упырь? — Кахал. — Что? — Возможно, звать меня Упырем тебе кажется логичнее. Но вообще-то я Кахал. — Тогда спрошу по-другому, — Горан озадаченно посмотрел на своего странного пленника. — Почему ты мне доверяешь? Наемник неожиданно весело улыбнулся. — Это же очевидно! Ты не сдал меня старосте Сосенок. Не позвал стражу на ярмарке в Пиране. Подозреваю, что не сделаешь этого и в будущем. Ты слишком честный и сильный, мастер Горан из Елани. Если уж захочешь отправить меня к праотцам, то сделаешь это сам. Однако, надеюсь, ты и дальше будешь верить мне. Горан нехотя потянул за веревку. — Ну ты наглец. С чего вдруг? — Дважды уже сделал это. А знаешь, почему? Я тебе ни разу не соврал. Оба, как выяснилось, ехали в одну сторону. — Мы поедем вместе, но при одном условии, — важно объявил Кахал. Горан молча поднял бровь, мол, уцелеть не успел, а уже ставишь свои условия. — Если твоя Мышка не будет обижать мою Мурку! Поджарая гнедая красавица и впрямь смотрелась почти хрупкой рядом с высоким серым тяжеловозом. Впрочем, обе лошадки вполне мирно шли бок о бок за своими хозяевами, покуда те беседовали. Кахал рассчитывал в неспокойное время найти себе работу на границе. В Сосенках Горан узнал, что в западном Грюнланде гномы не поладили со жрецами, и последние выгнали их почти изо всех городов и деревень. Людей-кузнецов же было куда меньше, да и работали они хуже гномов. А значит, он без куска хлеба не останется. — Ты, надеюсь, в курсе, что тамошний орден Милосердного Пламени не слишком твоего брата-чародея жалует? — А ты не трепи в храмах и на площадях, что я говорю с огнем, — пожал плечами Горан. — Кроме того, любопытно мне взглянуть на их Пламя. За три дня преодолели перевал. Три ночи Горан устраивал себе постель в двух шагах от наемного убийцы по кличке Упырь и не сказать, чтобы сладко высыпался. Кахал подтрунивал над ним, закатывал глаза и рассуждал вслух, что на пятый-шестой день ему сподручно будет прирезать спутника, задремавшего прямо на ходу. Четвертой ночью усталость взяла свое. Сон сморил Горана, едва голова его коснулась одеяла, и отпустил только поздним утром. Солнце вовсю хозяйничало в густом орешнике, до белизны освещая незрелые плоды, у самого уха звенел настырный комар, а Кахал бессмысленно моргал, глядя на потухший костер. Вдруг он бесшумно вскочил, бодрый и собранный, и быстро подошел к лошадям, которые сторожко прядали ушами. Вовремя, чтобы успокоить обеих, когда со стороны дороги донеслись чьи-то голоса — и одинокий бабий вскрик, сменившийся плачем. Горан встал как можно тише и, стараясь не трещать орешником, проследовал за Кахалом поглядеть, что за шум. На дороге пока все были живы. Крестьяне одной из приграничных деревень ехали на ярмарку. На три телеги приходилось трое мужчин, четыре женщины да мальчуган. Их остановили разбойники и теперь придирчиво перебирали тканый, плетеный и глиняный товар. Кроме изделий, с самого начала предназначенных на продажу, виднелись крестьянские пожитки: приданое, подарки по случаю свадьбы или рождения ребенка. Двое разбойников с интересом разглядывали затейливо сплетенную люльку, украшенную пестрыми лентами. Бледная худая женщина тихонько всхлипывала, прижимая руку к животу. Скорее всего, долгожданный младенец не выжил, а за люльку его выручить можно было немало. Красивая работа. — Потеряют свое добро — худо будет, — прошептал Горан прямо в мягкие спутанные локоны. В ответ на вопросительный кивок пояснил: — Какие лица. А товар. Последнее продают. Кахал нахмурился. Показал на пальцах, мол, нас двое против дюжины. Горан растопырил пятерню, однако сам же с сомнением покачал головой. Мужики не походили на хороших помощников. — На лошадях? — предложил он. — Верховых снимем, а... — Нет. Многовато «если». Крестьяне, товар, — Кахал прищурился, изучая разбойников. Сжал плечо Горана, едва слышно сказал: — Не лезь. Попробую договориться. Если что, я сбегу, а там... — и махнул рукой, мол, авось и встретимся. Повторил: — Не лезь. Помешаешь. Через считанные минуты оседланная Мурка вывезла своего хозяина на дорогу. — Здорова, парни! — приветливо просиял Кахал, щеголяя клыками. Разбойники невольно вздрогнули, крестьяне сделались белее мела. — Ну и шум вы тут устроили! Честному... почти человеку отдохнуть-перекусить не даете. Все, включая Горана, перевели взгляд с живописной улыбки Упыря на кость в его руке. Человеческую. — Чего нужно? — первым очухался высокий детина верхом на коне и с перначом. Атаман? — Потолковать с вами охота, братцы! Знамо дело, не от сладкой жизни подались вы в леса. У тебя, парень, шрам на щеке. Не сука ли хозяин тебя приголубил? — Болтаешь много, — прошипел в ответ разбойник с изувеченным лицом. — Не серчай. Привычка! Душевную беседу люблю. А мужички эти с бабами, думаю, жизнь свою любят. А кому она не дорога? Только от хорошей жизни вещицы памятные на ярмарку не повезешь. Голод или поборы, а? Подохнут ведь, коли денег не выручат, — с каждым словом дурашливая речь Кахала становилась все более серьезной. Последнее произнес он и вовсе проникновенно: — Они же ваши братья по несчастью, парни. Может, купца какого подождете? Разбойники заржали, правда, не слишком весело. Клыки задорно белели в солнечных лучах. Человеческая кость, хоть и гладкая, без единого ошметка, спокойствия не прибавляла. — Нема у нас братьев, кроме разбойников, — нехорошо скривив губы, сказал атаман. — Позволишь на два слова? Главарь шайки выразительно махнул перначом, мотнул головой, и они с Кахалом отъехали чуть в сторонку. Беседовали тихо, недолго, а когда вернулись, атаман объявил: — Ну что! Мужичье нам не враги, куды ж им. С такими-то поборами потуже нас пояса утягивают. А, ребяты? Пущай они едут подобру-поздорову. Думается, не самая жирная-то добыча. «Ребяты» неодобрительно заворчали. Главарь, потрогав любовно пластины пернача, подмигнул Кахалу: — Только вот по-братски поддержал бы ты нас, мил человек. Чтобы, значить, все с этой дороги в целости и довольности ушли. — Справедливо, — Кахал, громко вздохнув, полез в переметную сумку, достал из нее звонкий мешочек и бросил его атаману. Тот радостно присвистнул, когда развязал узелок и понял, какая добыча сама пришла ему в руки. — Вот это взаимовыручка! От всей души благодарствую! К тому времени, как Горан оседлал Мышку и вывел ее на дорогу, разбойников уже и след простыл. Крестьяне благодарили своего спасителя поклонами, впрочем, зайдя на всякий случай за телеги. Кахал крикнул, завидев своего спутника: — Слушай, нам с ними какое-то время по пути! Проводим, как думаешь? — Разумеется, — пожал плечами Горан. Улыбнулся. И припекло же ему голову солнышко! Улыбнулся этому сумасшедшему наемнику. — Только учти. Кое-какая мелочь у меня осталась, на пару дней хватит. Но потом будешь меня кормить, пока я работенку не сыщу.