Дети ветра

Не упускай счастье в бою. Не скупись на ласку после боя. Из сказаний о Финне МакКумале

В Райндорфе Аурванг открыл глаза, когда за окном едва-едва начало светать. Дарина, к счастью, спала поодаль от него, значит, можно было встать, не тревожа ее сон. Из одеяла торчали беспорядочной копной крутые локоны, а вся остальная Дарина пряталась в тепле. Зимовка в предгорье и свежая грюнландская весна, безусловно, сделали ее более стойкой, но привычка к солнечному Пирану давала о себе знать. Каштановая копна шевельнулась. Так близко, такая пушистая, уютная и родная... Аурванг поспешно покинул постель и пересел к столу, на котором лежал план Райндорфа. За прошедшие месяцы Дарина превратилась из его подопечной в довольно надежного друга и даже сестру. Эпизод с поцелуем они оставили в прошлом. Спали порой бок о бок, словно старые товарищи, которые хотели уберечь друг друга от холода или, как сейчас, когда того требовали обстоятельства. Но... … но пора бы вернуться к вероятной обороне Райндорфа. Итак, сухой ров с трех сторон, река с четвертой стороны, частокол, деревянная надвратная башня, два десятка стражников, перманентно пьяных, и десять воинов ордена, кажется, трезвых — вот все, чем располагал никому не нужный городишко. Это весьма недурно оберегало его от разбойничьих шаек и побегов средней руки преступников. Зато Кахалу в свое время удалось-таки бежать. И отряд подготовленных бойцов задержится у частокола ненадолго. Если ему не помешают. Что они могли сделать? Самое первое и очевидное — выставить дозорных. Однако прийти к старосте и сказать, так мол и так, в вашей стране с ведома властей устраивают провокации, заберите у стражников хмельное и отправьте их следить за окрестностями — не вариант. Подозрительных незнакомцев попросту бросят в острог. Да и наблюдательный пункт был всего один, в надвратной башне. Хорошо. Если все-таки поговорить с надежными людьми и послать их самих либо детей на крыши, то у них есть шанс увидеть отряд немного заранее. Немного, потому что к стенам Райндорфа близко подбирался лес. Что дальше? У стражников имеются арбалеты, из надвратной башни, судя по конструкции, на нападающих можно вылить горячую смолу, масло, на худой конец, кипяток. Маленький отряд, вроде того, что разорил Подгорное, Райндорф переживет. А если больше? А если у них будут не только арбалеты, но и луки? Аурванг сумел бы за несколько дней сообразить простейшие камнеметы, сами жители могли бы снести к частоколу все тяжелое и опасное, просмолить тряпье, чтобы поджечь в нужный момент и швырнуть в сторону врага. Да, могли бы. Если бы, опять-таки, им всем сказали об этом открыто. Хорошо, положим, треть предупрежденных жителей вооружится заранее, соберет в своих домах все, похожее на ядра, мальчишки, словно бы играя, заметят с крыш отряд численностью не более тридцати человек. Положим, хлынет дождь, что затруднит поджог частокола, и Райндорф переживет осаду. Но ведь может случиться и наоборот. Солнце будет жарить, как в предыдущие дни, просушивая стену и соломенные крыши бедняков. Нападающие — полсотни и больше, с луками — придут ночью. Даже если их увидят сам Аурванг или Горан, даже если Горан чуть успокоит пламя где-нибудь на крошечном фрагменте частокола, город все равно падет. И лучше бы жителям бежать, едва дозорные заметят хоть намек на вражеский отряд. А побегут ли? Аурванг отлично знал, как сильно держатся люди за свое добро, за свой дом, за сам привычный уклад жизни. Его уже зацепил пожар, когда он спасал в последний момент одно бестолковое семейство ашкеназов. И все упиралось в главную проблему. Они не могли открыто сказать всем без исключения жителям о возможной провокации. Правда, Кахал обещал подумать над какой-нибудь красочной байкой, каким-нибудь предлогом для старосты, жреца или самих стражников, но... Сплошные «но». Аурванг в принципе не считал войну дамой предсказуемой. Внезапный ливень, колики у десятка-другого коней или понос в одном отряде из-за пропавших продуктов порой отменяли самые блестящие операции. И все-таки сейчас неопределенность была великовата даже для войны. Неопределенность. Успеет ли голубь и, что куда важнее, успеет ли Лада? Вместо плана Райндорфа он увидел на миг улочки родной деревни. «Аустри, сердце мое». Одеяло на кровати зашуршало. Дарина что-то заворчала, кажется, разыскивая башмаки, а потом подошла к нему сзади. Обняла за плечи, спросила: — Переживаешь, что ты не рядом с братом? Ну что ж. Вероятно, она считает его бездушной сволочью или трусом, который предоставил девушке, пусть и нежити, разбираться с его семейными проблемами. Тогда, в Подгорном, Аурванг с привычной скоростью взвесил все «за» и «против». Сосенки справятся без него, если Лада успеет. В противном случае он особо не поможет, зато станет лишней обузой для Лады. И здесь, в Грюнланде, он был нужен как гном-свидетель, который отличал подлинные нападения горного народа от провокаций. Тогда, в Подгорном, он полагал свой выбор наиболее верным и логичным. А Дарина? — Некогда переживать, — ответил он довольно холодно. — Приводи себя в порядок, и пойдем к нашим. Узнаем, есть ли полезные сведения от Дагмары. Красочную байку Кахал посчитал слишком ненадежным средством. Ведь одно дело — использовать легенды о банши, чтобы напугать до икоты купца-пьяницу, и совсем другое, когда на кону жизни горожан всего Райндорфа. Поэтому он предпочел иной, более солидный и проверенный метод. Собственно, когда явился Рашид, Кахал как раз анализировал сплетни, которые собирал целый вечер. Потом, после ухода нави и после быстрого перепиха, он изложил Горану свои идеи. Старший стражник, судя по всему, человеком был на самом деле порядочным. Старосте понемногу полоскали кости, шептались о том, что он вроде где-то чего-то по мелочи прикарманил и с той-то бабой жене изменил, но на более серьезные скелеты в его шкафу рассчитывать не приходилось. А вот жрец выглядел вполне перспективным. В трактире о нем не судачили, но и добрым словом, как старшего стражника, не поминали. Умный, сдержанный и достаточно авторитетный, он вполне мог скрывать тайны поинтереснее, чем десяток украденных золотых. — Ты работал на него прошлым летом. Что скажешь? — Я ковал к местному празднику храмовую утварь. На старой были гномьи руны. Жрец сказал, что поганая сталь не годится. — Поганая-препоганая? — Первосортная. Жреца позвали к очень тяжелому больному, и Кахал, чуток помаявшись, влез к нему в дом. В гостиной и кабинете, убранных богато, но в меру, без крикливой роскоши, ничего полезного не нашлось. Спальня выглядела довольно аскетичной: сундук с одеждой, жесткая кровать, ритуальные предметы, книги, плеть для усмирения плоти. И нож под подушкой, вполне естественная мера предосторожности. И совсем уж логично, что клинок был выкован из первосортной гномьей стали. С соответствующими рунами. Даже этого хватило бы для шантажа, но Кахалу все не давали покоя книги. Священнослужители в разных странах нередко совмещали заботу о душе с врачеванием тела, и все-таки лекарских книг было у жреца подозрительно много. Через полчаса усердных поисков Кахал, наконец, нарыл еще один занимательный предмет. — Не оборачивайтесь, преподобный. Вам хорошо знаком ваш собственный нож, вы понимаете, как быстро он вскроет вены на вашей шее. Проклятые карлы, коих так не любит орден, весьма недурные мастера, верно? Как вы полагаете, понравится ли вашему начальству то, что вы до сих пор не избавились от этого нечестивого предмета? А от других, из храма? — Другие проданы. Я вас слушаю. — Рад нашему взаимопониманию. Далее. Ваше увлечение секретами природы похвально. Как вы думаете, оценит ли верховный жрец княжества этот дневник? Написанный на всеобщем, но мало кто из грамотеев Райндорфа разберет прелестный арочный шрифт. Скажите, вы вскрыли всего лишь три тела, включая вашу несчастную матушку, или же описали только три? — Довольно. Чего вы хотите? — М-м-м... Не дать погибнуть вашему городу. И ваша задача — придумать убедительное видение, знак, что угодно, чтобы староста поднял свою задницу и пошел строить стражников. Янек добрел до своего дома поздно вечером. Как назло, именно сегодня Райндорф обрушился на него двумя тяжелыми больными и роженицей, тоже нелегкой. В первом случае все казалось настолько безнадежным, что послали за жрецом. Однако, покуда жрец шел, объявилась неожиданная подмога в лице саорийского аптекаря по имени Рашид. Страшного человека с ледяными руками трупа и прекрасным опытом в траволечении. Больной выжил. По крайней мере, сегодня. Второй пациент решил сэкономить остатки соломы и развел огонь в печи с помощью какого-то то бурьяна. В домах, которые топили по-черному, слезящиеся глаза никого не удивляли, поэтому бедолага пришел за помощью почти ослепший. Жуткую резь в глазах удалось унять. Хуже было со зрением. Роженицу они втроем — Янек, Михель и Рашид — спасли. О синюшном тельце мертвого ребенка Янек предпочитал не вспоминать. Как переживет вероятное нападение на Райндорф Дагмара? Их собственный малыш был столь крохотным, что еще не толкался, не подавал явных признаков жизни. Как понять, все ли с ним хорошо? Утешало одно. Хотя староста, перепуганный пророчествами жреца, и не мог сказать о них всем людям — мало ли кто мутный, злой, ненадежный? — но дело пошло быстрее. Стражники приводили в порядок оружие, дозорные следили за окрестностями, некоторые мужчины под невинным предлогом стаскивали к стенам камни, их женщины втихую собирали самые необходимые запасы — на случай бегства. Ну а странная компания из пятерых сумасшедших помогала им с Дагмарой воплощать в жизнь их дикий, самоубийственный план. — Каша на столе, — бросила мужу Дагмара, не отвлекаясь от оберега. Несколько готовых оберегов лежало рядом с ней. — Это все? — забеспокоился Янек. Почему любимая сплела так мало? Плохо себя чувствует? Но щеки ее мягко розовели, а в глазах не таился лихорадочный блеск. Разве что чужими, далекими они сделались, как всегда во время трудной работы. — Остальное твои ребята пошли раздавать людям. Ешь, устал, поди. — Как и ты, родная. Ужин прошел в полном молчании. Споры начались потом, когда Янек стал уговаривать Дагмару поспать хотя бы часа три-четыре. С юности романтичный и презирающий подчиненное положение женщины в семье, сегодня Янек очень жалел, что не мог попросту приказать своей жене пойти в постель. Или мог? — Дагмара, ты теперь отвечаешь не только за свой город, но и за своего... нашего ребенка. Понимаю, тебе непривычно. Так поверь тому, кто уже был отцом. В ясных, но все же измученных глазах отчетливо сверкнула опасная дамасская сталь. Янек, рискуя нарваться на первый семейный скандал, забрал из рук жены лозу и нитки, погладил ее притягательный круглый животик. Повторил тихо-тихо: — Идем. От нас отдохнувших толку больше. Сталь не пропала. Да и куда бы ей деться из глаз чародейки? Но Дагмара протянула ему руки и повела за собой в спальню. Навалился дурной, мутный сон, который не приносил облегчения. И все-таки в этом сне Янек сжимал потяжелевшую грудь жены и совсем не хотел вставать, хотя снаружи явно что-то творилось... — Пожар! Оба вскочили одновременно, быстро оделись, взяли каждый свое оружие и выскочили на улицу. В черное небо летели рыжие искры. Люди покидали свои дома кто в исподнем, кто в наспех напяленной одежде, суетились, орали. И было, из-за чего. Загорелся не только частокол, подожженный нападавшими. Полыхали дома в самом Райндорфе. Со стороны ворот неслись железные звуки боя. Они не доверяли доброй трети горожан. Но и подумать не смели, что среди них найдутся предатели. Это же какую баснословную сумму им отвалили, чтобы окупить все опасности? Поджечь дома, открыть ворота, защищенные стражниками. Янек сжал руку Дагмары: — Надо прорываться в ельник, но не через ворота. Дальше действуем, как запланировали. Через горящую доску, рухнувшую поперек улицы, перемахнула, не дрогнув, поджарая гнедая кобыла. Кахал, уже весь в чьей-то крови и с обнаженным мечом, крикнул им: — Через ров не пройти, Аурванг прорубается к реке, мужики тащат лодки! Там пока чисто, сволочи увязли в драке! Задержим их! — Построю людей, приду! — бросил Янек. — Сколько? — С полсотни, арбалеты, конница! Построить людей посреди объятого пламенем города казалось пострашнее битвы. Из горящих окон, воя, выпрыгивали люди. Они ломали себе шеи, а родственники все пытались поднять с земли бесполезные трупы. Другие, наоборот, в панике забывали живых в огне и бежали вперед, сломя голову. Иногда от страха бежали к воротам, чтобы попасть под копыта нападавших. Слабая, как птенец, давешняя роженица убивалась из-за того, что не успела вытащить из дома тельце своего ребенка. Пара стариков-торговцев упорно тащила, уворачиваясь от полыхающих кусков дерева, сундук с добром. Янек только что вывел на улицу ослепшего накануне мужика, и в легких не хватало воздуха, чтобы рявкнуть на бережливых идиотов. Верхом примчался Аурванг, вдвойне страшный со своими ожогами посреди пожара. Он что-то гаркнул торговцам, потом для верности поднял на дыбы своего коня. Подействовало. — Михеля видел? — Янек сцапал пробегавшего мимо парнишку из своих учеников. — Живой, на переправе! Старик-то живой. Да вряд ли он забрал из дома травы, порошки, мази, перевязки и все, что поможет после. Янек схватил за шкирку своего ученика, по дороге отловил еще одного, и они помчались — он верхом, парни бегом — спасать от огня лекарства. Новые вопли ужаса донеслись до него, когда он отправил с ребятами снадобья Михелю и успокаивал очередную психующую семью. — Демон! Ох, лихо, люди! Де-э-э-мон! Спасайся-а-а! Только демонов не хватало для комплекта. Похоже, первая паника миновала. Горожане отступали быстро, лишнего с собой не волокли, над погибшими не рыдали. Янек достал из ножен свой меч, которым в последние месяцы формы ради тыкал разве что в мешок с соломой, и поскакал на помощь защитникам Райндорфа. Он успел добить упавшего с коня невысокого крепкого парня, когда услышал Аурванга — и как тот везде успевал? — Отступаем, отступаем! Плохо вооруженных, по большей части пеших мужиков теснил в сторону переправы Кахал: — Живей, парни, вперед! Горан, верхом на могучей кобыле, молча свалил на землю палицей двух нападавших, одного за другим. Вражеского арбалетчика разорвал пополам демон. То есть Рашид. За частоколом Райндорфа С детьми Йону было легко. Во-первых, многие из них прошли школу Янека, а, во-вторых, сыграл свою роль его собственный опыт с приютом. Райндорф полыхал и гудел, на реке шатким мостиком колыхались перевернутые и связанные лодочки, люди плакали, а дети шли в большинстве своем совершенно спокойно. Они покидали подожженный злодеем город и направлялись по волшебному мосту в таинственное лесное царство добрых фей. Эту байку он сочинил для самых маленьких, а старшие, как настоящие герои, должны были оберегать и защищать малышей. Краденая вороная кобыла Йона, прекрасно воспринявшая воду, помогала гасить страх. Впору было пересмотреть свой взгляд на воровство. — А ну прочь, голытьба! Дорогу, дорогу! — закричали вдруг двое здоровенных парней. За ними шел невысокий, но солидного вида мужчина с семейством. Видимо, почтенный купец. Йон тронул бока лошади и перегородил ход к мосту. — Сначала идут дети, беременные и больные. — Эй, молокосос! Не видишь, кто идет? — Вижу. Дети проходят, остальная семья после. Верно, брат мой? — он обернулся к вовремя подошедшему жрецу Райндорфа и подмигнул ему. Жрец намек понял, дернул щекой, важно кивнул: — Верно. Сначала дети, беременные и больные. Посторонись, дай пройти Ханне. Беленькую волосом и бледную от ужаса девушку с тяжеленным животом вел под руку муж. Йон подал ей руку: — Перевезу верхом. Другая беременная женщина, Дагмара, давно прошла в голову вереницы погорельцев. Она обязана была идти. — А ну, сучка драная, вперед! — орала Дарина. Ее Бабочка плясала, вставала на дыбы, упиралась копытами в землю и никак не желала лезть в воду. Но, пока Йон ссаживал Ханну на другом берегу, разъяренная пикта что-то сделала со своей кобылой и пронеслась мимо, обдав Йона тучей брызг. Спустя много мучительных минут — или часов? — горожане преодолели реку. Шум пожара и битвы остался позади. А впереди был ельник. Йон велел, по уговору с Дагмарой: — Беременным и больным закройте глаза! Идите быстро, но спокойно, и ничего не бойтесь! При вас обереги, вам нечего бояться! — Ох, божечки, ох, помрем! — Не помрете! Не бойтесь! — надрывал глотку Йон и сам не верил, что вот этого можно не бояться. Свет редких факелов немного разгонял еловый сумрак. Но полупрозрачные, чем-то похожие на слизняков умертвия мерцали сами по себе, словно роса туманным утром. Они вопили немыми ртами, и жуткие звуки не слышал, но наверняка всей кожей чувствовал каждый. Они тянули к людям руки, отлетали в сторону, вспугнутые оберегами, и все-таки возвращались. Дагмара добралась до ложбинки с нежитью прежде остальных беглецов. Умертвия пришли к ней как к старой знакомой, куда быстрее, чем в первый раз. Беззвучно зашипели, вновь наткнувшись на обереги. А потом один из них повернул голову в ту сторону, откуда несся стук копыт. Лицо полукровки не выражало ничего, как и положено трупу. Но Дагмара прекрасно видела плотоядный оскал на его студенистом лице. Впрочем, нежити не повезло. Дарину тоже защищали обереги. — Дагмара, давай в седло! Если что, удерем от них быстрее. — Нельзя мне, милая. Я должна землю ногами чуять, — ответила Дагмара и с облегчением положила голову на мокрую шею лошади. Вздрогнула, почуяв железный запах крови. — Ты ранена или кобыла твоя? — Ай, пустяк! Михель меня перевязал. Вскоре явились люди. Уставшие, перепуганные, в копоти, крови и грязи, они проходили мимо умертвий, держа в дрожащих руках обереги и бубня под нос имена святых. Кто-то зашелся в плаче, кто-то упал в обморок. Но Дагмара оставила эти заботы Йону и Михелю. Без ее собственной силы разумные твари давно сообразили бы, как обойти защиту плетеных полосок. Она их отвлекала. Ее же, слабую от беременности и бессонных ночей, поддерживало плечо испуганной лошади и горячая, мокрая от пота ладошка Дарины. А там, за рекой, догорал ее родной город... Мертвый лесной эльф тут же почуял в ней слабину и едва не пробил защиту оберега. «Хрен тебе, а не мы с Дариной». — Дагмара, наши. Чуть-чуть осталось, — прошептала Дарина. Вдруг ее ладошка дрогнула: — Не вижу Мышку... Что с Гораном? В Райндорфе Аурванга не волновало, что за тварью был жуткий тип, которого горожане приняли за демона. Он дрался на их стороне и даже был кое с кем знаком. По крайней мере, когда они покидали Райндорф, Кахал что-то крикнул ему на саорийском. Демон бросил в ответ маленький мешочек и несколько слов. Потом Аурванг сшиб взятой у мертвого стражника алебардой очередного нападавшего. Человека. В гномьей одежде и с бородой. Потом Сигурд заржал, перепуганный падением догорающей доски, но быстро пришел в себя. А потом Аурванг заметил, что саориец и Горан пропали. — Порядок, уходим, — невнятно объяснил Кахал. Его плечо порядком кровоточило, но времени на перевязку не было. Последними в прикрытии отступали только всадники. Сам Аурванг, Янек, Кахал, человек пять стражников, один воин ордена и несколько отчаянных простых горожан, которые умели не выпадать из седла. Боевые Сигурд и Мурка временно пронеслись вперед, через реку, подавая пример другим лошадям. Ряды нападавших основательно подтаяли в городе, но защитникам ощутимо не доставало Горана и жуткого саорийца. Ладно, Аурванг верил, что оба они исчезли не зря. С ним поравнялся Янек, весь в копоти и крови, непонятно, чьей. Сказал, задыхаясь: — Надо взять пленного. В лесу Кахал заманит, мы четверо возьмем, — и он махнул рукой на двух стражников. В ельнике раненый Кахал весьма убедительно изобразил обморок, мешком свесившись с седла. Трое преследователей, преисполненные энтузиазма, послали своих коней в галоп. Они ведь не знали, что умеет вытворять Мурка. Собственно, Аурванг до сей ночи тоже не знал. В итоге двое из них слетели на землю, а третий попал аккурат в плен. — Туда! — велел Янек и поскакал в сторону призрачного серого свечения. Вскоре он затащил в седло свою жену, Дарина сдернула повязку с глаз ошалевшей от ужаса Бабочки, и они толпой помчались прочь от умертвий. За ними, ничего не подозревая, во весь опор скакали остатки отряда нападавших. Судя по воплям, очень злые и очень голодные умертвия наконец-то нашли, чем поживиться. В Райндорфе, после побоища — Этим уже не помочь, — сказал Рашид после того, как наскоро осмотрел сомлевших возле ворот стражников. — Их отравили. Вероятно, чтобы открыть изнутри ворота. Горан кивнул, обвязал морду Мышки первой найденной тряпкой и тронул ее бока. Лошадь как всегда доверчиво последовала приказу хозяина, больше не шарахаясь от каждого огня. Вместе с Рашидом они довольно быстро обследовали умирающий город. Спасли только троих. Вытащили из домов, укутанных дымом, еще пару, но лишь затем, чтобы вскоре закрыть им глаза. В ярко полыхавшем доме визжал парнишка лет восьми-девяти. Рашид просто не мог пройти к нему, а Горану все никак не удавалось уговорить огонь. Они растянули под окном одеяло, кричали мальчику, чтобы прыгал... Тот захлебнулся последним воплем, когда обвалилась крыша. Выживших старуху с внуком Горан посадил на Мышку и повел к реке. Рашид нес на руках раненую, однако по виду небезнадежную девочку. Та окончательно пришла в себя уже на другом берегу и, ойкнув, спросила у Горана: — Он холодный такой... Он мертвый? — Да нет, вполне живой. Это тебе после жара в доме блазнится. Рашид отыскал безопасную тропу в стороне от ложбинки с умертвиями, и к утру они добрели до лагеря погорельцев. В предрассветном полумраке, расцвеченном слепящими пятнами костров, среди множества несчастных, бестолковых, суетливых людей не так-то просто было найти своих. Михель невозмутимо шил мужика, что отступал одним из последних. Мужик выл сквозь палку в зубах, его держали более целые товарищи. Йон раздавал детям горячую еду из котелка. Дагмара обнимала беленькую девушку, вроде бы Ханну, которая покачивала на руках новорожденного. Кахал с перевязанным плечом, Янек и еще люди допрашивали пленного. Аурванг о чем-то спокойно препирался со старостой, Дарина рядом полыхала гневом. Староста, похоже, собирался им уступить. — Демон! — пискнул кто-то, видевший Рашида в бою. — Он не демон, он хороший! — вступилась за своего спасителя девчушка. Судя по тревожным шепоткам, ей не очень-то поверили. Ну да, навь не тратил время в дороге, чтобы застирать свою одежду и смыть с лица кровь. Впрочем, шибко он никого не пугал, потому как держался в стороне от лагеря и многочисленных оберегов. Горан сам подошел к нему. Протянул руку, сказал то, что не досуг было говорить по дороге: — Спасибо за помощь. Это ведь не ваша война. — Любезный мой ведун, — Рашид ответил на рукопожатие, — ты ведь такой же скиталец, как и я. Тебе ли не знать, мастер Горан из Елани, что иной раз чужая беда царапает сердце сильнее собственной боли. И прошу прощения за то, что позволил себе перейти на «ты». Но, согласись, миновавшая ночь располагает к большей доверительности. — Согласен. О доверии я и хотел с тобой поговорить. Близится рассвет, назначенное тобой время. Но ты видишь, что творится вокруг. До мести ли теперь? Можешь ли ты пока не трогать Кахала? Рашид мягко улыбнулся. — Понимаю. Вы оба не хотели бы отвлекаться в столь затруднительной ситуации, и я признаю твою правоту. Клянусь тебе, что не призову к ответу своего убийцу по крайней мере до тех пор, пока мы не обеспечим безопасность бывшим жителям Райндорфа. Однако при условии, что он не снимет свой оберег. Увы, без этого мои обещания ничего не стоят. На плечи Горана желанной тяжестью легли знакомые руки. — Троих вытащили? Слушайте, отлично! А вот от нашего языка толку мало. Ему деньги заплатили, а кто, за что... Про остальных он сам не знает, наемники или нет, — Кахал трепался и попутно ощупывал Горана на предмет повреждений. — Да цел я. Как твоя рана? — А, ерунда! Но к слову о ранах. Рашид, твои травы обалденно останавливают кровотечение. Они помогли особо помятым и, полагаю, спасли Ханну, ученицу Дагмары. Ну, видишь, которая с новорожденным. Не представляю, что бы мы без тебя делали! И Кахал порывисто поклонился. Рашид вопросительно поднял брови и почему-то кратко спросил у Горана: — Это что? — Это — Кахал. Пока у нас перемирие, привыкай. По сонному лагерю опять пролетел шепоток, на этот раз более слабый и удивленный. Впрочем, погорельцев можно было понять. Они потеряли родные дома, в воздухе остро пахло паленым, пострадавшие тихонько постанывали, а в сотне шагов, укрытые лапником, лежали погибшие. И вот рядом с этой бедой, не особо таясь от чужих глаз, Аурванг целовал Дарину, прижав ее к стволу дерева. — На мой дилетантский взгляд, они прекрасная пара, — весело заметил Рашид. — Ага, пара идиотов, — хмыкнул Кахал и нахально привалился к Горану. — Вот объясните мне, как старшие мальцу, за каким хреном некоторые ждали этой особенной жопы, чтобы разобраться в своих отношениях? Ну за каким хреном, а? Горан вздохнул, наконец-то расслабляясь после двух страшных ночей: — Ты лучше скажи, как без хрена-то. В лесу под Райндорфом Ручей, лиловый от зари, обжигал босые ноги холодом. Рука Аурванга обжигала зажатую в ней руку Дарины совсем иначе. Собственно, если бы Аурванг не приволок ее сюда, она бы накинулась на него там, в двух шагах от лагеря. А теперь они стояли по щиколотку в воде, никак не могли расцепить пальцы, все целовались и целовались, и одной свободной руки на двоих не хватало, чтобы стащить провонявшую дымом одежду. — Пусти ты, — буркнула Дарина, с трудом разорвав поцелуй. Дело пошло быстрее. Они, голые, плюхнулись на колени в ручей. В одной широкой ладони Аурванга уместилось вдосталь воды, и Дарина весело замотала головой, отфыркиваясь и отплевываясь. — Утопишь! — и она мстительно плеснул в него водой с двух рук. Вышло маловато. Блестящие капли застряли в смоляной гриве, в густой бороде. Одна смешно повисла на кончике широкого, чуть горбатого носа, а потом сорвалась вниз. Дарина опустила следом взгляд и судорожно вздохнула. Желанное тело, не скрытое больше ни одеждой, ни взаимными недомолвками, было близко-близко... Низкий, роскошный голос добил ее. — Давай поскорее ополоснемся. Ты же замерзнешь. Аурванг обжигал, смывая с нее пот и грязь одной рукой, жадно и наспех сминая то одну грудь, то другую. Дарина поймала его искалеченную руку. Гладкая, совсем не страшная культя легко задела сосок, потом надавила сильнее. Влажная головка уже твердого члена скользила по ее животу, сама Дарина тоже текла, прохладный ручей обвивал их обоих. Ну, не замерзнут, так утонут. Они выбрались на берег, упали на росистый мох, колкий от хвои. Точнее, Дарина упала, а сверху на нее навалился Аурванг, целуя в шею и лаская бородой. — Ты весь пушистый, — тихо рассмеялась Дарина, одновременно пряча нос в чуть влажной гриве, протискивая ладони к волосатой груди и к притягательным волосам чуть ниже. — Ты пушистая, — улыбнулся Аурванг. Легонько укусил ее за ухо: — Пушистая и маленькая. — А то ты великан! — А то нет? — спросил он, заполняя ее собой. Близость была несправедливо короткой. Оба слишком хотели и слишком устали. Обоих вымотал кошмар пожара. — Пожалуй, попрошу у наших лекарей снотворное, — пробормотала Дарина, сворачиваясь в клубок на коленях у любовника. — А то явятся воспоминания, когда не ждали... Аурванг ласково погладил ее по волосам. Сказал глухо: — А я все думаю... Что если в Сосенках творится то же самое? В Ромалии, в деревне Сосенки Шум бурного весеннего ливня сливался с шумом горного потока. Хвойные деревья на склонах гор пахли остро и свежо, но Лада различала еще один характерный горьковатый запах. Так пахнет костер, если плеснуть на него воды. Так пахли сожженные Сосенки. Тихие, безмолвные, словно полностью опустевшие. Но когда Лада миновала обугленные столбы, что когда-то были воротами, она увидела остатки здешних жителей. Люди, гномы, еще гномы, лесной эльф, чета пиктов. Они двигались по мертвой деревне словно призраки. Очень разумные призраки, которые не теряли времени на плач и суету. Они разбирали завалы, вытаскивали живых и мертвых. В относительно целом доме затопили печь, несли туда еду — кто чем богат. — Где живет кузнец Аустри? — спросила она у черного от грязи лесного эльфа. — Вон там, видишь? Самые пострадавшие дома, его третий. Ребята стараются пробиться внутрь, но пока не выходит. Прости. Вряд ли он еще дышит. Никто из усталых людей и гномов не спросил, откуда у Лады такая сила. Они молча помогали ей разбираться камни и доски. Одна женщина невольно всхлипнула, когда под увесистой балкой обнаружили два сплетенных в последнем объятии тела, видно, мужа и жену. Со стороны разрушенной печки послышался робкий стон. Через несколько мгновений Лада вынесла из-под удачно вставшей боком доски ободранного, но живого гнома. — Аустри! — позвала она. Плачущая женщина подложила ему под голову ворох тряпья. Капли дождя стекали в приоткрытые губы. Кто-то опустил Ладе руку на плечо. И не отдернул. — Аустри не оставят, не переживай. Пойдем, нужна твоя сила.