Дети ветра

В горах Черного Предела, в лагере Фёна, осенью года 1219-го Кахал подпирал спиной старую облысевшую сосну, изучал карты севера Черных Холмов, добытые Аурвангом, и раздумывал, что делать со своим отрядом. Возле него сидел Иржи, вздыхал над своими цифрами и прикидывал, что делать с сапогами, особенно с учетом планов командира. — Бать, нужны деньги на обувку. У нас не хватает. — Я их тебе рожу что ли? — Идею о высоком родил — изволь теперь о земном, — пожал плечами Иржи. — Да, я учел то, что мы сможем выручить за вашу ковку, мою керамику и прочее. Кахал потер глаза и посмотрел в ту сторону, где щелкали тетивы и свистели стрелы. — Хозяюшка моя, оставь ты хоть на четверть часа мысли о презренных деньгах! Погляди, какая у нас тут красота неземная! Наши собственные будущие лучники. И наш собственный эльфийский стрелок. Тебе не кажется, что его вишневые глаза и темное золото его волос как нельзя лучше гармонируют с осенью в горах? Иржи подпер щеку рукой и кивнул: — Ага. Батя, не увиливай. На это темное золото сапоги мы не купим. — И запасное терпение тоже, — Кахал насторожился, прислушиваясь к крикам возле мишеней. — Да елки-метелки, опять скандалят! Иржи, прости, деньги найдем чуть позже. С тех пор, как в боевом отряде Фён появился талантливый и высокомерный эльф Арджуна, жизнь подполья заиграла новыми красками. За прошедшие годы парни и девчата использовали разное оружие, от ножей, кистеней и шестоперов до мечей и арбалетов. Были у них и луки, украденные по случаю, но чаще всего лежали они без дела. Кахал стрелял весьма посредственно, как и покойный Марек, а больше никто не мог обучить бойцов этому полезному, однако сложному навыку. Арджуна взял за рога не то что быка, а целое стадо. Он доработал уже имевшиеся луки и сам вырезал несколько новых, он стоял над душой у Горана, следя за ковкой наконечников, а к созданию стрел привлек всех, до кого дотянулся, он гонял своих учеников в хвост и в гриву — и за считанные месяцы добился не только невозможных результатов, но и заработал репутацию самого невыносимого человека в отряде. Вот и теперь Кахал бросился в очередной раз тушить пожар. — Арджуна, на два слова. — Надеюсь, это срочно, — ответил тот, когда они отошли в сторону. — Тренировка в разгаре. — А твоя грубость в расцвете. Прекрати, мои ребята вполне способны обучаться и без шквала критики. — Да? Почему, в таком случае, я каждую тренировку вынужден повторять то, что объяснял на предыдущей? — Попробуй объяснять по-другому. — Не подскажешь мне способ? Не подскажешь. Потому что стреляешь ты так, что не попадешь и в дохлую лисицу с тридцати шагов, — Арджуна одарил его ледяным вишневым взглядом. — Кахал, или я воспитываю этих лодырей как считаю необходимым, и у Фёна к зиме будет сносное подразделение, или вези луки на ярмарку. Выручишь за них те деньги, что требовал Иржи на сапоги. Кахал устало усмехнулся: — Ну и слух у тебя. Хорошо, воспитывай. Но будь добр, воздержись от прямых оскорблений. Бессмысленными чурбаками у нас никто никого не называет. Арджуна коротко кивнул, но почему-то не спешил возвращаться на рубеж. Он поизучал немного яркие всполохи листвы в еловом сумраке, а потом сказал: — Есть один способ заработать. Недавно я приметил контрабандистов, которые в обход грюнландских властей переправляли добычу из Волчьих Клыков в Ромалию. Они везли руду, камни, пушнину. Насколько я понял, у них нет постоянной охраны, они нанимают кого-нибудь ближе к перевалам. Проблема в том, что они могут торговать чем-то еще. Или кем-то. Кахал сощурился: — Как думаешь, сколько человек я должен отправить на проверку? — Четверых будет достаточно, однако включая тебя. — Разорваться что ли… Хорошо, я прикину силы, поговорим после тренировки. Когда Кахал вернулся к сосне и картам, то застал там Горана, который после дороги спускался к речке. Теперь он отдыхал на одеяле, довольный и соблазнительно чистый. — Чего разлегся? Обнимай, целуй, лечи последствия беседы с моим собственным эльфийским лучником. Ну что за терновый куст! И где его так поломало... — Не рассказал до сих пор? — Горан послушно поцеловал любовника. — Ну, зато он твой собственный. Кстати… В последнее время ты полюбил это слово. — В последнее время? У меня почти шестнадцать лет есть мой собственный ты, и я не припомню, чтобы когда-либо это отрицал. — Ах, ну да. А еще у тебя есть твой собственный боевой отряд. — Вот об отряде, — Кахал повалил Горана, уселся на него верхом и капризно заявил: — Я хочу свою собственную армию. Пожалуйста. Солнце, ну хоть маленькую! Тебе жалко что ли? — Да что с тобой сделаешь. Выкладывай, что ты там придумал. — А, все уже придумано до меня, — махнул рукой Кахал и, не слезая с любовника, потянулся за одной из карт. — И вообще, это когда еще будет... Но планировать предлагаю загодя. Смотри. Здесь, здесь и здесь, судя по всему, довольно неприступные горы, но есть относительно удобные тропинки, которые легко контролировать. В горах куда проще прятаться, чем в лесу, зато связь между собой держать труднее. Но ведь постоянная связь в повседневных делах и не требуется. Доучим новобранцев, если повезет, найдем еще сумасшедших и через полгода-год сможем разбить отряд на два или три. Тогда охватим больше поселений, начнем эффективнее помогать людям, а они поймут, что нужно лучше поддерживать нас. Горан почесал бороду, в которой седые волосы почти полностью заменили темные. — То есть к тем задачам, из-за которых мы сейчас сбиваемся с ног, ты предлагаешь добавить еще несколько. А что! Я только за! Разговор любовников прервал Берт. Он явился в лагерь, сверкая, как начищенный медный таз — а ведь старые фёны уже почти позабыли о его беззаботной улыбке. С той ночи, когда погиб Уве. — Батя, Горан, откладывайте романтику! — Берт сдал свою лошадь Ксане и плюхнулся на землю рядом с командиром. — Помнишь девять беглых крестьян, которые разбойничают на Волчьем тракте? Вот на них будто бы подействовали наши стычки да разговоры. Они хотят к нам. — Все девять? — недоверчиво переспросил Кахал. — Именно! Мы с Руди их проверили, Арундхати тоже. Они ни разу не ограбили простого ремесленника или крестьянина, нападают только на богатых путешественников, они как минимум в последние четыре раза отдавали добро беднякам. Это только из того, что мы успели проверить, может, и больше. Они вполне надежные, но тебе бы поговорить с ними лично. Кахал сжал виски, что-то срочно прикидывая. — Так. Раджи и Зося должны вернуться самое позднее через неделю. Берт, где парни дожидаются? — он протянул подчиненному карту. — Вот здесь. — Отлично! Тогда мы завтра к ним, потом домой на денек, дух перевести, а уж после вместе с Раджи и Зосей поедем отрабатывать идею Арджуны, — Кахал нахмурился и посмотрел на любовника. — Солнце, или это перебор? Как ты себя чувствуешь? Годы подполья, пять месяцев в тюрьме и беседы с огнем не прошли для Горана бесследно, так что вопрос был справедливым. — Мы не планируем носиться галопом? Тогда мне хватит поспать до завтра. Ну а про идею Арджуны расскажешь уже по дороге. В Черном Пределе, в новом Альвхейме — Мама, здравствуй! Это от Гудрун, — Финн вошел в комнату, поцеловал Дарину в щеку и надел ей на шею бусы из рябины и шиповника. — Сама Гудрун осталась в лаборатории вместе с Чарли, а мы с Искрой вот. — Ограбили Рашида? А ничего посущественнее по дороге не награбили? — Дарина ткнула пальцем в абак и свои записи. — Денег не хватает! — Расчетливая ты женщина, родная! Прости, звоном монет тебя не порадую. Зато у нас с Искрой появилась идея, когда мы обедали на постоялом дворе. — Из этой идеи можно добыть драгоценный металл? — От тебя зависит, — сын сел напротив, стащил у Дарины яблоко, на которое вообще-то нацелилась она сама, и сказал сквозь хруст: — Пифы новую книгу. — Ничего не слышу. Отдай яблоко, объясни внятно. — Ну ма-а-ам! Ладно… Мы случайно подслушали разговор двух горожан. Постарше нас лет на пять, грамотные и небогатые. Они обсуждали твое «Туда и обратно», с цитатами. Знаешь, что их больше всего зацепило? Те эпизоды, где ты высмеиваешь хозяина главной героини. Дарина смилостивилась над ребенком и достала ему второе яблоко. Заметила: — Представителей власти высмеивают постоянно, за это и ценятся в народе те же фаблио. Почему их недостаточно и нужна отдельная книга? — Тех твоих поклонников поразило то, каким живым оказался этот негодяй. Не кукла из балагана, а живой, смешной, убогий человек. — То есть вы с Искрой предлагаете мне написать не эпизод, а целый сатирический роман… Сын, да у тебя голова не только на то, чтобы кудряшки носить! — Дарина растрепала густые волосы своего ребенка. — Надо поговорить с Ладой. Это ведь с ее подачи я добавила в драму капельку иронии. А тем временем: что делать прямо сейчас? — и она подперла щеку рукой с яблоком, уныло посмотрев на цифры. Дверь распахнулась, и в комнату влетела Арундхати. Присела на край стола и спросила: — Что печалит нашего координатора? — Да пасьянс не сходится... — Сейчас он у тебя еще больше не сойдется. Вишвамитра приехал. — Только не это! — простонала Дарина и стукнулась головой об абак. Камушки на доске мелодично звякнули. — Арундхати, преврати его во что-нибудь! Что угодно, лишь бы не умело говорить! — Заговор против медицины? — рассмеялся Вишвамитра, пожал руки Арундхати и Финну, а потом спрятался за спиной последнего. Ну да, широкоплечий подросток вполне мог прикрыть собой высокого эльфа-чародея без малого шестидесяти лет от роду. — Денег нет, — вместо приветствия объявила Дарина. — А нужны. — Я тебе их рожу что ли? Лучше бы наши мастера подпольный монетный двор открыли вместо подпольной типографии! — Кстати, о типографии, — Арундхати вскочила и потянула за собой Финна. — Дорогой племянник, пойдем-ка узнаем, как там дела у наших наборщиков и не нужна ли им наша помощь. Вишвамитра, не скучай! Когда за сыном и подругой закрылась дверь, Дарина хищно улыбнулась: — Ну вот, сбежали твои защитники. Давай-ка выкладывай как на духу, по что грабить нас собираешься! Вместо ответа Вишвамитра протянул ей список. Не очень-то длинный, но из-за одной цифры Дарине пришлось возвращать глаза со лба на привычное место. — За четыре книги столько? Они что, в золотых окладах с бриллиантами? — Их доставят из Ромалии. Послушай, я все понимаю, но в Грюнланде о новейших медицинских справочниках и мечтать не приходится. А они нам очень нужны, и мне, и Янеку, и Раджи, и Рашиду. Сами по себе книги не слишком дорогие, но дорожные расходы… — Ох-хо-хо... Пара недель у меня в запасе есть? Я узнаю, не смогут ли нави сгонять за ними. Так... — Дарина вернулась к списку и остановилась на еще одной любопытной статье расходов: — На это мы денег наскребем, но все-таки. Почему ты предлагаешь рассчитывать продукты не только по весу, но и по составу? Вроде бы мы и так стараемся кормить разнообразнее хотя бы детей. Почему теперь это обязательно для всех? — Пожалуй, начну издалека, — подмигнул ей Вишвамитра и подсел поближе. Наверное, самонадеянно решил, что его передумали убивать. — Ты ведь помнишь, как на диво быстро вылечились от цинги Кахал и Горан? Я и прежде по мере возможности изучал эту болезнь, однако с тех пор стал пристальнее следить за скудными новостями в медицинском мире. И, судя по всему, некоторые продукты являются лекарством, а то и вовсе позволяют предупредить цингу. Раджи буквально закармливал тогда старших фёнов всем, что попадалось под руку. А попадались яблоки, варенье, шиповник, картошка… — Погоди-погоди. Та осень была не очень-то сытой. И ладно Горан, его можно закормить, он мудрец. Но Кахал? Раджи умудрился впихнуть лишний кусок в человека без халифа в голове? — Раджи умудрился напоить твоего бывшего хозяина ядом. Ну что, идем? Судя по шуму, все уже в сборе. Как бы вредные мастера не запустили свою хитрую машину без нас. В одном из городков Черного Предела После беседы с девятью беглыми крестьянами, которые просились в боевой отряд, Горан воспрянул не только духом, но и телом. Через год ему должно было стукнуть пятьдесят, возраст весьма почтенный даже для человека, ведущего тихую жизнь. А их с Кахалом подкосили острог и побег из Края Курганов. Но после каждого свежего разговора с новобранцами или, как теперь, с кандидатами в Фён мышцы будто бы наливались прежней безбрежной силой. У входа в трактир, где они решили перекусить, Горан придержал любовника за плечо: — Поздно уж, может, спросим у хозяина не только стол, но и комнату? Кахал ухмыльнулся. Нехватка зубов не сделала его улыбку менее вредной. — Теперь ты у нас сибарит? Впрочем, я не против. Трактир встретил их запахом прогорклого сала, желтыми глазами облезлого, но важного кота, а еще волшебным дуэтом голоса и лютни. Кахал мигом растерял свою наглость и аж вытянул шею, чтобы разглядеть исполнителя. — Не может быть! Горан, мне ведь не блазнится? — Нет, это и вправду он. А ведь я впервые слышу, как он поет. Любовники взяли по кружке сбитня, заказали еду и устроились за столиком, который стоял поближе к менестрелю. Обменялись грустными взглядами. Да, время не пощадило почти никого из них. До белизны поседели Янек и Аустри, снег припорошил рыжие косы Дагмары и соломенные волосы Богдана, Аурванг и Горан носили теперь седые бороды, а в светлых локонах Кахала блеснуло первое серебро. Из старших «Детей ветра» и фёнов лишь Арундхати и Вишвамитра сохранили свойственную эльфам внешнюю молодость. Но все они без исключения сберегли кое-что из молодости внутренней — движение вперед, жажду жизни, азарт и упрямство. А Эрвин... Нет, постарел он не больше Горана, своего ровесника. Однако что за тревоги оставили печать на его лице, какие беды затянули мутной пленкой тоски ясные прежде глаза? Вряд ли только одиночество. Но, несмотря на все перемены, голос Эрвина, сильный, богатый, очень чистый, легко прокладывал себе путь через гомон в трактире к ушам и сердцам. Второй не транжирил напрасно себя. Он жил, ни о чем никогда не скорбя. И славно его проходили года, И дома его ожидали всегда Горячий обед и уютный очаг, Собака у ног и меха на плечах, Вино и стихи, старый верный слуга. Так что же порою сожмется рука? Так что же слеза засверкает порой? Он пламя любви променял на покой. Нет, даже если Эрвин и плакал порой, то не об этом. Он бы не стал отказываться от подлинного чувства, возможно, что и под страхом смерти. Видно, кто-то после пары-тройки кружек эля рассказал ему свою историю. Другой не скупился на россыпи слов, Доколь охранял его ночи покров. И нежность цвела у него на устах, Но с первым лучом одолел его страх. Решил он, что лучше пусть жизнь без любви, Чем страх перед смертью с приходом зари. Бежал, и за ним не послали погоню. Да только случайно подвел его конь, Споткнулся о корень над бурной рекой — На дне ее вечный нашел он покой. А вот это уже была история бегства его возлюбленного. Чуть переиначенная, однако по-прежнему страшная. Но что мне печаль? Ведь я помню о том, Кто в бурю, в метель, под промозглым дождем, Сквозь чащи и камни, разбив ноги в кровь, Но шел, чтоб отдать поскорее любовь. И небо нашло свой приют в их глазах, И жаркое пламя горело в сердцах, И ветер всегда им попутный вослед. А важно ли — день, или год, или век? А важно ли — осень, зима ли, весна, Когда по любви твоя жизнь отдана? Лютня смолкла, и шумный трактир вдруг показался наполненным тишиной. Так смолкал лес вокруг лагеря, когда кто-нибудь из бойцов заканчивал чтение вслух или после выстрела Арджуны. Кахал, совсем растерянный, спросил вполголоса: — У меня мания величия? — Нет, — покачал головой Горан. — Последнее — действительно о тебе. О нас. Интересно, как он узнал, что ты, рискуя жизнью, пробирался ко мне в Смерёту? — Поэтическое чутье, — буркнул Кахал — и вдруг расплылся в улыбке. — Не думай об этом так громко. — О чем? — голубые глаза были сама невинность. — О том, что у тебя теперь есть свой собственный менестрель. — Ой, да я не жадный! Поделюсь со всеми нашими. Тем временем Эрвин раскланялся и оглядел зал в поисках удобного столика. И просиял, увидев старых знакомцев. — Так не бывает! — он обнял разом обоих героев своей баллады и сел между ними. — Даже для моего поэтического воображения подобная встреча сродни чуду. Кахал поклонился ему: — Твоя музыка — чудо. В отличие от твоей жизни. Эрвин в ответ лишь махнул рукой. Горан напомнил ему: — Ты же знаешь, нам можно доверять. — Знаю. Но у меня нет ни малейшего желания портить столь замечательный вечер. Скажу только, что есть кое-что похуже побега, — доброе лицо менестреля на миг перекосилось от гнева. — Предательство. В новом приюте Йона и Лады Лада вернулась домой глубокой ночью и удивилась огоньку на кухне. Третьего дня они по традиции дружно и с размахом отмечали первый день рождения нового воспитанника в приюте. Вчера к ним в гости приехали фёны, привезли своих детей на неделю, а то и на месяц, и снова было суетно. Так кому же не спалось после всей этой кутерьмы? Сначала Лада почуяла кисловатый запах ржаного хлеба, а потом увидела за столом, поближе к теплой печи Грету. Они вместе с Руди попросили присмотреть за своими тремя детьми и за ребенком Ксаны, покуда разгребали в боевом отряде срочные дела. Они собирались выезжать на рассвете, но Грета, вместо того, чтобы отдыхать перед дорогой, следила за хлебом и читала. — Что у тебя? — спросила Лада, когда спрятала в сундучок стопку писем для Йона. За ней она и отлучалась в город к надежному человеку. — «Туда и обратно», — улыбнулась Грета. — Сколько уж лет люди читают книгу Дарины, а у меня, стыдно признать, руки так и не дошли. — У матери троих детей и подпольщицы? Почему бы это? Зато, наверное, Зося все наизусть выучила. Грета засмеялась: — Нет, конечно. Из наших читали Отто, Иржи и еще Марек, земля ему пухом. Они нам пересказывали, так что суть книги мы знаем. Но ведь и самой хочется! Пока дети, вон, спят и батя никуда не гонит. Слова-то какие… Лада положила подбородок на сложенные руки, засмотрелась в огонь. В далеком живом детстве к ее услугам была богатейшая библиотека батюшки, и она ею даже пользовалась, но читала рассудочно. Например, чтобы поддержать разговор на первом балу или же победить в споре с братом. Вот и все. Книги оставались для нее чужими. К этому потрепанному, засаленному томику она сама приложила руку. Пусть не писала, но слушала подругу, подавала ей идеи, а теперь до смерти уставшая мать двух девочек и одного годовалого мальчишки жертвовала своим сном ради конкретных слов. Книга ожила. — Грета, процитируешь? — Ну вот например о несчастных забулдыгах: «Косы они часто заплетают. Они когда пьяны, всегда за косы тягаются. Пьют, пьют, потом друг дружке в волосы вцепятся. Потом, который послабее, говорит: отпусти. Другой отпустит. Потом опять вместе пьют. Сердиться друг на дружку не имеют нужды: сердца у них на это нету»*. — Страшно, — тихо ответила Лада. — Когда бедность и пьянство доводят до такого полуживотного состояния. — Согласна с тобой, но мне тут важно вот что. Знаешь, как в нашей деревне косо глядели на моего Руди? Мол, и сердитый, и копытом землю бьет, и уважения в нем нету. Нас хвалили за то, что были покладистыми, а он сердился. Выходит, почему? Потому что сердце у него есть! Они поговорили еще немного. Потом Лада занялась рябиновым вареньем, а Грета пошла спать только после того, как перевернула последнюю страницу. Утром Йон и Лада проводили фёнов, оставили детей Богдану, который вместе с «Детьми ветра» покинул Край Курганов и стал третьим воспитателем в приюте, а сами сели прикидывать неизбежные накануне холодов расходы и разбирать письма. Йон взял в руки новое перо, лебединое, и тяжко вздохнул. Эти перья Руди и Грета привезли им в подарок от Марии, которая летом прошла испытание в Фён. Лада понимала тревогу любимого за воспитанницу, которую они взяли к себе пятилетней крохой, а отпустили в большой мир взрослой девушкой, понимала, но не разделяла ее. Мария знала, куда лететь. — Между прочим, от Махагана! — воскликнул Йон, взглянув на очередное письмо. — Знаешь, где Ронн? Там он собирает своих последователей, приглашает меня послушать их, высказать свои соображения и указать им на возможные ошибки. — Ты, кажется, не во всем с ним соглашался. — Да. Боюсь, он берет деньги далеко не только у приличных людей, а еще трусоват. Но... Он говорит о том, что и нам близко. О любви, милосердии, взаимопомощи. Он пусть мягко, но критикует орден. А значит, среди его последователей могут быть нужные нам люди. Кто знает, вдруг наши идеи им понравятся больше? Лада с интересом посмотрела на Йона и внутрь себя. Нет, она уже не боялась подобных перемен в своем любимом. — Ах, коварный ты мой! А что? Давай поедем, присмотримся, прислушаемся. Вдруг выловим в этом добром болоте парочку злых единомышленников? До Ронна верхом не больше дня пути. Мы успеваем? В комнату вошел Мариуш. Как и Эрика, он не покинул приют после совершеннолетия, а остался помогать своим воспитателям. Йон спросил у него: — Поможешь Богдану, пока мы отлучимся дней на пять, максимум семь по делам? — Куда ж я денусь. В новом Альвхейме В день запуска подпольной типографии «Детей ветра» собрались все взрослые и подростки, которых не держали неотложные дела. Они шли к этому много лет. Книги были неотъемлемой частью просветительской работы, но доставать, издавать и копировать их стоило огромных сил. Почти все труды Янека запретили в Грюнланде давным-давно. Часть его старых работ отыскали в Ромалии, новые — учебники по истории, географии, мифологии и праву — переписывали от руки «Дети ветра», фёны и некоторые ребята из приюта. Роман Дарины из рода Терновых туч «Туда и обратно», посвященный влиянию рабства и других форм личной зависимости на человеческие души, долго не могли издать. А через год после того, как это удалось, его повелели сжечь в ряде княжеств Грюнланда и, по слухам, кое-где в Ромалии. Травник Рашида и медицинский справочник Вишвамитры не запрещали, но печатали с неохотой. Руководство Хвала по обучению подмастерьев издали всего один раз и крошечным тиражом. «Дети ветра» от этого устали и занялись оборудованием собственной типографии, как только более-менее наладили жизнь в Черном Пределе. Дарина отыскала порядочного мецената, который пожертвовал деньги безо всяких скользких условий, Аурванг, Аустри и Хвал спроектировали собственный печатный станок, Арундхати изобрела рецепт типографской краски, а Янек поспешно, насколько позволяло начало седьмого десятка, завершил свой свежий труд. Роман Дарины все-таки издали, поэтому первой книгой подпольной типографии должен был стать историко-экономический труд Янека Йотунштадского. Итак, они ждали. Следили за работой трех мастеров, любовались станком, который вопреки привычному аскетизму их быта был богато украшен, и вдыхали острый запах краски. Вот Янек взял первый лист, еще гибкий и влажный. Его окружили, стараясь не дышать, Дагмара, Искра, Дарина, Финн, Арундхати и Вишвамитра. Гномы и Хвал переминались с ноги на ногу рядом со своим детищем, ожидая вердикта. Наконец Аустри робко подал голос: — Это, ребята. Вы не глазейте просто так, вы проверяйте. Может, мы при наборе ошибочку допустили. — Сейчас-сейчас, — Янек подозрительно потер глаза. — Простите. Старею, сентиментальным становлюсь. Сейчас проверю, — он вгляделся в ясные, отчетливо различимые строчки: — Все безупречно! Вишвамитра осторожно посмотрел в текст через его плечо и прочитал: — «Без поиска закономерностей исторического развития история каждой страны предстает перед нами как набор беспорядочных, никак не связанных между собой фактов, хаоса внезапных бунтов, измен, интриг, зверств, убийств и бесцельных войн»**. Хм… Если подумать, ведь именно так очень многие воспринимают не то что жизнь целой страны, но и свою собственную. И ты объясняешь здесь эти закономерности? Янек виновато улыбнулся: — Увы, нет. Я же написал: поиск закономерностей. Я лишь даю в своей работе слабые наброски, а остальное — дело будущего. В открытое окно ворвался свежий сердитый ветер. Растрепал волосы, с сединою и без, раздул пламя в очаге, зашуршал страницами рукописи. Потом тронул первый лист и присмирел. В полной тишине раздался голос Искры: — Будет. — Будет, — эхом откликнулась Дагмара. — Будет, — сказала Арундхати. — Будет написано то, что сейчас прозвучало. И больше, подробнее, вернее. Рукой того, кто после погибнет, восседая на подлинном троне.