Дети ветра

В Райндорфе, поздней осенью года 1203-го В пристройке при мастерской древнего гончара Райндорфа можно было бы услышать, как летает муха. Но все порядочные насекомые уже спали, а потому школа слушала зычный храп хозяина за стеной. — Кто нам сегодня расскажет о странах Неба, народах Земли и диких племенах? Ладно, оболтусы, по вашим несчастным лицам вижу, что придется разбить вопрос на два. Первый доброволец поведает нам о верованиях, второй — о географии. Что, опять на последнем уроке больше спали, чем бодрствовали? — проговорил Янек, сурово оглядывая притихшую детвору. Ребята еще не научились разбирать, когда учитель и впрямь сердит, а когда шутит, поэтому на всякий случай втягивали шеи почти всегда. Нет, их пугали не крики, стояние на горохе или розги. Янек, памятуя свой краткий отцовский опыт и университет, предпочитал иные методы. Не желаете всерьез трудиться, так и не надо. Обойдемся без рассказов, гравюр, моделирования, опытов и спокойно пойдем по домам. Последнее детей не слишком радовало. Потому, как пить дать, сегодняшний урок они готовили со всей доступной серьезностью. Только вот... Что? Янек всматривался в смущенные мордахи, а потом в поисках ответа глянул на Дагмару. Неизменно мягкая, плавная и мудрая женщина порой позволяла себе жесты, от которых сердце Янека по затейливой кривой бегало между горлом и пятками. Сейчас она подпирала кулачком щеку и выгибала бровь, совершенно недвусмысленно сообщая: «Ой, ты дура-а-ак!» И ведь права. Дурак. Его студенты в столице обладали достаточным словарным запасом, опытом и изворотливостью, чтобы рассказать о чужих верованиях, не привлекая к себе ненужного внимания соглядатаев ордена. А молодые люди и тем паче дети провинциального городка приграничья элементарно боялись ляпнуть нечто такое, за что попадут в немилость к столь же ограниченному в языкознании жрецу. — Солнышко выглянуло, — заметил Янек, переводя взгляд с Дагмары на затянутое бычьим пузырем окошко. — По сему радостному случаю ловите халяву. О верованиях напомню вам я. Но уж от географии — не отвертитесь! Дружный вздох облегчения был красноречивым комментарием к его словам. — Итак, вам известно, что подлинными богами, создавшими весь наш прекрасный мир, являются неназываемые в своем могуществе боги, в которых верим мы, жители Грюнланда и подвластных нам земель. Боги подарили нам милосердное Пламя и оно воистину милосердное. Разгоняет мрак в наших душах, избавляет нас от недобрых сил... Позволяет нам не мерзнуть зимой, выпекать хлеб наш насущный и творить при свечах, когда вокруг сплошные потемки. Наши боги взирают на нас с неба. Взгляд людей, которые молятся небесным родителям, великому оку, солнечному богу и прочим, несколько затуманен, однако их вера максимально близка к нашей. Таким образом, историки Грюнланда называют нас странами Неба. Можете просто перечислить эти страны? Перечислить — это не страшно. Вверх взмыло аж семь рук. — Грюнланд! Ромалия! Лимерия! Это... Саори! — Молодцы. Продолжаем беседу и вспомним, кто такие народы Земли. Вряд ли вы когда-либо видели эльфов, но слышали о них. Есть еще один народ, до недавнего времени частенько встречавшийся в Грюнланде... Словом, это все те, кто отрицает или не понимает существование небесных творцов нашего мира, но верит в другие божественные силы, чаще всего воплощенные в природе. Городские эльфы надеются на помощь богов пяти стихий, лесные предпочитают лишь зеленую стихию, зато знают ее досконально. Гномы и некоторые пикты верят в богов грома, весны и камня. Страны Неба часто ведут дела с народами Земли, хотя не без ссор. Осторожная мальчишеская рука махнула в уголке, и после кивка Янека не в меру любопытный ученик спросил: — Дык куды ж пиктов девать? Вроде давеча говорили, что к диким... Не в меру сообразительный ученик. А Янеку теперь соображать, отвечать ли доступно для каждого или же завуалированно для некоторых. Гончар за стенкой смачно, с посвистом, всхрапнул. Пожалуй, для всех безопаснее второй вариант. — Верно. По большей части пикты относятся к диким племенам. Как скифы и нереи. Они верят даже не в богов, а в каких-то духов, что живут у них в поле, в очаге, под холмом или на ближайшем болоте. Даже сами образы этих духов нашим историкам и жрецам кажутся дикими: волшебный соловый конь пиктов или нерейские ши с крыльями как у стрекоз. Дики и сами народы, они не владеют сложными технологиями, у них нет государств и чиновников, их очень, очень удобно захватывать. Впрочем, простите, вернемся к пиктам. Некоторые из них приходят постепенно к более прогрессивным представлениям, например, верят в богов грома и камня, подобно народам Земли. Малышня и отроки откровенно зевали, шептались и тайком стреляли друг в друга семечками. Зато двое или трое взрослых учеников кое-что поняли. По крайней мере, Янек очень на это надеялся. Он вновь скорчил весьма грозную физиономию и возвестил: — Итак, оболтусы, халява закончилась! Кто расскажет нам о географии? На этот раз легко вскинулась тонкая женская рука. Рядом с Дагмарой, которая неизменно посещала все уроки, сидела Ханна. Совсем недавно забитая беляночка и помыслить не могла, что ей позволят приходить в сомнительную школу — да к чужому мужчине! Она еще не сняла траур по убитому мужу, ходила по улицам, низко опустив голову, и жила в доме своей бабушки. Но однажды Янек любопытства ради и для защиты подруги Дагмары проследил за ней. Спустя пару вечеров снова проследил. Ох, не в собственной постели проводила ночи молодая очаровательная вдовушка! Однако стоило прогнать какие-то очень неуместные и кружащие вокруг женского обаяния мысли. Янек трезвым взглядом медика оценил обеих своих великовозрастных учениц. Под светлыми глазами Дагмары залегли тени. Она получила заказ, над которым корпела денно и нощно: жрец Райндорфа намеревался подарить главному жрецу княжества искусно вышитые обрядовые принадлежности. Ханна тоже сегодня была прозрачно-зеленого цвета, но счастливо улыбалась и просила разрешения ответить на вопрос. Как отказать? — Прошу, дорогая, — Янек протянул девушке импровизированную указку из палочки, оплетенной цветными нитками. Ханна несмело потопталась между двумя картами: Т-образной, изданной в Грюнланде, и запутанной Mappa mundi из Саори, напоминавшей Янеку астролябию. Наконец, Ханна подошла к менее подробной и более понятной грюнландской карте, на которой две самые яркие цепочки гор образовывали асимметричную букву Т. Под ее правой, более длинной перекладиной, и покоился Грюнланд. — Вот здесь... — робко начала девушка. Чуть пошатнулась, но взяла себя в руки и заговорила громче: — Здесь, пониже Волчьих Клыков... — Южнее, — вполголоса поправил Янек. — … южнее гор, какие зовутся Волчьими Клыками, восточнее Черных Холмов... Это тоже горы, только низкие... Так вот, здесь и есть наша страна Грюнланд. Дальше на восток раньше жили дикие племена пиктов. Ну как, и нынче живут. Но там война была, и теперь это наши земли. Только в одном месте в горах есть еще страна пиктов. Которые вроде бы к народам Земли. — Почти правильно, только не строго на востоке, а на северо-востоке. — Ну да, на северо-востоке Волчьих Клыков. А туточки, на юге нашего Грюнланда — Эльфьи Холмы. Это взаправдашние холмы. Там лесные эльфы живут. А как живут-то? Нет у них ни городов, ни сел, — Ханна нахмурилась и в задумчивости намотала свою светлую косу на указку. — Ах, да, еще южнее Эльфьих Холмов степи... Деревни, городки, в них люди живут. А к кому они, к Небу, к Земле или к диким? — Пока что, Ханна, у наших историков нет необходимости относить их к какой-либо группе, — усмехнувшись, ответил Янек. — По сути государства у них нет, даже княжеств отдельных не выделить. Ремесла развиты слабо, сокровищ никаких, ни земных, ни рукотворных. Грабить у них нечего, соответственно, и знания о них, и классификации бесполезны... А теперь покажи нам другие страны Неба, кроме Грюнланда. — Вот, если пойти на запад от Черных Холмов, то будет Ромалия. А к югу от нее степи и пустыни. Там сейчас кочевники живут. Скифы, они дикие, — Ханна запоздало размотала свою косу и указала названые места на карте. Потом перешла к левой, короткой перекладине буквы Т. — Туточки, на севере, за горами да холмами, есть Иггдрис, тоже страна Неба. Но там осталось маленько диких, как же они... — Нереи. — Твоя правда, нереи! Слово-то какое, дюже непривычное! Еще туточки, — указка соскользнула с левой перекладины на весьма абстрактную область. — Туточки озера и болота лежат между Ромалией и Лимерией. Лимерия опять страна Неба, и последняя осталась. Она за Великими горами. Совсем на западе, — Ханна недоверчиво осмотрела сморщенную, жалкую цепочку гор и куцый клочок, который обозначал Саори. Янек подмигнул своей сообразительной ученице. Ведь наверняка она запомнила, как на последнем уроке он описывал эти самые Великие горы, высоченные, в шапках жемчужного снега, и бескрайние просторы полусказочной для грюнландцев страны, что лежала за ними. — Умница, ты блестяще выучила урок! — похвалил покрасневшую беляночку Янек. — И последний вопрос. Не глядя на карту, скажи мне, какие из северных стран имеют выход к морю. — Иггдрис и Лимерия. Саори тоже. Но там, на зап... на запа... — Ханна осеклась и позеленела ярче прежнего. Чудом Янек успел поймать ее раньше, чем она свалилась на пол. — Ох ты ж, хорошая моя! — Дагмара подлетела к ученице, потерявшей сознание, и принялась обмахивать ее, причитая: — Заработалась, бедная, а ведь я говорила ей, чтобы кушать не забывала, ох, лапушка... Янек извинился перед ребятами и пообещал послезавтра сделать урок подлиннее. Когда последняя любопытная мордашка исчезла на улице, Янек взял с подоконника кувшин с водой и принялся помогать Дагмаре приводить в чувство Ханну. — Как думаешь, эти обормоты поверили тебе? — Они, конечно, шибко догадливые, когда не надобно. Но давай понадеемся, что поверили... А ты сразу понял, что с ней? — Нет, не сразу. У меня только первая жена сознание теряла, когда на сносях была, — вздохнул Янек, невольно вспоминая дорогие черты. Прогнал прочь меланхолию, живой душе он полезнее. — Ну, Ханна, давай же, приходи в себя! По улице тебя тащить к Михелю — разговоров не оберешься! Матерное словечко гончара, который спросонья обо что-то стукнулся, чудодейственно подействовало на будущую мать, и она открыла глаза. А разговоры были. Правда, касались они не Ханны, а уже самого Янека и его друзей — Михеля и Дагмары. Как ни странно, первым заворчал отнюдь не жрец. И даже не староста, который позже крепко задумался, а не зря ли он позволил столичному гостю открыть такую мутную штуковину, как школа. Так вот, первым заимел зуб на Янека трактирщик. Помаленьку до него дошло, что несколько молодых завсегдатаев его заведения вдруг перестали надираться по вечерам. Ну, не то чтобы совсем перестали. Но делали это теперь гораздо реже. В те дни, когда не посещали уроки Янека. В прибыли трактирщик потерял нечувствительно, однако ж приуныл. Вторым пострадал самогонщик, предлагавший свои душеспасительные напитки на базаре. Один из его первых клиентов в тот день вдруг отчаянно завопил: — Ой, батюшки, спасите-помогите! Ой, люди добрые, не виж-у-у! Ничего не вижу! Ой, божечки, ослеп! Подоспевший жрец тут же принялся творить молитву, в промежутках между стихами прибавляя, что беднягу наверняка прокляли или сглазили. На шум и крики пришли те, кто нужен был в первую очередь, но кого звать никто и не думал: врачеватель Михель и его столичный помощник. Отметая вой и причитания, Янек сумел выяснить, что ослепший только что принял внушительную долю самогона. От дальнейшего у зевак полезли на лоб глаза. Не торгуясь, Янек рассчитался в соседней лавочке за бутылку привозного крепленого вина и силой влил порядочную дозу одуревшему бедняге. — Сглаз тут не при чем. Михель, пусть парень допьет вино и отлежится у тебя. Дагмара, присмотри за ним, — убедившись, что бедняга его не слышит, Янек объяснил подруге вполголоса: — Зрение не вернуть, а жить, скорее всего, будет. Успокой его. — А что же, коли не сглаз? — вопросил самогонщик, дав на последних словах петуха. — Выпивка. Твой эликсир счастья, кажется, на плодовой бражке? И первач, я полагаю? Твоему клиенту повезло, что не самый дурной первач. Иначе он был бы уже мертв. Самогонщик возмущенно замахал руками и перешел на сплошной визг в сторону столичного выскочки, но свой товар пробовать почему-то не пожелал. На той же ярмарке выяснили, что в глиняных баночках, оплетенных лентами с загадочными письменами, продаются вовсе не редкие могущественные травы из Саори, а самые обычные ромашка, зверобой и вербена. Янек пока еще умел отличать саорийскую вязь от гномьих рун. Скоро до важных людей дошло, что Михель и Дагмара, у которых и прежде-то был серьезный авторитет среди жителей городка, сдружившись с приезжим ученым, стали чуток неудобными для торговли и власти. Жрец, уразумев это, попробовал спросить с Янека по всей строгости и ввалился в дом Михеля аккурат во время урока. Послушав предварительно под окошком. — А скажи-ка, мил столичный человек, с чего это ты морочишь невинным чадам головы? К чему им столько знать про страны, в которых не горит наше великое милосердное Пламя? Задремавшая было после ночи с вышивкой Дагмара встрепенулась и спросила у жреца: — Ой, преподобный, как ты кстати! Я все думала, думала... Стало быть, повезло нам, коли мы из всех народов такие счастливые, что живем под защитой святого Пламени? Две дюжины глаз восторженно воззрились на служителя. И он, натянув сладчайшую улыбку, похвалил усердную ученицу и прекрасного учителя за проницательность. Когда дверь за жрецом затворилась, дюжина оболтусов тихонько захихикала. Родители ребят никак не могли для себя решить, как относиться к Янеку. С одной стороны, помощником лекаря он был несомненно толковым. Да и у малышни после его уроков в котелках соображения прибавилось. Но кабы с другой стороны посмотреть, подозрительным все это казалось и непонятным. А непонятное порождало злобу. По-настоящему опасным для Янека мог бы стать трактирщик. Он все же оплакивал потерянные денежки и хмуро косился на младшего сына, который, высунув язык, выводил палочкой на бересте кривые буковки. Дагмара довольно быстро увидела в болотце, наполнявшем корыто души трактирщика, две острые гнилые коряги и мягко напомнила ему недавнее. Как сама приволокла из лесу останки его старшего сына, вышила на погребальном покрывале оберег и присутствовала на тайных похоронах. И без обиняков сказала, что если вдруг жрец и помощники старосты найдут, следуя указаниям в записке, тело на заднем дворе, то они придут к хозяину дома не про цены на базаре балакать. От прочих недовольных жителей Райндорфа Дагмара оберегала своего друга как умела. Она-то хорошо знала, что из сотен проклятий, которыми обласкивают каждый день друг друга добрые соседи, дай боги одно сбудется. На каждое бранное слово оберегов не вышьешь и не сплетешь. Но она выяснила, куда чаще всего желают люди провалиться Янеку, предложила ему профессионально починить рубашки и искусно вплела в швы крохотные руны. А когда отдавала эти рубашки, не удержалась и нырнула в сосуд его души, прямо под чернильные перья и самоцветы. Черная пустота по-прежнему пахла болезнью и гарью, да и куда бы им пропасть? Кто сумеет позабыть о гибели своих любимых? Но стало в этой пустоте будто светлее. И — поблазнилось, нет ли — блеснул на миг прозрачный серый камушек. Как-то Дагмара, Янек и Михель засиделись у последнего до глубокой ночи за бутылочкой привозного вина. Вернее, вино распивали только мужчины. Дагмара и капли хмельного в рот не брала. Оправдывалась обычно здоровьем, однако на самом деле она крепко усвоила еще от мамы, как дурно влияет выпивка на ее чуткость обереги. — Есть у меня мыслишки про то, с чего ты сбежал из столицы, — сказал хозяин дома. — Да ну? — хмыкнул Янек, которому невероятно повезло в этот день избежать крупной ссоры со жрецом. В очередной раз. — Ты с ними тоже спорил. Правду в глаза говорил. С глупостями не соглашался. Ну, скажи, что угадал я, порадуй старика! — Порадую, это мне только в удовольствие! Спорил. Однако главная причина в другом. Пожалуй, прозвучит смешно, но я разочаровался. Еще лет двадцать назад, когда я, разинув рот, внимал лекторам в университете, я верил в науку. В перемены. Тогда началось развитие крупных городов, ремесел, школ, медицины... Князья почти прекратили вечную грызню между собой. При дворе требовались образованные советники. И мне повезло стать одним из них, — Янек мечтательно улыбнулся, видно, припоминая свою далекую молодость. Но вот глотнул вина, и на его гладком высоком лбу обозначились морщины. — А потом... что-то пошло не так. Снова заполыхало зарево войны, наши доблестные рыцари под благовидным предлогом захватили земли пиктов, после вытеснили гномов из богатых шахт на юге Волчьих Клыков — все это заглушило прогресс. Не задавило, нет. Но он двинулся не по медленному пути, созидая блага для каждого, а полетел по легкой кровавой дорожке, дабы сделать богатых еще богаче. Мои рекомендации и планы все чаще встречали с усмешкой. А будь я чуточку настойчивее, боюсь, меня попросту отравили бы. Ныне университет контролируют жрецы, медицина затормозила в развитии после того, как орден ужесточил кару за работу с трупами. С историей все еще печальнее. Она просто не имеет к истине никакого отношения, и проститутки — Дагмара, прости за грубое слово — проститутки от науки пишут то, чего требуют от них власти. Последнюю мою попытку пролить свет на правду издали семь лет назад, а после второй войны с пиктами запретили. Теперь «Трактат о народах» встречается разве что в библиотеках Ромалии, вряд ли он попал западнее Пирана. Да, пожалуй, я разочаровался в возможности что-либо изменить в столице. — И вот ты здесь, — заметила Дагмара. Она отложила в сторону наполовину расшитый бисером кафтан и принялась разминать нывшие от непомерной работы пальцы. — Ты в глуши, почти на границе. Среди безграмотных простых людей. И у тебя вновь появилась надежда. Только на что? — На тех, кого я не замечал в Йотунштадте. Как ты верно сказала, на простых людей. В глазах моих безграмотных учеников я увидел тот огонек, который давно уж не загорался в аудиториях и библиотеках университета, — мягко улыбнулся Янек. — Да, они и вправду будто горят изнутри. Но... будь осторожен. Кабы ты снова не разочаровался. Я родилась в Райндорфе и встретила здесь три десятка зим. Хорошо знаю жителей города, люблю некоторых, уважаю многих. Радуюсь тому же, что и ты. Но вглядись получше. Сколько среди простого люда завистников, трусов, подлецов, суеверных. Сколько наших соседей спят и видят тебя на костре. Они тебя не понимают и только поэтому от всей души желают тебе испытать все муки ада. Михель залпом допил свое вино и торопливо подлил еще. В седой бороде застряла слезинка. Дагмара и без чародейства поняла, о чем, вернее, о ком грустит ее старый друг. Не одного и не двух близких людей проводил он за свою долгую жизнь в тюрьму, на костер. И бросали несчастных туда не только по требованию властей. А еще и потому, что окрысившийся на диковинку мужик или неугомонная баба оклеветали их перед старостой и жрецом. Янек молча поднял свою кружку, как пьют за упокой, а помолчав положенное время, сказал: — Вы оба правы. Не нужно строить иллюзий. Спасибо вам за то, что напомнили об этом. Но вы ведь и сами верите в то хорошее, что сквозь невежество и злобу пробивается на поверхность, словно упрямый цветок на скале. Иначе бы вы не лечили, — он коротко поклонился Михелю. — И не оберегали, — и посмотрел пристально в глаза Дагмаре. — Откуда ты... — выдохнула она. — Я долго, очень долго находился при дворе. Раскрывать тайны вошло в привычку. Там без этого просто не выжить. Прости, что не сказал раньше, — Янек повинно прижал руку к груди. — Но, возвращаясь к нашей беседе о надежде... Да, ты верно разглядела, Дагмара, она возрождается во мне. Благодаря вам обоим и вашей самоотверженности. Благодаря моим прекрасным ученикам. И вопреки окружающему нас мраку. — А ведь чернее всего ночь накануне рассвета, — задумчиво промолвил Михель. Все трое не сговариваясь посмотрели за окно. Плотная непроглядная мгла глянула на них сквозь стекла. Янек вновь заговорил, будто никак не мог наговориться всласть с понимающими его людьми: — Хотя, признаюсь, я думал, что все в прошлом. Я потерял жен и детей, потерял то дело, которому отдал всего себя с юности... Знаете, когда я был послом в Саори, то на тамошней ярмарке нашел сборник произведений удивительного поэта Фаиза Ахмада Фаиза. Увы, потерял его где-то в дороге. Но я запомнил одно его стихотворение. Запомнить запомнил, а вот смысл его осознал только сейчас. Сердце мое разбито — голос осколков слушай. Боль мою плоть изгрызла — крик моей плоти слушай. С корнем язык мой вырван — хрип моей глотки слушай. До крови стерты ноги — кровь на дороге слушай. Путник в пустыне безбрежной ночи, нежную песню теперь послушай: голос рассвета слушай — голос надежды слушай.* Михель, многовато принявший на грудь, вскоре задремал прямо за столом. Янек и Дагмара перенесли его на кровать, разули и укрыли потеплее. Дагмара зажгла свечу в фонаре, и они покинули дом. Прошли по тихим сонным улицам, покинули город и неспешно побрели по дороге, долго-долго, далеко-далеко. В воздухе лениво кружили пушистые снежинки.