Дети ветра

Детский приют в Краю Курганов, поздней осенью года 1206-го Звезда, вороная краденая кобыла, весело трусила по мягкому снежку, а Йон рассеянно смотрел между подвижными ушами и выговаривал своей совести. Его несказанно радовала Звезда, с ее мягкими аллюрами и надежностью, и сердце давно уж не ныло из-за того, как он заполучил это пушистое сокровище. Сегодня он получил последние бумаги, которые подтверждали, что его новый приют совершенно законно занимал дом и клочок скудной земли посреди леса. Он никого не обманул, ничего не украл, он все сделал честно — и эти честные долгие, бесчисленные, унизительные разговоры осели на редкость отвратительной горечью на душе. Увы, иного выхода они не видели. Янек и Дагмара, конечно, отвечали за Искру, но случись что, они втроем всегда могли бежать из Сенного. До гномов, Дарины и Финна князю надо было еще добраться. Арундхати берегла ее сила, а Фён состоял из крепких боевых парней, к тому же, его изначально создавали как полностью подпольную часть организации. О Рашиде и говорить не приходилось. А вот в приюте жили дети. Самой младшей, Марии, не исполнилось еще шести лет. Самой старшей, Эрике, было четырнадцать. Лада оберегала их каждый день, за ними присматривали фёны и Арундхати, но все-таки рисковать они не имели права. Единственными незаконными вещами во всем доме были поддельные документы Йона и Лады, а также их брачная бумага. Дом и участок земли приобрели в рассрочку на вольной территории, которая относилась к городу и не зависела от князя. Разумеется, Кахал и Лада раздобыли бы нужную сумму сразу же, но это выглядело бы очень подозрительным. Деньги собирали по возможности легально: жертвовали совестливые жители Края Курганов, зарабатывали все «Дети ветра», трудились по мере сил сами воспитанники. Легенду сочинили трогательную. Йона и Ладу знали еще в Дебрянке как погорельцев, что скитались в поисках лучшей доли. Теперь вот супруги нашли свое призвание: они посчитали, что милостивые боги не просто так оставили их бездетными, но уготовили им другой путь — помогать несчастным сиротам. Разумеется, только лишь красивая легенда, подкрепленная кое-какими деньгами, не помогла бы двум безродным погорельцам организовать свой приют. Поэтому Йону пришлось использовать все связи, которые остались с года бунтов, привлечь все свое красноречие, заручиться поддержкой местного жреца, чуть ли не поползав перед ним на брюхе, словом, наизнанку вывернуться, чтобы получить необходимые бумаги. Он это сделал. Перед законом он был чист, душа его кривилась от горечи, совесть шмыгнула в уголок и оттуда шипела, что краденая Звезда со всех сторон прекраснее, чем легальный приют. Йон то отчитывал совесть, то шептал молитву, то вдруг любовался нарядным белым лесом — и очень хотел поспать дома хотя бы до вечера. У дверей его встретила Лада. И привычно сперва: — Все в порядке, получил документы? — и только потом с морозным поцелуем: — Я скучала. — Я тоже скучал, моя ласточка. Да, документы вот. Бережем как зеницу ока. Что у нас, все хорошо? — Пока не знаю, — чуть помедлив, ответила Лада. — То есть? — боги милостивые, ну он же всего лишь хотел поспать! Разве это так много?! — Я пока не выяснила, где Мартин. Пошел на реку или опять сбежал. Опять! Йон застонал. А ведь его предупреждали добрые люди — не бери к себе мальчишку, пропащий он, и сам жить спокойно не будет, и остальным детям житья не даст. Йон спас его от суда за мелкую кражу, отдал за него деньги да еще с процентами, повалялся в ногах у жреца и судьи, мол, не губите ребенка, он же едва отроком стал, молитве научим, ремеслу научим, человека сделаем! И вот как? Если Мартин сегодня опять сбежал, то в какой раз? В пятый? Они с Ладой спрятали бумаги, пристроили Звезду и пошли разговаривать с ребятами. — Да на речке он, вроде рыбы половить надумал, — пожал плечами Мариуш. Этот мальчик, сирота, сын двух вольных скорняков, что страшно погибли от лап хозяина чащи, был полной противоположностью Мартину: моложе, но серьезнее, ответственнее, с головой и с руками. Они, увы, часто цапались, и если Мартин о ссорах быстро забывал, то Мариуш смотрел на него с каждым днем все как-то… злее? Йону не хотелось в это верить, но он все-таки допустил, что Мариуш мог нарочно скрывать побег своего недруга. Поэтому спросил: — Разве Мартин умеет рыбачить? Мариуш насупился: — Я рассказывал как-то… Остальные ребята вообще ничего объяснить не могли. Одни явно скучали и ждали, когда же Йон их отпустит, другие сочувствовали, но и только. Хотя нет же… малышка Мария глядела исподлобья и качалась, стоя на цыпочках, словно не зная, что делать. Йон тяжело опустился на чурбак и сжал виски. В первом приюте подобного не было. Его замечательные дети пережили много плохого, но не впустили злобу или вранье в свои сердца. А здесь… Как он должен поступить? Отпустить всех, кроме Мариуша и Марии, а потом уже вывести их на чистую воду? Или вскрыть ложь прилюдно? Ругать или просто объяснить? С Ладой советоваться не стал. Не сейчас, когда время поджимало. Лада была невероятно проницательной и чуткой к человеческим переживаниям, но вот на практике нужные слова находила не всегда. Хотя, можно подумать, он всегда находил… Йон встал и подошел к Мариушу: — Я тебя понимаю, ты устал от побегов Мартина и от его фокусов. Ты на него злишься. Ты был бы рад, если бы он больше никогда не возвращался? — А ты? — Я… Мне без него было бы легче. Но хуже. Мариуш почесал затылок, потом пробурчал, глядя себе под ноги: — Бежал он. Скучно ему тут. Ни карт, ни самогонки… О боги. Так этот мальчишка еще и выпивает! В тринадцать лет! — Куда бежал? В каком направлении? — Он говорил что-то про место, где рогов и черепов на стенах много. Мол, его на охоту согласятся взять, весело! Лада положила руку Йону на плечо: — Я знаю, где это. До полудня максимум постараюсь вернуться. Мария бросилась к ней и повисла на подоле. Она как самая маленькая не всегда помнила просьбу своей воспитательницы: не трогать руками. Лада изворачивалась как могла. — Верни его, пожалуйста! Он хороший! Он мордочки смешные руками показывает и еще свистит здоровски! Близ трактира в Краю Курганов, после заката того же дня Из всего густого клубка запахов Лада мигом выхватила запах крови Мартина и с трудом удержала себя на месте, чтобы не рвануть вперед. Осторожно, чтобы даже ветка не шелохнулась, подошла к полянке, на которой вовсю веселились какие-то молодые дворяне. Мартин сжался в комок на земле у костра и тихонько, боязливо всхлипывал. Его правое плечо кровоточило, но по виду не слишком опасно. Над ним стоял с охотничьим ножом в руке юный белокурый красавец и, кажется, прикидывал, куда бы еще приложить дорогую узорчатую сталь. В давние времена дворяне имели полное право пробовать новые мечи на первом попавшемся крестьянине. Сейчас закон запрещал запросто увечить простолюдинов, но эти благородные господа, верно, решили, что безродного оборвыша закон не касается. Лада оценила обстановку. Пятеро дворянчиков, оруженосцы, псари, собственно псы и ни одного жреца либо просто опасного человека. Прекрасно. Вторая рана Мартину была ни к чему. Вторая рука была совершенно лишней у любителя помучить беззащитных сирот. Как, собственно, и первая, с ножом. Дворянчик взвыл. Мартин заорал от испуга, когда на него хлынула кровь из оторванных конечностей. Остальные четверо забавников застыли на месте, умницы. Лада, конечно, хотела бы отправить к праотцам всех пятерых, но помнила: она Мартину не только спасительница, но и воспитательница. Поэтому в педагогических целях она схватила мальчишку и понесла его подальше от воплей раненого, визгов слуг и брехни гончих. Наконец она выбрала удобную опушку, освещенную луной, на которой Мартин не шарахался бы от каждой тени, наломала немного лапника и устроила на нем дрожащего, верно, больше от ужаса, чем от боли подростка. Выудила из своей дорожной сумки флягу, сунула ее в здоровую левую руку: — Пей, это клюква. Сейчас обработаю твою рану тем, что есть, остальное уже в приюте. Нож был чистым? То есть видел ли ты, что он им разделывал мясо, например? — Н-н… Ау-у-у-у! — Мартин аж подпрыгнул на месте. Вряд ли настойка Рашида так сильно жгла кожу. Скорее, он почувствовал холодные пальцы нави на своем голом плече. — Нет? — терпеливо переспросила Лада. Мартин отрицательно замотал головой. Как ни мучил он бедного Йона, как ни досаждал он домашним, прилежным детям вроде того же Мариуша, Лада все же пожалела непутевого ребенка и поспешила его успокоить: — Сейчас не бойся меня. Ты понимаешь, что обычный человек не лишит другого обеих рук за считанные мгновения. Ты почувствовал, какие неестественно ледяные у меня пальцы. Ты, наверное, кое о чем догадываешься, и я тебе скажу точно: для тебя лично я сейчас не опасна — это раз, и два — да, я нежить. Мартин стучал зубами об горлышко фляги, пил, икал и постепенно приходил в себя. Когда же он, перевязанный, более-менее перестал дрожать, на его лице мелькнула тень мысли — и дрожь вернулась. — С-с-сейчас? Не опасна сей… сейчас? — Надеюсь, всегда, но это уже зависит от тебя, — улыбнулась Лада. — Надеюсь, что ты никому никогда не проболтаешься о том, что твоя воспитательница — умертвие. В приюте Йона и Лады, на рассвете того же дня В детстве Йон дрался всего пару раз, хотя сложно назвать дракой попытку отпихнуть от себя обидчика. Остальные же споры и ссоры он старался разрешить словами, несмотря на недоумение и насмешки сверстников. Впрочем, в отрочестве его стали за это уважать. Иногда. Он вел себя так, чтобы оправдывать веру и доверие родителей, которые близко к сердцу восприняли учение Огненной Книги — и у них были на то серьезные причины. Они поженились по любви, они души друг в друге не чаяли и жили так, как поклялись друг другу в храме: вместе в горе и в радости, в бедности и в относительном достатке, в здоровье и в болезни. И, увы, в долгой бездетности. Йон появился на свет, когда обоим перевалило далеко за тридцать, и после того, как выполнили все, что потребовал жрец ордена. Они постились, читали молитвы, ходили в святые места и не забывали о милостыне для несчастных. Неудивительно, что всего в десять лет Йон уже знал, что хочет быть жрецом. Хочет служить людям, дарить им ту нежность и заботу, которую сполна получил от своих родителей. Какие уж тут кулаки? В семнадцать лет он дал многочисленные обеты пред лицом старшего служителя. Он отказывался во имя Милосердного Пламени от плотских утех, гнева и насилия. Впрочем, он их никогда и не знал. Родители увидели, что сын обрел себя и нашел свое место в жизни. Со спокойной совестью обнялись они с Йоном на прощание и ушли в паломничество, из которого не собирались возвращаться. А он как должное воспринял это светлое расставание. Да, он не узнает, когда умрут его отец и мать и где они найдут последнее пристанище. Но всегда, всегда их любовь будет сиять, словно искры богов. После побега Лады, после Райндорфа и других пожарищ он расстался не только со своей верностью ордену, но и с некоторыми обетами. Он научился гневаться. Он позволил себе желать. Но вот насилие... Он не бил, не умел бить, все его существо восставало против этого. Сейчас он смотрел на заспанного, раненого, измотанного Мартина и очень хотел ему врезать. Когда Лада умчалась накануне выручать их воспитанника — оба не сомневались, что он опять непременно вляпается в неприятности — Йон уже без спешки поговорил с Мариушем, Марией и остальными ребятами. Но их задушевную беседу вдруг прервала перепуганная Эрика. Она обнаружила, что пропал кошель с деньгами! Кошель Лада доставила вместе с Мартином. Которому хотелось залепить пощечину. — Поохотился? Повеселился? — тихо спросил Йон, нарезая попутно хлеб и сало для озябшего ребенка. — Прости, — пробормотал Мартин, но глаза его явно просили не о прощении, а о горбушке. — Ну что глядишь? Жуй давай. Кому, кроме тебя, в такой час все наготовлено? Жуй и слушай. В этот раз ты не просто сбежал. Ты украл деньги других детей. И не просто детей, а совершенно беззащитных сирот! Многие из них куда беззащитнее, чем ты! Марии пять лет, она совсем кроха. И она любит тебя, просила тебя вернуть, говорила, что ты хороший. А ты ее обокрал! У меня в голове не укладывается, как ты так можешь! — Ну я не ее… То есть… Я не подумал… Я же не Марию обокрал, а себе взял! Чтобы… — Чтобы что? Повеселиться? Пропить? — Йон встал, чтобы сварить сбитень и заодно взять себя в руки. Толку от его допроса… — Мартин, послушай. Ты сбежал в пятый раз. Пять раз мы тебя выручали: от голода, от драки, теперь вот от ножа… Сколько еще раз тебя возвращать и, главное, зачем? Знаешь, если тебе так нужно — уходи. Захочешь уйти — удерживать не стану, даже еды и пару монет на дорогу дам. Дверь открыта. — Ты меня прогоняешь?! — Я? Да ты сам! Когда снаружи опасно, ты здесь отдыхаешь, отъедаешься, зализываешь раны. А как только забываешь, что в мире полно злых людей, которые облапошат и побьют бестолкового мальца, так ты за порог. Тебе так хорошо, вольно жить. А каково нам? Кроме тебя в приюте тринадцать детей, а у меня в голове: Мартин да Мартин. Справедливо? — Не-а, плохо выходит. Но я ж не со зла! Просто не привык на одном месте. Йон вздохнул: — Значит, привыкай. Хотя бы до тех пор, пока не подрастешь и не научишься сам зарабатывать себе на хлеб. Согласен? Поел? Иди отсыпайся. Когда за Мартином закрылась дверь, Йон повернулся к Ладе. Его любимая, спокойная, уверенная в себе, опасная женщина выглядела будто бы виноватой. И он догадывался, почему. — Тебе пришлось раскрыть себя перед ним, потому что у тебя не было выбора. Ты спасала нашего недотепу. — Нет, Йон, — Лада опустила подбородок на сцепленные пальцы и вытянулась на столе совсем как задумчивый ребенок. — Выбор был. Когда так издеваются, не убивают со второго раза и даже с пятого. Мартин пережил бы вторую царапину, а я бы продумала, как отвлечь их, что сказать… Но я не могла, понимаешь? Я слышала, как ему больно и страшно, я едва удержалась от того, чтобы не броситься к нему сразу. Выждала немного, искала опасных для меня людей… — Едва удержалась, — Йон сморщил лоб, припоминая. — Как тогда, когда мы чуть не поссорились в Дебрянке? Ты тоже не сдержалась, хлопнула дверью. Лада кивнула, но ничего не сказала. — Не скрывай, пожалуйста. С тобой что-то происходит? — Я будто иногда устаю. Иногда плохо контролирую эмоции. Ты заметил тогда, в Дебрянке, что я веду себя как живая женщина, и это похоже на правду. Это от того, что я долго с тобой, со всеми «Детьми ветра» и перенимаю ваши привычки? — Может быть, — улыбнулся Йон и пересел поближе к любимой, чтобы обнять ее. Сил на волнения у него не осталось. В деревне Сенное, в начале зимы года 1206-го — И что у тебя получилось? — спросил Янек у дочери, которая гордо созерцала плод своих трудов. Она позаимствовала в хозяйстве ключ от сундука (то есть не самый маленький ключ в доме), обернула его лоскутками и опутала материнскими нитками. Сверху добавила веревочку, в которой можно было признать некую попытку. — Ты попробовал завязать прямой узел? — Да! Я воук! — Морской волк. Вернее, волчица. А это что? — он потрогал особенно густую копну ниток на кольце ключа. — Волосики. — Угу, и маме их потом распутывать… Так у тебя кукла? — Кукья, — улыбнулась рыжая бестия. — Нафь! А то — домик нафи, — и она потянулась к фарфоровой баночке на отцовском столе. — Нет, радость моя, вот — домик, — Янек отодвинул подальше баночку с травами и передал дочери пустую деревянную коробочку. — Неть! — категорично заявила Искра. — Да, — терпеливо возразил Янек. — Это — твой домик, а то — папина баночка для работы. Это — твое, а то — мое. — Неть! Дай! — малышка, она же морская волчица, она же рыжая бестия треснула кулачком по руке отца. Все бы ничего, но в невинной ручонке была зажата куколка из ключа, второго по размеру в доме. Интересно, если расцветет синяк, то он будет похож на те синяки, что оставляют настоящие нафи? То есть нави. — Солнышко, меня бить нельзя, мне больно. И капризничать тоже не будем. Хорошо? Давай лучше возьмем у мамы еще обрезков и сделаем кроватку в этом домике. Солнышко сопело, морщило лобик и грозило разреветься. — Дагмара, что с ней? — спросил Янек у жены, которая вернулась от приятельницы. — Странно себя ведет. — Хочет, чтоб дали ей, чего душенька желает? — Дагмара сполоснула руки, достала дежу с тестом, и дочка мигом забыла про свою обиду. Раскатывать с мамой лепешки ей нравилось больше, чем хныкать. — Третьего дня мы к заезжим господам заглядывали, хозяйка мне вышивку по готовому платью заказала. Пока я работала, Искра с ихним дитятей возилась. А у того две няньки. Чуть куда пальчиком ткнет — то несут. Даже с матери дорогие бусы снял. Видать, наша у него нахваталась. Ну, скоро пройдет. — Ой, девушки мои! На неделю вас оставить нельзя! В школе у меня сегодня драка была, Искра капризничает. Ты-то хоть ничего не натворила? — Да вчера... Погоди, а драка почему? Искра, покатай по этому краешку, здесь толстенько слишком. Янек вспомнил о совести, снял свой утомленный седлом зад со стула и пошел помогать с готовкой. Параллельно капусте он отвечал: — Девчонки за своих сестер старших сцепились, насилу разнял. А те вчера на вечорках парня не поделили, и вроде одна другой дурное сказала. — Сказала? — хмыкнула Дагмара. — Чуть не сделала! Самый видный жених в Сенном по совместительству был самым богатым, и за него схлестнулись не две и не три молодки. Пока не шибко, и родные понемножку увещевали их, да что об стенку горох. Парень же знай себе крутил-вертел девушками. То одной подмигнет, то словечко доброе другой молвит, то яблочко третьей подарит. А на вечорках совсем учудил. Заткнул руки за пояс да вслух размышлял, с какой из двух красавиц ему бы потанцевать. К его спору с самим собой тут же и невестушки подтянулись. Первая сопернице ласково молвила, а вторая той еще нежнее. Обычная сельская перебранка. Но Дагмара насторожилась. Под шелухой поверхностной человеческой злости она почуяла ярость подлинную. Подошла поближе к молодым — и услышала: — Да чтоб злые духи морду твою размалеванную своротили! — в сердцах крикнула чернявая девчонка и топнула ногой. — А ну угомонитесь! Дагмара встала между соперницами и будто невзначай накинула край своего вышитого платка на локоть оскорбленной молодки. Потом на правах старшей она приводила в чувство невест и отчитывала предмет их раздора, а сама, то и дело опуская веки, следила за серыми злыми лицами призраков, которые тщетно пытались прорваться сквозь ее защиту. Вскоре все пропало. Кроме сволочного характера первого красавца на деревне. И что это было? Дагмара постоянно проверяла Сенное. Парочку совершенно неопасных умертвий, обидушек, она успокоила для их же блага. Но откуда здесь, на вечорках, вдали от погостов, шибениц и перекрестков взялись призраки? Чтобы подчиниться сглазу или наговору, они обязаны обитать поблизости! Или же их должно притащить нечто очень сильное. Дагмара еще раз окинула внимательным взглядом чернявую и тут приметила медный браслет, который едва выглядывал из-под рукава. Все верно, ее отец ездила давеча на ярмарку и наверняка привез дочери побрякушку в подарок, не представляя себе, что это — не простое украшение. — Пойдем-ка поговорим, милая, — Дагмара подошла к девушке и глянула на нее так, что та не посмела ослушаться. Обе вышли во двор, а потом — за околицу. — Покажи браслет, — потребовала Дагмара. Чернявая протянула ей руку. На вид то был обычный медный браслет с простецким узором. Но на самом деле... С тех пор, как орден начал рьяно преследовать магию, в Грюнланде то там, то здесь всплывали заговоренные вещи. В руках у знахарок, чистых ворожцов, оберег, ведунов и прочих разномастных, но одинаково честных чародеев эти предметы служили бы на благо людям. В руках у колдунов, чернокнижников, наговорщиц и всей темной братии они творили бы зло. Но оставленные без присмотра, попавшие к невежам или, что хуже, к полуграмотным жрецам, эти вещицы превращались в зло наверняка. А поскольку источник зла служители ордена обнаружить не могли, то появлялся повод для нового навета и очередного костра. — Тебе придется отдать его мне, — сказала Дагмара. — Да ты что! — возмутилась наконец чернявая. — Это ж батькин подарок! И почему я должна… — Отцу скажешь, что потеряла. Пару розог, если он сильно расстроится, переживешь. А почему должна... Видишь то деревце? Пожелай, чтобы его злые духи поломали. Ну? Девушка посмотрела на Дагмару как на полоумную, но подчинилась. И вскрикнула от ужаса, когда увидела, что молодую березку буквально разорвало на части. — Теперь представь свою соперницу на месте березки. Ты вправду хочешь, чтобы духи ей свернули шею? Чернявая отбросила браслет, будто ядовитую змею, и со всех ног помчалась обратно в деревню. — Где теперь браслет? — торопливо спросил Янек. Он полностью доверял Дагмаре и ее мастерству, но мысль о том, что столь жуткая вещь может находиться в одном доме с Искрой, мягко говоря, пугала. — Браслет у Арундхати. Мы с ней вместе покрутили его в лесочке, и я отдала игрушку ей и Рашиду. Пущай разбираются. — Слава богу! — неверующий ученый с облегчением выдохнул и обнял жену за талию. Или — совершенно случайно — чуть пониже. Благо, Искра уже раскатала лепешки и теперь играла в сторонке со своей нафью и кроваткой для нее, не обращая внимания на взрослых. — Ой, руки неугомонные, — рассмеялась Дагмара. — Убирай. Тут без тебя к нам двое гостей напросились. Арундхати как раз их и проверила, сказала мне, что вовсе не опасные. Скоро будут. — Ах вот почему так много лепешек. Но если Искра все же уснет до их прихода… — И ты еще три года назад жаловался на возраст! Однако Искра спать не собиралась, и Янеку пришлось превращаться из голодного в романтическом смысле слова мужчины в члена полуподпольной организации. Он спросил, что, собственно, за гости к ним явятся. Дагмара шутливо пожурила мужа за то, что его слава медика слишком уж далеко разлетелась за пределы Сенного. Аж в соседнюю деревню, где о них услышали странствующий лекарь и его ученик. Они написали тактичное и сердечное письмо, в котором просили о встрече, если таковая не помешает ученым занятиям Янека и не потревожит покой его семьи. В просьбе ничего подозрительного не было, и все же Дагмара вызвала Арундхати, чтобы проверить любопытных странников. Та последила за ними с безопасного расстояния и доложила о счастливом обстоятельстве: она признала в лекаре своего соплеменника и давнего приятеля Вишвамитру. На всякий случай на глаза ему решила не показываться, но заверила, что бояться его не стоит и что его магия была исключительно мирного толка. Ученик Вишвамитры, совсем юный саориец, не произвел на нее дурного впечатления, но все-таки она посоветовала Дагмаре заглянуть в его душу. — Эльфийский целитель? И ты до сих пор молчала? — Янек собирался добавить что-то насчет чересчур своенравных жен, но снаружи донесся неспешный цокот копыт. Лошади остановились возле их дома. Супруги попросили дочку поиграть немного в своей кроватке и вышли на улицу. Этих странников определенно стоило позвать хотя бы ради того, чтобы полюбоваться необыкновенной для Края Курганов картиной. Пепельноволосый эльф, одетый очень легко даже для теплого зимнего дня, текучим, воистину волшебным движением спрыгнул со своей коренастой, забавной, полностью земной лошади. Рядом стоял невысокий, зато богатырский вороной конь, с которого не решался пока слезать молодой саориец, почти ребенок, совсем тонкий в тулупе явно с чужого плеча. Хозяева помогли гостям пристроить лошадей, показали, чем обмести сапоги, и проводили в дом. Там они все как следует и познакомились. Вишвамитра подарил своему коллеге мешочек со сбором из горных трав, а его ученик по имени Раджи протянул Дагмаре совершенно изумительный букет. Среди сухих злаков, безлистых бурых, серых и сизых веточек празднично выделялись ало-рыжие гроздья рябины. Эта северная тоска особенно остро ощущалась в смуглых тонких пальцах прекрасного южанина, и Дагмара на миг растерялась. Но быстро вспомнила о своих обязанностях обереги, опустила ресницы, будто любуясь яркими ягодами, и заглянула в душу юноши. Пока рассаживали гостей за столом, она сумела тронуть руку мужа условным жестом, мол, будь настороже. — Прошу прощения, совсем забыл! — Янек хлопнул себя по лбу. — Я только сегодня вернулся домой и привез из поездки настоящего ромалийского вина. Вы не возражаете? — Не обижайтесь, пожалуйста, но я никогда не пью, — покачал головой Вишвамитра. — Однако если Раджи пожелает согреться… — Ромалийским вином? — юноша учтиво склонил голову над сложенными ладонями. — Это было бы прекрасно, я пил его в последний раз больше года назад… — Ой, что же к вину-то подать? — Дагмара прижала ладони к щекам. — Поищу в погребе… Искра, поможешь мне? Вишвамитра ласково улыбнулся: — Дорогая хозяюшка, нет нужды искать предлог, чтобы позвать с собой дочку. Мы совсем чужие для вас люди, и твое желание не оставлять с нами ребенка более чем понятно! Дагмара фыркнула, подмигнула эльфу и вместе с Искрой вышла вслед за мужем во двор. Там она проворчала: — Что ж Арундхати не предупредила, что у ее приятеля ужасно милый нрав. — Хоть кто-то отомстил за меня! — Янек чмокнул жену в нос. — Ты ведь не из-за Вишвамитры позвала меня? — Из-за Раджи, — Дагмара заговорила шепотом. — Его душа… Она очень похожа на прозрачный сосуд, причем на удивление открытый. Словно бы каждый может выпить из него… или что-то в нем оставить. Только я бы не хотела запросто пить из того сосуда. В нем и родниковая вода, и тонкие струйки крови, и чернота, много черноты… — Но он не плохой? Не опасен для нас? — Пожалуй, что не плохой. Зато очень опасный. А вот для кого — не знаю. Будем внимательны. Они вернулись с вином и мочеными фруктами, а Искра прихватила с веревки выстиранный платочек. Дагмара спросила у нее: — Где хоть искать потом этот платок? На что он тебе? — Кукье в коватку. Оть тяк! — и рыжая бестия устроилась на полу с ключом в нитках, коробочкой, лоскутками и добытой вещицей. Вишвамитра с умилением посмотрел на детскую возню: — У твоей куклы очень уютная кроватка, ей повезло! — Домика неть, — грустно вздохнула Искра. — Домик папин, — и она махнула рукой в сторону рабочего стола Янека и фарфоровой баночки, о которой не забыла за прошедшие пару часов. Громыхнула лавка. Раджи, смертельно бледный, выбежал из-за стола, кинулся к баночке и схватил ее с отчаянной жадностью. Погладил дрожащими пальцами, как гладят любимых людей, и спросил у хозяев: — Откуда она у вас? — Я храню в ней травы, — осторожно ответил Янек. — Нет... Откуда? — Раджи, тебе она знакома? — Вишвамитра подошел к своему ученику и мягко коснулся его плеча. — Я каждую из них помню, — Раджи был на грани истерики, по щекам его бежали слезы. — После смерти отца в его лаборатории я не досчитался семи баночек. Думал — потерялись. Эта — одна из них… Дагмара ощутила прилив дурноты. Ей стало и радостно, и очень страшно. Она ласково коснулась руки Раджи, чтобы хоть немного утишить его волнение. — Твой отец травником был? — Не просто травником. Он... он такие исследования проводил... Такие снадобья создавал! — Раджи поднял крышку и ахнул: — Это его сбор, он сам создал его! Но травы свежие... Откуда? Скажите, откуда?! — Как звали твоего отца? — тихо спросил Янек. Видно, ему тоже захорошело. — Рашид.