4.1.
— Нет, нет и ещё раз нет, даже не проси! Голос Сузуне — возмущённый, с ноткой стали, присущей и Йошимару тоже, — Данчику слышит, не открывая дверь. Он усмехается и заходит в студию как можно тише. — Говорю же, у меня официально больше нет с «Розмарином» никаких связей! — Сузуне смотрит на Киджи снизу вверх. Чёрные волосы собраны в высокий пучок и скреплены заколкой в виде виноградной грозди, через плечо перекинута маленькая сумка, из которой торчит сложенный в трубочку выпуск «Намбер». — А если бы и были, я бы всё равно не согласилась. Ты знаешь вообще, как туда сложно попасть? — Боишься быть кому-то должной, что ли? Так не переживай, вали всё на меня, и я разберусь, йон, — Киджи улыбается и поворачивает голову. — Привет, Данчику! — Данчику-кун! — в мольбе складывает руки Сузуне. — Спаси хоть ты меня от этого ненормального, прошу! — Привет-привет всем, — Данчику снимает куртку. — А в чём нынче ненормальность? Сидящий на диване Йошимару фыркает и показывает большой палец. — Пропуск на концерт в «Розмарин»! — Сузуне трёт лоб. — У вас, дурачья, осталось полторы недели, и вы только сейчас очнулись? Серьёзно? — Ну, ты уезжала на соревнования со своим клубом, и я чисто физически не мог дозвониться раньше, — отвечает Киджи максимально обаятельно. Сузуне прожигает его взглядом. — Да брось, Сузуне-чан, я куплю тебе медовых вафель, хочешь? Свожу в отличную пекарню, где… — Эй-эй, никаких вафель в сомнительных пекарнях! — осаживает его Йошимару. Данчику падает с ним рядом. — Слышь, Сузуне! Не поддавайся этому хитрому фазанью, если узнаю, что вы вдвоём… — Никакой хитрости, я про вафли не шучу, йон. — Да завалитесь вы оба! — не выдерживает Сузуне, и Киджи с Йошимару замолкают. Данчику едва сдерживает улыбку. — Господи, от вас одни проблемы, почему именно я должна их решать? — Потому что ты наш менеджер? — рискует Йошимару. — Нет! Нет-нет-нет, менеджер у вас теперь, судя по всяким опрометчивым заявлениям, вот он, — она тычет пальцем в Киджи, — и все вопросы теперь должны быть к нему. Или я ошибаюсь? — Ну Сузуне-чан, — бархатно тянет Киджи. — Ты наша последняя и единственная надежда, и я сейчас совсем без желания тебе польстить. Нам позарез надо там быть, понимаешь? Нас наконец-то заметили, такие шансы не выпадают каждый день, и я столько лет его ждал… — Вы всего три года играете, не заливай. — … будь нашей путеводной звездой, Сузуне-чан! Она молчит. Смотрит на них всех по очереди, глубоко вздыхает. Данчику понимает, что Киджи победил. — Если это ни к чему не приведёт, ноги моей здесь больше не будет, — отрезает Сузуне, достаёт телефон из заднего кармана джинсов и отходит к окну. Йошимару, едва слышно выдохнув, сваливает к кулеру за водой, а Киджи с облегчением садится на подлокотник возле Данчику. — Я уж думал, придётся пускать в ход тяжёлую артиллерию, йон, — шепчет он. — Вы о чём? — моргает Данчику. — У Сузуне-чан, скажем так, есть свои секреты, в которые я невольно посвящен, — Киджи улыбается, бросив взгляд на пьющего из одноразового стаканчика Йошимару. — Я не хотел бы их раскрывать без веской причины, но, сам понимаешь, иногда нужно идти на жертвы. Рад, что обошлось. — Бросьте, Киджи-сан. Она сама за нас переживает, — Данчику наблюдает за Сузуне, которая спокойно разговаривает по телефону и постукивает при этом ногой по полу. — Уверен, что рано или поздно она бы согласилась, правда, стрясла бы с нас за это по полной программе. Например, попросила бы назвать первый альбом в её честь… Или выпросила бы у нас вафельную фабрику. Киджи со смешком кивает. Вернувшийся Йошимару усаживается на прежнее место и неодобрительно на него смотрит. — Чего это ты такой довольный? Ещё не факт, что всё выгорит. — Выгорит, — отвечает Киджи. — Не знаю, как ты, Йошимару-чан, но я как-то знаю, чувствую сердцем, что мы выступим. Я ни в ком так не уверен, как в Сузуне-чан. Прости, Данчику. — Я-то тут при чем?.. — А где Ичифуджи носит? У нас тут решается такой важный вопрос, а его нет. — Он мне писал, ему перенесли пары из-за нового преподавателя, — жмёт плечами Киджи. — Так что бедолага сейчас вдвойне трясётся в полной неизвестности. — Ну, неизвестность уже не неизвестность, — подаёт голос Сузуне, подойдя к ним. Все трое замирают, у Данчику чуть крутит живот. — Я поговорила с Косеки-сан. — Это она мутит с пиар-менеджером? — поднимает голову Йошимару. — Прости, любопытно. — И? — спрашивает Киджи. — Ты должен мне десять вафель с полной начинкой и топпингом. Можно в денежном эквиваленте, — отвечает она, улыбнувшись, и Данчику валится на спинку дивана, а Киджи и Йошимару с одинаковым возгласом вскидывают кулаки. — Вам, обормоты, очень повезло, что вчера одна из групп отказалась от участия, и её место не успели занять. Никто ещё об этом не знал, анкета ваша была у них на рассмотрении, и Косеки-сан протолкнула её со словами, что вы хороши. Я вот в этом не уверена, и нет, это не она мутила с пиар-менеджером. — Боже, Сузуне-чан, ты прелесть! — Киджи вскакивает и обнимает её. Щёки Сузуне вспыхивают, как и у Йошимару. — Полегче с руками! — вопит он, вскочив. — Эй! — Да брось, это всего лишь обнимашки! — Киджи поднимает ладони вверх, но от тычка Йошимару в бок его это не спасает. — Сам-то не меньше ведь рад, йон! — Но не кидаюсь лапать чужих сестёр! — Не лапал я! И вообще будь у меня сестра… — Но у тебя её нет! Данчику смеётся. От перепалки Йошимару и Киджи, начавших бегать по студии, поднимается настроение, с плеч точно падает камень. Диван скрипит — Сузуне садится рядом, всё ещё с румянцем, но с блеском в голубых, как немофилы, глазах. — Киджи сказал, что ты доработал старую песню для этого выступления, да? — говорит она. — Что-то там про луч света? И про надежду? — Ага, — он с улыбкой кивает. — Давно хотел, вот и повод подвернулся. Киджи-сан помог мне привести её в достойный вид, и мы решили впервые спеть её как раз в «Розмарине», если всё получится. Так что… Спасибо тебе большое за помощь. — Да ладно. Я так, для порядка ворчу, хотя с вами бесполезно. С нетерпением жду, в общем. Очень люблю твои песни, — Сузуне убирает прядку волос за ухо, явно смутившись, но по-прежнему глядя на него. — Хотела напомнить об этом. У Данчику в груди теплеет. Он вспоминает, как Йошимару советовал ему в неё не влюбляться, но он подобного никогда и не боялся — Сузуне со дня их знакомства не вызывала у него ничего, кроме лёгкой, братской почти нежности. — Спасибо, Йошимару-сан. — Да сто раз тебе говорила, можно просто Сузуне, — она хлопает его по плечу и смотрит на Киджи, который старается спрятаться от Йошимару за полпустым кулером. — Слушай, а как ты с ними уживаешься? Они ведь те ещё балбесы, когда вдвоём… — Если честно, Сузуне, я сам иногда задаюсь этим вопросом, — ухмыляется Данчику и пишет Ичифуджи в чат. Сузуне, вконец устав от суматохи, решительно встаёт.***
На финальной репетиции все взволнованы. Данчику видит, как часто Киджи поправляет очки, как постукивает палочкой о палочку Йошимару, как приглаживает волосы Ичифуджи. После официального подтверждения, пришедшего от «Розмарина» по электронной почте, они словно полностью осознали, во что влезли, и как будто сорвались с цепи — полноценные прогоны Киджи теперь устраивал каждый день. Данчику сам, чего таить, не мог сосредоточиться на занятиях и, едва освободившись, бежал отрабатывать партии. Его новую песню за эти полторы недели они проигрывают, наверное, тысячу раз. — Всё, пас, не могу больше, — Йошимару валится лбом на малый том. — Данчику, ты, конечно, гений, и это превосходная лирика, но она скоро начнёт сниться мне в кошмарах. Честное слово, ещё раз — и я выхожу в окно. — Рановато сдаёшься, Йошимару-чан, — говорит Киджи, вытирая тыльной стороной ладони рот после глотка воды. — Ты представь, что будет, если мы с ней в тур какой-нибудь поедем. Ты ж тогда волком взвоешь, нет? — Взвыть не взвою, но грызть кое-кого начну, — Йошимару выпрямляется. — Вы вот понимаете, что завтра в это самое время мы будем стоять на сцене? Или я один тут сижу об этом думаю? — Не один, Йошимару-сан, — Данчику снимает ремень с плеча, разминает мышцы свободной рукой, второй поддерживая гитару. — Только я почему-то наоборот не могу дождаться, когда нас объявят, внутри всё щекочет. — У-у-у, это нервы сказываются, — понимающим тоном говорит тот. — Хочешь, чтобы всё поскорее закончилось, да? — Скорее, началось, — отвечает Данчику. Киджи усмехается. — Что? — Да так. Подумал, что ты придаёшь этому концерту особое значение, но могу и ошибаться, — он кидает пустую бутылку в мусорное ведро. — На самом деле я рад, что ты предвкушаешь и не прячешь голову в песок, йон. Ичифуджи, а ты чего отмалчиваешься? Живой, нет? — Живой, Киджи-сан, — отзывается Ичифуджи, сидящий на подоконнике. — Я тоже больше жду, чем боюсь, я никогда так много на басу не играл! Правда, спать сегодня явно не буду, не смогу заснуть. Совсем как перед гонкой раньше. — Э, это ещё почему? — хмурится Йошимару. — Спать надо, обязательно, по привычному режиму. Ты смотри, завтра будешь сонный — сразу по шапке дам. — Ну-ну, Йошимару-чан, насилие не выход! Ичифуджи, постарайся поспать хоть немного. В конце концов, у тебя есть ночь и половина завтрашнего дня, — Киджи сверяется с телефоном. — Завтра успеем пару раз перед концертом всё прогнать, если никто не опоздает. Никто же не опоздает, йон? Я уже оплатил аренду. Остальные кивают, после чего Киджи и Ичифуджи вместе уходят — то ли на дополнительную и необязательную лекцию в университете, то ли в магазин за струнами, Данчику не в курсе. Отдохнув, он садится на высокий стул и снова проигрывает своё соло, где нет-нет, да сбивается в одном месте при смене аккорда. В этот раз ему опять не везёт. — Ты торопишься, — говорит Йошимару. Данчику, успевший забыть о его присутствии, вздрагивает. — Или чересчур переживаешь. Что из двух? — Второе, — признаётся он. — Я хоть и сказал, что жду не дождусь концерта, но… Всё равно волнение никуда не делось. — Боишься за неё? — За кого? — За песню свою, кого, — Йошимару встаёт с дивана и подходит ближе, сунув руки в карманы джинсов. — Ты всегда немного не в себе перед премьерой, но в этот раз бьёшь все рекорды. Хочешь, сыграем вместе? — Вместе? — Чисто ритм и гитара, — он огибает барабанную установку и усаживается за неё, берёт палочки. — Заодно секрет расскажу, как не сбиться. — Правда? — оживляется Данчику. — У вас есть какая-то тайная техника, да? — Ну, тайной я бы её не назвал, — Йошимару поправляет одну из тарелок. — Скажи-ка, Данчику, как давно ты играл для себя? Забудь про группу, необходимость разучить песню, концерты эти… Когда ты брал гитару по собственной блажи? Данчику прижимает к себе Ибанез. В отличие от обычной она новее, тоньше, фигурней, во многом удобней, но душа к ней всё равно не лежала. Мешали провода, необходимость надевать наушники, сама репточка, куда её приходилось носить. Каждый раз, когда ему хотелось наиграть мелодию, Данчику брал свою родную, из Чибы, и соседи — что удивительно — ни разу не жаловались. — Давненько, — говорит он. — Я что-то утонул в учёбе, а тут ещё «Розмарин» навалился, и песню умудрился дописать… — Вот то-то и оно, — Йошимару поучительно, как указкой, машет в его сторону палочкой. — Ты настолько во всём погряз, что забыл о самом главном. — Это о чём? — Об удовольствии от жизни, — Йошимару пробегает по барабанам в озорном ритмичном стуке. Он не принадлежит какой-то песне, звучит свежо и ободряюще, пусть и всего секунд десять. — Без кайфа нет успеха, Данчику, неужели фазаний император тебе этого не говорил? — Красота какая, Йошимару-сан! Почему вы раньше такое не играли? — Потому что только что придумал? Хоть убей, но точь-в-точь не повторю, — Йошимару, само собой, лукавит, Данчику знает, какая исключительная у него музыкальная память. Ичифуджи даже шутит, что он ходячий «Шазам». — Понравилось? — Ещё бы! Я вот так не смогу, наверное… — Забудь ты уже фразу «я не смогу», Данчику. Если ты так говоришь, то само собой не сможешь, — Йошимару смотрит на него. — Попробуй дома что-то наиграть сегодня, ладно? Отключи мозг, закрой глаза, полежи с гитаркой на животе, идёт? — Идёт. — Хм, а сейчас сможешь? Данчику выпрямляется. — Прямо сейчас? — Ну да, — он жмёт плечами. — Представь, что ты тут один, в своём мире, где волен делать всё, что хочешь. Играть, что хочешь, петь. В мире, где ты в принципе не ошибаешься, потому что критериев нет. — Не уверен, что… — Ты песни такие здоровские из головы выуживаешь, а побренчать на струнах кишка тонка? — Йошимару ударяет по тарелке так, что Данчику вздрагивает. — А если под мой ритм? Подстроишься? Данчику кивает, и Йошимару улыбается. Он считает до трёх, ударяя палочками, и начинает стучать — небыстро, что с его стороны весьма благородно, и одновременно мелодично. Данчику вслушивается, ловит ритм, зажимает первый пришедший в голову аккорд и бьёт по струнам медиатором. — Отлично! Йошимару ускоряется. Данчику поспевает за ним, и следующие несколько минут проходят для него в каком-то звуковом сумасшествии — они играют так громко и безрассудно, что студия словно дрожит, а ритм то распадается на отдельные части, то соединяется вновь. К последнему удару по тарелке они оба с румянцем на щеках, со сбитым дыханием, будто или пели, или не дышали. Йошимару запрокидывает голову, опустив руки, а потом разражается хохотом. — И кто тут ничего не может, а, Данчику?! — спрашивает он, и Данчику с улыбкой поправляет гитару. — Я думал, ты сдрейфишь, а ты взял и… Нет бы поломаться чуть-чуть! — Я сам не ожидал, а потом просто… Влился? Прям-таки джем-сейшн получился. — Он самый, и зря ты от него увиливаешь вечно, — Йошимару разминает шею, наклонив её пару раз влево и вправо. — Давай теперь краш твой сыграем. — Кого-кого? — «Лампочку» твою, говорю. Заодно проверим, попустило тебя или нет. Готов? Данчику кивает, и — Йошимару говорит, что с него обед в китайской забегаловке, — его соло получается идеальным.4.2.
Опасения, что выспаться в ночь перед концертом не получится, оказываются напрасными: Данчику просыпается под будильник, зевает и тянется за телефоном. Девять утра; из-за вчерашней эйфории он толком не помнит, как ходил в душ и стелил кровать. Кажется, вернувшись домой, он только и делал, что напевал свою новую песню, и странно, как это соседи не начали ломиться к нему в дверь. Мысль, что до выступления осталось несколько часов, прокатывается по нему мурашками, и Данчику больше не позволяет себе лежать в постели. Чат группы он просматривает за завтраком, потягивая кофе. Ичифуджи около трёх ночи пишет, что никак не может отрубиться, и кидает всякие лайвы с ютуба; Йошимару в семь ругается на чем свет стоит, и не только на Ичифуджи, но и на отключённую воду; ещё через полчаса Киджи отвлекает его ссылкой на грядущий МТБ-заезд среди любителей. Кроме того, он записывает голосовое, и Данчику, включив его, приподнимает телефон к уху. «Доброе утро, йон! Знаю-знаю, сегодня особенный день, и мы уже договорились о встрече, но я тут подумал…» Он, видимо, едет на велосипеде, потому что на фоне Данчику слышит знакомый стрёкот спиц, а ещё шум трассы и свист встречного ветра. Поразительно, что Киджи катается в такую рань — и одновременно ничего удивительного. «Хотел сказать, что вы все молодцы, даже ты, Йошимару-чан, и не надо презрительно фыркать. Да, я помню, что ты не любишь голосовые, ха-ха! Так вот, я обожаю нашу музыку, йон. Обожаю наши песни, наш настрой, чёрт возьми, мы такие крутые! И сегодня, перед толпой фанатов, перед другими классными группами мы в очередной раз это докажем, и не всяким там… ой, простите, мой косяк!.. а самим себе. Идёт, да? Надеюсь, вы кивнули, а Ичифуджи ещё и покраснел до пяток… Не смущайся, ха-ха! Данчику, заеду за тобой в час, раз нам по пути. Пока-пока, йон!» Данчику улыбается, читая ответы Йошимару, сам отправляет в чат смайлик с поднятым большим пальцем. Слова Киджи и впрямь воодушевляют, бодрят, но кое-что не даёт ему покоя. Помедлив, Данчику открывает в телефоне список контактов. Номер Иссы до сих пор там. После смены собственного Данчику записал его на чистом автомате, в лёгкой надежде, что они всё-таки начнут общаться заново, но ничего не случилось. Он кусает губу и водит пальцем по цифрам, которые помнит наизусть с самого детства. За последние два года он набирал их дважды. Первый раз — перед выпускными экзаменами в старшей школе, когда от накатившей тревоги хотелось лезть на стенку. Данчику тогда схватил телефон, зажал кнопку быстрого вызова и сбросил, едва прошло два гудка. Исса, спасибо ему за мнительность, не перезвонил. Скорее всего, подумал на спамеров или мошенников, и Данчику, не успевший даже придумать каких-то вступительных слов, облегчённо выдохнул. Второй раз… Данчику покачивает кружкой с остатками кофе. Второй раз он звонил Иссе месяца четыре назад, после очередного неудачного свидания. Настроение было препаршивым, выкуренная по пути домой сигарета не помогла, а одиночество накатывало на него все сильнее и сильнее. Так что, послонявшись по пустой квартире, Данчику не выдержал и набрал его номер, прижался лбом к холодильнику. Гудки шли долго. Первым, что услышал Данчику, когда сняли трубку, был весёлый гомон — музыкальные басы, голоса, смех. Иссе пришлось почти кричать своё: «Алло? Кто это? Громче говорите!», и в этих словах слышался иной мир. Безмятежный, свободный, такой, где Данчику не было места. Он молча отключился, Исса не перезвонил, наверняка посчитав, что кто-то ошибся номером, — и именно с тех пор Данчику стал заставлять себя не думать о нём. Больше отвлекаться, играть, петь и писать. Данчику смотрит на его номер в телефоне — куда дольше, чем когда-либо, — затем жмёт на иконку корзины, жмет «да» и тянется за кружкой. Выпив остывший кофе, он идёт собираться.***
Помимо них в концерте участвуют ещё четыре группы, делится Киджи, когда они с инструментами наперевес приходят в «Розмарин». Данчику однажды был здесь вместе с Ичифуджи, когда их отправили посмотреть на одного басиста, но с тех пор клуб немного изменился, стал просторнее и ярче. На бежевых стенах афиши концертов в переплетении искуственных, светящихся в темноте растений, на потолке — десятки круглых ламп с большим диско-шаром, вытянутая недалеко от сцены барная стойка сплошь в неоне. За ней сидит несколько человек с высокими стаканами пива в руках, и Йошимару хмыкает. — Готов поспорить на что угодно, что все они — мандражные вокалисты, — говорит он и тыкает идущего впереди Киджи между лопаток. — Надеюсь, ты к ним не присоединишься? — Брось, Йошимару-чан! Перед концертами я за здоровый образ жизни, йон, — отвечает тот, сняв гитарный чехол с плеча, и машет одному из присутствующих. — Йошихико-кун со своими ребятами тоже тут, да ещё и хедлайнер! Давненько я с ним не виделся. — Йошихико-кун? — спрашивает Данчику, с любопытством на него посмотрев. Киджи кивает. — Солист «Хайди». Они недавно выпустили первый альбом, постоянно выступают на всяких фестивалях, очень и очень талантливые. Чего только стоят их «Петля» и «Остывшее сердце», уверен, ты их краем уха да слышал. Пойдём, я вас позна… — Стоп-стоп-стоп, не так быстро! — Йошимару ловит его за край футболки, с диковинной для своего роста силой тянет назад. — Сперва саундчек, безответственная ты задница, а потом вали на все четыре стороны. Идёт? — Эх, пять минут болтовни погоды бы не сделали, но как скажешь, йон, — сдаётся Киджи и оглядывается. — Так, где нам искать… — Я уже начала думать, что вы забили! — слышит Данчику недовольный голос Сузуне и поворачивает голову. Она, в светлом платье и джинсовке поверх, идёт к ним быстрым шагом. Вместе с ней — высокая, строгая на вид блондинка с короткой стрижкой, в чёрной облегающей водолазке, брюках и пиджаке. Ичифуджи, замечает Данчику, чуть отступает ему за спину, будто прячась. — Косеки-сан, вот они, мои опоздуны во всей красе. Киджи Кьюи, Йошимару Райне, Данчику Рюхо, Ичифуджи Нитака. Все вместе… — Да-да, я поняла, — говорит Косеки-сан. Голос у неё на удивление не стальной, скорее задорный, приятный. Если бы Данчику попросили определить её возраст, он дал бы ей лет тридцать, не больше. — Я вас слышала на одном фестивале, и при явном недостатке опыта вы звучите очень неплохо. По крайней мере, лучше, чем большинство новичков. — Рад слышать, Косеки-сан, — говорит Киджи с улыбкой, приподняв очки. — И спасибо большое за помощь, как я понимаю, мы здесь именно благодаря вам. Постараемся не подвести, йон. — А если подведете? — складывает она руки на груди. — Что тогда? — Уверен, что мы с вами найдём решение, которое всех устроит, — подмигивает он, снизив тон, и Данчику с трудом держит лицо. Как, впрочем, и кашлянувший Йошимару. — Мы не слишком сильно опоздали? — Нет, вы вовремя, — Косеки-сан, ничуть не поддавшись чарам Киджи, качает головой. — Саундчек все остальные уже прошли, звуковик, насколько могу судить, вышел перекурить. По жеребьевке вы четвёртые, поздравляю. После вас только хедлайнеры. — А, — моргает Киджи и хлопает в ладоши. — Какая отличная новость! — Правда? — удивляется она. — Я думала, вы расстроитесь. Всё-таки выступать прямо перед «Хайди» несколько нервно. — Да что вы! Когда ещё выпадет шанс послушать конкурентов и сыграть перед созревшей аудиторией? — он смеётся, и Косеки-сан тоже. — Вот, вы меня понимаете, йон. По глазам вижу, что да. Кроме того, мы с ними хорошие друзья, и никакого мандража у нас нет. — Я раньше тоже играла, правда, в дуэте, так что… Да, пожалуй, понимаю, — с окончательным расположением говорит она и жмет его протянутую руку. — Удачи на выступлении. Буду вас искренне ждать. — Спасибо! — хором говорят все пятеро, коротко поклонившись. Косеки-сан оставляет их, идёт к барной стойке и заказывает что-то у подлетевшего к ней бармена. — Ну ты даёшь, — выдыхает Сузуне, глядя на Киджи. — Ты в курсе хоть, что она замужем? На руку её хоть взглянул разочек? — Конечно, иначе я бы так себя не вёл, — Киджи жмёт плечами. Данчику в очередной раз поражается его наблюдательности, да и всему остальному тоже. Проницательности, игре голоса, харизме, в конце концов, по ощущениям открывающей перед ним любые двери. Ичифуджи рядом с ним шмыгает носом. — Только я не понял, кто она. Может, раскроешь эту тайну, Сузуне-чан? Она поправляет лямку платья под джинсовкой, на верхнем кармашке которой вышита молния. — Соорганизатор концерта, кто ж ещё. — Кто?! — восклицают Киджи с Йошимару. — А как вы познако… — Сто лет назад пересеклись на шоссейной гонке. Она приходила поболеть за брата, а кто из присутствующих тоже вечно так делает? — она усмехается. — И вообще хватит тут отираться, вон звуковик идёт. — Чего? Почему ты была на шоссей… — Всё потом, потом, — она пихает Киджи в сторону сцены. — Честное слово, всё расскажу, только отыграйте уже этот клятый концерт! — Отыграем, не сомневайся! — заверяет Йошимару, крепко обнимает её и целует в макушку. Через пару мгновений они знакомятся с бородатым звукооператором, расчехляют инструменты, проверяют, работают ли микрофоны и не потерялись ли переходники. Именно на сцене, стоя перед пустым залом с гитарой в руках, Данчику ловит себя на кое-чём совершенно новом. Вместо привычного волнения перед концертом его переполняет лёгкое, вызывающее улыбку предвкушение.***
На выступление первой группы — дебютантов, пробившихся через отдельный отбор, — зал реагирует скорее вежливо, чем дружелюбно, бурными эмоциями отличается только небольшая кучка фанатов возле ограждения. Играют они на среднем уровне, ещё не запоминаются, но уже развлекают, и это идеально для разогрева. Данчику, понаблюдав за ними из ниши сцены, возвращается в гримёрку, делится впечатлениями, и Киджи, усмехнувшись, даёт ему послушать «Хайди» на своём смартфоне. — Вживую ещё больше удовольствия от них получишь, обещаю. Предлагать дважды не приходится. Данчику надевает наушники и с первой же песни понимает, почему именно они — разномастные, яркие, опытные — сегодня главные звёзды. «Дожди, дожди, позвольте стечь моей печали, Ветра, ветра, развейте одиночество своим объятием…» Лирика с таким сопровождением, думает он, действительно достойна альбомов. Ему самому до такой далеко, несмотря на заверения Йошимару, он пока не так хорош в подборе ритма, и неудивительно, что припев «Сердца» застревает у Данчику в голове. Он прокручивает его даже тогда, когда вместе с остальными выходит послушать третью по списку группу. В отличие от «Хайди» они более посредственные, но со стилем, Ичифуджи не без нотки зависти хвалит их басиста. — Пора, — Киджи хлопает его и Данчику по лопаткам, когда над сценой загорается неяркий свет. Зал одобрительно гудит, стоит им выйти для финальной проверки звука. Усевшись за установку, Йошимару пробегает палочками по барабанам, Ичифуджи и Данчику подключают гитары к усилителям, ударяют по струнам. Киджи, подкрутив колки на своей гитаре, подходит к микрофону, фиксирует его повыше и обаятельно здоровается. Обаятельно — так, что кто-то басом зовёт его жениться под смех и аплодисменты. Йошимару закатывает глаза. — «Дождь» давайте, — обернувшись, говорит Киджи, и Данчику постукивает по микрофону перед собой, проверяет, включён ли. — Раз-раз, всё работает? — Раз-раз, да, — отвечает он, зажимает гриф, выдыхает и наигрывает первые аккорды, пока не подключается Йошимару и позже — Ичифуджи. «Бесконечный звон воспоминаний, Они со мной, похоже, беспощадно навсегда, И стоит мне закрыть глаза, как они становятся сильней, А вокруг — один твой смех» Киджи машет звукооператору, попросив добавить громкости, и его голос наконец не заглушается музыкой. Данчику подпевает ему, спрашивает в унисон, кончится ли дождь, и голос — удивительно — его слушается. Звучит куда уверенней, звонче, чем обычно, и он улыбается, наблюдая за залом. — Что, увидел на танцполе чью-то смешную рожу? — спрашивает Йошимару, когда они, всё настроив и пообещав вернуться, уходят за кулисы до конца перерыва. — Куда смотреть с моей позиции? — Да никого я не увидел, — говорит Данчику. — Просто подумал, что чувствую себя как никогда на своём месте. И не волнуюсь, всё-таки не первый концерт, когда я думал, что помру от страха. — О да, ты был такой бледный, что мы все приняли это за грим, — ухмыляется Йошимару. — Сейчас ты держишься куда лучше. — Главное не пялься в зал, — советует Киджи. — И наслаждайся, йон. Хуже выступления в Сагамихаре всё равно ничего не будет. Ичифуджи хихикает. — Это когда мы до нитки промокли, опоздали, Йошимару-сан потерял палочку по пути, а вы забыли слова и несмешно пошутили? — Не я несмешно пошутил, а слушатели оказались без чувства юмора, но да, настоящая катастрофа, — подтверждает Киджи. — Кому ни расскажу, никто не верит. Они молчат, пьют воду из бутылок. Данчику крутит пуговицу на рубашке, подворачивает рукава по локоть. Зрители, заскучав, нетерпеливо хлопают в ладоши и свистят. — Первая у нас ведь «Жар», да? — Киджи, чёрт тебя бери! — Йошимару пытается ударить его в бок, но тот уворачивается. — Балда фазанья, да, она первая. Потом «Звёзды», потом «Лампочка». Смотри не перепутай. — Почему «Лампочка»-то? — А как? Свет она даёт? Даёт. Я считаю, отличное кодовое слово, чтобы не палить раньше времени название нашего нового хита. Мало ли, кто-то решит сплагиатить. Ичифуджи вон весь вечер подозрительно молчит, проболтался кому, нет? — Я не подозрительно молчу, я настраиваюсь, — говорит Ичифуджи. На нём тёмная футболка с цифрой четыре. — Между прочим, Киджи-сан так радовался, что мы четвёртые, а я считаю, что это судьба. — И при чём тут судьба? — улыбается Данчику. — Ну, — Ичифуджи начинает загибать пальцы. — Нас четверо, я надел футболку с четвёркой, Киджи-сан часто говорит «йон», то есть «четыре», нас поставили четвёртыми… Совпадение, что ли? — А ничего, что четвёрка созвучна со «смертью», м? — Это что ж, мне теперь от «йон» отказываться, Йошимару-чан? — Киджи наваливается на него в объятии. — Ты совсем суеверный стал, расслабься! Четвёртые, тринадцатые… Какая разница, если мы здесь и мы играем? Данчику кажется, что он ловит дежавю, однако осознать его не успевает — название их группы гремит на всю площадку, и сердце пропускает удар.***
На каждом концерте, знает по скромному опыту Данчику, своя неповторимая, состоящая из деталей атмосфера. Где-то особенно развязная публика, где-то нарочито провокационный декор, где-то в воздухе горько пахнет разлитым алкоголем, а где-то — сахарной ватой. Настоящую атмосферу «Розмарина» Данчику ловит, едва ступив на сцену: фанаты машут фонариками, под ногами стелется зеленоватая дымка от спрятанных за кулисами генераторов, лучи прожектора прыгают по их красивым, сверкающим инструментам. Данчику нравится. Нравится здесь находиться, нравится ощущать себя причастным, нравится пожелание удачи от того самого вокалиста «Хайди», который до этого в сторонке разговаривал с Киджи. Данчику берёт гитару и надевает через плечо, ждёт, пока Киджи не подмигнёт, и перебирает струны в первых аккордах «Жара». Зал затихает, жадно вслушиваясь, а после вступления Йошимару взрывается гулом. Однажды Киджи сказал, что именно от первой реакции зависит всё выступление, и Данчику не может не согласиться. Вконец расслабившись, поймав драйвовую волну одобрения, он с настоящим удовольствием играет, по совету Киджи смотрит не в зал, но на него самого. В ясной голове при этом обрывки мыслей, воспоминаний — на губах будто снова вкус грейпфрутового пива, — и Данчику не хочет их гнать. Напротив, он упивается ими, выдыхает последние строчки песни в один микрофон с Киджи, когда тот на несколько секунд остаётся рядом, и всё вдруг кажется очень простым. Все его эмоции, сомнения, прошлое, настоящее. Данчику хотел попрощаться и, похоже, без шуток сможет. Если не сейчас, то никогда; это осознание не бьёт наотмашь, но вызывает нетерпение, и перед «Падающими звёздами» Киджи спрашивает, в порядке ли он. Данчику кивает, бросает взгляд в зал и… Видит Иссу. В том, что это он, а не просто похожий человек или иллюзия, Данчику не сомневается. Те же черты лица, рыжие волосы, пусть и стянутые в хвост, белая оверсайз толстовка ещё со школьных времён. Исса ничуть не изменился, смотрит на него из толпы, смешно приоткрыв рот. Данчику улыбается ему, несмотря на участившийся пульс. Данчику мысленно признается, что любит его, но уже не так, как раньше. — Готовы? — отвлекает Киджи. — Данчику? — Да, — отзывается он и зажимает струны. В «Падающих звёздах» тринадцать секунд вступительного проигрыша. Всего тринадцать, но для Данчику они превращаются в вечность, потому что Исса — он почти ощущает это кожей — не сводит с него взгляда. Уже потом, ближе к припеву, Данчику перехватывает его, смотрит в ответ, и весь «Розмарин», вся музыка доносится до него как сквозь воду. Почему Исса здесь? Он правда пришёл случайно, получив от кого-то флаер, или, если Ичифуджи прав, вмешалась судьба? Зачем? Как бы то ни было, у Данчику нет ответов. Он доигрывает песню, ударяет по струнам так, что чуть не рвёт их, и понимание, что нужно делать, приходит к нему с последними нотами. Едва они сменяются аплодисментами, Данчику подскакивает к Йошимару, манит к себе Киджи и Ичифуджи. — Что случилось? — говорит Киджи, прислонив к уху ладонь. — Струна лопнула? — Или торжественную речь решил толкнуть в честь премьеры? — Йошимару подкидывает палочку. — Если да, толкай быстрее. — Нет-нет, я… — Данчику сжимает кулак. — Киджи-сан, я хочу сам спеть «Луч света». Киджи и Йошимару переглядываются. Ичифуджи ойкает. — Сейчас? — переспрашивает Киджи. — Да. Пожалуйста. — А ты… — Я играл и пел её дома, — Данчику смотрит ему в глаза, скрытые за прозрачными линзами очков. — Йошимару-сан помог мне отработать тот сложный момент, в котором я всегда путался. Киджи-сан, мне правда… — А партию твою кто играть будет? — включается Йошимару. — Ты в курсе, что наш вокалист только имитирует свою бурную инструментальную деятельность и на деле ударяет по струнам от силы раза три за песню? — Да, но я подумал, что, может, получится хотя бы под вашу партию… — Хм, знаешь, что, — Киджи бросает взгляд в зал, потом снова на Данчику. Кажется, что в его лице что-то неуловимо изменилось. — Тебе крупно повезло, Данчику-кун, что я в свободное время тоже поигрывал на гитаре твою «Лампочку» и выучил её наизусть. Правда, вступление и конец лучше сыграть тебе… — Ты?! Поигрывал?! — Киджи-сан, правда? — Ичифуджи чуть не сваливает один из барабанов, и Йошимару ворчливо его одёргивает. — Ну, я же гений, в конце концов, — посмеивается Киджи. Данчику прошивает насквозь, он сглатывает, переводя взгляд с него на остальных. — Так что… Ты точно этого хочешь? Он смотрит на толпу, надеясь увидеть макушку Иссы. «Учти, ты должен мне как минимум три песни теперь». — Да. — Тогда вперёд, — показывает палочкой на зал Йошимару. — Иди и спой, Данчику. Ты заслужил. — Правда можно? — Да, мы тебе полностью доверяем, йон, — Киджи хлопает Данчику по спине, отходит на его место и поправляет гитарный ремень. Зал оживляется, восторженно гудит, как улей. Данчику делает несколько шагов к главному микрофону, опускает его до нужного уровня, сам поражаясь, что руки не дрожат. Более того — и сердце бьётся не так лихорадочно, как он ожидал. — Добрый вечер, — говорит Данчику, улыбнувшись, и все хлопают. — Меня зовут Данчику Рюхо. Я гитарист и автор песен нашей группы. Так получилось, что однажды я пообещал три песни одному человеку, который сейчас находится здесь, и если две из них спел потрясающий Киджи Кьюи, — он ждёт, пока стихнут восторги, — то последнюю хочу спеть сам. Надеюсь, что не зря. Спасибо за вашу поддержку. В зале наступает тишина. Данчику взглядом отыскивает Иссу — ошеломлённого, явно не ожидавшего, — и делает знак Йошимару. Тот отстукивает вступление, и Данчику зажимает струны. «Не желая проиграть, я пытался оставаться сильным, Прежде, чем я осознал, я запер себя в стенах. Когда заметил, я бился с одиночеством один, В безыходности я не мог найти решений… Я искал луч света, Даже потерявшись на пути, И тем, кто оставался рядом, был ты. Я бегу сейчас с тобой, Мне самому не сделать сказку правдой, Тут мерцает робкий свет, Путь вперед нам освещает чудо» Йошимару оказался прав — Данчику вспоминает о гитаре только в проигрыше, наконец-то оторвавшись взглядом от Иссы, на которого не мог перестать смотреть. Горло и губы с непривычки сохнут, пульс стучит в ушах, но допеть надо, иначе не считается. Киджи, отлично играющий его партию, что-то одобрительно кричит, и Данчику вновь приникает к микрофону. «Не желая проиграть, я пытался биться в одиночку, Прежде, чем я осознал, я потерял себя. В тот день, когда ты появился, одиночество пропало, Отступила вдаль рассеянная тьма. Я нашел луч света, Даже продолжив шагать, И тем, кто оставался рядом, был ты. Я бегу сейчас с тобой, это был я, Мне самому не сделать сказку правдой, Маленькое чудо начинает разгораться, Это ведущий к будущему свет» На повторе куплетов зал теряет над собой контроль — Данчику ни разу не видел такого на их концертах, — и после песни вовсю свистит в аплодисментах. Исса теряется в шуме, растворяется, будто его и не было, и на несколько секунд Данчику охватывает паника. Ему показалось? Он что, придумал настолько чёткий образ, а значит, сходит с ума? Или он правда… смог?.. — Данчику! — А? Данчику моргает. Он только сейчас понимает, что стоит в гримёрке, поставив на стул гитару, что уходил со сцены в полном оцепенении, что перед ним вовсе не Исса, а Киджи. Действительно, Исса и не может быть здесь. Исса в Чибе, в прошлом, где угодно, только не… — К тебе тут прям рвутся, и я не знаю, как остановить! — Что, бешеный фанат? Ичифуджи, ты дрался хоть раз в жизни? Иссу они не сдерживают. Он едва не сносит Данчику с ног, крепко его обняв.***
— И… Исса… — И правда ты! — Исса отстраняется, смотрит на него, держа за плечи. — Я уж думал, глючит меня, и в зале не верил до последнего, но это ты, Данчику! — Представь, если сейчас Данчику скажет, что это ошибка, и он на самом деле его талантливый брат-близнец? — говорит Йошимару, и Киджи хихикает. — Эй ты, рыжее недоразумение! Ты кто такой? Вип-билет есть? — Вип-билет? — Исса оборачивается, шарится в кармане джинсов и выуживает помятый, прошедший все круги бумажного ада флаер. — Вот такой есть! Он? — Ты что, всерь… — Всё нормально, Йошимару-сан. Это мой… лучший друг, — спохватывается Данчику. Исса вновь смотрит на него, взъерошенный, красивый до бесконечности, а ещё — с непривычной какой-то взрослостью. — Слушай, нам тут не поговорить толком. Пойдём на улицу. Исса кивает, проходит мимо Ичифуджи с Йошимару и останавливается у двери, обернувшись. Смешно — как будто Данчику сбежит от него, пропадёт, передумает, — и одновременно нет. — Вы надолго? — спрашивает Киджи, когда Данчику берёт куртку с вешалки. — Мы посидеть собираемся, как всё закончится, тебя ждать? — Да, я скоро вернусь, Киджи-сан, — он продевает руки в рукава, выходит вслед за Иссой в коридор и ведёт его в сторону. На сцене начали своё выступление «Хайди», и от ревущей музыки, от гомона дождавшихся фанатов словно содрогается пол. — Так, чёрный ход здесь, кажется. — Ты впервые тут? — Играю — да, раньше только послушать других приходил. Честно говоря, не лучший клуб на моей памяти. — О, даже так? Круто. Я в клубах не бывал, но тут вроде неплохо. Данчику толкает тяжёлую дверь, показав сидящему возле неё охраннику силиконовый браслет участника, и они выходят на пустой закуток позади «Розмарина». Там темно, воздух прохладный, а мокрый асфальт блестит от света фонарей. — Ого, видимо, только что дождь кончился, — Данчику оборачивается, сунув руки в карманы куртки. — Не замёрзнешь? — Нет, конечно, — Исса тоже прячет руки в толстовке, смотрит на него. — Я, знаешь… Я так переволновался, что даже «привет» забыл тебе сказать. — Да, и я, — Данчику улыбается. — Привет, Исса. — Привет, Рю. Он берёт паузу, покусывает губу изнутри, и Данчику отлично понимает, почему — он сам не знает, что сказать. На ум не идут никакие слова, хотя, казалось бы, им о стольком можно поговорить. Учёба, воспоминания, минувший концерт. — Тебе идёт собирать волосы в хвост, — в попытке хоть как-то изменить атмосферу говорит Данчику. — Ты их подстригаешь? Или ждёшь, пока отрастут по пояс? — Ничего я не жду, я же не свин, — Исса улыбается. — Каждый раз стригусь, когда подкрашиваться хожу. — Свин? Ты это образно сейчас сказал, или про… — Так ты его помнишь! — от искренней радости он светится, становится похож на себя прежнего, и Данчику переполняет тоска. — Да-да, тот спринтер из Хаконе, Добаши! Мы с ним в одном универе учимся, более того, он мой сосед по комнате. — Погоди, — уточняет Данчику, — он же старше на год? — Ну да, но он единственный, к кому никто не подселялся. Боятся его, или что, не знаю, весь первый курс он прожил один, а в начале второго встретил меня на пороге. Ты б видел его лицо, Данчику! — Могу представить… — У тебя было похожее несколько минут назад, — и в его голосе исчезает веселость. — Слушай, как… как вообще так вышло, что мы с тобой… перестали общаться? — Скорее, «перестали быть друзьями», — говорит Данчику. От этих слов его самого пронизывает острой болью, хотя он старательно прячет и её, и горечь, и обиду. — Надо называть вещи своими именами, Исса. — Да ты ведь не перестал быть моим другом… — Тогда где ты был, когда я остался один? — он поднимает ладонь, когда Исса делает к нему шаг. — Я ни в чём тебя не обвиняю, правда. Так бывает, и мне жаль. Наверное, в нашем случае это было неизбежно. — Данчику, я же… я ведь… — Я скучал по тебе, Исса, — он смотрит ему в глаза. — И мне было очень, очень одиноко. Так что в какой-то момент я просто… перестал считать тебя своим другом, чтобы стало легче. Прости меня за это. Исса молчит. Он стоит на месте, вперившись взглядом в мокрый асфальт. С карниза ему на макушку падает несколько капель воды, и он даже не замечает. От желания обнять его — почувствовать щекотку от мягких волос, уловить слабый цитрусовый аромат парфюма, — у Данчику сжимается сердце. — Исса, — зовёт он. — Прости, Данчику. Прости, я такой дурак, что бросил… что заставил тебя… — Мы можем подружиться заново. Исса вскидывает голову. Данчику протягивает ему руку, старается улыбнуться помягче. — Я не говорил, что совсем не хочу тебя знать. Будь так, мы бы тут не стояли. — Рю, ты правда… ты точно… — Балда. Данчику не выдерживает — подходит и прижимает его к себе, обхватив затылок ладонью. Исса замирает, прерывисто дышит и только потом с незнакомой робостью обнимает в ответ, утыкается в плечо. — Просто не пропадай больше, — Данчику отстраняется, ласково потрепав напоследок его волосы. — Второй раз мы не найдёмся. — Не найдёмся, — эхом отвечает Исса, вытирая глаза рукавом толстовки. — Номер мне тогда свой новый дай, что ли. Ты хоть представляешь, что я почувствовал, когда понял, что ты его сменил? — А… Да. Прости, что не сказал, — говорит Данчику и вынимает телефон из кармана. — Да ладно, что там. Записываешь? Восемь, пять, четы… — Этот? — Данчику показывает ему номер. — Можешь посмеяться, что я всё ещё помню его наизусть. Исса не смеётся, вопреки ожиданиям, только кивает. Он сбрасывает, когда Данчику ему звонит. — Отлично, — и меняется в лице, глянув на экран. — Чёрт, три пропущенных от... Данчику, слушай, извини, мне надо в клуб вернуться. Вот прям сейчас. — Друзья потеряли? — Ну, не совсем. Девушка моя, — с непонятной неохотой признаётся Исса. Данчику настолько удивлён, что еле замечает кольнувшую его ревность. — Я потом расскажу, ладно? Главное, что ты теперь есть вот здесь, — он машет телефоном. — Я обязательно позвоню тебе. Клянусь. — Хорошо, Исса. Давай, до звонка. — До звонка. Он убегает обратно через тот же чёрный вход, и, стоит двери за ним закрыться, как Данчику опирается спиной на фонарный столб. Он стоит так с минуту, пока не выходят Киджи, Йошимару и Ичифуджи. — Твой дружок так резво мимо нас проскакал, что мы не успели спросить, где ты, — Киджи протягивает ему его чехол с гитарой. — Ты в порядке, йон? Мы решили не оставаться на афтерпати и завалиться ко мне домой. Купить еды, пива, всё такое. Ты с нами? — Да, хорошо, — Данчику забирает гитару, надевает на плечо. — Так даже лучше. Поехали? Он замечает, как все переглядываются, и ничего не говорит. Единственное, чего ему сейчас хочется, — оказаться как можно дальше от «Розмарина».4.3.
У Киджи в квартире как всегда лёгкий беспорядок, который при этом не вызывает ни капли раздражения. На столе вперемешку с компакт-дисками лежат учебники и выпуски Cure c Shoxx, на диване валяются классическая гитара и ноутбук, единственный стул завален стопкой чистых, ещё не глаженных футболок. Возле шкафа, на расстеленных газетных листах, стоит горный велосипед. Он наполовину разобран, весь окружён деталями, тряпочками и флакончиками. У заднего колеса Данчику замечает вскрытую упаковку струн. — Вдохновение внезапно пришло, да? — он улыбается. — М? А, да, — проследив за его взглядом, отвечает Киджи и кидает сегодняшние флаеры на подоконник с раскидистым цветком в горшке. — Я велик к гонке готовил на днях, и тут захотелось поиграть. «Лампочку» твою, кстати, и не только, йон. — То есть мы теперь официально называем её «Лампочкой», или что? — говорит вышедший из ванной Йошимару, потирает руки. — Где моя награда за патент? — Если так хочется, выдам потом в приватной обстановке, Йошимару-чан, — и Данчику кажется, что отвернувшийся Йошимару прячет смущение. На часах полночь, когда они наконец-то тесно устраиваются, распивают по первой банке пива за удачное выступление и набрасываются на купленную по пути еду. Мимоходом Киджи рассказывает, что, пока Данчику разговаривал с Иссой, в гримёрку нагрянула Косеки-сан и устроила нагоняй. — «Вы не хедлайнеры, чтобы так себя вести! Без разрешения сменили солиста, добавили драмы, что это за самоуправство?!» — он передразнивает её, сидя с одной ногой на стуле и покачивая пивом в руке. — Я в ответ спросил, понравилась ли ей песня. Она стушевалась, сказала, что да. Пригрозила, что второй раз нам такого не простит, и ушла, йон. — Зато она ждёт нас к себе опять, — говорит Ичифуджи. — Мы ей стопроцентно понравились. — «Мы»? — уточняет Йошимару, обмакивая гёдза в соевый соус. — Мне кажется, как минимум трое из нас ей побоку. — Я бы сказал, что двое… — И на кого это ты намекаешь? — Извините, Киджи-сан, что вам пришлось из-за меня с ней разбираться, — говорит Данчику. — Я бы сам ей всё объяснил, если бы застал. — Да брось, всё нормально. Правда, нам любопытно, что это за лучший друг, о котором никто из нас никогда не слышал, — Йошимару смотрит на него. — Ещё и наглый донельзя, ты разве водишься с такими? — Я не ожидал его встретить, поэтому растерялся, — Данчику тычет палочками суши, опустив взгляд. — Мы давно не виделись. — Насколько давно? Он не отвечает, заталкивает рисинки под кусочек рыбы. Киджи, видимо, ловит его настроение и ненавязчиво переводит тему на сегодняшних дебютантов. Йошимару и Ичифуджи активно подключаются к нему, стукаются алюминиевыми банками, и неловкость сглаживается, сменяется ленивым уютом. Чуть позже Киджи приносит гитару, тихо напевает под неё что-то, приглушив свет, и Данчику просто наблюдает — за ним, за восторгом захмелевшего Ичифуджи, за спокойным, довольным Йошимару. Данчику хорошо. Когда-то, ещё в школьное время пытаясь влиться в компании, он везде чувствовал себя лишним. Он был с кем-то и одновременно не был, слыл хмурым одиночкой, а сейчас… Даже в молчании и погруженности в себя, даже не участвуя в разговорах, Данчику не перестаёт быть с ними рядом. Он знает, что ему не обязательно напоминать о себе, знает, что его ценят, знает, что за обычное наблюдение его никто не осудит. Примерно так же он чувствовал себя с Иссой. Помедлив, Данчику достаёт телефон, проверяет, нет ли пропущенных сообщений или звонков, но нет, панель уведомлений пуста. Подсознательно он ждёт разочарования, обиды, злости, и ничего из этого не приходит. В конце концов, Исса не обязан. Появившись из ниоткуда, вновь встретившись с Данчику, он не должен менять что-то в своей жизни, они оба не должны. Тем более — Данчику невесело усмехается, — у Иссы есть девушка. Тот, кто когда-то боялся девчонок до дрожи в коленках, сейчас в отношениях. Серьёзных или не очень, звучит и так и так странно, почти как шутка. Данчику кладёт телефон на стол и тянет из банки остатки пива. Если начистоту, Данчику тоже мог бы давно с кем-то быть, и дерзкая мысль — сама по себе, или под действием алкоголя, — находит его сама. Он смотрит на Киджи, который мурлычет под нос одну из их песен под ласковый перебор струн, и вспоминает его поцелуй. Мягкое прикосновение губ к губам, бархатное тепло на щеках и шее. Наверное, ответь ему тогда Данчику как следует, Киджи бы не возразил. Вполне вероятно, что если Данчику вот прямо сейчас спросит, не хочет ли тот приятно провести время, он поймёт его правильно, и в этом не будет ничего зазорного. Киджи из тех, кто плывёт по течению и берёт от него всё, чем Данчику всегда восхищался. Киджи ловит его взгляд и улыбается. Приглушенный свет золотит его волосы, черты лица в тени кажутся чётче. Данчику не любит его так, как Иссу, но любит как друга и человека.***
— Точно не хочешь остаться? Киджи стоит в проёме, скрестив руки. Слышно, как Йошимару c Ичифуджи в комнате азартно делают ставки, позвонит «Стардаст» или нет, и был ли тот парень на концерте вообще. — Точно, — Данчику зашнуровывает кроссовки, присев возле тумбочки. Генкан тесный, так что он сталкивает локтем ложку для обуви с низкого крючка, возвращает её на место. — Вы же знаете, что я не люблю засиживаться, а день и так был долгий. Хочу как следует отдохнуть, выспаться… — Ты в порядке? Данчику смотрит на него снизу вверх, прежде чем выпрямиться и одёрнуть куртку. — Так заметно? — он неловко улыбается, берёт чехол с гитарой. — Я вроде вёл себя как обычно. — Ну, когда ты попросил уступить тебе микрофон, я уже понял, что что-то происходит, а после появления твоего рыжего лучшего друга сложить дважды два не смог бы только ленивый, — Киджи жмёт плечами. Очки, висящие на вороте футболки, опасно покачиваются. — На твоём месте я бы наверняка чувствовал себя выбитым из колеи. — Ничего-то от вас не утаить. — Не переоценивай меня, йон. Так получилось, что я слишком много знаю, — он наклоняет голову. — Ожидания часто не совпадают с реальностью, Данчику, но мы можем решать, как к этому относиться. Понимаешь, о чём я? — Не совсем, — Данчику не лукавит. От пива и усталости, желания поскорее оказаться в тишине и провалиться в сон он просто не хочет ни во что вникать. — Давайте об этом завтра погово… — Завтра уже поздно будет, — Киджи отталкивается от дверного косяка, и у Данчику на телефоне пикает оповещение о приехавшем такси. — Ты можешь сейчас или принять реальность такой, какая она есть, или притвориться, что её не существует. Поверить, что твои ожидания оправдались, что на самом деле ты добился желаемого, и постепенно это действительно станет, прости за каламбур, твоей новой реальностью. — Киджи-сан, я ничего не по… — У тебя есть выбор, и, как мне кажется, чем скорее ты определишься, тем быстрее тебе полегчает. Подумай об этом и иди давай, тебе пора, — он машет ладонью. — Кстати, ты отлично спел, йон. Горжусь и, откровенно говоря, переживаю теперь за своё место. Не выгонишь меня, нет? Киджи улыбается. Данчику, вконец смутившись, мотает головой, кланяется ему на прощание и сбегает по лестнице вниз. В такси, сидя с гитарой на заднем сидении, он не перестаёт думать о его словах.***
Домой Данчику заходит в темноте — лампочка перегорела, — и под привычную ругань соседской парочки. Он не пытается вслушаться, вслепую кидает ключи и вылезает из кроссовок, не потрудившись развязать шнурки. В голове до сих пор лёгкий туман, во всём теле усталость, на часах — около двух ночи. Данчику не раздеваясь падает в кресло и закрывает глаза. Исса не позвонил и ничего не прислал. Теперь кажется, что и на концерте его на самом деле не было. Всего лишь массовая галлюцинация, очередной его сон, и если бы не их разговор… Данчику мысленно прокручивает его, смотрит будто со стороны, какой неловкостью он был пропитан, и только сейчас чувствует запоздалую обиду. На Иссу, возникшего из ниоткуда с уверенностью, что у них всё нормально. На себя, снова падающего в эту безнадёжную, не нужную никому влюблённость. На Киджи, не настоявшего на том, чтобы сегодня он остался. Данчику проводит ладонями вверх по щекам и глазам, шумно выдыхает. Он знает, что нужно идти спать, что гораздо лучше подумать обо всём утром, чем накручивать себя, но не может остановиться: вспоминает, как крепко всего несколько часов назад обнимал Иссу, как близко к нему находился, как сильно, до дрожи хотел… Телефон звонит так громко, что Данчику едва не подпрыгивает. Достав его из заднего кармана, он всматривается в экран несколько секунд, прежде чем сесть поудобнее и ответить. — Алло? — Кхм, а-алло?.. Рю, прости, я тебя разбудил? У Иссы взволнованный, с ноткой вины голос. — Нет, не разбудил. Я вот только что приехал домой. — А-а-а, понял. Отмечали с группой успешное выступление? — Что-то вроде… Думаешь, успешное было? — Конечно! — его улыбку как всегда слышно. Данчику окатывает желанием увидеть её, осмелиться и сцеловать с губ. — Когда вы играли, я всё думал, какие вы крутые… Данчику, мне надо с тобой поговорить. Нормально, а не на улице или по телефону. Я теряюсь, когда говорю по телефону, знаешь ведь. — Да, знаю. Когда ты свобо… — Утром, можно? Или сейчас, или тебе надо поспать? Да, надо, наверное, ты же устал на концерте, нечестно вот так просить встретиться, извини, я просто очень… — Исса, — и он перестаёт тараторить. — Я сброшу адрес, давай? И… И приезжай. Всё равно я вряд ли засну, да и ты, судя по всему, тоже. — Не-не, нет, — он шмыгает носом. — То есть да, сбрось адрес, но приеду я утром, хорошо? Часов в десять. Или в одиннадцать. Рано? «Поздно». — Давай в десять? — Давай. Исса замолкает, но не отключается. Данчику тоже молчит, и на смену взвинченности постепенно приходит сонливость. Он трёт глаза, подавляет зевок, ставит мысленное напоминание поставить будильник на девять. Ещё лучше — на восемь. — Рю, ты тут? — Тут, но уже иду спать. И тебе советую, всё-таки поздно. — Ага… До завтра, значит. Да? — Да. Исса. — А? Данчику улыбается, опустив голову. — Спасибо, что позвонил. — Как я мог не позвонить… Утром тоже позвоню, как буду возле твоего дома, так что не ставь на беззвучку. Ладно? — Ладно. Пока? — Пока, Рю. Исса отключается, и Данчику отправляет ему свой адрес. Отметка «прочитано» появляется сразу.***
Будильник Данчику благополучно не слышит, но просыпается не намного позже — времени хватает и на душ, и на завтрак с двумя чашками кофе. Помыв посуду, Данчику бродит по квартире, пытается навести в ней хоть какой-то порядок, пусть и знает, что в гости к нему идёт не ревизор. Впрочем, он куда охотнее поверил бы в ревизора, чем в Иссу. Он даже проверяет сообщения на телефоне, побоявшись, что всё произошедшее ему приснилось, и нет, новый диалог до сих пор там. Получив его адрес, Исса ничего не ответил, и в глубине души Данчику думает, что он не появится. Позвонит или напишет, скажет, что ему далеко ехать, или что у его девушки появились совместные планы, в которых нет ни одной свободной минутки. Данчику не расстроится, если так и будет. Он твердит себе это, пока закидывает в шкаф футболки, стирает пыль с подоконников, выравнивает стопки тетрадей и книг на столе, ставит гитару в угол возле дивана. Пометка в перекидном календаре напоминает, что на следующей неделе у него зачёт по психологии, а значит, нужно погружаться в учёбу, переключаться на действительно важные вещи вместо того, чтобы… Он роняет круглую подушку на пол, когда раздаётся звонок в дверь. Выдохнув, Данчику подходит к ней и, не посмотрев в глазок, щёлкает замком. На Иссе расстёгнутая тёмная куртка, ещё слишком тёплая для сентября, не собранные в хвост рыжие волосы падают на плечи. Он тяжело дышит, словно не поднимался по лесенкам, а бежал. — Какого… — выдыхает он, глядя на Данчику. — Какого чёрта ты не дозвонился до меня, Рю? — Дозво… Когда? — Данчику моргает. — Вроде ты сказал, что сам позвонишь, как будешь возле… — Да я не про сейчас! — Исса трясёт телефоном. — Ты звонил мне! Дважды! И оба раза я не знал, что это ты! Как так вышло?! — Я… Исса, просто… — Да ты в курсе, как я пытался разузнать твой номер?! Как наседал на старшаков и думал, что ты хотя бы Имаизуми-сану его оставил?! — Исса, заходи. Не надо на площадке… Данчику пятится, и Исса заходит, не глядя захлопывает за собой дверь. — Никто твой номер не знал, никто! — он вышагивает из одного кроссовка, наступив на запятник, второй почти сбрасывает. — Ещё и страницу в фейсбуке удалил, молодец какой! Я сейчас хотел тебя набрать, а в журнале вызовов написано, что с этого номера уже звонили! Как ты это объяснишь, Данчику?! Он стоит посреди комнаты, под курткой белая футболка с принтом в виде апельсиновой дольки. Отступивший к балкону Данчику смотрит на неё несколько секунд, потом поднимает взгляд. — Да, я тебе звонил. Дважды. Один раз, когда мне было плохо, второй — когда было ещё хуже. Оба раза я пожалел. — Так почему ж ты не сказал, что это ты?! Я ведь… — Исса сглатывает. — Я ведь даже не помню, чтобы ты что-то говорил, Рю. Почему ты не сказал? Почему снова не позвонил? — В первом случае я сам отключился, и ты не стал перезванивать, а потом… Исса, не похоже было, что ты как-то скучал, понимаешь? — Данчику смотрит ему в глаза. — Я всё услышал, когда ты взял трубку, и не захотел отвлекать тебя от твоей жизни. Тебе было весело, хорошо, и тебе явно не нужен был такой одинокий человек, как… — Да какого чёрта ты за меня всё решил?! — выкрикивает Исса, сжав кулаки, и Данчику застывает. — Кто дал тебе такое право?! — Что? — Ты думаешь, мне хорошо и весело было, да?! Что я вот так взял и выкинул тебя из головы, что забыл?! Да ты… Ты… — он опускает голову. Данчику не может двинуться с места. — Да ты хоть знаешь, придурок, как сильно я по тебе скучал?