Изгнанник, возвращение

— Какая трогательная история! — Сара смахнула слезу с ресниц и тут же жёстко добавила: — Сказала бы я, если бы эта особа не спала с моим отцом! Арнольд фон Шкодман, пожав плечами, продолжил перебирать толстые сшивки в картонных обложках, а Цвайлих добавила: — Вообще прелестная история, некая Элеонора Шайн: сиротка, бедненькая девочка, лучшая ученица Литурийского пансионата и вдруг — бац! И уже в столице в тёплой постели! Да не в простой, а в золотой! В постели Богоподобного сорок первого императора Верлины, моего отца! Не каждой так повезёт; счастливый билет вытянула! — Сара говорила с ненавистью и сожалением, в голосе даже были нотки кровожадного отчаяния. Читая личное дело девушки, она теряла ту холодность рассудка, которую приобрела недавно, её отца окрутила очень опасная особа. И было не ясно что страшнее, то что отец теперь в руках другой, или то что эта другая не так уж и отличается от неё. — Ну предположим вытянула не она, а принц Аццо, у него в этом пансионате дочь в изгнании за развратную жизнь. Но то что повезло это точно, — хмуро заметил Арнольд, закрывая папку, в потолок поднялся очередной столб пыли. Сара чихнула. — Будьте здоровы, — хором заметили генерал-полковник и денщик. Тереза, впервые оказавшись в бункере, слегка оробела. Она решила молчать и тихонько сидеть в углу, перебирая вещи начальницы. — Спасибо… — поблагодарила Сара и вдруг рассмеявшись заметила: — И всё-таки это личное дело что-то с чем-то! — Ну так, тайная полиция, века работы, — приосанился Шкодман: — Там всё есть! От того какую еду ест, до того на каком боку спит… — И какие позы предпочитает, — рыкнула Сара, хлопая сшивкой об стол, но злость мгновенно прошла и она вновь весело сказала: — Я вообще не про это. Сие личное дело составлено преподробнейше, спору нет. Но меня удивила та литературность, с которой всё написано. Не этот ваш полицейский сухой язык в стиле: «Утром делает приседаний количеством пять штук, наносит на лицо грамм пудры и пять миллиграмм помады, гладит одежду три минуты, плюёт на утюг, сложив губы тетеревом» Нет! Тут явно старался писатель, с очень знакомым слогом, мне особенно понравилась эта характеристика — «Глаза голубые, мёртвые, как у рыбы, кильки или камбалы, оживают лишь при появлении Богоподобного», — Цвайлих с прищуром посмотрела на Шкодмана, тот, сложив руки в замок, ответил: — Да, дело составлял знакомый тебе Урмас Еняускас, я взял его на службу в тайную полицию, когда его вытурили из Латынии; он гений в плане систематизации сведений… — И много ты ещё своих школьных друзей протащишь в тайную полицию? — усмехнулась Сара. Нет, без укора, даже с какой-то добротой и заботой. Её устраивали методы которыми пользовался её протеже. Шкодман расхохотавшись, вытер слёзы и ответил: — Сколько получится! Тем более все они профессионалы! Ты пять лет назад сделала меня главой этого ведомства, не чтобы я отказывал друзьям в беде. В итоге у меня весь убойный отдел свои люди, верные как псы. — И много у тебя таких верных псов? Псарь Верлинский, — спросила Сара, не теряя весёлости, ей захотелось отвлечься, отвлечься на свой козырь, на полностью подконтрольную ей спецслужбу, которую она с трудом вырвала из зубов кровных братьев. Думать о девушке двадцати лет с мёртвыми глазами и страшной характеристикой не хотелось. — Человек сто, все профи своего дела, — подняв брови, безразлично заметил Шкодман, его устраивало такое течение разговора, он привык, что перед решением важной проблемы они с капитаном ходили вокруг — да около, иногда до часа. Горячая имперская кровь должна была остыть в её жилах. — Это хорошо! Это замечательно, — прошептала Цвайлих, вдруг вновь открыв личное дело Элеоноры Шайн, вздохнув, продолжила разговор по делу: — Тут Еняускас, пишет занятнейшую вещь: что она девушка пути Адама, так какого чёрта её не забрали в армию из этого пансионата? Или у неё там уже пара детей прижито осталось? Или Аццо плюнул на законы страны и отец тоже? Спаслась от призыва называется! — Тут всё просто, — подсел к Саре Арнольд и пальцем указал на строку: — Смотри: «Литурийский женский пансионат, существует под эгидой церкви Янеша и ордена Святой Богоподобной Луизы». — И что? — спросила Сара, читая она не поняла, что в этом такого и пошла читать дальше, про то какая Медуза Гаргона оказалась в дворце Дионисия на посту Фрейлины, а тут был полный набор: и целеустремлённость, и хитрость, и явно светлый ум, и разумеется то что Еняускас напечатал большими буквами — огромное желание власти. Проявилось оно быстро, двадцатилетняя девушка, ещё вчера с пансиона, очаровав императора, перепрыгнула с поста простой фрейлины на пост главной фрейлины в дворце, и теперь заправляла там; про влияние на политические дела, Сара не хотела и читать. Отец как идиот выполнял все прихоти любовницы, уже слетело несколько голов, да враждебных Цвайлих, но по желанию Шайн. Как они были похожи по методам. Было одно - "но", Сара была его любимой дочерью. — Ну тут всё просто, — начал объяснять генерал-полковник: — Это значит, что её нельзя призывать в армию, выпускницы этого пансионата становятся диаконицами и регентами, некоторые даже монахинями. У Сары округлились глаза, она уже годами проклинала огромную империю, в которой просто было невозможно знать всё. Страна была огромна и такое ощущение что и вправду управляемая с неба Богом, потому что иначе государственное образование под названием Эделтихаусрайх давно бы развалилось. Все эти упорно сшитые королевства, княжества и гетманства с герцогствами, местечки и угодья. Её отец приложил к созданию этого лоскутного одеяла свою руку. Но не незнание напугало её. Нет, тут было совсем другое. — То есть Аццо, подсунул отцу не просто девушку с амбициями как у Святой Луизы, но ещё и религиозную натуру? — Вроде того, — коротко ответил Шкодман, на его лице было хладнокровная маска, но Сара понимала что и под ней скрывается страх, страх за свою шкуру, место главы спецслужб, и кучу детей. Помня шестьдесят первый все они могли дружно встать на край обрыва. — Представляю как выглядят их разговоры… — с отчаянием простонала Сара, окончательно падая духом, — «О Богоподобный Каспер Эспер! О фонтан мудрости, о оплот мужественности»… Он же и вправду может поверить — что он Бог! Особенно, если она его убедит, тогда у нас будет не второй шестьдесят первый, а второй семьсот пятый! Кончится мирное время и кто знает может отец пойдёт воевать на Великий Лес, как раз в Пятиградии Серж справился с мятежниками… — Увы и такое возможно, но как ясно из этого дела, цели такие она не ставит. Ей надо не прославлять нашего императора на весь мир, а занять лучшее место при дворе… — начал успокаивать Сару Арнольд. Делал он это со свойственной офицеру спецслужб убедительностью. — А сделать это она сможет, лишь если уберёт соперников вроде Сириуса и меня. Кстати на счёт отца, исследование провели? — быстро спросила Сара, в её голове творился сущий ад, прекратить его было невозможно, как трупы всплыли все страхи, копившиеся с детства. Как таран мозг долбила одна мысль: «Я больше не нужна отцу!» — Исследование показало: что порох в пороховницах кончился и в этот раз навсегда, — улыбнулся Шкодман, положив руку на плечо Саре и, по-отцовски приобняв капитана; та прижалась к такому родному плечу генерала, которого она ещё помнила полковником. Ей стало легче, она прохрипела: — Значит эта шлюха не сможет родить ему наследника? — Так точно! Наши врачи не ошибаются, да и ты же знаешь, ты последнее чадо семени императора, даже Её Высочество Армина, упокой Янеш её душу, рожала уже не от него, а от фаворитов, это собственно её и сгубило… — успокаивающим, тихим голосом проговорил Шкодман. Сара, окончательно придя в себя, и, построив мысли в голове в шеренги, слабо улыбнулась и сказала: — Да, я что-то просто перенервничала, простите меня генерал-полковник за слабость. Просто я думала раз у него с этим делом всё в порядке, то и с деторождением может получится… — Ничего Сара, все мы слабые. А Его Величество просто обладает богатырским здоровьем и сердцем, как у молодого бычка, но я тебе гарантирую, ты последнее что появилось от его плоти; и он это осознаёт! — проговорил Шкодман и добавил: — А, если эта Шайн попробует прижить ребёнка, да хоть от кронпринца Аццо, Его Величество не признает его, ты же знаешь какой он гордый и как не любит предателей… — Шестьдесят первый год научил всех придворных быть верными слугами, поэтому вряд ли ей в голову придёт изменить ему, — воспряла духом Сара и тут же радостно начала вслух планировать: — Поэтому план у нас простой! — Шкодман приготовился слушать, — Сперва, как с прошлыми пассиями, проводим разведку боем; узнаём что она из себя представляет. Потом я проверяю отца, выясняю с ним отношения, узнаю свою позицию при дворе, ну и после всё идёт по накатанной: собираем компромат и вот горе-любовница уже едет в поезде обратно в Литурию, а то и в Грюнланд, Великий Лес валить! — глаза у Сары сияли радостными огоньками, поезд встал обратно на рельсы. «Я нужна отцу; и только я! Он стар и боится, я знаю как ему помочь! Хоть ты и развратник, но ты мой отец; поэтому я не позволю вертеть тобой!» — подумала она. Арнольд слегка охладил пыл Цвайлих: — С ней вряд ли так получится, она имеет поддержку кронпринца Аццо, а с его подложенными фаворитками всегда приходилось попотеть… — Я лучше любой любовницы, ибо я его дочь! Да, попотеем и что? Ради спасения отца и всей империи от Аццо, можно рискнуть здоровьем! — уверенно заметила Сара, дух вернулся к ней так же быстро как и покинул, она вспомнила отца. Огромного мягкого седого мужчину в мундире с твёрдым ровным голосом, заботливого и любящего. «Он сделал меня той кто я есть; я должна ему целую жизнь!» — про себя неустанно повторяла Сара. — Тогда вот тебе моя идея, — улыбнулся Шкодман, обрадованный переменой поведения капитана, — Нужно найти юношу, ровесника нашей Элеоноры и тоже приблизить его к императору, через наши каналы. Она его приревнует и попытается скинуть. Начнёт жаловаться на домогательства и прочее, а в итоге мы просто подстроим её бесчестье и всё. Как итог и юноша и Шайн отправятся на тот свет, то есть из нашего шахматного пата, мы выйдем с обменом. Глаза Сары засияли ещё ярче, план ей понравился, ей не терпелось воплотить его в жизнь; но из предосторожности она критическим тоном заметила: — И где нам взять юношу, которого не жалко? Да и ты сам знаешь, мой отец развратник, но только по женской половине. А если и юношу то он, во-первых должен быть уже знаком отцу, а во-вторых как минимум разбираться в автомобилях и классической музыке, иначе план обречён. То есть ты предлагаешь мне авантюру, в которой нам ещё и придётся жертвовать юношей с познаниями в автопроме и музыке, мне знаешь ли жалко. — Ну предположим юношу найдём; поднять тоже не проблема, у нас вакансии при дворе освободить легко. Один выстрел и место есть, - Арнольд неприятно кашлянул, - Да и я же не для разврата, а для дружбы: императору одиноко среди лицемерных перепуганных дворян, а если мы пришлём ему на блюдечке свежую кровь он вопьётся в него мёртвой хваткой. Таких юношей у нас полно, особенно в провинции. Да авантюра, но и прошлые волшебные избавления от мешающих нам фавориток, были не лучше, напомню в своё время нам пришлось пожертвовать целым ветераном, бригадным генералом кавалерии. Но если ты не хочешь предложи другой вариант, — спокойно произнёс Арнольд. — Ну можно было бы с меньшими потерями подсунуть ей в постель какого-нибудь гвардейца… — с деланной беззаботностью сказала Сара, подмигивая Терезе, та заморгав, пожала плечиками и продолжила перебирать портянки. — Э нет, гвардия полностью под кронпринцем Сириусом, а чтобы его убедить что твой план, лучше чем его, потребуются больше ресурсов, — осклабился Арнольд. Сара удивлённо приподняла брови: — Так план с юношей его? — Да! — усмехнулся Шкодман, — Мы с ним недавно пересеклись в опере и пока Франческа Сулькович тянула на сцене арию Пенелопы, мы в закрытой ложе обсуждали фройляйн Элеонору, вот он и сказал, мне очень понравилось процитирую: «С шестьдесят первого прошло почти десять лет, из изгнания медленно возвращаются остатки выживших изгнанников. У императора огромное чувство вины перед ними; особенно перед детьми, попавшими под раздачу. Так почему бы не найти юношу из реабилитированных и не подсадить его к императору в автомобиль». У Сары перехватило дыхание, всё сказанное было правдой и могло стать идеальным звеном плана, Шкодман закончил: — Вот что он ещё сказал: «Совесть сильнее страсти, душевные проблемы лечатся через покаяние, а не через разврат». — Гениально! — наконец проговорила Сара и сказала: — Я срочно должна увидеть отца! Тереза тут же вскочила, готовая к пути. Шкодман, улыбнувшись, отсалютовал и сказал: — Ну значит договорились. План Сириуса на пленуме утверждён, я начну поиски такого юноши. Ты надеюсь хочешь тайно проникнуть во дворец? — А как же? — ухмыльнулась Сара, тоже салютуя, — Аццо не должен узнать что я в столице раньше чем отец! Я бы посмотрела на его физиономию, когда этот подлец поймёт, что верная дочь вернулась к ногам отца! — Это будет хороший сюрприз! Ну что же коридор готов можете направляться! — подытожил Арнольд, скрепив договор рукопожатием. *** — Подождёшь меня здесь, — произнёс Франц, останавливаясь на первой ступеньке. Харлей хотела возразить, но тут увидела в глазах бывшего солдата, что-то страшное, это была чистая ненависть в купе с горечью. Отличная приправа для доброй ностальгии. — Конечно! Куда я уйду… — Вы тоже можете быть свободны герр Гонц, — отведя взгляд от монументального строения, сказал Меретихкёрбис. Полицай, тоже оценив его взгляд, всё-таки решил протестовать: — Нет уж! Я должен вас сопроводить в качестве извинения, герр Франц! — Я Вас прощаю, герр Фредерик, — холодным тоном протянул дембель и добавил: — Я настаиваю — что должен зайти один! Я никого не хочу вмешивать, это сугубо моё личное дело… — Как хотите; прощайте! — выдохнул полицай, обрадованный свободой. Отвернувшись, он сгорбился и быстро скрылся в толпе. Меретихкёрбис тоже выдохнул, взгляд его стал ещё страшнее, искорки кровожадной ненависти сверкали в глазах, а подглазины выделяли их ещё больше. — Посторожишь? — пытаясь выдавить из себя беззаботную улыбку, спросил Франц, передавая Харлей скрипку. Та тут же ответила: — Конечно! Не волнуйся, сохраню в целости! Франц, наконец вымучив из себя улыбку, отвернулся от Вальд и направился по лестнице наверх, к дверях в департамент. Со стороны его движения казались чёткими и выверенными, но каждый шаг давался ему с большим трудом, он был готов задохнуться, задохнуться от воспоминаний об этом месте. Спустя девять лет он вновь был у этого здания, такой же бритый с такой же татуировкой на голове, только тогда она была свежая и страшно болела. Он шёл по лестнице, чтобы забрать своё, своё по праву, выстраданное в изгнании и на чужбине. Очень ценное и важное - честь и правду. Когда, он наконец преодолел эти проклятые десять ступенек на его лице было всё то же выражение. А перед глазами стоял стол и листок писчей бумаги с простым заголовком «Отречение». — Красивая дилемма, предашь страну — останешься верным семье, предашь семью — докажешь верность стране. Забавно что я в итоге никого не предал! — прошептал Франц и как и полагается гражданину второй степени напялил на лицо испуг и тихонько открыл дверь. Охрана в парадной оказалась под стать полицаем с улицы, увидев солдата с перебинтованной головой, уже собиралась его выкидывать, или наоборот затаскивать внутрь, для выяснения — что он тут забыл. Но стоило им в темноте прихожей увидеть медали и документы, как они, оробев, быстро провели Франца по всем коридорам департамента, прямо к кабинету некоего Генриха фон Меретихкёрбиса с длинной-длинной должностью, смысл которой можно было уложить в три слова: правоуполномоченный по реабилитации изгнанников, но в Верлине, где у императора имён десять у остальных дворян по два, короткие должности не в почёте. — Он там, герр секретарь? — поинтересовался Франц, глядя прямо в глаза ещё совсем мальчишке, однако одетому по последней моде с напомаженным воротником. Увидев взгляд солдата, а потом ещё и документы, узнав по какому делу он прибыл, секретарь громко сглотнул и проблеял: — Подождите минуточку! Франц был готов ждать хоть пять, он ждал этого момента девять долгих лет. Он с ненавистью сверлил позолоченную табличку с длинным званием, больше похожим на титул. Нет, это был уже совсем другой человек, тот что был девять лет назад наверное уже сам помер под катком справедливого императорского суда. От этой мысли Францу стало легче, ещё легче ему было от того — что это не тот самый кабинет. Кровь кипела в венах, дыхание спёрло, но Франц терпел, задуманное должно было свершиться. «Ах Катарина! Зачем ты поехала к отцу? Могла бы со мной сейчас стоять!» — думал Меретихкёрбис, воспоминания о сестре, смягчили его взор, поэтому выползший из кабинета секретарь почти перестал бояться посетителя. — Герр Генрих готов принять вас, герр Франц! — проблеял он, открывая дверь. Меретихкёрбис уверенно шагнул в неё и не оценивая обстановку тут же направился к столу. За ним сидел он: заплывший жиром и ленью, сонный чёрно-зелёный коршун в мундире со звёздами майора, увидев юношу, он, оживившись, вскочил и протянул руку. Франц, не обратив на этот добрый жест воли внимания, протянул руки по швам, набрал воздуха в грудь и громко, сверкая при свете лампы орденами заявил: — Иосиф Хир! Он же Франц фон Меретихкёрбис! Двенадцатого двенадцатого семьсот пятидесятого! Девятнадцать лет! Звание младший лейтенант! Награды Райнхард второй степени, Луиза пятой! Срок без титула четыре года, срок изгнания девять лет! Срок в ТИЛУДе (трудовом исправительном лагере имени Ульриха для дворян) один год, с семьсот шестьдесят первого по семьсот шестьдесят второй! Лагерный номер семьсот пятьдесят! Номер паспорта гражданина второй степени сто тридцать восемь! С семьсот шестьдесят восьмого по семьсот шестьдесят девятый нёс военную службу в Пятиградии в седьмом штрафном батальоне! Искупил вину перед Императоров кровью! Демобилизован! Вернулся в столицу за паспортом гражданина первой степени кокардой дворянина и возвращением в реестр семьи Меретихкёрбисов! — сказав это, Франц посмотрел на чинушу страшным взглядом, в нём можно было прочитать и ненависть и счастье. Его сокровенная мечта, наконец-то сбылась, он сделал это, сказал эти самые важные слова, которые не мог произнести девять лет. Смог вновь назвать себя частью императорской семьи, его семьи. Коршун от такого представления был в ужасе, он видел перед собой убийцу, только что вернувшегося с пожарища войны в страну мира. Рука у майора невольно потянулась к кобуре, но удержав её, он заулыбался и сказал: — Минуточку, я подготовлю все документы! Он быстро выпорхнул из кабинета, оставив Франца, задыхаться от счастья и недостатка воздуха. Солдат был на седьмом небе. Он быстро выложил на стол все бумаги что были у него с собой, подумал и выложил ещё и паспорта орденов. Франц был жутко доволен собой. «Видел бы ты меня сейчас Люций! И ты Катарина и мама с папой…» — грустно подумал солдат, скрипя зубами, пытаясь сдержать накатившиеся слёзы. Дышать становилось всё труднее, счастье навалилось своим весом и тянуло к полу. Коршун вернулся через пять минут нагруженный документами. Франц тут же разгадал в нём редкостную сволочь, собственно ещё внешний вид и возраст секретаря выдавал это, но солдат всё равно надеялся на лучшее. — Ну что же, мой двадцатиюродный дедушка по линии деверя тёти жены, — скороговоркой проговорил Генрих, быстро аккуратным почерком занося данные в большую книгу, его жирные мерзкие пальцы мельтешили по столу, дыхание участилось. Франц почувствовал что сейчас его будут обманывать, обманывать как это принято у бюрократов и дальних родственников: по-умному с самыми чистыми намерениями и честными глазами. — Не хотите выпить? — вежливо спросил майор, привставая. — Нет, к делу, герр Генрих! — оборвал его Франц, скрестив руки на груди. Меретихкёрбис с неприлично длинной должностью поджал губу и прищурившись посмотрел на добрую бутылку коньяка в стеллаже. «Лучшее оружие при составлении договоров и протоколов!» — хмыкнул солдат, продумывая пути к отступлению. — Ну что же, тогда заявляю вам, Франц фон Меретихкёрбис, что вы полностью реабилитированы! Вам возвращается титул эрцгерцога! — глаза у майора жадно заблестели и он добавил: — Как только вы покинули свою военную часть в Пятиградии, в столице тут же начали готовить ваши документы, вот они, — сказав это Меретихкёрбис пододвинул к солдату коробочку с полным дворянским набором: — красивый паспорт с обложкой чёрно-зелёного цвета, кокарда на головной убор и официальная бумага о возвращении титула на золочённой гербовой бумаге. Франц, притворившись счастливым, сгрёб всё это в вещмешок. И тут же пока майор потерял бдительность спросил: — А что с имуществом моей семьи? Всё оказалось как он и думал, глаза у майора забегали и он залепетал: — Понимаете все поместья вашего отца переданы в ведомство кронпринца Аццо, ту же судьбу постигли и ваши земли в Литурии и Дагении. Их в теории можно вернуть, если подать прошение в дворянский суд… — То есть я получается Эрцгерцог Франц без герцогства? — иронично усмехаясь, спросил Франц, он и не ожидал что ему что-то вернут кроме могил родичей. «Хорошо, хоть жив остался! Ничего, для взлёта нужны не дворцы и поместья, а кровь империи — люди!» — подумал солдат, с ухмылкой вспоминая сколько их уже встретил за сегодня. — Ну вы можете вернуть себе земли! Правда суд потребует комиссию… — прошамкал майор, вскакивая и обходя стол. — А что с замороженными счетами на моё имя? — строго спросил Франц, то что было с отцовскими и материнскими капиталами спрашивать не приходилось, все они перешли в общую казну семьи Меретихкёрбисов. Майор торжественно возложил свои пухлые руки на плечи солдату и объявил: — А вот их вы можете активировать через месяц нахождения в столице! Надо просто написать письмо в банк Меретихкёрбисов, я могу вам с этим помочь! — Чтобы пробыть здесь месяц, мне нужна столичная прописка, без неё вы не сможете мне помочь… — уже без надежды на хоть что-то, сказал Франц, его в прямом смысле поимело родное государство, родная семья, чтобы вернуться в которую он год торчал в Пятиградии. Дав лишь титул, но лишив всего видимого богатства, собственно он этого и ожидал, но вот на счёт прописки питал иллюзии. "Достойное вытесняет недостойное, как верно!" — Смогу! Поскольку я и хочу вам предложить — пропишитесь у меня в квартире! У меня восемь комнат! Я всего лишь граф, поселить у себя целого эрцгерцога было бы честью для меня! — с придыханием сказал Генрих и пояснил: — Прописки департамент вам выделить не может, поскольку негде; ну в самом деле не прописывать же вас в поместье которое де юрэ ваше по праву, а де факто принца Аццо? Вот я и предлагаю свои услуги! На лице коршуна гуляла похотливая улыбка мерзавца. Франц, поняв, что стоит на распутье не долго думая схватил чиновника за грудки и, задыхаясь кровью, прошипел: — Иди ты знаешь куда со своей пропиской? Я на войне вшей кормил, не чтобы такая мразь как ты в кабинете штаны просиживала! Нет уж откажусь я от вашей услуги дорогой двадцатиюродный внук по линии деверя со стороны тёти! Испуганный Меретихкёрбис с длинным званием, обмяк и заблеял: — Я же просто предложил! Я бы мог и с возвращение земель похлопотать! У меня тётя в кабинете кронпринца связи имеет! Вы эрцгерцог, вам не место на улице, вам приличная квартира нужна и компания! — при этих словах колени у чинуши задрожали, он из коршуна превратился в индюка. Франц подумал что ему не хватает только кровавой сопли из носа, но сдержав отвращение, отпустил родича и проговорил: — Да, я эрцгерцог, но грош цена этому титулу, если за ним не стоит ни одной хаусмарки! Я сам решу, где мне место! Компанию я себе уже нашёл и она получше вашей! А услуги свои можете засунуть себе в то место откуда и появляются такие мрази, как вы! И тётя ваша пусть идёт туда же! — Франц потеряв контроль над собой, чуть не перешёл на брань и богохульства, но вовремя остановился и замолкнув, продолжил пилить взглядом, нет не майора с длинной должностью, а гладкую столешницу, покрытую толстым слоем лака. — Я бы попроси без оскорблений! Я охрану позову! — взбрыкнул Генрих, протягивая руки к солдату, тот оттолкнув их, улыбнулся и уже холоднее обычного бросил: — Поздно! Теперь я эрцгерцог, стало быть охрана скорее выкурит вас отсюда, чем меня! — сказав это, солдат подошёл к столу и собственной кровью оставшейся на платке начертил литеру «V» и, сняв кепи, сдёрнул бинты. Теперь он в полной мере ощутил свою власть. Да денег и земель у него не было, по карманам гулял ветер и ботинки просили каши, но теперь у него был статус, с которым было сложно бороться. Да, быстро взлететь ему не удалось бы без топлива, но на такую ребяческую выходку власти хватало. — Вот теперь и ты предатель! — весело заметил юноша, угрожающе щёлкая суставами на тонких жилистых пальцах. Майор испуганно отполз за стол и как бы заканчивая беседу, дрожа спросил: — Татуировку сводить будете? Это дешёвая услуга… всего сорок хаусма… — Оставлю на память! — усмехнулся Франц и собрав со стола все бумажки быстро покинул кабинет. Пройдя мимо мальчишки-секретаря бросил: — Бросал бы ты этот ужас за прописку, не стоит оно того… Несмотря в округлившиеся глаза напомаженного, покинул департамент. Покинул с облегчением. Заходил гражданином второй степени, почти без прав, с горой обязанностей и без денег, зато с надеждой на лучшее, а выходил уже гражданином первой, с правами почти Богочеловека, с красивым титулом, неподкреплённым ничем кроме проклятого куска гербовки, почти без обязанностей, без денег и без надежды. Без прописки он имел права пробыть в городе две недели, таковы были суровые законы столицы империи. От этих мрачных мыслей Франца отвлекла Харлей, она всё-таки ждала его, стояла там — на первой ступеньке и ждала. Меретихкёрбис вновь почувствовал себя счастливым. — Ну как? — аккуратно спросила Вальд, протягивая Францу футляр. — Отлично! — искренне улыбнулся Франц, — Титул мне вернули паспорт выдали, кокарду осталось пришить и можно не оглядываясь бродить по городу! — Я так рада! — улыбнулась Харлей и взмахнула рукой. Внезапно глаза Франца закрыли две огромные ладони, а в ушах зазвенел знакомый голос: — Угадай кто? Франц не верил своим ушам, это был он, солдат сказал: — Люций Ольгерд фон Кардамон!