Изгнанник, возвращение

Дворец Святого Дионисия представлял собой огромное здание, вокруг которого был разбит не менее огромный сад. История этого места была незамысловата. Это был самый древний дворец на территории Верлины, остальные не дожили в том виде в каком были спланированы архитекторами до восьмого века. Сам фасад дворца мог многое рассказать о своём хозяине — императоре Дионисии фон Меретихкёрбисе, пятом императоре Верлины праправнуке самого Янеша Великого. На фасаде здания красовались барельефы с ордами обнажённых нимф и сатиров в проёмах веранды стояли языческие боги, да и весь сад был буквально усеян идолами, которым поклонялся пятый император. Да как ни странно Дионисий был не последователем культа Янеша, не верил что первый император мессия, а Верлинцы богоизбранный народ. Для него это было слишком сложно, поэтому он приказал построить дворец, подобный дворцу Рунитских сенаторов. И очень весело и развратно проводил в нём все пять жалких лет своего правления. Но как ни странно Дионисий прославился не развратом и идолопоклоничеством. Титул Семивеликого Святого Божественного императора он получил за заслуги перед отечеством, а именно за одну большую победу под Янешбургом, он разгромил армию последней хранительницы леса. Он изничтожил остатки элиты Грюнрайха, за это народ прозвал его святым. Дальнейшие тридцать шесть правителей не сносили строение не только из уважение к канонизированному святому Дионисию фон Меретихкёрбису, но и из-за желания самим безнаказанно творить разврат. Меретихкёрбисы назвавшие себя потомками Богоподобного, всё ещё оставались людьми и верили, что это дворцовое капище скрыто от глаз Всевышнего и его сыновей. И сам Каспер Эспер в это верил. У него было три страсти — женщины, автомобили и классическая музыка. И он знал, что даже если перебьёт всю родню и до конца жизни будет просыпаться в постели с разными женщинами, народ всё равно прозовёт его Святым Миротворцем за эпоху мира и благоденствия, а раз так то и сам Бог Господь пустит своего верного раба в рай. Сара отлично знала все эти вещи и всегда была против того, чтобы отец находился в этом дворце. И ведь некоторое время, особенно в шестьдесят первом самодержец благосклонно слушался свою дочь, но теперь настали другие времена. Каспер Эспер всё чаще отдыхал в проклятом капище в окружении идолов и подхалимов, а теперь ещё рядом с ним была самая настоящая Медуза Горгона, или даже страшнее, Сцилла! К пропускной на территорию дворца подъехала старенькая машина с гербами Меретихкёрбисов. — Документы! — исполнительно потребовал заспанный гвардеец, подавая сигнал сонному пулемётчику. Стекло в кабине опустилось и солдат увидел двух бородатых мужчин. — Садовая служба Меретихкёрбисов! Истреблять термитов приехали! — сказал тот что был за рулём, голос у него был странный, какой-то ненастоящий. Сонный гвардеец быстро заглянул в документы и приветливо улыбнувшись заметил: — Проезжайте папаша! Слава императору! — Слава Янешу и потомкам его! — в ответ пробасил водитель. Шлагбаум поднялся и ворота открылись. Машина въехала на территорию святого Дионисия. Объехав дворец вокруг, машина остановилась у сарая, садовников уже встречал растерянный мажордом. — Мы никого не вызывали! — залепетал он, следя за тем как бородачи покидают машину. Высокий заявил: — Именно! Мы сами приехали, император пожаловался принцу Сириусу — что термиты едят его любимую лавку, вот он нас и прислал, не уведомив вас! — Да? Ну раз император, а документы ваши посмотреть можно? — подозрительно поинтересовался мажордом, махнув рукой, тут же рядом возникло несколько гвардейцев. — Пожалуйста! Мы из садовой службы Меретихкёрбисов, — сказал высокий, протягивая бумаги, на мгновение мажордому показалось, что-то знакомое в его взгляде. — Ладно приступайте! Травите этих ваших термитов, — наконец проговорил мажордом. Гвардейцы разочарованно удалились, им явно было жутко скучно в этом дворце, куда можно было попасть только с документами усеянными печатями, как минимум из двадцати ведомств. Бородачи быстро направились в сад в сопровождении императорского садовника, престарелого мужчину в дорогом сюртюке зелёного цвета с опухшими от аллергии глазами. — Какие термиты? Принц Сириус что с ума сошёл? У нас все муравьи пересчитаны и никаких термитов нет! — ворчал Меретихкёрбис, стирая с краешков глаз слёзы. — Наше дело маленькое, — фыркнул садовник, улыбаясь в бороду. Через минуту императорский садовник уже сидел под деревом без сознания прикрытый платком, а бородачи перевоплотились в офицера и денщика. — Грубовато ты его, Риз, он как-никак член императорской семьи, — улыбнулась Сара, освобождаясь от комбинезона и складывая наряд в мешок. — Члены семьи, не копаются в грязи! — усмехнулась Тереза, помогая капитану, снять жгут перетягивающий грудь. — Никак не привыкну к этим переодеваниям и конспирации, но увы так надо, каждая минута стоит как маленькое поместье в Литурии! — пожаловалась Сара, вдыхая воздух полной грудью. Капитан быстро накинула китель и застегнула его на все пуговицы. — Такова суровая судьба самой влиятельной и самой неизвестной женщины в империи, — грустно подытожила денщик, закидывая за спину мешок. Она видела как Цвайлих не терпится попасть внутрь и как ей не нравится в этом саду среди идолов. Полностью перевоплотившись из бородатых рабочих обратно в морскую форму Сара и Тереза быстрым маршем направились к дворцу. Цвайлих была права на счету была каждая секунда. — Пойдёшь со мной! Я в кой-то веки познакомлю тебя с отцом, — приказала Сара, уже на подходе к машине, рядом с которой растерянно стоял мажордом и хлопал глазами как рыба. — Слушаюсь! — отчеканила Тереза, вздрогнув. — Страшно? — поинтересовалась Сара у денщика, проходя мимо застывшего мажордома, который от шока не знал, что и делать. — Никак нет! — рявкнула, как двенадцати дюймовая гаубица, Тереза, — Моряк императора не боится! Моряк императора любит! — Отличный настрой! — улыбнулась Сара и снисходительно смотря на вытянувшихся по струнку гвардейцев, стоявших у двери, сказала: — Вольно! Те не отмерли, во дворце все знали в лицо капитана морфлота с особыми полномочиями и связями в тайной полиции, правда едва ли половина осознавала что это дочь императора. Для них таинственная особа с золотыми погонами, была либо постоянной любовницей самодержца, либо его советницей, или ещё кем, одно знали точно: Эта женщина ближе всех к императору. Мажордом, отмерев, быстро понёсся во дворец, нет, не догонять свалившуюся с неба капитана, а звонить, звонить в кабинет кронпринца Аццо. А по дворцу уже со скорость своры собак неслась новость: «Сара Цвайлих прибыла». Служанки разнесли весть, как сороки от первого этажа до третьего. И она тоже об этом узнала и быстро, закрыв книгу, бросилась в спальню к императору. Сара с Терезой остановилась перед дверьми в покои императора. Гвардеец строго заметил: — Его Величество велел никого не пускать! — А я не никого, я Сара Цвайлих! — гордо ответила капитан. *** Франц всё ещё не мог поверить своим ушам, но сомнений быть не могло. Две большие ладони явно принадлежали давнему знакомому. К щекам юноши прилила кровь, разум прояснился. Весь мир как будто застыл. В сердце у Франца что-то ёкнуло, он почувствовал будто вернулся полтора года назад, когда тот же старый добрый Люций Кардамон провожал его с Грюнского вокзала в Вальдбурге на поезд в чёртово Пятиградие. Быстро обхватив пальцы, прикрывавшие глаза, Франц резко развернулся, чтобы снизу вверх посмотреть на лучшего друга. У солдата перехватило дыхание, Люций очень изменился, стал ещё выше, выглядел более взрослым и статным, хотя в серых глазах всё ещё горели озорные огоньки, такие же как девять лет назад. Как и говорила Харлей, Кардамон был при мундире на все пуговицы и в университетской преподавательской фуражке с кокардой. Но Францу было плевать в каком виде пред ним предстал друг, главным было то что он почувствовал, что год прошёл не бесследно и для Люция. К горлу подкатился комок, тело бросило в жар. Франц явственно видел за спиной Люция целый путь, тернистый и сложный, такой как у него. За Кардамоном как будто стояли призраки сотен курсантов и гвардейцев с укором смотревших прямо в душу Францу, но ему было не стыдно, за его спиной стоял целый полк, полк изгнанников, сгнивших на чужбине, батальон штрафников. Пытаясь сдержать слёзы скопившиеся на краешках глаз, Франц, высвободив руки, заключил друга в крепкие объятья. Тот от неожиданности слегка пошатнулся, устояв, неловко похлопал Франца по спине. Всё тело Меретихкёрбиса ровными колоннами пересекли мурашки. Всё было точь-в-точь как тогда на вокзале. Только теперь Франц был победителем, а не пушечным мясом для неизвестной войны. Он вернулся и его ждали здесь. "Я достоин!" — Добро пожаловать домой, Франц Иосиф фон Меретихкёрбис! — прошептал Люций и неловко обнял друга за плечи. Франц поднял голову и впервые за долгие девять лет, искренне, без недомолвок и сарказма сказал: — Я дома! — Прости что не встретил на вокзале, я и сейчас едва вырвался на перерыв, — виновато проговорил Люций и замолк. Они оба не знали что ещё и сказать, всё уже было написано в девятилетней переписке, даже больше чем всё. Тишину нарушила Харлей, следившая за трогательным воссоединением друзей с замиранием сердца: — Герр Кардамон, я всё сделал как вы велели! — Молодец! — улыбнулся Люций, подмигнув студентке. Франц, отмерев, смутился и освободил друга из своих объятий. Ему стало слегка неловко. Свидетелем его минутной слабости уже второй раз стал чужой человек, это в планы солдата не входило. «Надо было просто пожать ему руку», — строго подумал Франц и закашлялся, хотя где-то глубоко в душе, он уже понимал что Харлей вряд ли чужая. — Я вижу вы уже познакомились? — поинтересовался Люций, внимательным взглядом изучая товарища. В глазах его почти не было удивления, он как будто и ожидал, что Франц предстанет перед ним в таком истерзанном жизнью состоянии. Меретихкёрбис, почувствовав себя жалким, отогнал эти мысли, ничто не могло омрачить радость от этой встречи. — Да, герр Кардамон! — улыбнулась Харлей, с трепетом смотря в глаза преподавателю, — Мы с герром Францем уже перешли на ты… — Ну и замечательно! — подытожил Кардамон и добавил: — Я конечно понимаю, что ступени дворянского департамента замечательное место для разговора, но может переместимся в более благоприятное место? — Желательно там, где до меня не доберутся полицаи, — вновь закашлялся Франц. Люций взволнованно посмотрел ему в глаза, солдат, спрятав взгляд, убрал окровавленный платок в карман, к лицу вновь прилила кровь, голова слегка закружилась. Кардамон, побледнев, улыбнулся и произнёс: — Да, за последние годы их в Янешбурге в два раза больше стало… Франц, грустно улыбнувшись, сделал шаг вниз по лестнице. Перед глазами вдруг возник винегрет из ярких цветов, к горлу подкатилась волна желчи с кровью, разум покрыл туман, дыхание перехватило. Солдат понял — что теряет равновесие и падает. От встречи с брусчаткой Меретихкёрбиса спас Кардамон, схвативший его за плечи и удержавший в вертикальном положении. — Да ты, брат, болен! — произнёс Люций взволнованно, заглянув Францу в невидящие глаза. — Со мной всё в порядке! — прохрипел солдат, крепко сжимая в руке футляр с трофейной скрипкой. Вдруг перед глазами у Франца встала картина из детства, как он тогда играл на скрипке, а Кардамон сидел в первых рядах с открытым ртом. После этого воспоминания была лишь темнота. Последнее, что слышал Франц был стук от удара футляра о ступеньку. …Франц, открыв глаза, понял что лежит не на твёрдой мостовой, а на вполне себе мягкой перине и накрывает его не голубое небо, а шерстяное одеяло. Вместо яркого весеннего солнца была электрическая лампа в плафоне, висевшая под потолком. Всё тело горело, руки и ноги будто налились чугуном, кости ломило, а в горле был неприятный терпкий вкус крови. «Неужели я всё-таки потерял сознание?» — подумал солдат, пытаясь подняться и сесть. Не получилось, тело не слушалось. — Где я? — в никуда спросил Франц и испугался своего хриплого голоса. Всё было понятно, встречу с другом оборвала старая болезнь, так некстати вернувшаяся ещё в поезде. «Скорее всего Люций притащил меня в больницу…» — начал размышлять Франц, эта версия быстро отпала, во всех верлинских больницах по канонам стены должны быть белыми, а в комнате они были песочного цвета, так ещё над кроватью в раме висела картина с охотой, чего от больничной палаты никак ожидать было нельзя. «Значит я в квартире, вопрос — в чьей? Люций вряд ли стал бы вешать над кроватью такое зверство!» — подумал Франц, рассматривая изображённого на картине лиса, удиравшего от конных охотников. На морде животного было отчаяние. «Или это гостиница?» — размышления больной головы стали заходить не в то русло, поэтому Франц решил разъяснить всё сразу. — Люций! — хрипло позвал он. Нет ответа. Тогда, собравшись с силами, Франц всё-таки поднялся на локтях и осмотрелся. К своему удивлению он обнаружил что за окном уже глубокий вечер. В комнате кроме кровати был столик, пара кресел, шкаф и прикроватная тумбочка, всё добротное, но уже с явными следами времени. — Люций! — ещё раз позвал Франц, как вдруг увидел, что на стуле рядом с кроватью лежат все свои вещи, на спинке висел китель и кепи с уже пришитой дворянской кокардой. Ордена весело подмигнули хозяину. «А всё равно где я, главное дома», — наконец решил Франц и упав на подушку, закрыл глаза. Сон вновь приготовился захватить его. Дверь скрипнула, в комнату кто-то вошёл. Франц быстро открыл глаза. У стула стояла Харлей, с волнение в глазах смотревшая на него. — Вы… Ой, то есть ты очнулся! — запинаясь, проговорила она и тут же бросилась из комнаты, Франц даже сказать ничего не успел. Вернулась она через пять минут с подносом в руках. — Где я? — прохрипел Франц, вновь поднимаясь, но Харлей нежным прикосновением вновь положила его. — Ты у меня в квартире, — проговорила Вальд и тут же строго добавила: — Лежи не двигайся, ты болен! Тебе силы нельзя тратить! — сказав это, она поставила поднос на стул. Сперва дав Францу напиться тёплого чая, обмакнув платок в кастрюльку с водой, Харлей положила Францу на лоб холодный компресс и, увидев в его взгляде много вопросов, начала живо объяснять: — Ты потерял сознания, герр Кардамон хотел тебя нести в больницу, но потом он обнаружил что среди документов нет столичной прописки и решил что лучше отнести тебя ко мне на квартиру! У него перерыв кончился и он убежал в университет, звонил оттуда, говорил следить за тобой, сказал приведёт вечером врача. «Значит, он уже всё знает…» — грустно подумал Франц, осознание своей слабости и бессилия ввергло его в уныние, но пересилив это чувство, он, неловко замявшись, спросил: — А почему к тебе в квартиру? Харлей заморгав, не долго думая, выпалила: — Ну так она ближе была от департамента чем его, да и он что-то говорил про то, что у него там ревизия семейная… — Ясно. Классика, — прохрипел Франц. Компресс начал действовать, холод расстекался по голове, разум прояснился. Подумав, Меретихкёрбис проговорил: — Спасибо тебе огромное, надеюсь я не сильно обременяю тебя… — Никаких благодарностей! — тут же ответила Харлей, замахав руками, — Я только рада помогать герру Кардамону, тем более теперь у меня есть стопроцентное доказательство, что я встречала родственника! — И всё же я бы не хотел компрометировать тебя, — закашлявшись, сказал Франц, улыбнувшись краешками рта. «И всё-таки, я дома!» — окончательно и бесповоротно решил он. — Ничего страшного! — невозмутимо как скала, сказала Вальд и тут же пояснила: — Хозяйке я сказала, что ты мой названный брат, а уж об остальном герр Кардамон позаботится, может мне по причине болезни родича удастся выкроить выходной. Франц хрипло засмеялся, в происходящем чувствовался почерк Люция и его влияние. Да и сама Харлей своей улыбкой и хитрым прищуром напоминала преподавателя. Меретихкёрбис проговорил: — Надеюсь они не сильно удивятся, когда раскроется, что я из императорской семьи… — Ничего не знаю, хозяйке я предъявила твой старый паспорт, — спокойно проговорила Харлей и растягивая каждый слог добавила: — Да ведь, Иосиф Хир? — Можешь меня и так называть, — согласился Франц, Харлей быстро поменяла ему компресс и, заботливо смотря в глаза, спросила: — Ты не голоден? Франц задумался и кивнул. — Ну тогда я тебе принесу варёную курицу! Свежую! — радостно заметила Харлей и скрылась. Францу всё больше казалось, что она поведением подражает Люцию, казалось ли? Желая отвлечься от этих мыслей, Франц приподнял одеяло и понял что остался в одном исподнем. «Ну спасибо Люций!» — подумал Меретихкёрбис, ощущение собственной беспомощности очень ему не нравилось, даже претило. План вернуться домой с высоко поднятой головой оборвался на ступенях дворянского департамента. Ещё больше Франца расстраивало что Люций уже сам всё узнал и про прописку, и про документы. «Теперь начнёт по инстанциям бегать…» — думал Франц, проклиная бюрократическую машину Верлинской империи. От досадных мыслей Меретихкёрбиса отвлекла вернувшаяся в комнату Харлей в белом фартуке с подносом в руках. На нём дымилась тарелка, из которой очень аппетитно пахло курицей и зеленью. — Это древний семейный рецепт! Курица с укропом! — гордо заявила Вальд, заметив голодный взгляд солдата. — Охотно верю, — с трудом проглотив слюни, проговорил Франц. — Приятного аппетита! — улыбаясь сказала девушка и, пощадив Францево самолюбие, помогла ему сесть и выдала ложку, что несказанно обрадовало Меретихкёрбиса. Хотя после того как ложка третий раз выпала из слабых пальцев пришлось поддаться на уговоры Харлей и есть с её помощью. Да это было унизительно, но выбор между голодом и гордостью был очевиден. Пока Меретихкёрбис ел, Харлей не замолкая говорила: — Ты когда чуть не упал, нам нелегко пришлось. У нас все граждане жутко сознательные, тут же нашлось два десятка желающих помочь, надеюсь проблем в университете после этого не будет, мы же с герром Кардамоном оба в форме были. Да ещё полицай привязался, но твои документы его убедили что всё в порядке. Герр Кардамон очень перепугался, он мне сказал, что ты ему писал, мол выздоровел, так что он не ожидал такого. — Да я и сам не ожидал, — тихо проговорил Франц. — Но тебе же ещё у вокзала было плохо… — начала говорить Вальд и запнулась. Меретихкёрбис многозначительно кивнул. Харлей, задумчиво размешивая бульон в тарелке, тихо проговорила: — По моему нельзя так безответственно относится к своему здоровью! С болезнями не шутят! А ты же ещё в департамент заходил, представь что было бы, если бы ты свалился там? Не я, не герр Кардамон не смогли бы тогда помочь… Франца эти слова тронули до глубины души, напомнили нравоучения сестры. «Она всё правильно говорит!» — решил он и, посмотрев Харлей в глаза, положил ей свою ослабевшую руку на плечо сказал: — Спасибо тебе ещё раз, за всё! Да, был не прав, надо было передохнуть с дороги, или хотя бы сообщить тебе обо всём, просто я думал… — тут Франц запнулся, зелёные глаза Вальд будто гипнотизировали его, но он всё-таки закончил: — я думал что смогу справится со всем сам. Как обычно… если можешь, прости меня… На лице девушки появилось недоумение, до этого дня, до этой минуты Меретихкёрбисы перед ней явно не извинялись. Зардевшись, она проговорила: — Да всё в порядке, просто в будущем рассчитывай свои силы… — сказав это она, быстро зачерпнула в ложку бульона и направила Францу в рот. — А я вижу, у вас всё хорошо? — весело спросил возникший в дверях Люций Кардамон, из-за его спины выглядывала до боли знакомая Францу физиономия в очках с закрученными вверх усами.