Изгнанник, возвращение

Дом по адресу Юденштрассе сорок с утра разрывался звуками женской ссоры. Собственно для соседей такая обстановка была более чем привычной. На первом этаже красивого здания бежевого цвета располагалась приличная фирма «Вайсман и кумовья», а на втором и третьем этаже обитало само многочисленное семейство. Запугать их полицией было невозможно, ибо дети Йитты и Иезекииля Вайсман имели настолько обширные связи, что жаловаться и писать доносы было себе дороже. Но вот блеснула надежда и напротив дома припарковалась машина с номерами тайной полиции, верлинские граждане было обрадовались настигшему нарушающих общественный покой возмездию, но как только дверь чёрного как ночь авто открылась, надежда умерла. Из машины выбрался знакомый всем соседям Вайсманов майор спецслужб, он, не оглядываясь, направился к родному дому. Дверь хлопнула и соседи продолжили уповать на высшие силы и справедливость. Музель Вайсман, зайдя в контору, громко воскликнул и бросился обнимать стоявшего за стойкой престарелого мужчину, чьё лицо обрамляли седые кудри. — Дядя Абрам! Какими судьбами? — спросил майор, осматриваясь. В конторе как обычно было светло и чисто. — Да вот, приехал Израэля повидать! А ты, Мойша, почему вчера не пришёл его встречать? — похлопывая племянника по спине, спросил Абрам. — Были срочные дела, меня завалили работой, только сегодня освободился! Наша служба и опасна и трудна, — улыбаясь, ответил Музель, молниеносно меняя тему: — А что же с братом такое, что мама так лютует? — Бывает так, что в плацкартах короли ездят, — загадкой ответил Абрам и, прищурившись, заметил: — Поднимись и узнаешь! Йитта про тебя спрашивала ещё вчера, поэтому будь готов ко всему! Музель вздрогнул и, выпустив дядю из объятий, бросился к лестнице на второй этаж. Перескочив все тринадцать ступенек почти за секунду, он встал перед дверью и, машинально поправив мундир, натянул улыбку и, прислушавшись к крикам, сглотнул и открыл дверь. Картина представшая перед майором была похожа на разгар баталии. Вокруг стоявшего в центре гостиной стола, как волчицы ходили три фрау Вайсман, отпускавшие в сторону друг друга нелицеприятные комментарии и не тяжёлые предметы вроде кружек с чаем, блюдец и прочей столовой утвари. Всё в комнате говорило о вчерашнем торжественном обеде в честь брата, вернувшегося из командировки. И праздничная одежда, и еда, и даже сам виновник торжества, сидевший в кресле у окна. Женщины были так увлечены ссорой, что и не заметили вошедшего Музеля. Зато его заметил сидевший во главе стола отец и брат, они, выпучив глаза, стали посылать жестами вполне понятные сигналы. Авель многозначительно теребил носик чайника, как бы говоря, что пар скоро выйдет и можно будет безопасно поговорить, Иезикииль же менее оптимистично просто водил пальцем по жилистому горлу. — Мама, ну пожалуйста, успокойтесь! — успокаивала Мариам — жена Музеля. — Ни за что! Мой ребёнок в опасности, как я могу сидеть спокойно? — гаркнула Йитта, посылая в сторону невестки вазочку с цветами. Музель вздрогнул, жена ловко поймала вазу и, поставив на стол, продолжила пытаться примирить стороны конфликта. — Да не в опасности он! Вы всё придумали! Ну не ездят короли в плацкарте! Психичка! — хрипела жена Авеля — Яна, единственная выбивавшаяся из чёрно-рыжего семейства своими верлинскими золотыми кудрями. — Убью! — зло прохрипела мать и, взяв со стола большую супницу приготовилась выполнить угрозу, как вдруг увидела Музеля. Багровое лицо Йитты Вайсман побелело, она медленно опустила посуду и, широко улыбнувшись, проговорила: — А вот и Мойша! Музель, натянув на лицо беспечную улыбку, проговорил: — Шалом Алейкум! Все в комнате будто выдохнули, Иезекииль и Авель, переглянувшись, встали и быстро начали помогать Мариам и Яне убирать следы побоища, остальные родственники тоже отмерев, пока не решались выходить из-за стола. Одна битва кончилась, но теперь у дракона появилась новая жертва и Музель, это явственно почувствовал. Мать, широко улыбаясь, неумолимо приближалась к нему, распахнув руки для объятий. — Шалом, сыночек, шалом! — с приторной нежностью протянула Йитта, заключая сына в объятья и тут же крепко-крепко сжимая его могучими руками. У Музеля глаза на лоб полезли, а мать спокойно с такой же нежностью спрашивала: — А где ты был? Почему вчера не пришёл? У Израэля проблемы, а тебя нет! Почему так? — Мама, я же говорил что у меня завал на работе! И как видите явился как только смог, а Израэль может положится меня, я помогу в любом случае, мы же семья! — прохрипел Музель, даже не пытаясь вырваться. Он отлично знал что сопротивление не просто бесполезно, а даже опасно. Как бы в подтверждение этому Йитта отпустила его и, сложив руки на груди уже громче, спросила: — И что это за завал, который важнее семьи? — Мама, я работаю в спецслужбах! Если я при всех буду рассказывать чем занимаюсь, у страны никаких тайн не останется! — попытался возразить Музель и тут же получил категоричный ответ: — Да какие там тайны-то?! То о чём у вас на собраниях и планёрках утром говорят, уже вечером осуждают на рынке! Да, не спорю, у тебя есть особый доступ к государственной тайне, но неужели это важнее семьи? Музель, кивнув, промолчал, всем видом показывая, что именно с самыми страшными государственными тайнами он и работал, и что именно поэтому вчера отсутствовал. Как ни странно этот манёвр прошёл и мать, смилостивившись, подобрела и сказала: — Ладно, все секреты мне потом тет-а-тет расскажешь, а сейчас будем с проблемами Израэля разбираться! Вот теперь выдохнули точно все. Гнев был сменён на милость, так что теперь уже все спокойно смогли встать из-за стола. Музель же неловко пошёл здороваться с мужской половиной семьи, стараясь не смотреть в сторону жены. Отец благодарно обнял его. А вот младший брат больно толкнул плечом в бок и прошептал: — Ты пораньше приехать не мог? Я уж думал опять придётся в Вестхалию бежать! — Просто надо тщательнее выбирать себе спутницу жизни, Авель, — отмахнулся Музель и, поздоровавшись ещё и с дедом и дядьями, направился к Израэлю, который сидел у окна с видом не просто не праздничным, а скорее даже траурным. На нём не было лица, руки были сжат в кулаки, сам он сгорбился и старался не смотреть на родственников. Рукопожатие и объятия получились очень крепкими и искренними, Израэль явно ждал брата, но пока ничего кроме приветственных слов не сказал. Глаза его загорелись надеждой. Музель медленно начал догадываться, что судя по всему произошло что-то очень серьёзное, поэтому он незамедлительно спросил: — Так всё-таки что случилось?! — О, случилось страшное! — строго сказала Йитта, — Без тебя, не разберёмся! Израэль пропал! Запачкал наш родовой белый плащ! — Мама не драматизируйте! — наконец подал голос виновник торжества и баталии. Йитта строго глянула на Израэля, как бы намекая чтобы тот помолчал и, усадив Музеля в кресло напротив младшего брата, начала: — Это конечно уму не постижимо, но прижимистость и экономность Израэля в этот раз подвела его, как в тот раз с первым браком! Он как обычно решил ехать в плацкарте, но попал в плохую компанию, нет, даже не так — в ужасную компанию! — полным тревоги и злости голосом проговорила фрау Вайсман и, посмотрев в заинтересованные глаза Музеля, продолжила: — Его соседями оказался член императорской семьи и дальняя родственница самодержца… Лицо у майора тайной полиции вытянулось, он готов был услышать что угодно только не это. Израэль лишь тихо кивал головой, как ребёнок и вправду оказавшийся в плохой компании. На глазах Йитты появились слёзы, вытерев их она продолжила: — Одна лейтенантша Меретихбот и младший лейтенант Меретихкёрбис, оба из Пятиградия, оба после очередной «компании». Лицо у майора продолжило вытягиваться, брату и вправду «повезло», чтобы в век мира и благоденствия в поезде нарваться аж на двух ветеранов, это надо обладать не хилым благословением Фортуны, но больше майора испугало то что это имело прямое отношение к его завалу на работе. Израэль судя по всему это осознавал, поэтому прятал глаза, мать же жёстко продолжала свой рассказ: — И всё вроде нормально, Израэль завязал с ними обоими добрососедские отношения. Вот только тот что Меретихкёрбис оказался меченым, ну Меретихбот, ясное дело его скрутила, а он оказался реабилитированным искупившим кровью вину на фронте. В общем Израэль попал в неловкую ситуацию, которая вполне может вылиться в скандал! Потому что чёрт знает кто этот Франц Меретихкёрбис?! Фелицию-то Меретихбот я знаю, вернее её родителей, они люди известные — влиятельные, отец её полковник тайной полиции, мать кадровая военная гарнизона. А вот окажется этот Франц принцем Дагенским, или эрцгерцогом?! Точно захочет отомстить! Дворяне мстительные, а изгнанники мстительны вдвойне! — Мама вы преувеличиваете! Я ничего такого не сделал, чтобы вызвать в свою сторону гнев, даже наоборот! — подал голос Израэль, подняв глаза в сторону матери он добавил: — Можно сказать я даже помог этому юноше, аспирину ему дал, бинтов, визитку свою… Музель хотел предупредить брата чтобы тот молчал, но не успел, услышав последнюю фразу фрау Вайсман горько рассмеялась и сурово проговорила: — Судя по тому что ты рассказал о нём, он явно из верхних кругов дворянства, других офицерами после мечения не делают. А то что ты назвал «помощью» они воспринимают как должное, уж я то знаю. То же что ты там наговорил уже достаточно чтобы разгневать его. Я уж молчу про его намерения восстановить права! Вот получит он кокарду и все свои привилегии с землями, может должность, что он захочет в первую очередь сделать? Конечно посчитаться с нетактичной лейтенантшей из поезда, а там уж и ты всплывёшь, это я тебе гарантирую! — У вас паранойя мама! Скажи ей Музель! — проговорил Израэль. Майор тайной полиции, вспомнив документы которые читал вчера, поёжившись под стальным взглядом матери, кашлянув, проговорил: — Ну вообще-то, это не паранойя, мама просто беспокоится за тебя, Израэль! — Я за нас всех беспокоюсь! — заявила Йитта, расправляя плечи и выпячивая грудь, — С дворянами шутки плохи, вы отлично помните шестьдесят первый и что тогда было! Так вот этот Франц судя по всему из тех времён! Хирами повторно крестили только предателей шестьдесят первого, дальше уже были другие вторые фамилии! Ему тогда было лет двенадцать не больше… так представьте себе что у него в голове, как он воспринимает мир и что он будет делать?! — Йитта сказала это таким убедительным голосом что все в комнате невольно обернулись в её сторону. Даже Яна посмотрела более доверительно. Повисло напряжённое молчание. Все Вайсманы отличались богатой фантазией и быстро представили себя на месте юноши. Музель, унимая дрожь, строго посмотрел в глаза брату, он уже жалел что не вырвался вчера, и серьёзно сказал: — Мама права, брат, надо что-то делать! — А что мы можем сделать? — с отчаянием от осознания положения спросил Израэль, заламывая руки. — Мы не последняя семья в Янешбурге! Белый плащ есть на гербе империи! Да и сам ты телеграфировал, чтобы если что мы бежали к нашим родичам из императорской семьи и других дворянских ветвей! Ты знал что всё так будет! Так что не задавай глупых вопросов и думай, всё проще чем кажется, но от этого ещё опаснее! — строго заметила Йитта, скривив брови. Музель громко поперхнулся. Он узнавал своего брата, это было вполне в духе несчастного разведённого Израэля, который сначала всегда паниковал и телеграфировал самые страшные прогнозы, потом успокаивался и забывал об этом, а потом вообще начинал отрицать происходящее, считая что всё хорошо, в нынешней ситуации он явно преодолел все эти ступени и приготовился к принятию, а потом уже к решению проблемы. Израэль под сочувствующими взглядами родичей выпрямился, глаза его просветлели, он почесав шею, вскочил и поклонившись Йитте, проговорил: — Спасибо мама, теперь я понял! Так всё же просто! Надо его просто найти и поговорить! Выяснить всё из первых уст, его имя и частичную биографию мы знаем, значит пробить его по архиву в дворянском департаменте будет проще простого! Заодно можно и эту Фелицию фон Моринкёрбис найти! Все выдохнули. То что Израэль ожил и вновь обрёл вид деятельного коммивояжёра, а не задумчивого школьника уже радовало, а то что он может разобраться с ситуацией в которую влип успокаивало членов семейства. — И для этого тебе нужен мой допуск из тайной полиции, — вздохнув, улыбнулся Музель и, посмотрев на мать, тут же добавил: — Я конечно помогу! Если надо я тебе всю его биографию откопаю, мне не сложно! Йитта, облегчённо улыбнувшись, всё так же строго сказала: — И всё-таки Израэль, тебя надо уже перебираться из плацкартов в третий класс! Да дороже, но там-то точно вояк поменьше будет! — Я ближайшее время наверное никуда и не поеду! — уверенно заметил Израэль с благодарностью смотря на брата. Музель, встав направился к столу, где для него уже подготовили столовые приборы и ароматный суп с кнедлями. Ему предстоял более тщательный разговор с братом. Тот даже не подозревал во что вляпался. «Завтра этот «принц Дагенский» может уже стоять у трона императора, а тут уж никому не поздоровится!» — подумал майор, вспоминая толстое личное дело некоего Иосифа Хира, в настоящем крещении Франца Стефана фон Меретихкёрбиса, которое осталось на его столе. Зачем он понадобился главному управлению тайной полиции? Что за «списки» Шкодмана о которых судачили весь вчерашний день? Таких совпадений просто не могло быть, но Израэлю повезло. *** Харлей проснулась от расчётливого стука в дверь. Встав, она быстро оделась и бросилась открывать. Она ожидала увидеть на пороге любимого преподавателя, однако стоило ключу провернутся в замке, как дверь резко открылась, на пороге стоял отнюдь не Кардамон. В квартиру сперва проник запах розовых духов, а потом и незнакомка в белом пальто и перчатках, за которой следовал неловко улыбавшийся Ганс. — Где он? — быстро спросила женщина в белом, даже не поздоровавшись, её взглядом можно было обжечься, в карих глазах пылал пожар праведного гнева. Она снизу вверх посмотрела на Вальд и нахмурилась. — В комнате… — растерянно обронила Харлей и сама не заметила как незнакомка просочилась мимо неё в коридор, не раздеваясь, без слов и каких либо объяснений. В сердце Вальд вдруг забилась тревога, рывком она догнала её и схватив за руку у самой двери в комнату больного сама не зная зачем сказала: — Я его не отдам… Незнакомка изогнула брови и, брезгливо высвободив руку, наклонила голову вперёд и ледяным голосом требовательно поинтересовалась: — Почему же? — Он болен! — загородив дверь, ответила Харлей и скрестив руки на груди проговорила: — А вы не назвавшись так бесцеремонно к нему прорываетесь! Кто вы? Я вас не знаю! — Я? — незнакомка самодовольно улыбнулась и уже было явно хотела ответить что-то едкое, но её опередил фон Лаут: — Харлей, прости её ради Янеша, это моя старшая сестра Майя! Она тоже врач и пришла помочь Францу… — Ясно… — Вальд не знала почему тревога в её душе не утихала, откуда взялись эти глупые слова? Наверное от решительного взгляда вторгшейся особы. В них не читалось ничего хорошего, а уж тем более медицинского. Она хотела увидеть его, но для чего? Явно не чтобы обнять. В ней чувствовалась ярость и скрытая угроза. — Не надо просить за меня прощения! Я хочу видеть этого героя неизвестной войны! Скрипача окопного! — резко огрызнулась Майя и, обернувшись в сторону Харлей, с горечью заметила: — Судьба как обычно беспощадна к нему. Вернуться из страны восставших Грюнитов чтобы оказаться в квартире Грюнитки, иронично… — Я Верлинка! — перебила Харлей, опираясь на дверь. — Все так говорят! — хмыкнула фон Лаут и, сняв пальто, передала её молчаливому младшему брату. Ганс виновато улыбался и просил Вальд взглядом потерпеть, Майя же поправив оказавшийся под пальто халат продолжила: — Вообще это в духе Люция, друг детства болен, что надо делать? Правильно — нужно его не в больницу, а неизвестно куда — по квартирам, по казармам! Конечно — ведь нет должных документов, а мне позвонить, это надо унижаться! Когда он откажется от своих антикоррупционных принципов в медицине я пожалуй подумаю на счёт замужества… — Где пистолет? — её глаза вдруг загорелись ещё яростнее, она вновь требуя ответа подняла глаза на Вальд. Харлей почувствовала как тревога уходит. Она всё поняла. Фон Лаут просто волновалась за Франца, да своеобразно, но корни этой ярости в глазах вдруг стали очевидны. Она знала Люция и судя по всему очень хорошо, Кардамон скорее застрелился бы чем предложил кому-либо взятку или воспользовался семейными связями, это Харлей знала просто отлично. — На кухне… — ответила Вальд и тут же успокоила Лаут, — Я все патроны вытащила и спрятала… — Слава Янешу, вот теперь вижу что ты Верлинка… — с облегчением проговорила Майя, опираясь о стену, пожар утих в её глазах, она прекратила выглядеть угрожающе. Вытерев пот со лба белоснежным платком, фон Лаут уже дружелюбнее поделилась: — Когда Люций позвонил мне и рассказал что случилось, я чуть не отдала Богу душу! Не думала что мои услуги вновь потребуются Францу… — Майя — психолог, — ответил на вопросительный взгляд Вальд фон Лаут и умиротворяюще добавил: — Она и мухи не обидит, честно! Она принимала участие в последней реабилитации Франца после туберкулёза у моего наставника Иова Шпенгела… Вальд сильно удивилась. При слове психолог в её голове почему-то всплывал образ более спокойного уравновешенного человека, может даже вообще непробиваемого как законодатель Верлинской психологии Грейг, который как известно был спокоен даже когда ему поставили страшный диагноз — рак мозга. — Я вообще никого не собиралась обижать! — оскорблённо заметила фон Лаут, — В психологической школе Зигфрида фон Грейга вообще запрещается любое насилие! Я давала клятву Верлинского врача! — Никто не спорит, просто ты так молниеносно бросилась к двери, смутила девушку, — пожал плечами Ганс и поймав повисшую тишину с удовлетворением поймал звук прерывистого дыхания доносившегося из-за двери. По спине Вальд пробежали мурашки, казалось она могла различить как стекает и булькает мокрота в лёгких юноши. — Харлей правильно? — вдруг нарушила тишину вопросом Майя и неловко обронила: — Прощу прощение за резкость! Повторюсь — поддалась эмоциям… — Ничего страшного… — улыбнулась Вальд и жестом пригласила гостей на кухню, — Он сейчас спит, давайте не будем его будить, вы сможете поговорить с ним позже, а пока выпьем по чашке чая… — Не откажусь, с чабрецом если можно! — произнесла фон Лаут и впервые улыбнулась. Теперь Харлей верила что они с Гансом родственники, у фон Лаутов были очень похожие улыбки. Улыбки друзей Кардамона, друзей Франца. *** Не так страшно быть обманутым, как осознать это слишком поздно, трагически поздно. Сара застыла на пороге родного дома в милом её сердце пригороде Янешбурга — Меретихштате. Тело не слушалось, голова горела, ноги задеревенели, руки будто налились свинцом, живот скрутило тем же ужасом что был в январе шестьдесят первого. Её предали. Предали все. Использовали как куклу для усмирения отца и выкинули, неблагодарные принцы. Предали её самым страшным образом. Сара была бы рада погибнуть за отца даже при таком раскладе, но вот мать. Нет, она не заслужила такой судьбы, в шестьдесят первом её уже не было при дворе, она перестала быть влиятельной фигурой, ушла на покой, но ударили именно по ней. Потому что знали что так Саре будет больнее. Иначе Цвайлих было не свалить, только через мать. На двери висела пломба с печатями контрразведки. Вывод был один — маму задержали, обвинив в шпионаже на кого угодно, у мирной империи окружённой воюющими государствами было много врагов не терпевших её надоедливого нейтралитета. Сириус всё знал про запрет спец-допуска. Шкодман тоже. Аццо договорился с ними, все речи про Шайн были миражом. Они просто разыграли этот спектакль перед ней чтобы она пришла сюда. Чтобы поняла что это конец. Конец всему. Сжав зубы, Цвайлих, пересилив себя, рванула печать и начала возится с замком. Она радовалась одному — Тереза осталась на квартире в центре, Сара бы не хотела чтобы денщик видела её такой, слабой и жалкой. Нет, не могло всё так закончится. Это было только первое действие этого уродливого спектакля. Сириус не мог дать ей такой простор для манёвра только ради такой глупой кульминации её долгой истории, истории в которой она не раз спасала его чёртову горбатую душонку. Она любила шахматы, там не было примеров подобной подлости, фигуры не могли менять цвета, обманывать, а вот на подмостках Мельпомены… Первый Маршал обожал театр, больше оперу. Он спел свою лживую партию, но что стояло за ней? Верность оказалась ложью, но к чему было это представление, если можно было просто задержать Сару ещё в дворце и сразу обвинить в государственной измене и шпионаже? Да даже на вокзале, да чёрт с ним, в самом Лиихейне! Зачем было это? Ответов не было. Сара не отчаивалась, ей было не в первой ходить по лезвию бритвы, в шестьдесят первом было страшнее, тогда отец не церемонился. Ей же дал судя по всему возможность подышать. Один его приказ мог убить её в любой точке страны, любой Верлинец счёл бы за честь исполнить волю Боественного императора. «Если он решит что мать предала его, мне конец», — Цвайлих улыбалась, Аццо знал куда бить, да и Сириус тоже. Вот только почему-то в душе капитана остался маленький уголок для надежды. Она всегда верила в лучшее и точно не зря той январской ночью вырывала несчастного избитого сгорбленного юношу с чёрными волосами из рук разгневанного отца. — Он не мог предать тебя! Он офицер гвардии и не был на том концерте, где строился заговор, это подтвердит кто угодно! Он не сторонник кронпринца! — тогда она говорила громко и уверенно, заслоняла его собой, раскинув руки, принимая удар на себя. Отец поверил и Сириус избежал судьбы родного дяди. Лицо прошлого Первого Маршала Саймона Шталя Сара старалась никогда не вспоминать, он был точной копией отца, только старше и страшнее, его родной брат. Нет! Сириус не мог врать! Когда он клялся ей в верности, у камина он был искренен. Он просто не мог отплатить ей такой монетой. Не мог! Цвайлих рванула дверь на себя и через прихожую бросилась к телефону. Лучи утреннего солнца падали на номерной диск нежно, почти по-родительски. Сама судьба, нет провидение, как будто подсветило нужные цифры. Сара судорожно набрала заветный номер, который никто не мог прослушать, не посмел бы, не смог бы. Их номер. — Прости, не вини Шкодмана, виноват лишь я, приходи в Янешский театр, сегодня вечером прекрасная опера — «Муки Аннабель» ты же знаешь, как я её люблю… — голос Первого Маршала на другом конце провода был холоден как лёд. Сара ловила каждое слово как спасительный канат к спасению. Колени её подогнулись, по щекам заструились слёзы. Она оказалась права. Он предал и не предал её. «Красивый ход!» — подумала Цвайлих, прижимая трубку телефона к груди, дыхание её прерывалось. Это был жестокий спектакль и он ещё не разрешился, но раз она была жива, значит ещё можно было что-то исправить, можно было спасти мать, спасти отца. «Я убью тебя ублюдок-Аццо и твою жалкую марионетку тоже!» Сара поднесла трубку к губам и хриплым голосом прошептала: — Хорошо! Я тоже её люблю… Долгие протяжные гудки. Сара не могла представить какое у него сейчас было лицо, но одно она знала точно — он не усмехался подобно ехидной Шайн. Он был её кровным братом, а если уж вспоминать шестьдесят первый то возможно и названным. Они никогда не обсуждали это, но сейчас она чувствовала это особенно явно. Аццо сговорился с ним чтобы подставить её и он согласился, но не нажал на спусковой крючок пистолета приставленного к её виску, нет, дал вдохнуть воздух столицы, разведать обстановку и узнать много нового. В конце концов был его план. Аццо мог не знать о нём, а это значило только одно — Сириус играл в долгую двойную, а то и тройную игру и не пристрелил её лишь для одного, чтобы передать этот заряженный пистолет. «Горбатый интриган! Ну что же, в эту Рутенскую рулетку можно играть втроём дорогой кронпринц Аццо!» — Цвайлих вытерла слёзы и повесила трубку. Быть палачом было лучшей перспективой, чем быть покойником. Дом без матери не хотелось обходить, даже находится в нём было трудно, так что Сара вышла во двор и опустившись на ступеньки крыльца, рядом с оборванной пломбой контрразведки, достала из покоившегося рядом чехла гитару. Она уронила её когда увидела пломбу, а ведь так хотелось спеть маме песню которую она услышала от матросов на речной базе в Лиихейне на берегах великой реки Лины. Цвайлих чтобы успокоится глубоко вздохнула и выдохнула. Пальцы нежно прошлись по струнам, мелодичный звук был подобен надежде на будущее. Откашлявшись Сара расставила пальцы на нужном аккорде и начала играть. Да матери не было. Да её предали и теперь предстоял долгий путь к возвращению доверия отца, но она верила в лучшее. Песня Лиихейнских матросов была тому отличным подтверждением. Сара запела: — Капитан отчего вы идёте на смерть О зачем вам златые погоны? Неужели забыли земли родной твердь, Справедливости древней законы? Ну так я вам напомню, не трудно сие — Вас заждался ваш дом и семья. На проклятой сухой и далёкой земле Пригодится и вам жизнь своя! Отвечайте, молю! Неужели судьба Ваша в том, чтоб так просто погибнуть? Ну так что же, потухла морская звезда? На чужбине помрёте, не стыдно? — по щекам вновь струились слёзы и Сара знала одно — продолжение этой песни про храброго капитана преодолевшего всё она должна повторить. Обязана вернуться домой снова, к матери и к отцу. И никакие преграды не могли помешать ей в этом. Она верила.