мы не боимся темноты,
она наш самый лучший друг.
***
8 июня, 2020 год.
Вероника характерно-привычно выдыхает, сжимает в руках простынь, спиной опирается о стену: боится. Настя понимающе кивает, тянется за пачкой сигарет, заботливо поджигает одну и протягивает девчонке. Ника чуть улыбается. Затягивается. И начинает наконец говорить.***
2015 год.
Вероника с трудом может предположить, в какой конкретно момент всё пошло по пизде. Своеобразной точкой невозврата стала, конечно, смерть матери — матери, с которой она так и не успела помириться, попрощаться, да и просто, чëрт возьми, поговорить. Мама болела раком и последние несколько месяцев своей жизни просто лежала, прикованная к постели. А Нике было семнадцать. О чëм, чëрт возьми, ты можешь думать в семнадцать лет? Да о чём угодно. Но уж точно не о смертельно больной матери. Рядом не было абсолютно никого, поэтому справляться со всем навалившимся дерьмом девушке пришлось самостоятельно. Какое-то время Веронике даже удавалось балансировать между домом, мамой, учебой и личной жизнью, но в итоге смертельная усталость всё равно взяла верх. Последнее, что Ника сказала маме: «Либо ты сейчас начнёшь нормально жрать, либо я собираю свои вещи и сваливаю». И всё.***
Пару месяцев после смерти матери Ника вроде бы держалась. К тому моменту ей как раз исполнилось восемнадцать — повезло! — поэтому большая часть проблем отпала сама собой. Квартира, в которой они с матерью жили, досталась ей по наследству, — правда, Ника была готова тусоваться где угодно, лишь бы не переступать порог старого дома, стены которого были пропитаны горьковато-приторным запахом смерти. Вероника даже пыталась учиться: оставалось-то, всего ничего, перетерпеть весну и сдать чëртовы экзамены, но… Чёртово «но». Сложно сказать, попала ли Ника в плохую компанию, — скорее, она состояла в ней уже очень давно, но никогда не уделяла этому должного внимания и времени. Смерть матери вместе с потрясением принесла и долгожданное освобождение, поэтому вместо ожидаемой подготовки к ЕГЭ Вероника всё чаще начала пропадать либо в сомнительного рода клубах, либо на странных хатах малознакомых ребят. Ника влилась в компанию очень быстро, и уже ближе к весне о ней были наслышаны очень многие. Ей почему-то так было проще, хоть это и чертовски банально: глушить свою боль в алкоголе и беспорядочных связях, которые никогда не приносили Веронике никакого удовольствия. Однажды на утро, после очередной такой пьянки, Ника проснулась в одной кровати с кем-то явно малознакомым, — и абсолютно, чëрт возьми, ничего не помнила. Но, увы, вместо ожидаемо-отрезвляющей реакции Нике стало смешно. Видимо, это и был тот самый момент — момент, после которого всё окончательно пошло по пизде. Сказать справедливости ради, что экзамены она всë-таки сдала, — хотя, скорее, еë просто вытянули за уши исключительно в качестве уважения к погибшей матери. Аттестат её был с кучей троек, но это, в целом, Нику не особо-то и волновало. Думать о заработке не приходилось, ведь ещё до болезни её мама упорно откладывала деньги, лишь бы обеспечить дочери качественное образование. Эти накопления пошли на кое-что более важное: алкоголь, таблетки и сигареты. А дальше… Ника едва ли помнит, что именно происходило тогда в её жизни, ведь примерно в течение года трезвой она бывала лишь по утрам, да и то в первые несколько часов после пробуждения. Жизнь её старательно катилась куда-то в жопу, но Вероника не особо об этом беспокоилась. Одна злачная компания сменяла другую, деньги стремительно заканчивались, а в большинстве ночных клубов девушку по итогу просто отказывались впускать внутрь. И всë это могло продолжаться чёртову вечность, но, видимо, Жукова на тот момент ещё не до конца исчерпала запас своего везения.***
2017 год.
Очередная пьянка в каком-то богом забытом баре: пара знакомых девчонок и куча малознакомых парней. Сальные подкаты, стрёмные коктейли, громкая отвратительная музыка — всё как всегда. В этот раз Ника перебрала чересчур быстро — даже подозрительно быстро — и в попытке прийти в себя ушла, никого не предупредив, в туалет. В зеркале показалось замученное лицо с огромными мешками под глазами, а параллельно Ника вдруг впервые подумала, что её это всё заебало. Догнать мысль девчонка не успела: дверь в туалет громко хлопнула, а после послышался характерный звук закрывающейся изнутри защелки, — и Ника, моментально обернувшись, в ту же секунду поняла, что ей пиздец. Какой-то пацан из общей компании; она плохо его знала, но прекрасно помнила, что умудрилась отказать ему пару месяцев назад. Мальчик был явно обижен — а ещё явно в хлам угашен, учитывая размер его зрачков. Вероника понимала, что кричать, в целом, смысла нет: слишком громкая музыка — раз; слишком похуй всем вокруг — два. Она только отступала и отступала медленно — до тех пор, пока не упёрлась спиной в ледяную кафельную стену, — а он всё приближался и приближался. Парень сказал что-то банальное, мол: «думала, что можешь мне отказать?» — а затем начал абсолютно неумело распускать руки. Ника пыталась противостоять — в конце концов, ногти и зубы её ещё ни разу не подводили, — однако против разъярëнного парня этого было недостаточно. Затем, сдавшись, девчонка всë-таки начала кричать — но толку от этого не было абсолютно никакого. Парень, слава всем богам, не успел сделать ничего страшного, только облапал мерзко и характерно скрестил Никины руки над головой, прижав запястья к ледяному кафелю, — прежде чем раздался требовательный стук в дверь. Мужское грубое: «Занято» и женское: «Помогите» прозвучало в унисон, а тому, кто стоял за дверью, хватило пары-тройки сильных ударов, прежде чем хлипкая защелка вылетела, жалобно скрипнув напоследок. А дальше всё как в плохом кино: крики, странное подобие драки, капли крови на стене и съëжившийся обдолбанный пацан на холодном кафельном полу. Ника явно не знала того, кто её, похоже, спас от чего-то очень страшного, но, несмотря на это, в ту же секунду прониклась безоговорочной и бесконечной благодарностью. Малознакомый парень протянул ей руку, буркнул что-то недовольное, мол: «Сегодня тебе повезло, а в следущий раз может не повезти. Реально хочешь так жить дальше?». Ника тогда только покачала головой отрицательно и плечами пожала, а парень, тяжело вздохнув, крепко вцепился ей в руку и чуть ли не силком вытащил из этого чëртового бара. По дороге непонятно куда девчонка несла полнейшую ахинею: видимо, сказался общий уровень стресса, либо ей всë-таки что-то подмешали в коктейль. Бормотала что-то про мëртвую маму и про то, что это она виновата в её смерти, смеялась, затем плакала, а после снова, блять, смеялась, рассказывая о том, что не может выбраться из того дерьма, в которое сама себя загнала. Парень всë это выслушивал молча, терпеливо, и только посреди монолога выдал, мол: «Тебе просто нужно уехать». Ника мотала головой со словами: «Куда я одна поеду, ты что, дурак совсем?», на что парень громко рассмеялся и спросил, куда именно она хочет. Вероника глупо брякнула: «В Питер», на что получила саркастичное: «Ну, там-то ты уж точно сторчишься». Уже на подъезде к незнакомому дому Ника узнала, что её таинственного спасителя зовут Рома. Какое же, блять, дурацкое имя.***
Всё закрутилось слишком быстро — чересчур быстро для едва ли девятнадцатилетней девчонки, — но Нику, в целом, всё устраивало. Рома был старше, продуманнее, серьёзнее: он работал, с гордостью катался на папиной машине, постоянно помогал родителям и в целом вызывал у Вероники очень тёплые чувства. Ника, на удивление, чувствовала себя рядом с ним в безопасности — а в последний раз она так себя ощущала только будучи рядом с мамой. Рома был прямолинейным и даже слегка грубым: он неумело ухаживал, иногда неловко дарил цветы, а вместо конфетно-букетного периода просто постоянно вылавливал Веронику из самых злачных мест Уфы. Негласно они встречались: почти сразу же съехались, стали жить на свободной квартире Роминых родителей, но почему-то никогда не озвучивали свои отношения вслух. Часто ругались: Нике было чертовски тяжело избавиться от старых привычек. Периодически она просто сбегала из дома, шлялась по уже знакомым барам, пряталась от Ромы в старой квартире матери… В общем, вела себя глупо и вполне свойственно её возрасту. Хозяйка из Ники тоже была отвратительная, а Рома, кажется, десять раз уже пожалел о своём решении сойтись с этой сумасшедшей девчонкой, когда по утрам после ночной смены давился покупной едой из супермаркета. В его голове была установка, что именно женщина в семье должна быть «хранительницей очага», поэтому он постоянно и безуспешно пытался Нику переделать под себя, — и они ссорились снова, и снова, и снова… До тех пор, пока после очередной такой ссоры чуть было не разошлись опрометчиво. На утро Рома пообещал, что они переедут и всё обязательно поменяется. Ника согласилась.***
Рома не соврал. Они на самом деле переехали в Питер и стали снимать квартиру на окраине. Рома стал гораздо спокойнее — даже сам начал готовить! — и перестал донимать свою девушку из-за всякой ерунды. Однажды Вероника спросила, мол, почему он идёт наперекор своим принципам, а парень только пожал плечами и ответил, будто бы это само собой разумеющееся: «Я же тебя, типа, люблю… Как иначе-то?». Ника в ответ только неловко буркнула: «Я тоже», — хотя даже понятия не имела, так ли это на самом деле. Рома нашёл работу быстро, однако для культурной столицы этих денег не хватало категорически, а остатки от накоплений Никиной матери быстро утекли сквозь пальцы. Нике пришлось устроиться на работу, правда, из-за отсутствия образования, подрабатывать пришлось официанткой в местной кафешке. Рому это чертовски злило — злило настолько сильно, что он, наступив на горло своей гордости, попросил помощи у родителей; и они, конечно же, с радостью ему помогли. Отец пристроил Рому водителем на вахту: работа сезонная и вдали от дома, но зато очень высокооплачиваемая. Ника, в целом, не возражала, тем более, ей родители тоже помогли — устроили в более-менее приличный ресторан, начальником которого был их какой-то давний знакомый. Сказали, мол, будешь хорошо работать — он тебя обязательно повысит. Любит, говорят, работающих людей. Вероника согласилась, а откуда у Роминых родителей столько связей, тактично решила не уточнять.***
С тех пор всё пошло на лад, и когда Рома первый раз вернулся с вахты, они сразу же арендовали неплохую квартиру в центре города, а Вероника перевелась в другой ресторан, поближе к дому. Спустя ещё какое-то время Ника вновь обратилась к Роминым родителям, и они радушно согласились помочь в поиске арендаторов для пустующей в Уфе квартиры. Так Ника получила стабильный пассивный доход, а Рома в свободное от вахты время умудрялся ещё и подрабатывать диджеем. Он чертовски сильно старался, и только за это старание Вероника готова была оставаться с ним до самой грёбаной старости. Хотя, если честно, ни капельки его не любила. Рядом с ним Ника просто чувствовала себя защищённой и цеплялась за это чувство, будто бы за спасательный круг для утопающего. Рома, кажется, это чувствовал, и с каждым днём старался ещё сильнее. Будто бы именно в этом заключалась любовь; будто бы он мог своими деньгами и вниманием хоть что-то, чëрт возьми, изменить. Несмотря на это, Вероника даже никогда не задумывалась о том, чтобы от Ромы уйти, — настолько абсурдной и безумной казалась ей эта мысль. Слишком ещё свежи были старые раны; слишком сильно она была привязана к этому странному пареньку, чтобы даже мысленно представить себе жизнь без него. Слишком сильно она от него зависела и слишком сильно боялась остаться одна. До тех пор, пока…***
2020 год, 1 июня.
Жуковой постоянно кажется, что она живёт в каком-то глупом российском фильме: настолько абсурдны и клишированы были все события, что повсеместно происходили в её жизни. Начиная от смерти матери и заканчивая попыткой изнасилования в старом туалете — всё это было настолько по-идиотски банально, что и смешно, и грустно одновременно. Вот и сейчас, быстро пробегаясь глазами по тексту переписки в чужом телефоне, Вероника медленно охуевает от происходящего. Переписка эта сальная и мерзкая, состоящая в основном из откровенных фотографий и неуместного вирта, — Ника морщится. Осознание происходящего накатывает постепенно, вызывая рвотный рефлекс, и девчонка тут же подрывается с кровати с явным намерением высказать мужу всё, что она о нём думает. Рома как раз выходит из душа и понимает всё за секунду, стоит ему только увидеть заплаканную Веронику с его телефоном в руке. — Блять, — парень бормочет это шёпотом, отступая назад. — Я не… Это не то, что ты… — Да ладно? — саркастично отвечает Ника, тут же срываясь на крик. — А это, блять, что, по-твоему, а? — Мы не спали, — тут же выдает Рома. — Я просто… — Да какая нахуй разница? Резкая пощёчина не даёт парню даже оправдаться; а после вторая, третья, четвёртая… Затем тут же бессмысленные удары куда попало, лишь бы зацепить, лишь бы сделать побольнее. Спустя пару минут, осознав, что смысла в этом глупом «избиении» никакого, Ника распахивает дверцы одного из шкафов — несколько секунд! — и все Ромины вещи уже безобразно разбросаны по полу. — Уёбывай, понял? — всхлипывая, выкрикивает Вероника, продолжая выкидывать вещи. — Видеть тебя не хочу, блять! — Да господи, — парень закатывает глаза, делая шаг вперёд. — Я не спал с ней, ясно? Это просто… Просто переписка, понимаешь? — Нет, не понимаю, — озлобленно бормочет Вероника. Подняв с пола одну из выкинутых ранее кофт, девчонка метко кидает её прямо в лицо ничего не подозревавшему парню. — Какой смысл был вообще звать меня замуж, а? Тяжело выдохнув, Рома вновь делает шаг вперёд и аккуратно помещает ладони девушке на плечи, видимо, в попытке успокоить. Ника тут же дёргает руками, избавляясь от ненужных прикосновений. — Не трогай меня, — Вероника говорит это на удивление твёрдо, проглатывая накатывающую истерику. — Я люблю тебя, ясно? — на выдохе бормочет парень. — И я… Я всё для тебя делаю, просто… Я так не могу больше, понимаешь? Ты когда со мной спала в последний раз вообще? Ника, отшатнувшись, неосознанно делает пару шагов назад: они никогда не говорили об этом. И бормочет, защищаясь: — Я календарик не веду, блять. — В том-то и дело, — Рома кивает. — А я живой человек… Мужик, в конце концов, ну! — Иди ты нахуй, ладно? Мужик, — передразнивая, лаконично отвечает Ника. — Когда любят, такой хуйнёй не занимаются. — Прости, — бормочет Рома, сглатывая. — Я не… Этого не повторится, слышишь? Я тебе клянусь. — Уйди, — Вероника шепчет это раздражённо, настырно вытирая стекающие по щекам слёзы. — Съебись, ладно? Я не хочу тебя видеть, понял? Рома отступает назад и резко выдыхает, сжимая в кулаки руки. В глазах его виднеется накатывающая паника — будто бы понял наконец, что натворил, — но, увы, уже слишком поздно. Ника подбирает вещи с пола: какую-то часть отдаёт мужу прямо в руки, а остатки летят дальше, куда-то в коридор. Рома кивает, наклоняется, собирает минимальное количество вещей — максимум на пару дней — и закидывает их в рабочий рюкзак. Молча одевается; Ника же присаживается на край кровати и прячет лицо в ладонях. Слëзы берутся будто бы из ниоткуда, давят горло, — девчонка упорно размазывает их по щекам вместе с тушью, но при этом молчит, не давая Роме даже и шанса на прощение. И только спустя пару минут характерно вздрагивает, когда входная дверь гулко хлопает, а квартира погружается в пугающую тишину.***
— Да подожди, не реви ты, ну, — звучный женский голос слышится даже через динамики телефона. — Что там у тебя случилось? — Да блять, — Ника дрожащими пальцами пытается прикурить сигарету. — Я спалила его переписку с какой-то бабой. — Да ладно? Я думала, он у тебя святой, — звучит лёгкий смех в ответ. — Иди ты, — Вероника всхлипывает, наконец прикуривая. — Ну, так сколько ты его уже динамишь? Ладно, не реви, говорю, сейчас я приеду. — Спасибо, Наташ, — Ника затягивается, пытаясь успокоиться. А после лаконично добавляет: — Мне нужно нажраться. — Ожидаемо, — смеётся девушка. — И решить этот вопрос нужно мне, да? — Ага, — девчонка снова всхлипывает. — Есть что-нибудь на примете? — Да есть, конечно, — спустя пару секунд раздумий отвечает Гончарова. — Но, зайчик… Боюсь, тебе не понравится… — В смысле? — девчонка хмурится, вновь делая затяжку. — Ну, как тебе сказать… Там как бы… Специальная вечеринка, понимаешь? Для девочек. Нет, для мальчиков, конечно, тоже, но в основном для девочек. Я, конечно, могу тебя провести, но тебе вряд ли такое понравится… Вероника смеётся в голос, понимая наконец, в чëм дело: — Слушай, я же не собираюсь ни с кем спать… Я просто хочу напиться и забыть, что я вышла замуж за этого конченного козла… Бар ведь там есть? — Есть, — усмехается в ответ Наташа. В трубке слышится громкий автомобильный гудок и отборный мат. — Понапокупают прав, блять, — спустя некоторое время в телефоне вновь раздаётся звучный голос. — А ездить не умеют! — Не сомневаюсь, — фыркает Вероника, чувствуя вместо горечи накатывающую злость. — Так ты приедешь? — А я куда, по-твоему, еду, а? Жди, зайчик, уже лечу. Ника смеётся и сбрасывает трубку, ещё и не подозревая даже, что этот вечер окажется самым запоминающимся вечером в её жизни.***
9 июня, 2020 год.
— Да-а-а, — тянет Настя, выдыхая дым. Неизвестно даже, какая это по счёту сигарета, ведь рассказ Ники был длинным и чертовски содержательным. За окном уже окончательно рассвело, и ложиться спать не было абсолютно никакого смысла, — Петрова передаёт сигарету девчонке, а сама укладывается ей обратно на колени, ведь именно в такой позе она и слушала всю эту исповедь. Обе молчат — молчат долго и упрямо, абсолютно не понимая, что делать дальше. Ника медленно перебирает тёмные волосы девушки; Настя чуть улыбается и прикрывает глаза. А потом бормочет тихонько: — Знаешь, я себя чувствую человеком, у которого все кусочки пазла наконец-то встали на место… Кроме одного. — Какого? — Почему ты не отвечала мне? Ну, на самом деле, — делая характерный акцент на последней фразе, спрашивает Настя. — Я говорила правду, — смущённо бормочет Ника. Затем фыркает: — Кроме того, что этот придурок пришёл мириться, и я ещё больше запуталась из-за этого. Слово «придурок» Вероника произносит как-то слишком мягко, даже нежно, — Петрова морщится и закатывает глаза. — И что? Ты его простила, типа? — ворчит Настя. — Я не могу иначе, — выдыхает Вероника. — Он меня спас, помнишь? — Помню-помню, — бормочет девушка. — Просто… — И я тоже виновата. — Знаю, — Петрова кивает. — Не понимаю только, зачем ты с ним… — Я его люблю, — фраза эта звучит как пощёчина. Настя защищается: — Неправда. — Ну да, неправда, — Ника выдыхает, кивая. — Ты права. Просто… С ним спокойно, он… Надёжный, что ли? Он мне ни разу ничего плохого не сделал, хотя я, знаешь ли, немножко ёбнутая. — Я заметила, — фыркает Петрова. — Замолчи, — усмехается Вероника. — Не считая этой ситуации, он реально, как сказала Наташа, святой, блять. — Ну да, — Настя кивает. — Я бы тоже не вывезла, если бы моя девушка со мной больше года не спала… Почему, кстати? — Я же говорила, — Ника пожимает плечами. — Мне не нравится. Ну, то есть, поначалу было ещё более-менее, а потом… — Может, мне ему дать пару уроков, как думаешь? — выдаёт вдруг Петрова с улыбкой. Вероника закатывает глаза, перемещает свободную руку на шею девушки и мягко надавливает. — Я тебя придушу, ясно? — Ну можно и так, — усмехается Настя. — Правда, мне показалось, что тебе больше нравится, когда это делаю я. — Господи, — Вероника тут же убирает руку, опускает взгляд, краснеет; Петрова довольно смеётся. А потом бормочет чуть более смущённо: — Ты милая. — Бесишь, — отвечает Ника, краснея ещё больше. — Взаимно, — Настя кивает. — Кстати, где он сейчас? В смысле, Рома? — На вахте, — Вероника облегчённо выдыхает. — Он поэтому и пришёл мириться так быстро, потому что ему ехать нужно было. — Надолго? — спрашивает Петрова, неожиданно вдруг чувствуя прилив радости. — На всё лето, — Вероника пожимает плечами. — Значит… — Настя поднимается и садится на кровати. А затем, придвинувшись чересчур близко к девчонке, спрашивает: — На это лето ты моя? Фраза звучит двусмысленно и странно; во фразе этой неозвученная надежда и горечь от понимания того, что лето рано или поздно закончится. Петрова прекрасно понимает, что Ника её не выберет; и что это лето — максимум из того, что девчонка может ей дать. Вероника улыбается смущённо, кивает и тянется за поцелуем, стирая все вопросы.***
— И всë-таки я одного не понимаю… — бормочет Настя. Когда Вероника хмурится и делает вопросительное движение головой, Петрова с улыбкой спрашивает: — Как ты вообще, блять, умудрилась выйти замуж? Ника смеётся слишком громко: она ведь и сама уже не раз задавалась этим вопросом. В детстве она, конечно, как и большинство девочек, хотела выйти замуж за какого-нибудь принца; но лет в восемнадцать быстро поняла, что это явно не её формат… А потом появился Рома. — Там вообще тупая ситуация, — отсмеявшись, с улыбкой отвечает Ника. — Мы были в баре на дне рождения у Роминого друга… Петрова неосознанно закатывает глаза при упоминании бывшего заказчика; Вероника старательно игнорирует этот факт. — И, в общем, ко мне начал подкатывать какой-то наш общий знакомый. Я его, конечно, отшила, но Рома всё равно дико выбесился и потом несколько дней выкручивал мне мозг, — Вероника вздыхает, прежде чем продолжить: — Ну, я психанула в итоге и сказала, мол, видишь кольцо на пальце? Я тоже нет… Вот и отъебись. Настя усмехается, кивает: — И он позвал тебя замуж? — Он сказал «Я тебя понял». А через пару дней мы пошли гулять и подали заявление… Как-то так, в общем. — Даже романтично, — ворчит Петрова и вновь тянется за сигаретами. — Кстати… — А? — Ника вновь характерно-вопросительно склоняет голову; Насте кажется это очаровательным. — Когда ты узнала… Ну… Ты поняла, в общем, — Настя сглатывает. — Ты сказала, что Рома мудак. Но судя по твоему рассказу, он, типа… Нормальный? Даже слишком нормальный. Скучный, короче. Вероника смеётся: — Я была зла и на эмоциях, во-первых. А во-вторых, как бы… Он нормальный, просто… Изначально после переезда мы очень плохо жили, понимаешь? Прям пиздец как плохо. И ему понадобилось много времени, чтобы начать нормально зарабатывать, поэтому… — Короче, жлоб, — лаконично выдаёт Петрова, перебивая. — Скорее, знает цену деньгам, — смеётся Ника. — Ну, то есть, на меня конкретно он ничего не жалеет, но когда есть возможность где-то сэкономить, он экономит. — Скупой платит дважды, — усмехается Настя. — В его случае эта поговорка приняла слишком буквальное выражение… — О боже, — фыркает Вероника, закатывая глаза. — Ты на другие темы шутить не умеешь? — Не-а. — Сколько он тебе должен, кстати? — девчонка переводит тему. — Да копейки, — отмахивается Настя. — Около полторушки. Ника усмехается: — И из-за этого весь сыр-бор? Пиздец… Затем добавляет: — В любом случае, камера стоит дороже. Гораздо. — И ты, — просто отвечает Петрова, пожимая плечами. Вероника вздрагивает, замирает на полуслове. А после, выдохнув, ворчит: — Вот это меня вообще бесит… Я тебе что, вещь? — Я не в этом смысле, — Настя закатывает глаза. — Не придирайся к словам. Ника ворчит что-то неразличимое, выдыхает, хмурится. Молчит несколько минут, что-то обдумывая, а потом спрашивает: — Раз уж у нас сегодня вечер откровений… Из-за чего вы тогда с Костьей поругались? — Твою мать… — на выдохе бормочет Петрова и вновь тянется к пачке.***
Вероника держит в руках фотографию: чуть выцветшую, погнутую посередине, с потрëпанным сверху слева уголком. На фото — девушка лет двадцати, тёмные волосы, татуировка на лице… — Хороший вкус, — фыркает девчонка. — Симпатичная. — Ага, — кивает Настя, не замечая, как Вероника недовольно хмурится. — Не знаешь её? — Не-а, — Ника отрицательно качает головой. — Слава богу, — выдыхает Петрова. — Ещё одного случайного знакомства я бы точно не вынесла… — Мне иногда кажется, что Питер — это просто маленькая деревня. — Так и есть, — смеётся Настя. — В, хм… Определённых кругах. До сих пор не понимаю, как ты в них попала. — Я тоже, — Вероника пожимает плечами, усмехаясь. Затем протягивает фотографию обратно; Петрова аккуратно её забирает, на пару долгих секунд задерживает взгляд, а после кладёт на тумбочку рядом с диваном. — Ты её любишь? — спрашивает вдруг Ника. Настя давится дымом не так давно прикуренной сигареты: — Ёбнулась? Когда Ника не отвечает, Петрова поясняет: — Не думаю, что я её в принципе когда-то любила, просто… Это, знаешь, как что-то, чего ты получить не можешь, и из-за этого хочешь ещё сильнее? — Звучит нездорово, — фыркает Вероника. — Кто бы говорил. — У тебя, типа, пунктик на занятых девушек? — беззлобно смеётся Ника. — Изначально я не знала, что у неё кто-то есть, — объясняет Настя. — Мы встречались, и она мне изменила… Точнее, мы не говорили о том, что встречаемся, но это было… Очевидно, что ли. — Так вот почему… — Вероника тяжело выдыхает и кивает. — Тебе было интересно, почему люди изменяют? — Типа того, — кивает Петрова. — А теперь я в ещё большей жопе. — Блять, это так тупо и по-детски, — смеётся Ника. — Но теперь я всё поняла. Какое-то время девушки молчат, а ситуация, в которую они сами себя загнали, кажется настолько глупой и бессмысленной, что её даже обсуждать не хочется. Настя бросает взгляд на окно — окно, за которым уже светло. — Мы с ней похожи? Я имею в виду, характером. — Ты на удивление проницательна, — фыркает Настя. А когда оборачивается и бросает свой взгляд на девчонку, то понимает, что случайно открыла «ящик Пандоры»: Вероника тяжело смотрит в ответ, хмурится-злится. Петрова сглатывает. А затем вдруг бормочет с вызовом: — Неприятно, правда? Во фразе этой и детская обида, и глупая ревность, и вся невысказанная горечь от осознания того факта, что она какого-то чëрта умудрилась связаться с замужней девушкой. Девушкой, которая слишком труслива, чтобы рискнуть. Настя поднимается с постели, плетётся к креслу посреди зала, показательно в него усаживается и складывает ногу на ногу. Сжимает в бессилии кулаки — и смотрит в ответ исподлобья. — А, типа, это я теперь сплю на диване, да? — Ника пытается разрядить обстановку. Петрова закатывает глаза: — Это, блять, так тупо… В смысле… Нахуй ты за него вышла? Не могла подождать, что ли? — Тогда мы бы не познакомились, — Вероника улыбается мягко. — А до взрослых отношений тебе ещё расти и расти. — Иди к чёрту, — фыркает Настя, отводя взгляд. — Тем более, всё честно. Я — замужем, — добивает Ника. — А ты пытаешься заменить человека, который тебе изменил, человеком, который теперь изменяет с тобой… Как в анекдоте, блять. — Я не пытаюсь… — спорит Петрова. — Пытаешься, — перебивает Ника. — Я не… Не знаю. Я запуталась, — сдаётся Настя, выдыхая. — Я понимаю, — мягко бормочет Вероника. — Правда. Когда Настя не отвечает, старательно отводя взгляд, Вероника поднимается с дивана и подходит чуть ближе. И говорит: — Она была твоей первой девушкой? — Ага, — Петрова кивает. — Во всех смыслах… Если это важно. Ника закатывает глаза, делая ещё пару медленных шагов вперёд: — Так и знала. Настя, не отрываясь, следит за её движениями: Вероника подходит ещё ближе, а затем вдруг усаживается девушке на колени, ловко перекидывая одну ногу. Петрова ухмыляется, привычно перемещает руки на талию, — девчонка усмехается от этого жеста. — И что ты делаешь? — банально спрашивает Настя, руками неосознанно проводя по телу. — Не хочу, чтобы вечер… Точнее, уже утро, началось с такой стрёмной ноты, — Ника улыбается. Настя сглатывает; девчонка чуть наклоняется и тянется за поцелуем, но как только Петрова приближается, Ника тут же отстраняется. И с улыбкой бормочет: — Не всё так просто. — Бля-я-я, — замученно тянет Настя. — Если бы всё было хоть чуточку проще, мы бы с тобой просто куда-нибудь уехали. Вероника усмехается: — Да уж… Расслабься, ладно? Петрова кивает, но с каким-то нарастающим подозрением; однако все сомнения растворяются в воздухе, когда Ника целует её первой. Настя искренне не хочет, чтобы этот странный долгий день заканчивался, — она отвечает на поцелуй, чуть прикусывает нижнюю губу, а сама параллельно понимает, что каждый раз, когда Вероника её целует, в голове как-то неожиданно не остаётся места ни для кого другого. Девчонка отстраняется, спускается ниже, к шее — Петрова неосознанно запрокидывает голову, втягивая воздух сквозь плотно сжатые зубы, — Ника улыбается. А затем вдруг, проведя языком по ключице, встаёт; и под настороженный Настин взгляд медленно опускается на колени. Петрова даже понять ничего не успевает, только смотрит ошалело, моргая чересчур медленно. Вероника, не сдержавшись, смеётся, а затем требовательно давит на бёдра, в немой просьбе развести ноги. Настя хмурится: — Ты… — Я не то чтобы профессионал в этом… Точнее, вообще не… Но у меня был неплохой мастер-класс пару часов назад. — Неплохой? — переспрашивает Петрова с улыбкой. — Охуенный, — смеётся Ника. — Ты так и будешь препираться или сама разденешься? Настя обречённо выдыхает: — Я… Бля… Сама, наверное… И сглатывает, чувствуя, как чертовски сильно краснеет.***
Вероника лежит на кровати, подперев голову рукой, но при этом всё равно умудряется выглядеть как чëртово искусство: растрëпанные ярко-розовые волосы, чуть спадающие на лицо, многочисленные татуировки на теле, слишком довольная улыбка на лице… Настя, что всë так же сидит на кресле — разве что, уже одетая, — поднимается и тянется за подаренным недавно фотоаппаратом. Ника хмурится: — Ты чего? Петрова пожимает плечами: — Хочу, чтобы на этой камере твоя фотография была первой. Вероника улыбается: — Слишком сопливо, но… Мне нравится. — Ещё бы, — фыркает Настя, включая камеру. А затем шёпотом добавляет: — И последней, я надеюсь, тоже. — Я… Ты же знаешь, что я не могу тебе этого дать, — Ника пожимает плечами, выдыхая. — Мне жаль. — Знаю, — спокойно отвечает Петрова, чуть приседая перед кроватью для лучшего ракурса. В наступившей тишине раздаëтся оглушительный щелчок фотоаппарата.***
Время близится к обеду, и с каждой секундой Настя зевает всё чаще, чувствуя, как её глаза закрываются. Вероника пихает девушку в бок — Петрова вздрагивает. — Не спи-и-и, — капризно тянет Ника. Затем, перевернувшись на живот, добавляет: — Я вечером уйду, и будешь спать. — Куда это? — хмурится Петрова. — Какие мы важные, — смеётся Вероника. — Мне завтра на работу. — Отстой, — фыркает Настя. — Но ты… — Что? — Ты можешь остаться, — улыбается девушка неловко. — Если хочешь, конечно… — Мне нужно взять кое-что из дома, — Ника тянется за пачкой сигарет и чертыхается, когда внутри оказывается последняя. — Но, возможно, я вернусь… Не знаю пока. — Ладно, — чуть расстроенно отвечает Петрова. — На-асть, — заискивающе тянет Вероника. Настя тут же закатывает глаза: — Чего? — Сходи за сигаретами, — усмехается девчонка. И на выдохе двусмысленно шепчет: — Пожалуйста. Девушка вздрагивает, кашляет чуть смущённо: — Есть прекрасная фраза… Вероника тут же улавливает шутку: — Я с тобой расплатилась сегодня утром. Считай, что это была предоплата. — Господи, — смеётся Настя. — Ты официально меня переиграла… Сейчас схожу. Петрова поднимается с кровати, чувствуя, как голова чуть кружится, — спать хочется неимоверно. Девушка сгребает с тумбочки практически всё содержимое: телефон, ключи, какую-то мелочь, — и останавливается только тогда, когда под руку попадается старая выцветшая фотография. Настя на секунду замирает, пробегается взглядом по фото, а затем кладёт его в карман шорт вместе со всем остальным. — Только эту я заберу, — Настя с усмешкой забирает пачку с последней сигаретой; Вероника недовольно фыркает. — Ладно. Деньги… — У меня есть, — тут же отрезает Петрова. «Нихуя у меня, блять, нет», — думает Петрова. Денег у неё, и правда, осталось чертовски мало, но взять что-либо у Ники ей всё равно не позволила бы гордость. Настя крепко сжимает телефон в кармане, прекрасно зная, что под чехлом всегда лежит последняя тысяча — заначка на самый чёрный день, — и мысленно хвалит себя за свою запасливость. Вероника ничего не отвечает, только вздыхая вслед упрямой девушке. Настя бурчит, мол: «Сейчас вернусь», — и, быстро обувшись, громко хлопает входной дверью. Спуск по лестнице занимает рекордно короткое время; Настя с силой толкает тяжёлую подъездную дверь и выходит наконец на свежий воздух. На улице прохладно, но по-летнему яркое полуденное солнце заставляет девушку зажмуриться, — Петрова недовольно трясёт головой и достаёт из кармана еле живую пачку сигарет. А вместе с пачкой цепляет ту самую фотографию, которую до этого целенаправленно взяла с собой. Девушка хмурится, смотрит на старое фото и моргает пару раз, терпеливо дожидаясь, пока глаза привыкнут к яркому свету. Затем, держа фотографию между пальцами, прикуривает сигарету; а после, выдохнув плотное облачко дыма, разжимает руку, — и в урну рядом с подъездом падает сначала пустая пачка из-под сигарет, а потом эта чëртова фотография. Настя идёт в сторону местного ларька, по дороге делая пару глубоких затяжек, и почти сразу же выдыхает дым. Затем одним ловким движением сбрасывает пепел, улыбается и параллельно осматривается, понимая вдруг, что пока она разбиралась со всеми происходящими вокруг драмами, лето уже успело окончательно вступить в свои права. Петрова думает, что следующие три месяца обещают быть чертовски интересными. А потом… Да кто вообще знает, что будет потом, правда?