Безмолвный компаньон

      Когда Сонхва зашел в квартиру, он ожидал, что Ёсан радостно бросится к нему с объятиями, и был даже немного уязвлен тем, что он этого не сделал. Ёсан оделся в джинсы и футболку, а поверх накинул рубашку, так как дома было не жарко (про себя Сонхва порадовался, что его выбор пал на одежду, купленную им, а не неизвестным человеком в пансионате). Видимо сейчас, когда сильный страх уже прошел, скромная натура Ёсана взяла верх, и он, застенчиво улыбаясь, стоял на проходе в комнату, не решаясь подойти. Сонхва словил себя на мысли, что даже немного расстроен этим фактом, хоть в целом знак это был хороший.       — Все нормально? — спросил он, стягивая пальто и шарф. — Чем занимался?       Ёсан скрылся в комнате, Сонхва поспешил за ним. Ёсан сидел за письменным столом, перед ним лежало несколько листов, которые он, видимо, позаимствовал из папки с надписью «черновики» (Сонхва сохранял листы с работами, которые ему были уже не нужны, чтобы печатать на обратной стороне материалы, которые нужно учить — ему проще было запоминать, читая с бумаги). Он разглядел несколько набросков вида из окна и мебели, находящейся вокруг, но Ёсан взял другой лист и протянул Сонхва. Там оказался его портрет — Ёсан срисовал его с одной из фотографий в телефоне. Нарисовано было немного неумело, но узнаваемо. Ёсан тем временем напечатал что-то в заметках и тоже передал ему.       «Я скучал. Рад, что ты вернулся», — прочитал Сонхва, и в груди словно вспорхнул рой бабочек.       — Я тоже скучал, — проговорил он. — Но… — он откашлялся и снова взглянул на рисунок. — Это потрясающе. Очень красиво. Ты художник?       Ёсан забрал телефон обратно и напечатал: «Я учился в художественной школе. Я люблю рисовать».       — Вот как, — Сонхва понимающе кивнул. — У тебя талант. Думаю, тебе нужно будет продолжить обучение.       Ёсан улыбнулся. У него была необыкновенная улыбка, словно он пытался спрятать ее, но она все равно вырывалась наружу и была очень яркой и искренней. Сонхва положил лист с рисунком на стол и спросил:       — Ты голоден? Нужно приготовить что-нибудь, как думаешь?       Ёсан покивал.       — Наконец-то я могу спросить, что ты любишь. А то раньше приходилось только на свой вкус полагаться да на мамины советы.       При упоминании матери Ёсан помрачнел. Сонхва не знал, помнит ли он, что она умерла, но решил пока что отложить расспросы на эту тему. Им и так предстоял очень болезненный разговор. Ёсан тем временем писал что-то в заметках.       «Выбери ты. Мне нравится твой вкус».       — Что ж, ты сам напросился, — шутливо и угрожающе одновременно произнес Сонхва, и Ёсан беззвучно рассмеялся.

***

      После обеда они устроились на диване, и Сонхва все никак не мог решиться приступить к делу. Он понимал, что жестоко заставлять ребенка вспоминать те ужасные вещи, которые привели его в состояние полного отключения от реальности, но он понимал, что рано или поздно спросить придется. К тому же, разве полезно держать все внутри? Так пережить трагедию гораздо сложнее. Лучше уж поскорее разобраться с этим.       — Ёсан, — начал он тихо. — Извини, что говорю это, но мне нужно… Нужно, чтобы ты рассказал мне кое-что.       Ёсан смотрел на него, ожидая продолжения.       — Ты помнишь свою жизнь до больницы? Я имею ввиду те события, что привели тебя туда?       Взгляд Ёсана потемнел, но он кивнул, глядя в пол.       — А своего соулмейта? Его ты помнишь?       Ёсан взял телефон и напечатал: «Не его, её. Её зовут Юбин».       — О, — такого Сонхва не ожидал — все же сложно было представить, что девушка могла так жестоко поступить с ребенком. — Ну да, конечно, прости. И ты ее знал?       «Да. Она работала в нашем доме», — прочитал он в ответ.       — Послушай, — Сонхва взял Ёсана за руку. — Я пойму, если ты не захочешь говорить об этом, потому что это больно, но… Между нами происходит что-то странное. Я чувствую кое-что, и мне нужно понять, что именно. И в этом мне нужна твоя помощь.       Ёсан с минуту вглядывался ему в глаза, словно ища в них что-то, потом напечатал: «Я знаю. Я хочу рассказать. Дай ручку, писать много».       Сонхва принес ручку и несколько листов на планшете (он как-то использовал его на одной конференции). Ёсан начал, и почти сразу после этого по лицу его потекли слезы, капая на бумагу — как и думал Сонхва, воспоминания были очень болезненными, но он надеялся, что это очищающие слезы. Он осторожно обнял Ёсана со спины, чтобы не мешать, но в то же время дать поддержку. Через несколько минут Ёсан протянул планшет Сонхва и быстро вытер лицо рукавом рубашки.       Они сели рядом — Сонхва прислонился к стене, а Ёсан привалился к нему спиной. Одной рукой обнимая Ёсана, а в другой держа листы, Сонхва принялся читать.       «Юбин была нашей помощницей по хозяйству. Мама с папой часто не бывали дома по вечерам, и она готовила для нас и присматривала за мной. Мы много времени проводили вместе. Потом я начал чувствовать, что все время хочу быть с ней. Я знал про влечение и сказал отцу, но он мне не поверил, потому что я был еще слишком маленький. Но она скоро тоже почувствовала, нас тянуло друг к другу, но она не хотела верить. Все надеялись, что это пройдет, а потом у нас установилась связь.»       — Бедный, — Сонхва поцеловал Ёсана в макушку, а сердце его разрывалось от жалости. — Наверное, было так страшно, с этим огромным чувством совсем одному, когда тебе никто не верил.       «Это было как большое счастье и горе одновременно. Я очень сильно ее любил, но знал, что она не любит меня так, как я ее. Потому что я был маленький, а у нее уже был жених. Мы прожили так два дня, но это было плохо. Ей было плохо, и из-за этого мне. Потом вечером она рассказала мне, что ее мама больна. Ей нужна была дорогая операция, но у Юбин не было столько денег. Ее жених был богатый человек, его жена умерла, поэтому он хотел жениться на Юбин. Он хотел дать деньги на операцию ее маме. Но для этого она должна была разорвать связь. Это было его условие.»       Сонхва почувствовал, как слезы подступают к глазам. Ему страшно было даже читать об этом, а Ёсану пришлось через это пройти, и, совершенно очевидно, без поддержки родителей, которые, видимо, были слишком заняты, чтобы обращать внимание на такую ерунду.       «Она сказала, что не хочет делать этого, но у нее нет выбора. Она обещала, что ничего не случится, что мне надо просто постоять спокойно, и она разорвет связь, а я ничего не почувствую. Но она плакала, и я знал, что она врет. Я знал, что будет очень плохо. Мне было страшно, и я кричал и просил ее этого не делать. Я кричал и не мог остановиться, а она схватила меня за плечи и трясла, и просила меня замолчать. И она повторяла и повторяла: «Замолчи! Замолчи». И я понял, что больше не могу произнести ни звука. А потом вспышка и боль. И дальше я ничего не помню.»       — Так вот почему ты не можешь разговаривать, — прошептал Сонхва, борясь со слезами.       Ёсан вывернулся из его рук, чтобы сесть к нему лицом, и Сонхва поспешно вытер глаза. Он не должен плакать при Ёсане, только не при нем. Он должен быть сильным и показать, что все будет хорошо.       — А потом? — спросил он быстро, чтобы скрыть свою слабость. — Ты помнишь, что было, когда ты очнулся?       Ёсан взял ручку и быстро приписал внизу листа: «Когда я очнулся, весь мир был без цвета и звука. Я пытался понять то, что мне говорили, но не мог. Было очень больно все время, как будто в груди пробили дыру. Я не мог ничего делать. И не хотел. Все было как в тумане. Все сложнее было видеть хоть что-то. А потом ничего не стало».       Сонхва тихо спросил:       — Боли тоже? Тоже не стало?       Ёсан покачал головой. «По крайне мере, он не страдал все эти годы», — с облегчением подумал Сонхва.       — Мне так жаль, что с тобой это случилось, — он снова обнял Ёсана, прижимая его к себе. — Она не должна была так поступать. Не должна. Не имела права.       Ёсан снова высвободился и дописал еще: «Она не виновата. Ее мама же умирала. Если бы я мог спасти свою маму, я бы тоже сделал что угодно. Я сам виноват, что был слишком маленький. И у меня не было денег».       — Малыш, — Сонхва взял Ёсана за плечи и посмотрел ему в глаза. — Ты не виноват, слышишь? Не смей никогда думать, что ты был виноват. Ты очень добрый и хороший… Что ж, пожалуй, тут и правда некого винить. Просто тебе очень-очень не повезло. Ужасно несправедливо, что так случилось.       «Ну сейчас же у меня есть ты. Теперь ты — мой соулмейт?», — написал Ёсан.       — Я бы очень этого хотел, — ответил Сонхва. — Но, к сожалению, это невозможно. Соулмейт бывает только один за всю жизнь. Мы с тобой не можем ими быть. Прости.       Ёсан нахмурился и перевернул лист, так как на предыдущем место закончилось: «Почему ты мне врешь? Я же чувствую. Это так же, как было с Юбин, только слабее. Я чувствую связь. Я знаю, что ты тоже».       — Да, как раз это я и хотел обсудить, — Сонхва откашлялся. — Я действительно чувствую что-то, но… Это не может быть связь, это, не знаю… Наверное, наши души так стремятся снова обрести свою половинку, что чувства обманывают нас. Нам кажется, что это происходит, но на самом деле такого не может быть. Мне жаль, Ёсан.       Ёсан принялся сердито выводить слова на бумаге — из-за переполнявших его чувств почерк его стал неровным, буквы скакали туда-сюда.       «Это чушь. Если бы это была неправда, мы бы оба не чувствовали одно и то же. Просто тебе я тоже не нужен, поэтому ты так говоришь. Ты хочешь от меня избавиться, как и она».       Ёсан практически швырнул планшет в сторону Сонхва и скрылся в спальне, громко хлопнув дверью.       Сонхва закрыл руками лицо и потом до боли сжал пальцами виски. Ну конечно, а чего он ожидал? Ёсан — травмированный ребенок, слишком много плохого было в его жизни: равнодушные родители, разрыв с соулмейтом, мир, который померк и потух во всепоглощающей боли. И теперь, когда он снова почувствовал что-то, Сонхва говорит ему, что это не по-настоящему. Чем он тогда лучше отца Ёсана? Ему нужно было лишь немного доверия, а Сонхва все испортил. Какой же он идиот.       Не надо было вообще начинать этот разговор, ни сегодня, ни в ближайшие дни. Какая, к черту, разница, связь это, чувство вины или божественное, мать его, проявление. Юнхо был прав — Ёсану нужна была только любовь и забота, а не очередное подтверждение того, что его считают глупым маленьким мальчиком. И что только его дернуло убеждать Ёсана в том, что связи нет?       Сонхва несколько раз прошел туда-сюда по комнате. Если вдуматься, получается полнейший бред. Чонхо мог что угодно вменять в вину Сонхва: пускай он считал его притворщиком и слабаком, ищущим себе оправдания, хорошо, Сонхва готов был согласиться. Но что насчет Ёсана? Уж он-то точно не должен был страдать от вины за то, что легко отделался — он свое отгоревал в полной мере. И ни единый человек не посмел бы осуждать его за то, что он испытывает чувства к Сонхва. Да и о каком общественном мнении могла идти речь, если Ёсан еще и в обществе-то толком побывать не успел. И откуда столь сложные психологические стратегии вообще взялись бы у десятилетнего. Сонхва нахмурился. Пазл явно не складывался. Сонхва еще не успел упомянуть о связи, когда Ёсан сам об этом заговорил. К тому же, Сонхва вспомнил тот странный жест Ёсана — легкое постукивание по груди, когда он спросил, знает ли он его имя. Может, так он хотел сказать, что знает, что Сонхва — его соулмейт? Он тогда только пришел в себя и был очень напуган. Смог ли бы он выдумать такое специально? Или он сразу чувствовал связь и даже не допускал варианта, что она может быть ненастоящей, потому что просто не знал, что это невозможно?       Сонхва обессиленно опустился на диван. Да уж, чем больше он пытался разобраться, тем запутаннее все становилось. Однако одно стало кристально ясно: правда не имеет значения. И сейчас он должен доказать Ёсану, что не бросит его. Прихватив с кровати планшет с листами и телефон, чтобы у Ёсана была возможность отвечать, он тихо постучал.       — Ёсан, я могу войти?       Конечно, Сонхва знал, что он не ответит. Постояв минуту прислонившись головой к косяку, он толкнул дверь.       Ёсан сидел на кровати и старательно складывал одежду в свою сумку. Он не обратил на вошедшего Сонхва никакого внимания.       — Что… Ёсан, что ты делаешь?       Ёсан встал, обошел Сонхва и направился в ванную, чтобы принести оставшиеся там вещи. Вернувшись, он грудой свалил их на кровать и принялся сворачивать полотенце.       — Ёсан, пожалуйста, — Сонхва пытался говорить мягко, но Ёсан никак не реагировал. — Боже, ты можешь остановиться хоть на секунду? Что происходит?       Сонхва взял стоящего около кровати Ёсана за плечи и попытался повернуть его к себе, но он сердито дернулся и отошел.       — Ёсан, мы можем поговорить? Я хочу объяснить…       Ёсан отбросил полотенце и взял телефон. Быстро, с ошибками напечатал: «Я тут не останусь. Позвони маме с папой, пусть они меня заберут».       — Но, малыш, — Сонхва тяжело вздохнул. — Боюсь, сейчас это невозможно. Они… Они сейчас в отъезде, в другой стране. И я не знаю их телефон.       «Тогда обратно в то место, где я жил», — написал Ёсан.       Сонхва растерянным, полным горечи взглядом посмотрел на Ёсана. Как объяснить ему? Его отец уже давно жил другой жизнью, стремясь забыть о произошедшем с сыном как о страшном сне, мама умерла, а пансионат закрывался. Определить Ёсана в больницу было теперь нельзя, по документам он был уже совершеннолетним, так что получалось…       — Боюсь, сейчас у тебя есть только я, — тихо сказал Сонхва.       Ёсан несколько секунд смотрел на Сонхва, а потом по щекам его потекли слезы. Кажется, он все понял. Он сел на край кровати, продолжая беззвучно плакать, а Сонхва подошел к нему, позволяя обнять себя и уткнуться в живот. Ёсан содрогался от рыданий, и слезы быстро промочили домашнюю футболку Сонхва, а он только успокаивающе гладил его по спине и по голове.       — Тише, не плачь, — говорил он тихо. — Все будет хорошо, вот увидишь. Я тебе верю. Про связь и про все остальное. Мы с тобой теперь вместе навсегда. Помнишь, что я говорил вчера? Я соврал. Я никогда тебя не отпущу, никогда, слышишь? Даже если захочешь уйти, не позволю. Я тебя люблю. Ты теперь мой, а я твой. На всю жизнь. Раньше мы были поломанными, неполными, а теперь мы с тобой целые.       Сонхва опустился на колени и осторожно обхватил мокрое лицо Ёсана ладонями.       — Мы с тобой теперь соулмейты, ты мне веришь? Скажи, Ёсан, ты веришь, что я тебя никому не отдам?       Ёсан кивнул, шмыгая носом. Истерика отступила, и теперь он дышал уже спокойнее. Сонхва наклонился и поцеловал его в лоб, а потом снова обнял, и почувствовал, как Ёсан обнимает в ответ.