Brainstorm

      Олег Герлец слыл страшным человеком. С виду неприметный долговязый мужчина средних лет держал в страхе большую половину Кандзаби. Среди многочисленных барыг, риперов и наемников района его считали выдающейся фигурой, чья подпольная лаборатория по оснащению могла бы соперничать со стерильной средой «NeoTex», уступая лишь в красоте обстановки.        Олег же внушал ужас одними лишь своим видом. Едва его истощённая фигура появлялась на рынке, толпа затихала и со страхом всматривалась его почти призрачное существо. Он напоминал живого мертвеца, недавно похороненного и восставшего из свинцового гроба. Его длинные паучьи пальцы изредка шевелились, широкий рот с пожелтевшими зубами ухмылялся, будто перекошенный, легкая щетина обрамляла осунувшееся лицо. В Кандзаби про него ходило много слухов: его считали действующим сотрудником КГБ, диким искином человеческом теле, мутантом, выжившим во время Токсичной чумы. Тысяча и одна теория, и каждая забавляла Серого гения. Они были одновременно правы и нет.       Он жил в подвале одного из муравейников в заброшенной клинике. Огромное помещение, оснащенное самодельным лабораторным оборудованием, и заставленное всяким хламом успело за несколько лет тараканьего существования Олега в Найт-Сайде пропитаться запахами разного рода химикатов. Но он был только этому рад и чувствовал себя прекрасно в едкой атмосфере. Стойкое ощущение чего-то ядовитого не покидало его подземную обитель.       Нос его не подводил никогда. Запахи приводили в восторг, вселяли вдохновение, которое порой переходило в ярчайшие галлюцинации. Но он списывал это на профессиональное чутьё, а не на токсикоманию. Как истинный химик-токсиколог, Олег чувствовал каждый городской миазм, который его окружал: от витающих в атмосфере фабричного дыма и выхлопных газов до смрадного пота людей с улицы. Химический парфюмер, вдохновленный токсикоман. И при этом опасный человек.       Многие жильцы, которые соседствовали сверху с Олегом, часто жаловались на запахи и болезни, которые они вызывали. Но Герлец и не планировал покидать свое подполье, не взирая на угрозы. Со временем людей в том доме становилось все меньше: кто-то погибал в подворотнях Найт-Сайда, а кто-то находил местечко получше. В том муравейнике осталось жить не более двадцати человек: бедолаги, которым совершенно было некуда деваться или скрывающиеся от полиции преступники. Но они не доставляли Олегу никакого неудобства.       Костлявые пальцы Герлеца обвивали стакан, на донышке которого медью поблескивал осадок виски. Он вальяжно закинул ногу на стол-аквариум, внутри которого вместо кибернетических рыбок поблескивали осколки цветного бутылочного стекла. Грета заламывала руки и вглядывалась в сумрачное лицо Олега в ожидании, что он скажет. Визор в импланте левого глаза мигал зеленым огоньком, фиксируя незначительную тепловую активность.       Грета до сих пор не могла поверить в то, что матери станет настолько плохо, что ее пришлось срочно госпитализировать. Она знала, что здоровье матери оставляло желать лучшего, но знаний Греты хватало для того, чтобы оказать ей первую помощь в случае чего. Но тут просто безнадежный случай. Присцилла изнывала от рези в животе, жаловалась на боли в области желудка, груди и шеи, тошноту. Грета не отходила на нее ни на шаг, следила за ее состоянием, искала лекарства. Но все только усугубилось, но старушку вовремя увезла скорая. Грета и Гилл уехали вместе с ними, и теперь обе сидели перед дверью в реанимацию и ждали, когда появится врач и скажет хоть что-то про здоровье бедной старушки. Пока что их держали в неведении.       Грета думала о том, что такая святая женщина достойна большего. Самой лучшей клиники. Но судьба не справедлива к слишком хорошим для этого мира людям. И Присцилла Адлер таковой являлась. Онка вспомнила ее образ, который запечатлела с детства: скромная, молчаливая при отце, но бесконечно добрая и нежная по отношению к ней и братьям. Она всегда жалела ее, пока отец, который безжалостно относился к отпрыскам, отсутствовал дома, учила ее, что добро окупается добром. Единственное, что раздражало Грету, так это ее фанатичная набожность, которую она пыталась привить ей и братьям. Несмотря на это, она до последнего верила в добро и светлых людей. Самый настоящий земной ангел. И сейчас этот прекрасный человек лежит в реанимации, где над ней хлопочут мрази в белых халатах, которые даже и стараться не станут ради жизни какой-то старушки из промышленных трущоб. — Ну и чего же ты так на меня смотришь, Хромфрау? — Блёклые глаза Герлеца уставились на неё. — Я ощущаю себя каким-то обязанным. — Ни хрена подобного. Может, для тебя это обычное дело, а меня это волнует, знаешь ли. — Как мило. Многих моих знакомых не особо колышет содержимое их бокалов. Пьют всё, что жидкое, и неважно, что там подмешано. Что мне в тебе нравится, так это то, что ты можешь найти подвох в любых вещах. Тебя не проведешь. — Меня бы оно не волновало, если бы моя мать в больницу не попала. И я точно знаю, что в этом замешан Джон. Если так, то ему не жить.       Олег широко улыбнулся и поставил бокал на стол. Хотел показаться пафосным, но вышло у него это несколько грубо. — И все из-за одной старухи? В кои-то веки в тебе проснулось что-то человеческое, Хромфрау, — усмехнулся Герлец. — Само собой, яд присутствует. Тут к гадалке не ходи. — Довыпендриваешься. Скажи сразу, что ты обнаружил? Порошок? Жидкость? Таблетка?       Олег ехидно прищурился, достал из потертого кармана электронный испаритель и сделал большую затяжку. Он будто бы намеренно тянул время, заставляя Грету нервничать с каждой секундой всё сильнее. Беспокойство окружающих доставляло ему искреннее удовольствие. В такой обстановке он привык находиться. Да и не упускал возможность намеренно пугать других. Выпустив пар, Олег откинулся на твёрдую спинку вокзального кресла, которого он подобрал на помойке. Острые черты лица казались в паровом облаке жуткими. Запахло ягодами. В токсичной среде Герлеца подобное казалось намного безопасным. — Паста, — выдал он.       Грета округлила глаза. — Чего? Ты сейчас шутишь? Или тебе пар в голову ударил? — Я сейчас абсолютно серьезен. Впервые вижу чтобы это вещество использовали таким образом. Знаешь что это? — А по-твоему зачем я тут сижу? — Грета начинала терять терпение. — Это разработка из Союза. Я русский почерк везде узнаю. Токсичная паста «Абрамов». — Серьезно? Хрен ли Джону перепало бы такое? Боевой яд охраняется так, что его почти не достанешь. Джон даже ради такого не стал бы сотрудничать с русскими. Гордость на яйца давит. — Нашел в даркнете поставщика и купил. Вся инфа новых разработках и данных перманентно утекают в Киберпространство, прямо к Психо. Думаешь, там было мне объявились барыги «Абрамовым»? Очень даже. Как-то я покупал один такой у поставщика. Подожди.       Олег, испустив пар, подскочил на ноги двинулся к шкафчикам, уставленными пробирками, колбами со странами жидкостями и перегонами трубками. Он что-то судорожно искал, пока наконец не извлёк и его недр небольшой тюбик. — Вот эта штучка, похожая на пасту — опасная хрень, которая наносится тончайшим слоем. Когда-нибудь ела в детстве зубную пасту? — К чему этот вопрос? — Если проглотить субстанцию, то через некоторое время тебе станет настолько плохо, что ты и опомниться не успеешь. Все зависит, конечно, от концентрации, но чтобы убить старушку, достаточно и нанести буквально капельку и растереть по краям. «Абрамов» начинает действовать во время активного переваривания пищи, а алкоголь только ускоряет его распад. Самое интересное, что это вещество работает только на одного человека и не имеет характерного запаха. Удобно, не правда ли? Никто из окружения не пострадает, однако стакан останется все еще токсичным. Нашел ее я, когда рассматривал стекло. От краев отслоилась тоненькая пленка, и тогда я понял, что это может быть за вещество, и не прогадал.       Внутри Греты будто бы что-то йокнуло. Она чувствовала, что внутри нее что-то полыхает, но это не было похоже на простое замыкание. То была ярость, которую не то, что не в силах сдержать киберпсих, даже простой человек. Она стиснула до скрежета зубы, одна из рук медленно дернулась, хромированные кибернетические пальцы сжались в кулак в готовности разнести столик-аквариум. — Мразь… Убью… — ужасающе прошипела разъяренная Грета. — Ох, полегче, Хромфрау. Столик недешевый, знаешь ли. Представляешь, сколько сил и времени стоили его починка? — Тебя только это волнует?! Охрененно. Он кинул команду в самый важный момент, бросил меня с ребенком и не выходил на связь. Теперь же приходит и травит мою мать. За что?! Что она ему сделала? — Лучше задайся вопросом, почему именно ее? У нас в Союзе много ходило анекдотов про зятя и тещу, а тут какой-то апогей отношений. Не думаю, что простая ненависть на бытовой почве тут подойдет. Да и почему он решил ее именно отравить, как думаешь?       На момент Грете удалось обуздать свою злость. Олег попал в самую точку. Ей даже в голову не приходило подумать о мотивах отравления. Болезнь Присциллы настолько сильно обеспокоила ее, что времени на раздумье у нее не было. — У тебя, как я понимаю, есть предположение. Хотя, не мудрено. Ты знаешь Джона намного лучше меня. По правде говоря, у меня даже в голове ни одной мысли по этому поводу нет.       Олег снова сделал затяжку и отклонил голову назад, выдыхая дым в потолок. По комнате распространилась едва заметная дымка. — Оно и понятно. Ты еще не отошла от шока. Пока только намекну: ты же в курсе, что киборги не оставляют отпечатков? — Допустим. И что с того? — У Джона тоже их нет. Подозреваю, что он установил новую модификацию кожи. Заметил, когда облучал стакан. Такой имплант ставят нетраннеры и продвинутые воры для сокрытия данных о субъекте во время сканирования отпечатков. Смекаешь, о чем я?       Грета задумчиво взглянула на руки, внимательно вглядываясь в каждую деталь имплантов. Черные подушечки на ладонях и пальцах, повторяющие анатомически человеческую ладонь, и правда казались гладкими, хоть и имели малюсенькие трещинки. Но даже они бы не оставили отпечатков. Ответ на вопрос Олега складывался сам по себе. — Ты думаешь, он хочет подставить меня? Но зачем? — А вот это спросишь у него лично. Возможно, он хочет сыграть на твоем прогрессирующем киберпсихозе. В какой-то степени, это гениальная идея: подставить потенциальную психопатку и натравить на нее «Молнию». Какая мразь, кто бы мог подумать, использовать больной разум жены в своих целях. Как у тебя, кстати, с приемом лекарств?       Слова Герлеца звучали, как издевка. Про свое психическое состояние она старалась не думать, но оно давало о себе знать с каждым разом все чаще, а галлюцинации казались слишком реальными. Грета обхватила руками макушку и опустила голову. — Scheiße…Вот ты зря это спросил. Меня жестко кроет, даже таблетки не помогают. Горстями жру колеса, а симптомы никуда не деваются. — Если слабенькое не работает, значит ты перешагнула порог первой стадии и близка ко второй. Скажи, какой имплант ты устанавливала в последний раз? — Гранатомет в правую руку и визор в глаз. — Тогда твой случай безнадежен в плане приема слабых блокаторов, разумеется. Время тяжелой артиллерии. — А у тебя есть препарат получше? — Чего у меня только нет, поверь. Подожди немного.       Олег небрежно швырнул испаритель на кушетку и удалился в лабораторию. Грета глубоко вздохнула. Ее взгляд пал на стакан, чье стекло зловеще поблескивало. Кто бы мог подумать, что простая вещь, которая есть у каждого в доме, станет частью жуткого неизвестного плана. Мозг закипал от попыток предугадать мотивы для возможной подставы. Месть? Но она ничего ему не сделала, кроме как отказала пожить в ее доме. Ненависть? Вряд ли, так как он сам сбежал и не интересовался их с Гилл жизнью. Да и размениваться на такие пустяки Джон не стал бы, как думала Грета. Она достала из кармана портсигар и, закурив, потерла глаза. — Тратишь время зря, — услышала она грубоватый женский голос. — План Джона прост, как капля воды, а твои догадки только вводят тебя в заблуждение.       Голос звучал будто бы из глубин подсознания, от чего казалось, что реальность постепенно улетучивается. Грета вздрогнула и суматошно осмотрелась по сторонам. Кроме хлама, шкафов с пробирками и некоторой испорченной мебели, ничего не было. Хромфрау напряглась. Она потушила сигарету об подлокотник кресла и подскочила на ноги. Завернув рукав, она обхватила предплечье, приготовившись активировать гранатомет. — Какого хера?.. — процедила она сквозь зубы. Она ощущала, как в груди быстрыми толчками бьется сердце, как жар пробегает по спине, напоминая о накатывающем ужасе. И снова то самое душащее чувство, когда любое поползновение разума пресекается на корню, а в игру вступает необузданный инстинкт самосохранения. Больной разум шептал, что рядом опасность, пока его подавляемая здоровая часть, твердила обратное. То было слишком правдоподобной иллюзией.       Легкое касание руки заставило Грету резко развернуться. Позади стояла высокая спортивная смуглая девушка с короткими черными волосами, в легкой куртке и пыльных джинсах. Но ее вид пугал до дрожи. Правая половина лица практически отсутствовала, на ее месте зияла огромная кровавая дыра, обугленные до костей руки свисали, будто веревки. Девушка, прищурив свой единственный глаз, сверлила Грету ошалевшим, но безжизненным взглядом. — Тина?.. — едва слышно выдохнула Грета. — Ты же…нет…не может быть. — Сранная консерва. Пока ты тут сидишь и ждешь, когда тебе поднесут дозу, твоя мать лежит, как мешок с дерьмом, и ждет своей кончины. Найди Джона и оторви ему башку. Видишь, что со мной стало? Это все он. Я могла бы пожить подольше, пока эта мразь не сбежала и не подставила всех нас. Это все из-за него, и твоя мать стала его жертвой. Если уж не за меня и всю нашу команду, то хоть за Присциллу. — Что ты такое говоришь? Нет… Уходи, Тина! Тебя не существует, ты мертва. — Дура, я взываю к справедливости. Думаешь, зачем он отравил твою мать? Он искал в этом свою выгоду. А ты можешь восстановить справедливость. Просто выстрели ему при встрече в хлебальник, и дело с концом.       Тина криво ухмыльнулась, от чего на еще целой коже появилась уродливая складка. — Да и Герлецу бы пару свинцовых бы не помешало. Эта скотина не захочет тебе больше помогать. Его что тогда, что и сейчас, ничего не колышет. Просто ищет свою выгоду. Убери его, этого предателя! — Пошла на хер отсюда! — Заорала Грета, махнув рукой. — Ты всего лишь галлюцинация. Провались на дно сознания! — Я? Хромфрау, ты что-то путаешь.       В проходе стоял Олег с лабораторным лотком с колбами, внутри которых слегка колебалась прозрачная жидкость, антисептик, перчатки, вата и шприцы. Он поставил лоток на кресло и приблизился к Грете. Костяшки его тонких рук в медицинских перчатках коснулись практически пылающей кожи белого липкого от пота лба. — Я так понимаю, первую инъекцию гидроблока придется делать сразу. Сильно, однако, тебя накрыло.       Веко Греты слегка дрогнуло. Временное спокойствие взяло верх при появлении Олега с препаратом. «Одна инъекция, и все закончится на какое-то время. Всего-то одна. Надеюсь, что больше я этой херни не увижу», — думала Грета, потирая вспотевший лоб. — Дружище, это кошмар. Я видела Тину, которая вынуждала убить Джона и тебя. Я считаю, что мне нужна двойная доза этой хрени. — От двойной тебе только хуже станет. Сейчас я немного поколдую над раствором, подожди немного.       Мастерски Олег сменил перчатки и принялся протирать иглу огромного шприца антисептическим раствором, подготавливая к набору препарата. Он нарушал многие правила техники безопасности, что Грете не нравилось, но сейчас не было времени докапываться до этого. Главное — сделать укол и забыть про галлюцинации.       Легкий телефонный звонок раздался в ушах Греты. Во внутреннем интерфейсе деки появилась иконка с красным крестом. — Олег, подожди немного. На звонок отвечу и приступим. — Хорошо, раз такое дело. Мне-то торопиться некуда, — сказал он, медленно вводя иглу в отверстие для забора лекарства.        Грета встала на ноги и мысленно активировала ответ на звонок. От внезапного звонка ее пробирал мандраж от накатывающей паники, которую она едва пыталась сдерживать. Ноги подкашивались, шею и спину пробивал озноб. — Алло, — глухо произнесла Грета. — Грета Адлер, верно? — раздался в трубке голос доктора. — Да. Это так. — Мы звоним вам по поводу вашей матери, Присциллы Адлер. — Что с ней?       Дрожь в руках усилилась, а голос казалось будто бы совсем пропал. — Мы приносим вам искренние соболезнования, но Присцилла скончалась несколько часов назад, так и не приходя в сознание. Мы сожалеем о вашей утрате, мэм. Для нее скоро будет подготовлен крематорий. Скажите, когда вам будет удобно забрать урну с прахом?       Грета уже не слышала последние слова доктора. Голова гудела, подобно белому шуму телевизора, а лицо застыло в исступлении, будто бы окаменевшее. Она смотрела в одну точку, будто бы загипнотизированная. Волнительный жар улетучился. Теперь тело ощущало странную ломку, будто бы тысячи электрических снарядов проходят по имплантам рук, ног, телу и шее. — Грета, ты чего? — Насторожился Герлец, застыв на мгновение. Рука со шприцом замерла, по игле скатилась небольшая капля раствора. — Мои ноги… — едва шевеля губами, произнесла Грета.       Она пошатнулась. Тело Хромфрау подалось назад. Оглушающий резкий звук битого стекла пронесся по каморке Олега Герлеца. Тысячи осколок впивались в спину Греты, но та неестественно выгибалась и ужасающе вопила не то от боли, не то от накрывшего ее безумия. Зрачки голубых глаз светились, руки конвульсивно тряслись, имплантированные ноги оставались неподвижными. Столь сильной боли впивающиеся осколки ей не приносили из-за подкожной брони, но выгибалась она так, будто бы ее заставили прочувствовать все муки, что когда-либо она могла испытывать. — Ноги…мои ноги…я не чувствую их. Больно! Помогите! Мне оторвало ноги! — Голосила Грета. По ее щекам текли слезы, а зрачки сузились до такой степени, что походили на едва заметные точки.       В первый раз за долго время спесь спокойствия и невозмутимости спала с Олега. Впервые он видел, как его давняя подруга бьется в приступе, а ее разум разъедает болезнь. Но мешкать было нельзя, бросить ее в таком состоянии он просто не мог. Даже если бы она напала на него истерическом припадке, его бы это не остановило. Машинально кинув шприц в лоток, Герлец метнулся к Грете. Осколки впивались в ботинки, резали бледную кожу, когда он пытался поднять на руки бьющуюся в истерике подругу. Зудящая боль от порезов, жуткие вопли Греты и хруст стекла под ногами — все будто бы смешалось в одну сюрреалистичную картину, которую Олег не мог придумать даже во время токсикологического забытия.       Пропустив сквозь сжатые зубы воздух, Олег медленно усадил Грету на диван. Та прекратила кричать и только тяжело дышала. В ее остекленелые от ужаса глаза без содрогания смотреть было невозможно. Она напоминала андроида-манекена, которого закоротило от перенапряжения. — Сейчас…потрепи немного. Сейчас полегчает, — произнес Герлец, потянувшись за шприцом. Рука, между костяшек которой попал небольшой осколок, дрожала, от чего покалывания распространялись по всей руке и становились с каждой секундой невыносимее, кровь каплями струилась вниз и по-сравнению со светло-серой кожей Олега казалась ярче. С трудом взяв шприц, Олег не стал выжидать еще более удобного случая, чтобы ввести блокатор. Он разорвал рубаху на Грете, оголив плечи. Плечевой имплант сустава, а который крепились руки Греты, слегка ослепил его хромированным блеском. Теперь задачка оказалась труднее: куда колоть, если от плеча практически ничего живого не осталось? Оставалась только трапецевидная мышца. На обработку времени не осталось. Это было сравнимо как с уколом адреналина, главное попасть правильно. У него была единственная попытка.       Олег приподнял Хромфрау, медленно занес шприц и прицелился. Интуиция подсказывала, что бить нужно именно туда, и именно так, а не иначе. Не будь у Греты подкожной брони, простое введение ей помогло бы больше, но не в ее случае. Пробитие брони для Олега означало уже маленькую победу. — Раз, два, три, — глубоко выдохнув, Олег со всей силы всадил шприц и ввел инъекцию. Боль от осколка расплылась по руке, от чего тот вскрикнул и схватился за кисть второй такой же кровоточащей от осколков рукой. Он с трудом улыбнулся. Попал. Прямо в нужное место.       Глаза Греты прекратили светиться, а зрачки расширились до нормального размера. Она расслабленно откинулась на кушетку, но вскрикнула и подалась вперед. Осколки, впивавшиеся в спину, дали о себе знать. Психоз будто бы блокировал боль, и после введения лекарства она со всей силой ощутилась только сейчас. Грета выругалась и вздрогнула. Она закрыла лицо руками, ее окровавленная спина легонько подрагивала, а через имплантированные ладони слышался тихий всхлип. — Ну и шоу, — прошипел Олег, вырывая из ран осколки стекла. Он нагнулся к Грете и медленно провел по хромированному плечу. — Что тебя триггернуло? От чего вдруг психоз. — Моя мать…она…ее нет…       Это было все, что смог расслышать Олег. Он моментально изменился в лице. Ему будто бы передалась вся скорбь, что проникла под аугментированную оболочку Хромфрау. Почему-то в этот момент он думал, что сможет понять ее, как никто другой. — Бедняжка, — проговорил Олег, слегка похлопав ее по плечу. — Не волнуйся. Зато приступы не будут тебя беспокоить по крайней мере неделю точно. Идем в лабораторию. Я удалю осколки.       Олег взял под руки Грету и хотел ее приподнять, но та пошатнулась, будто бы обессиленная. — Би… — тихо и как-то неестественно произнесла она. — Звони Би. Мои ноги…я больше не могу ходить. — Осадочное осталось… Я позвоню твоему подсосу, не волнуйся. Только давай, все-таки, поднапряжемся. Броню тебе придется латать долго, если не уберем осколки. Там же стеклянная крошка. Пошли, давай.       Грета, едва шевеля ногами и опираясь на плечо Герлеца, медленно зашагала за ним. Ей казалось, что посереди грудной клетки зияет огромная дыра, которую вряд ли удастся залатать. Из нее будто бы выкачали все силы, всю ее браваду. Вместо этого только гнетущая душевная пустота. В голове крутилась только одна мысль, которая с каждой секундой въедалась в сознание, как наконечник бура: ее мать умерла.

***

       Комната постепенно наполнялась дождевой прохладой, разбавляя густой спёртый воздух уличной свежестью. Через щель приоткрытого окошка сверху просачивались тяжелые дождевые капли, оставляя после себя россыпь мокрых точек на темном кафельном полу.       Потухший взгляд Греты, направленный на избитое дождевыми каплями окно, казался мертвенным. Она будто бы смотрела в пустоту, в которой исчезало пространство. Для нее мир будто бы замер, превратился в матрицу, которая в какой-то момент сломалась. Сидя в углу, поджав к животу массивные имплантированные ноги, Грета пыталась отыскать хотя бы крупицу мысли, что могла бы занять ее на некоторое время, но безуспешно. В голове белый шум, пронизывающий мозг вплоть до гипофиза. Эмоций совершенно не осталось, только душевная пустота, умещающаяся в наполовину железную оболочку. Ей даже порой казалось, что она не чувствует ничего, даже боли. Но изрезанная осколками спина давала иногда о себе знать легкими покалываниями. В углу стояли две бутылки бренди, одну из которых Грета успела осушить, как только пришла в клинику. Только даже это не могло вывести Грету из ступора.        Дальнейшие события, случившиеся после приступа в кабинете Олега, полностью выбили ее из колеи. Тот вечер отпечатался в память будто бы отдельными эпизодами. Обеспокоенный Би, который мямлил что-то про соболезнования, рыдающая навзрыд Гилл, фантомное онемение ног и едва ощущаемые слезы на щеках. Ей казалось, что все происходящее это бред, одна большая галлюцинация, однако полусонный разум твердил обратное. Состояние аффекта рассеялось только ближе к утру. Казалось, что в тот момент в мозгу щелкнула какая-то вспышка, и привычные ощущения мира вернулись назад. Только гнетущая боль утраты, впившаяся острыми когтями в остатки души, оставалась при ней.       Когда Грета забирала урну с прахом Присциллы, она заметила, как трясутся ее руки, когда она держит металлический контейнер перед тем, как положить его в капсулу колумбария. Она до последнего надеялась, что все это сон, который когда-нибудь закончится, и что проснется рано утром в своей маленькой комнатушке, где уже вовсю хозяйничает престарелая мать — бодрая старушка, жарящая аппетитные лепешки и мурлыкающая под нос немецкие народные песенки. Ей не место в этом металлическом коробе среди праха всякой американской швали, которая покоилась в других секциях. При всем ее желании, она бы перевезла прах в Берлин, где и покоились все члены семьи Адлер. Или же отвезла на родину матери, в Дахау, где ему точно было бы самое место. Но обстоятельства распорядились иначе. Никакой возможности отъезда, внезапно навалившиеся проблемы с деньгами сковывали по рукам и ногам. Обреченно вздохнув, Грета медленно и бережно вложила урну внутрь встроенного в общую стену контейнер.       Гилл смотрела на мать раскрасневшимися от слез глазами, в ее взгляде явно читался вопрос: «Что теперь?». Даже при погружении урны она не могла успокоиться, слезы капали из глаз не переставая. Она много раз гуляла по колумбарию после школы, разглядывая голографические эпитафии на контейнерах. Это место казалось ей одним из самых спокойных из всех, что она когда-либо встречала. Никакой городской суеты, канонады и, самое главное, надоедливых одноклассников. Но кто же знал, что подобное место станет для нее теперь не островком спокойствия, а хранилищем боли и тоски. Она обняла мать и прижалась к ней. Грете очень хотелось поддержать дочь теплым словом, дать надежду на лучшее, но что она ей скажет, когда сама ни в чем уже не уверена? Только и оставалось, что обнимать свою кровиночку и гладить ее по голове.       А дальше все произошло слишком стремительно. Она вспомнила, как на выходе из колумбария их встретили люди в строгих костюмах и полицейские. Как только Грета и Гилл спустились к этим странным людям, к ним подошло двое. Оптические линзы в глазах одного из них недобро сверкнули, он достал устройство и спроецировал на нем голограмму какого-то документа. Как оказалось, это представители органов опеки. По спине пробежали мурашки. Грета знала, что у многих киборгов есть существенные проблемы с опекой и воспитанием детей, но она никогда не думала, что когда-нибудь они нагрянут к ней. Но почему? Ее семья не вызывала у опеки никаких вопросов, хотя бы потому, что Грета умела отлично маскировать свои импланты под одеждой. Возможно, кто-то из соседей жаловался на шум или видел ее импланты. Только это еще ничего не могло значить.       Но все догадки оказались провальными. К ним подошла высокая женщина в строгом костюме и окинула пренебрежительным взглядом Грету. Как гром среди ясного неба прозвучали слова: «Вашей дочери опасно находиться с вами рядом. Ваш бывший муж утверждает, что вы убили свою мать, подсыпав ей в еду какие-то препараты». В тот момент Грету просто распирало от злости. План Джона оказался слишком простым, но не менее коварным и жутким. Когда она спросила, откуда он это знает, ей ответили, что Грета звонила ему сама с просьбой о помощи. Хромфрау до последнего не верила в то, что говорит представитель власти. Когда она открыла телефон, то увидела несколько входящих звонков Джону на панели номеров. Удивлению ее не было предела. Как и ярости.       Грета запомнила все в подробностях: как Гилл силой удерживали и пытались запихнуть в авто, как она вырывалась и кричала, что не хочет уезжать, как она пыталась удержаться за имплантированную руку матери, как по ее щекам текли слезы. Хромфрау будто бы озверела. Только Гилл усадили в машину, как она кинулась к ней, пытаясь разбить стекло, но полицейские быстро привели ее в чувство, скрутив руки и повалив на землю. — Лучше вам сейчас не упираться, мисс Адлер, — сказала тогда та женщина, возвышаясь над ней. — Все еще можно исправить, и это зависит от вас. Пока будет идти расследование смерти вашей матери, у вас остается только два варианта вернуть себе дочь: встать на учет в местном психиатрическом учреждении и зарегистрировать свои импланты или же записаться на процедуру очеловечивания. Если вы откажетесь, то спецотряд «Молния» ликвидирует вас по первому зову.       После чего руки Греты сковали наручники. Пара часов допроса в полиции и небольшая взятка, и фактически Грета на свободе. Но какой ценой? После чего раздался тот ужасный звонок. Джон. Вот, кого меньше всего она жаждала услышать. После нескольких минут препираний и обвинений, она услышала следующее: — Видишь, как дорого обошелся тебе твой отказ пустить меня? Пока я нахожусь в Найт-Сайде, забудь о Гилл. С нами ей будет намного лучше, раз уж нам разрешили оформить временную опеку. А, возможно, она станет постоянной. Уж поверь, Альма позаботится о ней не лучше, чем нестабильная мамаша, которая прикончила бедную старушку. Киборги не оставляют следов, верно? Так будь добра, не рушь мою идеальную американскую семью, сотри свой след из нашей истории.       «Как я была слепа. Джон ловко все это подстроил, сделал из меня монстра, убившего собственную мать, — думала Грета, стиснув зубы. — И все ради чего? Ради поддельной семьи, чтобы скрыться от корпоратов. Рано или поздно ему точно крышка. Если уж не я, то постараются корпораты «Мискайдо». От всех пережитых воспоминаний гудела голова, а покалывания в спине от резкого напряжения становились все ощутимее. В первый раз Грета ощущала себя беззащитной. В ее жизни будто бы возникла огромная черная дыра, которая безвозвратно затянула все, что ей было дорого. Смерть матери, насильственное отдаление от Гилл и подстава Джона — все это будто бы навалилось неподъемным грузом, что даже выселение из квартиры из-за неуплаты налогов казалось чем-то пустяковым.       Взяв очередную бутылку бренди, Грета машинально отхлебнула из горла, медленно, опираясь на стену, встала и прошлась по клинике. Теперь это ее временный дом. Прошлой жизни пришел конец. Ей хотелось пить все больше и больше, напиться до такого состояния, чтобы на утро ничего не помнить. Это была уже вторая бутылка, но опьянение так и не наступало. Внезапно перед глазами высветилась голограмма, означающая входящий вызов: картинка-голограмма с синим демоном из какого-то современного аниме, а снизу подпись «Би, раннер». Грета ответила на звонок. — Але? Какого хрена ты мне звонишь среди ночи? — С нескрываемым недовольством спросила Грета. — Привет. Я тут, волей-неволей, наслышан про то, что у тебя произошло. Мне искренне жаль, что так получилось с Гилл. — Кто тебе это растрепал? Я с ним поговорю отдельно. — Я еще много чего знаю, даже про твое выселение из квартиры.       Грета немного помолчала, отхлебнула еще бренди, после чего продолжила. — Ты опять взламываешь мою базу данных? — Скорее, базу данных населения Айрон Дистрикт. Мне правда искренне жаль. — Зачем мне сейчас твои соболезнования? Это не вернет мне Гилл и маму, — ответила Грета, проведя рукой по лицу. Хоть в ее словах и чувствовался явный цинизм, на самом деле ей хотелось крушить все подряд, разбить бутылку о стену. — Зато я могу предложить кое-что еще. — Что же? — Во-первых, ты же не сможешь тусить все время в клинике. Можешь пока пожить у меня. Поверь, ты меня не стеснишь, абсолютно. А, во-вторых, могу помочь с налаживанием связи с Гилл. На сколько профи твой бывший, я хрен знает, но сейчас альтернативных видов связи очень много, и создать из проще простого. Он ничего даже не поймет.       Грета сконфузилась. С одной стороны, звучало очень заманчиво, да и еще и от Би — этого славного малого, которого она гоняла и в хвост и в гриву по делам клиники и банды. Но ей казалось, что в ней будто бы что-то уязвляется. Она, Хромфрау, буквально железная леди, и еще будет принимать помощь от какого-то мальчишки? В тот момент в ней взыграла гордость, хоть она и понимала, что помощь ей не помещает. Перед глазами пространство потихоньку начинало расплываться, а ноги стали слегка подкашиваться. — Слушай…жить у тебя я не могу. Мне и в клинике зашибись. Это уже выше моих сил. — Уверена?       Грета снова отпила. Ее уже пошатывало, а язык слегка заплетался. — Думаешь, мне не привыкать жить в херовых условиях? Нет, конечно. До Фенрира…и всего остального я скиталась по квартирам…даже на улице ночевала несколько ночей. Вот такое мое веселое…студенчество. Так что…клиника это, прям, люкс… — Ты что, пьешь? — Нет…ты что? Я просто устала…       Би немного помолчал. — Верю на слово…а что насчет второго.       Грета тяжело опустилась на кушетку, поставив недопитую бутылку на пол. — Насчет второго…я…я подумаю. — Кстати, насчет данных… — Позвони завтра. Я уже не могу. — Понял. До связи.       Звонок завершился. Грета откинулась на спинку кушетки. Как же ей хотелось верить в то, что это все сон, галлюцинация. Хромфрау смахнула наворачивающиеся слезы и, выдохнув, прикрыла глаза. Она опускалась в некую пучину забытия. Пустота, уносящая боль и глубокую печаль. Будто бы ее тело опускают в грунт, и скоро присыпят землей. И конец. Такова участь многих киборгов, которые уничтожает спецотряд «Молния» в ее извращенных фантазиях.        Очередной полуночный звонок прервал ее погружение в пустоту. Грета резко подскочила, от чего по спине прокатилась покалывающая волна боли. Дарси. Еще одна полуночница. И ничего не оставалось, как принять его. В уши ударили громкий бас и навязчивые танцевальные ритмы. — А тебе что от меня надо? — Пьяным тембром пробасила она. — Как знала, что ты спать не будешь. Я хотела бы записаться на операцию, — Дарси старалась перекрикивать клубную музыку, но некоторые слова распознать не удавалось. — Приезжай в четверг…на следующей неделе. — А пораньше никак? У меня тут дело срочное. — Ладно. Хочешь пораньше, приезжай в воскресенье. А теперь отстань от меня…       Грета прервала звонок и, отпив еще бренди, провалилась в глубокий пьяный сон.