Без права на любовь

Хосок вернулся в комнату. Джин одними бровями спросил: «Нормально?». «Всё ок», — моргнув, ответил Альфа, а вслух спросил: — А где Сун Мин? — Его увели. — С чего бы это? — Сказали, что завтра подселят нового Альфу. Хосок мысленно выругался. Вот и первый сбой. Их тройку не должны были менять. Значит, в этот раз полномочий Ханыля не хватило. Но с другой стороны, в эту ночь они с Джином остались одни. Так будет проще и легче. По крайней мере, Джину. Им не нужно будет уединяться в душе или просить удалиться туда Альфу. — Джин-и, Ханыль сказал не затягивать… Нам сегодня нужно… — Да, Хо, я тоже думаю, что тянуть нет смысла. Я уже в душ сходил. Твоя очередь. Хосок кивнул. Взял из шкафчика полотенце и через пару минут уже стоял под струями горячей воды. Он пытался взять себя в руки, но мысли уплывали в сторону. Как долго он запрещал себе даже тень мысли в сторону Джина. Тайком ото всех пил самые сильные подавители, чтобы не чувствовать этого Омегу, который с годами расцвел ещё сильнее и приобрел кошачью грацию пантеры. Высокий, сильный, красивый… Зараза! Хосок так ясно увидел в своих руках обнаженного Джина, будто эта близость существовала не только в его голове. Нужно было срочно сбросить напряжение, иначе он не сможет удержать своего Альфу в узде. Столько лет он прятал свои чувства, свои мысли, свою реакцию… А сейчас, когда пусть и мнимая близость почти стала реальностью, он начал срываться. Его зверь, его Альфа, медленно, но уверенно поднимал голову. Инстинкты Хосока вопили и затмевали остатки разума. Хосок уткнулся лбом в мокрую от брызг стену, обхватил рукой свой стоявший колом член и стал быстро водить рукой вверх и вниз, стараясь не издать лишних звуков. Ему просто необходима была эта разрядка, иначе он опозорится перед Джином в самую первую минуту. И тогда тот поймет, что для Хосока это нифига не «рабочие моменты», как они назвали вынужденную близость внутри стен Колыбели. Получив разрядку, Хосок выдохнул и расправил свои напряженные плечи. Стало немного легче. Он собрал всю свою волю в кулак и вышел из душа. Джин уже ждал его на кровати. На той самой, которую они делили с Хосоком вот уже которую ночь. Как ни странно, именно с этим у Хосока проблем не было. Просто флешбэк в прошлое, в те времена, когда они с Джином жили в общежитии для бездомных. Они держались немного в стороне от остальных и делили одно спальное место на двоих. Эта привычка спать, прижавшись друг к другу спинами, оказалось, никуда не делась. Только сейчас Хосок понял, как ему этого не хватало. После того как они, благодаря феноменальным способностям и проснувшимся талантам Омеги, смогли заработать достаточное количество денег играя на бирже, Джин настоял на том, что бы они купили себе квартиру. Сначала довольно скромную, а потом ещё несколько, расположенных в разных районах Гонконга. Они активно включились в деятельность против Колыбелей, организовали свою секретную ячейку, а затем в их жизни появился Намджун. Именно тогда они решили объеденить свои усилия. Только вот Джин посоветовал ни кому не рассказывать о том, что они имеют средства для того, что бы жить отдельно. Он не стал объяснять для чего это нужно, а Хосок и не спрашивал, привыкнув доверять этому Омеге во всем. На территории постанцев, Джин достаточно быстро переехал к Намджуну, загоревшись желанием заполучить этого сурового Альфу в свою кровать, тогда как Хосок остался ночевать в общей комнате. Остался и безумно тосковал. В те времена, отряд Намджуна не был настолько большим, как сейчас. Одна из баз повстанцев располагалась в подвальных этажах старого заброшенного завода и имела выход к катакомбам города. Собственно, в этих катакомбах однажды нос к носу и столкнулись Джин с Хосоком и небольшой вооруженный отряд с Намджуном во главе. Поначалу их приняли за шпионов. И, несмотря на вспыхнувшую симпатию Намджуна к Омеге, их всё равно подвергли допросу. Хорошо хоть не с пристрастием. Это потом, когда Джин с Хосоком поделились с повстанцами более полной картой подземных переходов и целым списком кодов к базе данных Колыбели, к ним начали относиться с доверием. И только после того, как они несколько раз поучаствовали в различных операциях, рискуя своими жизнями наравне с другими, Намджун позволил себе сблизиться с понравившимся ему Омегой. Этого, кстати, Джин ему до сих пор простить не мог. Что вот так. Не сразу, не на инстинктах. И хотя умом он понимал, что лидер должен был быть крепок как физически, так и морально, что должен был уметь контролировать своего Альфу всегда, даже в те моменты, когда у Омеги была течка. Джину это не нравилось. Он хотел, чтобы до безумия, до хруста, до звезд в глазах, до глубокой глубины, до самого донышка. Но с Намджуном всегда было иначе. Это Джин умирал в руках Намджуна, а тот держал его и контролировал. Каждый вздох и каждое движение руки. И уровень своих чувств тоже. Он, безусловно, пылал страстью к этому Омеге. Но не так, как писали в книгах. Не так, как хотелось Джину. Ему всегда было мало. Всегда не хватало. Он искал омут, а плыл по спокойной реке. Джин неоднократно пытался спровоцировать своего Альфу на всплеск эмоций, но Намджун был непробиваемой скалой. Только два раза Джину удалось увидеть Намджуна в бешенстве. Первый раз, когда к Джину проявил своё пристальное внимание один из молодых Альф, который недавно вышел из Колыбели. Тот прошёл реабилитацию, довольно быстро адаптировался и влился в ряды повстанцев. Он был высоким, красивым и настойчивым. Джин с Намджуном на тот момент были в ссоре, и Омега из вредности ночевал в общей спальне. Вот именно туда и начал наведываться Донг Су, так звали неожиданного ухажера. Джину такое внимание польстило, но близко Альфу он к себе не подпустил, намекая на то, что не считал себя свободным для новых отношений. Но Донг Су намеков не понял и, решив взять эту крепость напором, подкараулил однажды Джина за углом и, припечатав того к стенке, смял своими жесткими губами мягкие губы Омеги. Джин сначала опешил от такой наглости, а потом стал отчаянно вырываться. Рык Намджуна он услышал до того, как тот отцепил от него обнаглевшего вконец Альфу. А потом спешно побежал за помощью, так как два озверевших самца уже катались по полу, нанося друг другу достаточно сильные удары. Эта история закончилась выбитой челюстью Донг Су и переводом его в другой отряд, а также бесконечными извинениями Джина за то, что он в принципе не совершал. Они помирились, и всё наладилось до того момента, когда уже Хосок получил от Намджуна в челюсть. Впоследствии Намджуну пришлось извиниться перед Хосоком за свою несдержанность. И, пожалуй, это были единственные два случая, когда Омега видел всплеск эмоций у своего Альфы. Любил ли Намджун Джина? Возможно. Был ли он собственником? Как и все Альфы. Сгорал ли он от страсти? Никогда. Однажды Джин пожаловался Хосоку, что его Альфа словно гора холодного мрамора. Они тогда вдвоём с Хосоком участвовали в операции по перехвату сигнала Охотников и на несколько недель застряли на девятом этаже одной из квартир, принадлежавших повстанцам. Они расчехлили свою аппаратуру, поставили на крыше «ловцов» (так звали маленькие антенны, способные поймать сигнал любой рации) и запаслись продуктами, а также терпением, потому как никто не знал, сколько им придётся ждать. Скучные две недели ожидания привели к тому, что Джин банально напился. Напился и начал изливать душу своему самому близкому другу Хосоку. — Вот скажи мне, — бубнил он. — Ты бы смог сдержаться перед Омегой, если бы он надел на себя чулки и кружевное бельё? А? А вот Намджун смог… Мы тогда были в лёгкой ссоре, и я хотел подогреть наши отношения, но этот чурбан бесчувственный отвернулся от меня и уснул. Уснул, блядь! Когда я, весь такой сексуальный и потекший, был готов на любую его фантазию. Вот ты бы, Хо, лёг спать рядом с готовым на всё Омегой? Лег бы? — наступал на растерявшегося Хосока Джин. И пока тот думал, что ответить разбушевавшемуся Омеге, Джин продолжил свою, полную возмущения речь: — Я, блядь, специально для него нашёл и заказал его любимое ароматизи-руе-ещи-и-е масло, — пьяно выговорил, Джин. И, тыкая своим длинным пальцем прямо через штаны в член Хосока, продолжил, — а у него даже и не встал на меня… Потому что он непрошиба-юищ-ища-мая скотина. — Непрошибаемая, — на автомате поправил его Хосок и постарался как можно незаметнее отодвинуться от руки Джина, которую Омега, похоже, не контролировал, отчего у самого Хосока образовалась немаленькая такая проблема. Потому как если у Намджуна не вставал, то у него как раз таки встал. И вот прямо сейчас. — Он не любит меня, — продолжал выплескивать свои эмоции Джин. — Я уверен, что любит. — Нет, не любит. Потому как если бы любил, то не смог бы себя контролировать рядом со мной. А он всегда может. Всегда. Я проверял. Хосок промолчал. Он не собирался спорить с Омегой о том, что если ты мог себя контролировать, это не значило, что ты не любил. Особенно, когда Омега — смысл всей твоей жизни. Особенно, когда Хосок испытал это на себе. Он мог контролировать свои желания и держать своего зверя на цепи. Не мог он только одного — запретить своему сердцу любить. Этого он не мог. Когда он понял, что любит Джина? Тогда, в катакомбах, когда Омега не контролировал себя из-за течки? Или намного раньше. Например, когда Джин был серьёзно ранен, и он чуть не потерял его. Или когда они, ещё совсем молодыми, прижимались друг к другу, чтобы согреться, когда за окном свирепствовала зима, а у них не было денег ни на еду, ни на отопление. Это был тяжелый год. Первый после гибели их родителей. И они справились. Потому как были вдвоём. Потому как привыкли прикрывать друг другу спины. Привыкли доверять. Поэтому Джин с такой легкостью согласился на эту, по сути, авантюру с проникновением в Колыбель. Потому что он был уверен в своем друге. Джин был уверен, что Хосок его не обидит. Не сорвётся. Не возьмет силой. Что будет мягким и ласковым. Что сможет изобразить страсть, не позволив телу абсолютно ничего. Как тогда, когда он провёл Джина по краю, помогая тому пережить течку без близости с Альфой и без блокаторов. Тогда он смог. И в этот раз не должен был подвести. Все эти мысли пронеслись в голове у Хосока за секунды. Он медленным шагом подошёл к кровати и потянул на себя одеяло, но Джин вдруг схватился за противоположный край и не дал снять его с себя. — Хо, эта камера на потолке меня нервирует. Я стесняюсь… — Тебе нечего стесняться. Ты очень красивый. И ты это знаешь… — Но я всё равно… — Не паникуй. Мы укроемся одеялом, — Альфа ласково улыбнулся и подмигнул. Джин немного расслабился и позволил Альфе скользнуть к себе под бок. — Закрой глаза, — сказал Хосок. — Так будет легче… Потом он прижался к обнаженному телу Омеги и, уткнувшись в район его шеи, прошептал: — Ты так вкусно пахнешь… — Разве? Я не должен. Я выпил вчера у Ханыля целую пачку подавителей. — Не в этом дело. — А в чем же? — Я помню твой запах. — Что? — Обними меня, Джин-и. Хосок почувствовал, как прохладные пальцы несмело поползли по его спине и легли ладонями ему на лопатки. — А ты знаешь, — вдруг сказал Джин, проводя пальцем по упругой коже Хосока, — что многие наши Омеги от тебя без ума? — Да? Не замечал. — Это потому, что ты всё время погружен в свою работу. Даже сейчас ты витаешь где-то далеко. Хосок подумал, что он витает очень даже близко. Где-то на уровне ключиц Омеги. Это просто нирвана, вот так запросто прикасался к этому идеальному телу. Он медленно поглаживал Джина по плечам, притягивая его всё ближе и аккуратно раздвигая ногой его колени. Боже! Только бы не сорваться… — Готов? — спросил он у замершего в его руках Джина. И горячее «да» где-то в районе уха. Они давно обговорили, что Хосоку придётся максимально прижаться к телу Джина и изобразить поступательные движения. Без проникновения. Но на практике они это не тренировали. Они только и успели тогда на один поцелуй, прежде чем их прервал Намджун. А потом всё как-то закрутилось, что и времени не было. Они надеялись, что их взрослого опыта будет достаточно для того, чтобы разобраться в этой ситуации. И вот этот момент настал. Два горячих обнаженных тела прижались друг к другу и замерли, привыкая, приноравливаясь. Они укрылись одеялом до поясницы, чтобы со стороны было не видно, есть проникновение или нет. Оба молчали, потому как время разговоров прошло. Хосок на пробу качнулся один раз, прижавшись к Джину своим среагировавшим членом. И каково было его удивление, когда он почувствовал ещё один в таком же состоянии, как и его. Он удивленно посмотрел на Омегу, а тот приоткрыл глаза и прошептал слегка охрипшим голосом: — Чего? Я не должен на тебя реагировать? Но я не могу… Я разделяю мнение наших Омег, что ты чертовски красив. Я тебе никогда не говорил этого? Так вот, знай, что если бы ты не был моим другом, то я бы забрал тебя себе, — и совсем тихо, — а теперь перестань на меня так смотреть и двигайся. Хосок замер, пытаясь переварить то, что сейчас ему сказал Омега. Он смотрел на Джина, но тот уже закрыл глаза и откинулся на подушку. Затем слегка приоткрыл рот и облизнул свои пересохшие от волнения губы. Между зубов мелькнул кончик его языка. Картина на миллион. Не отрывая от него своего взгляда, Хосок качнулся вперёд ещё раз. И ещё. А потом, прижавшись, начал медленно тереться о пах Джина. Он закрыл глаза и полностью отдался моменту. Пусть без проникновения, но они рядом. Так близко, так жарко, так хорошо. Так правильно. Он слышал неровное дыхание Омеги, и его плавило. Аромат лайма с легким привкусом коньяка, которым пах Хосок, забился в каждый угол комнаты. Их горячее дыхание начало сбиваться. Вдруг Джин протяжно застонал, а Хосока прошибло от макушки до пяток. Он отстранился от Омеги, приподнялся на руках и залип на том, как сейчас под ним выглядел Джин. Хосоку показалось, что он попал либо в один из своих снов, либо в какую-то параллельную реальность. Он видел не наигранное возбуждение Омеги, и ему захотелось, чтобы Джин получил настоящее удовольствие. Но он не мог, да и не имел права, решиться на что-то большее. Всё, что он себе позволил, так это взять Джина за бедра, притянуть к себе как можно крепче и, уткнувшись носом в изгиб его шеи, продолжить медленные поступательные движения. А дальше… Дальше он и сам не заметил, как начал очень аккуратно, самыми кончиками пальцев, поглаживать Джина по плечам, зарываться ладонью в его волосы. Рука потянулась к пухлым губам Омеги. Хосок всё ещё пытался себя контролировать, но это было сильнее его. Он, как путник, обнаруживший оазис в пустыне и изнывающий от жажды, не мог себя остановить. И он не остановился, а приник к этим, будто созданным именно для него, губам и начал пить оттуда нужную ему живительную влагу. Он забыл, где он и кто. Единственная связная мысль: «Он не должен покрыть этого Омегу». Нельзя. Табу. Но во всём остальном он дал себе волю. Он дотрагивался везде, где мог дотянуться. Он гладил, прижимал, покусывал. Он целовал и проводил по горячей коже языком. Он впитывал и наслаждался. Он падал и парил. И упустил момент, когда Омега в его руках напрягся и открыл глаза. Он не заметил на себе пристальный взгляд Джина. Пристальный и изучающий. И только когда он услышал: — Я так и знал, что ты меня любишь, — он понял, что пропал. *** Тэхён сидел на металлической койке, которую едва прикрывал тонкий матрас. Комната была маленькая и тёмная. Без окон и без удобств. Как и полагалось быть карцеру. Кровать и унитаз в углу. Его сюда запихнули со словами «Остынь немного». И вот он сидит тут уже много часов подряд, а никто к нему не приходит. Ему не приносили еду и ничего не объяснили. Ну, может, это и к лучшему. Тэхён так боялся, что его или в лабораторию отправят, или к другим Альфам. Его передернуло. Он просто представить не мог чужие руки на своём теле. Чужие губы на своих губах. Он прикоснулся кончиками пальцев к своей щеке, к шее, ключице — везде, где его касался Чонгук. Его Альфа. Его Альфа! Это звучало так странно и так притягательно. Тэхён провёл ладонью по груди и, забравшись себе под одежду, прочертил пальцем дорожку от соска к животу. Ладонь скользила мягко и плавно, пока вдруг не уткнулась в грубый шрам на боку. Он вздрогнул и вдруг словил вспышку воспоминания. Он лежит на столе, весь опутанный капельницами и проводами, на запястьях одеты браслеты. Мигают какие-то приборы, а рядом надрывно плачет его малыш. ЕГО МАЛЫШ! Тэхён подскочил с койки. Он встал и замер посреди комнаты. Руки были сжаты в кулаки, во взгляде потрясение. И тут воспоминания, перебивая друг друга, яркими вспышками начали накатывать один за другим. «…Он сидит на коленях у своего истинного Альфы, а тот кормит его с руки кусочками фруктов. — Эмир, а можно я завтра поеду с тобой на приём? Я вчера по телевизору слышал, что там будет один знаменитый писатель, который мне очень нравится. Я бы хотел взять у него автограф. Можно, Эмир? — Я думаю, мои коллеги не поймут, если я появлюсь на мероприятие такого масштаба не со своим супругом, а со своим любовником. Ты же понимаешь, крошка, что я просто не могу. Тэхён понимал. А потом тихонько плакал в одиночестве». «…Вот он открывает дверь, а на пороге стоит красивый Омега. Он смотрит на Тэхёна. А затем, презрительно скривив свои губы, говорит: — Что, шлюха, получил в подарок дорогую машину? Хорошо сосешь, наверное. — У меня просто был день рождения, — тихо шепчет Тэхён. — Вот-вот. Год за годом, день за днём, ты так и состаришься в этом своём домике. Но о чем я… Ах да, мы с Эмиром улетаем в путешествие. Нас не будет около двух недель. Я пришёл сказать, чтобы в наше отсутствие ты не смел никого сюда приглашать. Если я узнаю… — Мне некого приглашать. — Действительно, ты же кроме моего мужа больше никому и не нужен». А следующие воспоминание — это вспышка боли, когда ему срезали метку. «— Я отправлю тебя туда, где ты быстро сдохнешь. Так что готовься и молись, чтобы тебе попались нормальные Альфы. Я слышал, в Колыбели полно свихнувшихся придурков. Может и ты свихнешься… Для тебя это был бы не плохой вариант…». И новая вспышка. «…Он сидит на стуле, а вокруг него суетятся врачи. — Какой хорошенький. К кому мы его отправим? — Давай к семьдесят девятому. От него уже двое понесли. Может, и этому повезёт быстро забеременеть». Вспышка. «…Тэхён лежит на кровати и гладит свой округлившийся живот. Ему в ответ тихонько пинается маленькая пяточка. Тэхён грустно улыбается и шепчет: — Не торопись, малыш. Побудь ещё немного со мной. В этом мире нет ничего светлого для тебя. Особенно если ты, как и я, родишься Эфиром. Тэхён поглаживает свой живот, а по его щеке медленно полззёт горячая слеза…». Вспышка. «…Грубая рука закрывает ему рот, а второй рукой ему насильно раздвигают ноги. Он полностью обнажен, исцарапан и без сил. Его брали снова и снова, снова и снова, а потом сцепка. Тэхён всхлипывает, так как знает, что и на этот раз он забеременеет. Ни одна сцепка для него не прошла в холостую. Он перестает сопротивляться и замирает…». Вспышка. «…Тело, накачанное разными стимулирующими препаратами, уже не справляется с болью, а душа выворачивается наизнанку от того, что чужие руки уносят комочек новой жизни, которую Тэхён только что произвёл на свет. Его маленький комочек счастья. В груди жжет невыносимо. Просто разрывает в клочья. И тогда он начинает выть, словно смертельно раненое животное. Громко, протяжно. Достигая высшей грани отчаянья. — Да замолчишь ты сегодня или нет? Уже мог бы и привыкнуть! Но Тэхён не в себе. Его выгибает, и ремни, которыми он привязан, его уже не сдерживают. Он выворачивает руку под неестественным углом и слышыт хруст своего запястья. — Вот тварь! И успокоительное его не берёт. А ну-ка вруби ему на полную мощность… — Но… Он ведь только что родил и потерял много крови. Он может умереть… — Да и хрен с ним! Он уже свою миссию выполнил сполна. Не думаю, что он выдержит ещё один круг. Ну, а если оклемается, то судьба у него, значит, такая. — Может быть, не стоит… — Врубай, я тебе говорю!». Вспышка. А дальше темнота… Когда через несколько часов охрана открыла дверь, чтобы передать Омеге бутылку воды и кусок хлеба, то обнаружила его лежащим на холодном полу в глубоком обмороке.