Internal Investigation

      – Я не давал на это согласия, – терпеливо повторил Исида. – Я тебе доверился, а ты? Как ты мог так поступить?       – Доверие – и недоверие – обычно бывает взаимным, – Заэль щурился, склонившись над раной, отчего восьмихвостый узор на его щеке прихотливо изгибался. – Я что-то совсем не вижу твоего доверия. Меня это ужасно, ужасно расстраивает, маленький мой квинси.       Исида тяжело вздохнул, ёжась от прохлады. На нем оставалась лишь тонкая майка, не скрывающая густых шрамов по плечам и спине. Белый плащ с вышитым крестом, рваный и пропитанный кровью, висел на спинке стула, в металлическом лотке валялись использованные тампоны и заскорузлые перевязки, взрезанные ножницами.       Вытянутая левая рука лежала, ровно чужая, но сквозь ее немоту Урюу чувствовал осторожные прикосновения острых ногтей, давление, натяжение, боль, когда игла с влажным звуком прокалывала кожу. Пахло спиртовым раствором. Заэль не скрывал радости от того, что оказался наконец в своей стихии, и обращался с Урюу на удивление нежно. Правда, Исида сомневался, что он способен на настоящую заботу. Признавая уязвимость этих смертных, Заэль тщательно стерилизовал инструменты и промыл рану, но анестезией пренебрёг. Просить его об этом было ниже достоинства квинси. Урюу стискивал вторую руку в кулак, втягивал воздух сквозь сжатые зубы, даже радуясь боли, словно она доказывала, что рука все еще принадлежит ему. Ушибленная голова ныла без всякого милосердия. В остальном полосатые остолопы и правда сумели его почти не повредить.       Своей белизной помещение напоминало больницу, но что-то подсказывало Исиде, что этот металлический стол с бортиками и желобками предназначен не для лечения – и вообще не для живых. Холодно поблескивали синеватые мониторы, микроскопы, устройства с трубками и колбами, непустые стеклянные банки для препаратов с притертыми крышками, целая стена морозильных камер с выпуклыми закругленными дверцами. Заэль чинил Исиду, словно поцарапанный прибор, тщательно заделывая изъян, то недовольно цокая языком, то улыбаясь удачному стежку под хищно заглядывающей под руку трехглазой лампой.        Арранкар выглядел больным, даже хуже, чем тогда, когда Исида его нашел. Две узкие полоски сухой кожи между прядями волос над виском блестели, словно шрамы, кожа шелушилась вокруг губ и воспаленной на вид эстигмы, под запавшими глазами обозначились круги. Глянцевые, как спинки жуков-бронзовок, ногти стали тускло-синими. Выпуклая сетка вен проступила на бледных руках, чем-то похожая на проекционные планы лаборатории.        Кровоточащая рана превратилась в аккуратный серпик, стареющую луну, скрылась под ровными кольцами белого бинта. Щелкнули ножницы, разрывая тишину, Исида сел на столе, мысленно намечая возможность спрыгнуть с противоположной от арранкара стороны – к счастью, он не был прикован. Заэль предупреждающе поднял ладонь с пробиркой, в которой плескалась нацеженная у Исиды темная кровь:       – Не советую, с твоим артериальным давлением. У тебя закружится голова, и что-нибудь разобьётся. И будет жаль.       Заэль отдалился, Исида повернул голову ему вслед и облизал пересохшие губы. Странное дело: находясь в пустыне, он до этой минуты и думать забыл о жажде. Воздух полуразрушенной лаборатории был влажным, холодным и липким. Ветреная пустыня, погруженная в вечную ночь, не знала жары, ей что соль, что снег, что песок – забивается повсюду, запорашивает глаза. Мысли метнулись к очкам, и он вздрогнул. Стоило усилия воли не дернуть к себе плащ. Заэль раздел его, пока он был без сознания, он не мог не знать, не мог не заметить…       Отставить панику! Заэль его не убивает. По крайней мере, пока Исида ему нужен.       Ладони Заэля деловито порхали над мензурками, подмешивая реагенты и индикаторы, в закругленных боках и гранях приборов скручивалось и изгибалось его ломкое отражение. Каблуки, длинное платье и крыло совершенно не вязались с лабораторным оборудованием, но он все равно выглядел на своем месте: в каждом движении сказывались привычки тела, руки точно знали, где что лежит. В аппарате запищало, Заэль вытянул длинный язык печатной ленты, покрытый убористыми строками, пробежал по нему взглядом и повернулся к Исиде.       – Однако интересная вещь выходит, квинси. Выходит, что это я должен тебя убить.       – Мне кажется, это не лучший способ умереть, – сказал Исида осторожно, не очень понимая, к чему он клонит.       – Капитан постарался подарить тебе медленную и мучительную смерть. А ведь именно ты ему в прошлый раз так славно помог. Какая черная неблагодарность!       – Послушай, не может быть, – вклинился Исида, догадываясь, о какой «помощи» идет речь. – Я заранее избавился от следящих паразитов, которых он мне подсунул. Несколько переливаний крови…       – Все верно, квинси, – Заэль сладко улыбался. – Нелепое стечение обстоятельств, из-за которого я попал к капитану на операционный стол, звалось не иначе, как Исида Урюу, имевший неосторожность подставиться ему еще в прошлой битве.       – Мне что, извиниться перед тобой за это? Ты сам меня оставил без половины органов! – вспылил Исида. – Что у меня в крови?       Голос Заэля струился липовым медом:       – Ты дал себе труд задуматься, почему капитан нанес тебе лишь легкую царапину, когда мог бы отхватить всю руку? Может, и не дал, неважно. Он сделал маленькую инъекцию своей духовной силы. Нет, это не следящие паразиты. Всего лишь безобидные инертные капсулы – ты их не чувствуешь, как не видишь соринку в собственном глазу. Но если растворить стенки капсул, оказывается, что они кое-чем усилены. Знаешь, чем?       Заэль небрежно переставил несколько мензурок на металлической подставке с ячейками. Звяк, звяк, звяк.       – …Частицами пустого.       Ну конечно.       Исида уже ждал этих слов – и все равно отчаянно зажмурил глаза. На веках отпечатался высвеченный лампами силуэт Заэля с поднятым над головой крылом. Как бы он не относился к методам арранкара, надежда, что тот мог банально ошибиться, была пустой. Какой беспощадный каламбур. Частицы синигами сами по себе безобидны. Но вот частицы пустого для квинси – смертоносная отрава. Он не чувствовал, не мог чувствовать, но воображение уже рисовало ядовитые частицы, медленно движущиеся по его капиллярам и венам, отравляющие, разъедающие его изнутри.       Прощай, рука.       Прощай, лук.       По жилам Исиды плавно текла разжиженная смерть.       – Черт бы тебя побрал, – выговорил он и с трудом сглотнул загустевшую слюну. – Черт бы побрал вас обоих…       – Не ты ли недавно был готов умереть для меня? – поддразнил Заэль. – Вот твое намерение и воплощается в жизнь, причем без малейших усилий с моей стороны!       Со вдруг шевельнувшейся надеждой Урюу сказал:       – Это правда? Докажи.       – Хочешь посмотреть?       Из памяти эхом прошуршал голос Маюри. Урюу отогнал его и медленно слез со стола, пережидая противное головокружение.       На печатном листе роились буквы, цифры и аббревиатуры в темно-фиолетовых чернилах – отчет биохимического исследования крови. Ему не раз делали такой в больнице, только без показателей духовных частиц, и выводили с компьютера, а не прямо с анализатора.       Заэль указал на пробирки, три в ряд:       – Здесь исходная проба твоей крови. Здесь – осадок с подарочками от капитана. А это – материал, выделившийся при их растворении. Я делаю выводы на основе данных, а ты можешь убедиться на глаз.        Исида всмотрелся – и ощутил прикосновение к нервам горячего ножа. Ножа, которым капитан оставил зарубку на его судьбе еще тогда, в Сейрейтее, чтобы Исида никогда не забыл, кому нужно отплатить по заслугам. Теперь этот нож нанес ему еще одну рану. Вот ему и доказательство.       Содержимое другой пробирки отдавало сладковато-вязким нектаром.       – Это твой материал!       – Мой. У него под рукой было огромное количество. Идея не так уж плоха, может, на его месте я бы тоже сделал нечто подобное. Впрочем, нет, я не на его месте. Я не ставлю опытов с таким предсказуемым результатом.       – Значит, когда я освобождал тебя из цепей, я уже был отравлен им… то есть тобой… – шептал Исида. – И уже умирал, когда ты об этом впервые заговорил. И выхода нет?       – Почему же, есть.       Исида вскинулся.       — Пустые устроены так, что пытаются завладеть всякой душой, с которой соприкасаются, – Заэль неторопливо сложил руки на груди. – Полноценная человеческая душа для них и заклятый враг, и лучшее лакомство. Тем хуже для души. Быть сожранным изнутри - малоприятный опыт. Твоя боль будет не только физической. Это еще и горесть, выворачивающая все чувства, пока тебе самому не захочется вырвать сердце из груди, пока на его месте  не появляется дыра, через которую дует ветер. Но боль не проходит.        Заэль смотрел на него странным, пристальным и в то же время отстраненным взглядом, словно с большой высоты. И улыбался – ласково и неуютно. Он знает, понял Урюу. Знает и упивается его смятением и всей этой затянувшейся комедией. Он вовсе не собирался доставлять Заэлю это удовольствие.       – Кости растут, прорывают кожу и увечат внутренние органы. Ты умираешь, а боль не проходит все равно. Ты становишься каркасом из собственных костей, наполненным болью. В этот момент ты понимаешь, что тебе повезло родиться квинси. В отличие от обычного человека или синигами, твоя душа может просто уничтожить сама себя. И ты воспользуешься этой возможностью, – Заэль лучезарно улыбался. – Ты будешь за нее благодарить.       – Я знаю! – выкрикнул Исида ему в лицо. Ему хотелось стереть эту улыбку, вцепиться в розовые патлы и впечатать насмешливое лицо арранкара в начищенный алюминий. – Я знаю, что квинси не поддаются пустификации! Доволен?! Это все, что ты хотел сказать? Если бы ты в свое время меньше чесал языком, то давно бы его убил!       – Винишь меня? – зашипел вдруг Заэль, желтые глаза бешено сверкнули. От довольства не осталось и следа. – Если бы ты в свое время лучше следил за своей кровью, он уже был бы мертв!       – Ничего моя кровь не изменила! Если бы он не проследил за тем, как ты делал этих твоих кукол, и не подготовился заранее, он бы вовсе не стал подставляться! Господи, как вообще можно было придумать настолько дурацкую способность?!       – Дурацкую? Когда я опробовал ее на тебе, она не казалась тебе дурацкой!       – Нет, казалась! Я в жизни не видел ничего нелепее!       – Ты просто не смог оценить всю красоту моего замысла!       – Красоту? Ты убивал меня! Вырывал сухожилия и протыкал желудок! Сколько еще раз я должен из-за тебя умирать?!       Исида орал на Заэля с каким-то вдохновенным самозабвением, к горлу едкими пузырьками поднималась злость на него, на капитана, на этот лабиринт, на самого себя, пока не исчерпалась у него на языке. Воздух еще звенел от его слов. Он замолчал и повесил голову, защемив переносицу между большим и указательным пальцами.       – Накричался? – сухо спросил Заэль.       Исида кивнул. Черные колючие волосы загородили ему глаза. Кожу на виске и на лбу стягивали крупицы засохшей крови. Он никогда еще не чувствовал себя таким грязным. Он умирал. И Заэль даже не был в этом виноват, ведь он не отдавал капитану Куроцучи свои частицы добровольно. Капитан сам у него вырезал половину органов. Можно сказать, страдания Исиды и Ренджи были отомщены. Только что это меняло?       – Ты стал его орудием, – блёкло сказал он. – Как все, кто пытается ему противостоять и попадает к нему в лапы. Он всегда успевает раньше.       Заэль посмотрел на него внимательно, как будто вдруг увидел перед собой не просто очередной экспериментальный образец, а именно его — Урюу Исиду, еще недавно такого гордого, а теперь измотанного до неузнаваемости страхом, стыдом и сомнениями.       — Знаешь, в чем твоя беда? – спросил он. – Ты все время говоришь о смерти, но на самом деле ты к ней не готов.       Длинные нервные пальцы, будто по собственному почину, поигрывали наполненным шприцом.       – Это так предсказуемо и совершенно закономерно. Нет ничего здорового в том, чтобы торопиться к смерти ради каких-то надуманных идей. Тебе на самом деле повезло. Победи я его тогда, квинси, ты был бы следующим. Это была так называемая война. А теперь мы играем в другую игру, под названием, скажем, – небрежный взмах в поисках слова, – скажем, внутреннее расследование в целях конфискации украденного. На этот раз у тебя ещё есть время.       — Мне не нужны твои поучения, – не глядя на него, прошептал Исида. Должно быть, ему померещилось участие, промелькнувшее в голосе арранкара. Здесь ему что-нибудь мерещилось буквально на каждом шагу. Он недоверчиво моргнул. Сильные пальцы перехватили его руку и ввели в латеральную вену, чуть выше перевязки, иглу от шприца. Холод растекся от места укола до кончиков пальцев и схлынул, оставив легкое покалывание. Исида смерил Заэля яростным взглядом.       – Если уж ты берешься меня лечить, мог бы информировать заранее.       – Я не приносил клятву Гиппократа, – усмехнулся Заэль. – Изволь, информирую: это один из моих ингибиторов духовной силы. Чем меньше ты ее используешь, тем медленнее будут распадаться капсулы. Это тебя не спасет, но проживешь чуть дольше, чем он думает. Выпей.       Заэль протягивал ему стакан с жидкостью, прозрачной, как стекло.       – Что это?       – Это вода, квинси.       Прохладная, чистая, без запаха и вкуса, вода не походила ни на что, кроме воды. Он посчитал это приятным разнообразием. Вода кончилась мгновенно, лишь разбередив его жажду: пустыня брала свою дань. Исида поставил стакан – это, скорее, была мензурка с мерными засечками, – на угол стола.       – Ах да, чуть не забыл, – сказал Заэль и щелкнул ногтем по колбе другого шприца, тонкого, как перышко, отвернув рукав с угловатого локтя.       Урюу медленно подтащил к себе свой плащ и накинул его на плечи. Пуговицы с голубыми крестами легко застегивались одной рукой. Он погладил их кончиками пальцев. Видно, ему уже не суждено отстирать и починить эту одежду. Обвил вокруг пояса свободный ремень, на котором висели шнайдеры, и защёлкнул его на талии. Украдкой он пощупал кармашек под пелериной и почувствовал сквозь ткань костяной рельеф очков. Не сказать, чтобы это принесло ему облегчение. Заэль не мог не знать.        – Почему ты мне помогаешь? – спросил он тихо.       Что-то капнуло на кафельный пол. Крыло странно дернулось, всплеснуло заостренным кончиком, Исида автоматически метнулся за ним взглядом и увидел у ног арранкара пятна лиловатой крови по зеленой опаловой плитке.       Урюу шагнул к нему, прямо по пятнам, схватил Заэля за локоть, поворачивая к себе. Трехглазая лампа равнодушно осветила распахнутые глаза и подведенные яркой свежей кровью губы. Они приоткрылись, и Заэль захлебнулся кровью, которая поползла тяжелыми каплями по подбородку и кровавой дорожкой потянулась по груди, животу и резному подолу. К лицу взлетел шелковый рукав, смазывая капли в широкую влажную полосу.       – Эй, что ты с собой сделал?! 

***

      Длинные цепкие ногти скрипели по краю металлической лабораторной мойки, стискивая и угрожая выдернуть ее из бронзовых креплений. Вода с шипением размывала кровь извилистыми ветвистыми перьями, прозрачные пузырьки скапливались на поверхности, но цвет оставался все таким же лилово-красным.       Заэля рвало над этой мойкой. Выворачивало густой массой крови и фиолетовой жидкости, сотрясая в спазмах все его тощее тело. В завихрениях воды плавали кусочки плоти и мелкие раздробленные кости. Исида догадывался, чьи это останки. Его мутило, неестественная цветочная сладость душила его, смешанная с резким железным запахом крови, острый локоть больно упирался ему в грудь. Заэль не просил о помощи, но и не отталкивал его.       Пальцы Заэля заскребли по едва затянувшимся шрамам на груди и солнечном сплетении, где начиналась юбка, плотно облегающая талию.       — Стой, у тебя там швы! – Исида перехватил худую руку и с усилием отвел, в ответ получив такое болезненное пожатие, что лучевые кости затрещали и в глазах потемнело. Он высвободился, зашипев от боли. Ногти Заэля были в крови и оставили у него на коже вмятые отпечатки, похожие на длинные скобки.       Странным образом беспокойство за другого, пусть даже этим другим был Заэль Аполло, удерживало Исиду от падения в яму жалости к себе. Беспокойство и вместе с ним брезгливость. Нежеланная, но неоспоримая часть жизни. У мертвых не бывает брезгливости. И он не отходил, чувствуя себя тошнотворно живым, почти вплотную прижимаясь сбоку к Заэлю, глядя с каким-то зачарованным отвращением на клубящиеся на дне раковины багровые сгустки, слыша, как он надрывно, с резкими вдохами-всхлипами, откашливается, сплевывая желчь и обрывки непереваренного мяса.       Сквозь кожу и слой гладкой органической ткани на спине Заэля чувствовался каждый позвонок и каждое сокращение мышц. Исида осторожно, успокаивающе провел пальцами между основаниями крыльев. Последнее крыло мелко дрожало, содрогаясь и задевая Исиду по голове и плечам качающимися отростками.       Он не знал, сколько времени это длилось. Спазмы стали слабее и постепенно прекратились, Заэль несколько секунд судорожно держался за раковину, а затем, не глядя, перенес вес на Исиду, откидываясь ему на плечо так, словно был совершенно уверен, что Исида его удержит. Справедливо уверен, надо признать. Пепельное, в бисере пота лицо оказалось так близко, что тяжелое дыхание опалило Исиде ухо, а кровь, смешанная кто знает с чем, смазалась ему по щеке.       – Все под контролем, квинси, – сорванный голос хрипел, словно поврежденное радио.       – Что?!       – Не обращай внимания на беспорядок…       Урюу стискивал зубы. Он переживет и это. Если выберется отсюда, он будет обходить десятой дорогой все цветочные лавки и ботанические сады в городе. Впрочем, ладно, если он выберется, он будет рад и цветочным лавкам. Когда выберется. Когда он выберется и выживет, чтобы когда-нибудь увидеть нормальную человеческую оранжерею, да хоть клумбу, цветы на которой не пахнут смертью и не пытаются тебя съесть.       При своем росте Заэль был истощенным и пугающе легким, не тяжелее его самого – мальчишки-подростка. Исида дотащил его – или позволил ему дотащить себя, трудно сказать, – до жесткого кресла. В выдвижных ящиках стола нашлись тонкие волокнистые салфетки. Исида налил холодной воды в стальной лоток и принялся вытирать Заэлю лицо от пота и крови, очищая и охлаждая разгоряченную кожу – болезненно покрасневшие скулы – бледный лоб. Поправил перепутанные волосы, поймал и стёр пальцем тонкую алую струйку из трещины на нижней губе, напоминающую хвостики от эстигмы. Она была теплой. Он не знал, что заставило его сделать это, но уже не боялся – кровь арранкара все равно уже растворилась в его крови.       Закатившиеся глаза моргнули и сфокусировались на нем.       – Под контролем, говоришь? – сердито спросил Исида.       В горле у арранкара еще клокотала кровь:       – Надо было избавиться от остатков Вероны. Я не мог их переварить. Это тело ничего не может воспринять.       Неровное, надсадное дыхание пахло увядающими мертвыми цветами. Исида не стал отодвигаться – спросил без обиняков:       – Ты не просто лишился духовных сил, не так ли? Ты умираешь.       Пересохшие тусклые губы раздвинулись в неопределенной улыбке.       – Смотря что ты считаешь умиранием. Ах, черт…       Заэль опять закашлялся, прикрыв рот. Забрал у Исиды влажную салфетку и тщательно вытер с губ и с ладони мелкие брызги крови. Мокрый рукав в красно-фиолетовых пятнах облепил выпирающие кости предплечья.       – Тебе нужна маска, – сказал Исида.       – Я прожил без маски дольше, чем любой пустой в истории Уэко Мундо. Которую, впрочем, никто не записывает, поэтому я решил измерять ее в своих собственных единицах. Думаешь, я не проводил такие эксперименты?       – Ты их проводил? Что они дали?       – У тебя пульс зашкалил за сотню ударов… – заметил Заэль. – Тебе правда так интересно?       – Мне интересно, что это значит для нас, – Исида встал, чтобы не смотреть на него снизу вверх, и отошел к раковине, набрать воды и успокоиться. Кровь почти ушла в водосток, кости остались. Маска Заэля жгла ему грудь сквозь плащ. Значит, Заэль знает, что происходит, когда у пустого отнимают маску. Он сам делал это с себе подобными.       Он отмыл щеку от фиолетовой жидкости, стараясь не глядеть вниз на содержимое мойки, набрал воды в мерный стакан-мензурку, вернулся и предложил Заэлю:       – Вода усваивается?       Заэль мотнул головой, но стакан взял и долго прополаскивал рот, сплевывая в лоток. Только дай ему потомить слушателя ожиданием.       – Так что? – спросил Урюу. – Эксперименты…       – Эксперименты показали, что некоторое время хорошо подготовленные пустые могут жить без маски. Но рано или поздно наступают фатальные изменения. Я использовал возможности тела почти до предела. Они не безграничны.       Заэль дотронулся до висков – уже не в первый раз.       – Тебе больно, – полуутвердительно сказал Урюу. – А что будет, если вернуть маску на место?       – Хороший вопрос. Как ты до него только додумался? – Заэль выпрямился, сглотнул подступающий сгусток, дернув горлом. – Маска приживляется с различным успехом. В одном случае из десяти – без потерь, в двух случаях – с серьезным сокращением духовной силы. В остальных случаях – красочная смерть.       – И как ты собираешься попасть в счастливые десять процентов? – поинтересовался Урюу.       – Мне не нужно. Конечно, это совершенно нежелательная операция, но на всякий случай я заранее повысил вероятность восстановления по крайней мере до девяноста процентов. Позволь не описывать все модификации, которые для этого потребовались.       Голос уже вернулся к Заэлю, все такой же сладкий и самодовольный. У Исиды, привыкшего сражаться благородным дальнобойным оружием, редко возникало желание ударить кого-то в лицо так, чтобы расквасить ему нос и содрать себе же костяшки, но у Заэля, кажется, был особый талант такое желание вызывать.       Заэль плавно протянул ему руку, и Исида подхватил его под локоть, помогая встать. А потом удивился себе – с каких пор он так привык к его прикосновениям? Ноги держали арранкара еще нетвердо, но коготки, стиснувшие на мгновение его предплечье, легко разжались, и Заэль недовольно оглядел свои швы, снова местами заблестевшие от выступившей красноватой влаги.       Рука так и висела плетью: расслабленные пальцы с синеватыми ногтями, позабывшие ощущение горячей натянутой тетивы. Исида злился на Заэля за то, что тот стал ему отравой, злился за боль, которую Заэль ему причинил, а еще больше – за то, что после Заэля ему пришлось принять лечение не от кого иного, как от капитана Куроцучи. И еще – за то холодное чувство, которое он испытал, когда верный шнайдер, пробив горло Заэля, растаял, как льдинка на солнце.       Но он не мог наскрести в себе ненависти.       Заэль ясно дал понять, что без очков он умрет.       Исида хотел когда-то убить Заэля в бою, но они были уже не на войне. Становиться его хладнокровным убийцей он не стремился.       – А что, если капитан уничтожил маску? – тихо спросил Исида.       – А я думал, что мы оба знаем его достаточно. Разве ты не заметил? Ему больше нравится уничтожать плоть и рассудок своих жертв, но сувениры он хранит как зеницу ока. Нет, квинси. Он бы не уничтожил ее. И если она не у кого-то другого, то у него.       Заэль прошелестел мимо него к столику с дезинфицирующими растворами и принялся очищать поврежденные швы.       Сейчас или никогда, подумал Исида.       – Заэль Аполло, я…       Медовые глаза обратились к нему и выжидательно прищурились. Исида остановился не потому, что передумал говорить – он как раз решился. Но его горло сжалось от присутствия, внезапно повеявшего горячим дыханием издалека.       – Я чувствую его!       – Где?       – Примерно там, – Исида показал. – До него еще как минимум три стены. Как он мог так внезапно появиться? Почему перестал прятаться?       – Очевидно, он угодил в цикл и сумел проделать из него выход. Наверняка что-нибудь сломал. Циклы любят поиграть. А он умеет играть, но совсем не любит.       Заэль кинул окровавленные тампоны к остальным.       – А ведь я говорил, что надо заменить камень на тот, который блокирует духовную силу, – не без злорадства заметил Исида.       – У меня были сложности с ремонтом, – съязвил арранкар. – Идем. Напрямую пройти не получится, но ты будешь показывать мне направление.       – Ты настолько мне доверяешь?       – Я всецело тебе доверяю, квинси, – нежно сказал Заэль. – Как умирающий – умирающему.       За дверями поджидали фрассьоны и просторный коридор. У Исиды болела голова. Он прошел мимо фрассьонов, держа ухо востро, и снова уловил бегущую от него горячую проволоку, наброшенную капитаном Куроцучи на переходы, комнаты и углы.       Теперь Исида их вёл, но рядом с ним неотступно следовал Заэль, перламутровый и кровавый, прорастающий из темноты капельными бахромами, за ними двоими – костями увенчанные покачивающиеся глыбы. Бесшумно ступал Исида, звонко цокали Заэлевы каблуки, будто поземку трещин пуская за собой по плитке, и в эту поземку трещин вкрадывался песок; продолжалось странствие; камень тяжело дышал, вдавливаемый в землю землёй, обваленной поверх. Тусклые водянистые огни жгли глаза, Исида щурился, вспоминая трехглазую лампу, и удивлялся своей чувствительности.       Обширные отсеки выглядывали гроздьями экранов видеонаблюдения, на которых впору было выложить бы весь Лас Ночес ломтик за ломтиком, квадратик за квадратиком, но смотрела из них лишь чернота. Теперь-то он понял, что стены смотрели за ним бисерными глазами всю дорогу, вот только нервы, тянущиеся за этими отверстиями глаз, тянулись в черноту, и некому было припасть к ним взглядом. Трубки ушами росли по углам радиорубок, радиопровода истекали белым шумом. Отсеченное от мира чудовище, безглазое и глухое, бьющее хвостом и кусающее себя, – вот какой стала лаборатория. Белый шум раздавался воем, чернота затапливала Исиду, и вой сливался с тихим комариным звоном у него в ушах.       Я умираю, – самому себе говорил Исида, и тот Исида, который говорил, отделялся от того, которому говорилось. Исида, идущий по горячему следу, как пущенная из сердца стрела, холодно прищурясь синим глазом, наблюдал за Исидой умирающим, затопляемым пустотой звенящей, пустотой, в которой звонко цокали каблуки и влажно качались капли.       Исида указывал Заэлю направление, Заэль указывал выходы, переходы и коридоры, двоякодышащие анфилады и потайные кубикулы. Резной силуэт Заэля смягчился, поплыл, ослаб в развороте плеч, как подтаявшая ледяная снегурочка; матовой пленкой встала на его губах кровяная накипь; острые ногти цеплялись за Исиду, сквозь одежду прищипывая кожу, как птичьи клювы.       Еще дважды довелось подсоединяться к ганглиям защитных систем. Мерцавшие навстречу двери открывались и меркли. Исида потихоньку оставлял себя в сплетениях красных нитей, то тыкаясь в них, как запутавшийся котенок, то вдруг вливаясь в открывшийся переход, будто бережно внося огонек в лодочке ладоней, и сам истончался и мерк. Он бы не отказался изучить и получше запомнить извитие нитей, если бы только у него было больше времени.       Тот, отдельный, светящийся Исида пульсировал коридором, обрастал комнатами, делая их реальностью, а Исида во тьме копил свое время, прижимая коленки к груди и голову к коленкам, и не было с ним никакого Заэля Аполло, он был один в накатывающем на него умирании.       Этот-то умирающий есть я, – наблюдательно говорил тот, отдельный Исида. – И все эти мысли – симптомы моего умирания, и со мной шествует такое же умирание, цокая каблуками, будто отмеряя секунды шагами укрытых юбками ног.       Раненая рука вытворяла странное: то ему казалось, что рука была – выветренная желтая кость, нелетучее, недоразвитое крыло; то виделось, будто ее совсем не было, что плечо кончалось искристым паутинчатым светом; то вот они, пальцы, ногти и знакомые, как одна, мозоли и шрамы, и еще не начал его скелет выворачиваться наизнанку, начиная с руки и до самых пяток. Он трогал языком свои зубы, ожидая, как лязгающая челюсть, как забрало у шлема, захлопнет и отсечет его крики; как череп польется маской из глаз; но все, что он чувствовал до сих пор, была непривычная ясность неясно окружающих их комнат, узлов и переходов.       Где-то в глубине плавала его смерть, кругами подступая к сердцу. Но почему-то он вместо своей думал о смерти арранкара. Он снова не смог сказать правду.       Не смей умирать на моих руках, чертов ты Эспада. Не делай меня своим убийцей.