Scarlet

I

11:55 03.06.20ХХ Токио Стейшн — Шин-Осака Прибытие: 12:00 Наблюдая за тем, как зеленые иероглифы плывут по табло, как по течению реки, Хаттори крепко держал козырек своей потертой старой кепки. Лучи летнего солнца светили ему в глаза, и приходилось щуриться, чтобы они не слезились. Конечно, несмотря на то что его козырек смотрел вперед, он не был на расследовании. Не зов нераскрытого дела привел его на главный вокзал Осаки. Вокруг было много людей. Офисные работники с чемоданами, перетянутыми черной кожей, то и дело смотрели на часы, вытирая пот белыми, как их воротнички, платками, в нетерпении ожидая момента, когда они окажутся в кондиционируемом вагоне. Работники вокзала, похожие на ворон в своих черных пиджаках и фуражках, зорко следили за тем, чтобы россыпь волнистых попугайчиков-младшеклассников в разноцветных футболках не переступали желтую линию, чтобы не выпасть из гнезда. Группы старшеклассниц пищали, как курицы-наседки, обсуждая шопинг в Хараджуку. Но все их взгляды были одинаково прикованы к рельсам. Все здесь ждали одного и того же. И вот, из тоннеля появилась голова белого скоростного поезда. Медленно сбавляя скорость, он остановился на железнодорожной станции. Двери открылись, и из них заструился поток людей всех возрастов и профессий. Все они двигались в направлении выхода, останавливаемые барьерами из стекла и железа. На вокзале было шумно: шаги стучали по каменным плитам, звучала запись женского голоса, люди переговаривались между собой, двери открывались и закрывались, пищали датчики, считывающие проездные билеты. Пассажиры поднимались на борт скоростного поезда. Хаттори не двигался с места. Он не собирался садиться на поезд и не собирался никуда уезжать. Сегодня у него были другие планы. Наконец, среди толпы выходящих пассажиров, Хаттори заметил знакомые торчащие каштановые пряди. Видеть его без знаковой школьной формы и зеленого галстука было странно. В своей синей, под цвет глаз, рубашке-поло и белоснежных брюках он выглядел младше своих восемнадцати лет. Его образ завершали футбольные кроссовки - видимо, самая удобная обувь в его гардеробе, как для долгих расследований, так и для прогулок. Когда он нашел кансайского детектива в толпе, его лицо прояснилось, и он, положив руки в карманы, двинулся ему навстречу. При виде его Хаттори не смог сдержать большой, походившей на хищный оскал улыбки и не помахать ему рукой, несмотря на то что его друг не ответил ему тем же. Все правильно, сегодня Хейджи не был детективом. Он был лучшим другом Кудо Шиничи и его личным гидом в мир лучшей гастрономии региона. — Йо, как поездка? — Хаттори продолжал улыбаться. Наконец-то он приехал, наконец-то он в Осаке… — Ничего особенного, — выражение лица Кудо выглядело скучающим. Но даже когда он смотрел на него равнодушно, сердце Хаттори билось быстрее от одного лишь факта, что он стоял рядом с ним. — Так или иначе, какой у нас план? Я умираю с голоду. — Я рассчитывал на это, поэтому сначала мы пойдем в кафе поблизости за омурайсу, чтобы заморить червячка. Там неподалеку будет станция метро, оттуда мы поедем уже в ту лавочку с окономияки, о которой я тебе рассказывал. Конечно, на мотоцикле было бы быстрее, но… — Я уже сказал тебе, что никогда на твоем байке больше не поеду, — взгляд токийского детектива был холодным, как стружка льда с сиропом из голубики. Встретившись с ним, зеленые глаза Хаттори засияли, как люминесцентные светлячки. — А зря, очень зря! И вообще, на мне лежит только половина вины. Нечего было меня отвлекать своими разговорами, когда я в погоне за преступником. Мы бы сейчас на байке доехали, как на ковре-самолете. — Да-да, я тебя услышал. Только, пожалуйста, давай быстрее — есть очень хочется… — Кудо взялся руками за плоский живот и страдальчески опустил голубые глаза. — Амуро-сан предлагал мне позавтракать яичницей и кофе, но я отказался… — И правильно сделал! Ведь ничего не может быть лучше осакской кухни на завтрак! Я даже оплачу тебе суп мисо в кружке. Цени мое великодушие, Кудо, — Хейджи звонко рассмеялся и похлопал Кудо по левому плечу. Тот недовольно сжал губы, но понял, что говорить что-либо бесполезно. Хаттори же убедился в том, что его левая рука полностью зажила. Конечно, кости срослись уже давно, гипс сняли, но Хейджи не был уверен, что она функционировала так же, как правая. По телу кансайского детектива прокатилась волна облегчения. Позвать великого детектива Востока куда-нибудь было задачей не из легких. Казалось, что вокруг него постоянно что-то случалось: то убийства, то ограбления, то погоня за Черной Организацией, то похищения кого-то из группы Юных сыщиков, то ФБР срочно требует его помощь… Короче говоря, он всегда был вне доступа. Хаттори знал это и так, и поэтому всегда искал способы заманить его к себе домой. Кудо ведь, дурак эдакий, запрется дома ни с того ни с сего и будет читать своего Шерлока Холмса до посинения. Общительностью и доброжелательностью он никогда не отличался. Неудивительно, что у него и друзей толком не было. И именно поэтому ответственность за его выходы в свет лежала целиком и полностью на его лучшем друге, Хаттори Хейджи. В последние месяцы Кудо работал на износ, и Хейджи не мог игнорировать его темные, как лунные кратеры, мешки под глазами и то, как он осунулся. Его кожа, ранее дышащая свежим румянцем спортсмена-футболиста, стала белой, как пергамент. Конечно, от этих изменений он не стал менее красивым, но Хейджи не нравилось смотреть, как свет в нем тухнет, как в газовой лампе. Все-таки, когда Кудо занимался тем, что ему нравится, будь то расследования, игра в футбол или обсуждение Шерлока Холмса, он преображался и начинал светиться, как созвездие в безоблачную летнюю ночь. От него невозможно было оторвать взгляда, от одного его вида хотелось задержать дыхание… И Хейджи хотел увидеть его таким снова, увидеть своими глазами его свечение. Любой, кто прочитал бы его мысли, понял бы, как глубоко он вляпался. И Хаттори этого не отрицал. Он просто знал, что он должен сделать все возможное, чтобы сегодня Кудо не думал ни о чем, кроме отдыха. Пусть наконец-то расслабится как человек. И Хаттори ему в этом поможет. Мать Хейджи заставила его съесть завтрак, несмотря на то что тот впопыхах собирался на вокзал (отчего Хейджи не успел сполна насладиться прекрасной кухней Хаттори Шизуку и получил замечание от своего отца), поэтому, пока Кудо сидел за уличной стойкой и уплетал за обе щеки нежный золотой омлет, Хейджи наблюдал за тем, как на вокзальном табло меняются названия станций и номера поездов. Кудо ел медленнее, чем его лучший друг. Хаттори бы умял омурайсу за два укуса, но Шиничи был не такой. Он не проглатывал пищу, как это делал Хейджи, а разжевывал каждый кусочек. На его языке соединились вкусы жареного риса, нежнейшего золотистого омлета, ароматного томатного соуса и разнообразных специй. Иногда Хейджи обращал на него свой взгляд, но тут же снова отворачивал голову. Почему-то, когда Кудо ел, Хаттори не мог перестать думать, какие на вкус у него сейчас губы, хотя его желудок и был полным. Все, что второй детектив делал, завораживало его. Поэтому Хаттори не стал испытывать судьбу и невежливо пялиться. Он избегал злить Кудо. Хотя, когда его тонкие черные брови хмурятся, а в глазах сверкает летняя гроза, на него тоже приятно смотреть… Путь им предстоял не близкий. В отличие от Токио, где у каждого уважающего себя жителя была машина, а станции метро были в сотне метрах друг от друга, Осака не могла похвастаться тем же, поэтому большую часть дороги им пришлось бы пройти на собственных двоих. Хаттори не стал жаловаться, что на мотоцикле они добрались бы до пункта назначения за полчаса, и просто наслаждался прогулкой. К их везению погода была превосходной. Было начало июня: пели птицы, в траве стрекотали кузнечики, вдалеке было слышно журчание реки. На небе было ни облачка, только бесконечная синева и высоко стоящее солнце. Лучи его были ласковыми, как подушечки лап у котят, и нисколько не жарили асфальт и траву. В такую погоду хотелось играть в бейсбол у моста с друзьями, а вечером пойти за фруктовым льдом и лежать на зеленом склоне. Хаттори знал всю Осаку как свои пять пальцев. Он видел каждый дорожный знак, каждую автобусную остановку, каждый закоулок между частными домами. Но роль пешехода была для него в новинку. Все же отвыкать от рева мотора, зажима педалей и ветра в волосах было не так уж и просто. Хейджи подумал, что пешком ходить тоже неплохо и бросил взгляд через плечо на своего компаньона. Правильно говорят, что, просто шагая по улице, начинаешь замечать новое. Например, то, что он начинал ходить с левой ноги, а Кудо с правой, но темп ходьбы у них был одинаковый. Что Кудо больше смотрел перед собой, чем под ноги, но никогда не спотыкался. Что он завязывал свои шнурки каким-то навороченным узлом, какого Хейджи раньше не видел. Пока осакский детектив думал об этом, их с Кудо руки соприкоснулись. Касание было секундным, случайным, типичным, но Хейджи ощутил, как кожа стала гусиной, несмотря на температуру свыше двадцати градусов. Кажется, что ритм его дыхания сбился вместе с его шагом. — А, прости. Бросив это извинение, Кудо одернул руку и опустил ее в карман брюк. Хаттори решил, что говорить что-то будет излишним. Да уж, когда-нибудь он перестанет так реагировать даже на случайные касания… Хаттори не сказал бы, что скучал по Кудо в теле Конана. Он постоянно забывал, как к нему обращаться, и то, что он таскал за собой ребенка по местам преступлений, которые могут травмировать нежную детскую психику, тоже вызывало немало вопросов, особенно у женской половины его знакомых и приятелей. Поэтому, когда Кудо таки нашел противоядие, которое вернуло ему прежний вид с концами, Хаттори почувствовал, как одна из его проблем растворилась в воздухе. Но с ней появилась и новая. Если раньше Хейджи без проблем мог носить Кудо на спине и гладить его по голове, то теперь это было немыслимо. Каждый раз, когда какой-то участок его кожи соприкасался с кожей Кудо, у него начинало предательски биться сердце, а кровяное давление подниматься. Хаттори всегда думал, что это сказки, что любые прикосновения человека, который тебе романтически интересен, имеют такое влияние, но, оказывается, это стало его реальностью. Возможно, что именно поэтому Хаттори не слишком протестовал решению не ехать на мотобайке. Ведь от одной мысли, что рука Кудо будет обвивать его талию, а его лицо будет в миллиметрах от его шеи, голова шла кругом. И что-то ему подсказывало, что для водителя мотоцикла это было не очень хорошо. Еще раз позориться перед Кудо тем, что он не увидел грузовика, ему не хотелось. И все же, когда Хаттори смотрел на Кудо в пейзаже его родного города, западный детектив чувствовал, как сердце наполняется теплом, как кружка чая с молоком. Вот здесь была площадка, на которой ему нравилось играть в шестилетнем возрасте. В этом магазинчике сладостей они с Казухой покупали жвачку по выходным. Неподалеку отсюда, в трех поворотах сначала налево, а потом два раза направо, было место, где всегда было полно муравейников. А в паре дюймов от него был Кудо, его лучший друг Кудо, его соперник Кудо, его возлюбленный Кудо. Шел себе и не подозревал, что он был для Хаттори всем этим. А Хейджи смотрел на любимый город и своего любимого человека в нем и чувствовал, как на губах у него появляется улыбка. Они говорили обо всем и ни о чем одновременно. Обсудили вышедшую недавно книгу неплохого детективного автора. Пожаловались друг другу на загруженность на третьем году старшей школы и на то, что скоро учителя пойдут опрашивать студентов о колледже, в который они планируют поступить. За весь путь от вокзала до метро Кудо упоминал Шерлока Холмса три раза. Несмотря на то что его любимым детективом был Эллери Квин, Хейджи все равно было интересно послушать о том, кто так повлиял на личность Кудо Шиничи и сделал из него того, кем он был. Не мог он и игнорировать того, как преображался его друг из Токио, когда говорил о том, к чему питал страсть. В его голубых глазах блестели звезды, а белые щеки покрывались нежно-розовым, как мякоть сакура-данго, румянцем. Хаттори видел, как Кудо улыбался, много раз, но каждая его улыбка пробуждала в нем чувство любви все сильнее и сильнее. Забавно, что, когда лицо Кудо освещалось улыбкой, он становился похожим на Конана. Когда он говорил о Шерлоке Холмсе, его улыбка была искренней, неподдельной и лучезарной. Хаттори даже хотелось пристыдить себя за то, что сам он читал только пять рассказов о великом лондонском детективе, а о футболе знал только то, что чтобы победить, нужно забить мяч в ворота соперника. Хаттори припомнил, что однажды Кудо сказал, что он играет в футбол отстойно. Когда темы разговора иссякли, между ними повисло комфортное молчание. Кудо выглядел задумчиво, но Хаттори мог, только взглянув на его лицо, понять, что думает он не о непойманных преступниках и нераскрытых загадках, а о чем-то другом. Его брови не были нахмурены, и он не касался указательным пальцем подбородка, смотря в пустоту, как он делал обычно, когда в его голове рождалась картина преступления. Ничего в его теле не выдавало напряженной деятельности ума: его пальцы были расслаблены, а взгляд голубых глаз был ясным, как полуденное небо. Интересно, о чем он думал сейчас? Если бы они были на расследовании, Хейджи мог бы прочитать его мысли, но сейчас, когда они не были главными действующими лицами на сцене преступления, Кудо был для него закрытой книгой. Он не имел даже представления о том, что происходило у него в голове. Если он и знал детектива-старшеклассника Востока Кудо Шиничи, то ученик третьего Б. класса академии Тейтан Кудо Шиничи был для него пустой страницей. Хаттори невольно задумался, что было бы, если бы они виделись каждый день в школе. Если бы они обедали вместе и шли вместе домой? Делали домашние задания в библиотеке, ходили друг к другу в гости по выходным? Неожиданно он понял, какую малую часть он занимал в жизни своего лучшего друга. Звонили они друг другу в лучшем случае раз в неделю, а виделись и того реже, и чаще всего по работе. Конечно, когда Кудо перестал быть Эдогавой Конаном, то их дороги стали пересекаться чаще, но все равно… Хаттори хотелось бы проводить с ним больше времени. Знать его так, как его знали его одноклассники. Глаза Хейджи потемнели и приняли цвет еловых иголок. — Да что такое уже, наконец? За своими размышлениями Хаттори и не заметил, как Кудо перехватил его взгляд и смотрел на него со смесью раздражения и осуждения. Это выражение лица было для Хейджи самым знакомым: прищуренный взгляд, опущенные уголки губ, наклоненная вперед голова и руки в карманах. Хаттори поспешил отвести взгляд от лица своего лучшего друга, но если бы он всмотрелся в него подольше, то увидел бы, что его выражение не было таким уж и типичным. Отличием служил любопытный блеск в голубых глазах и еле заметный румянец на щеках, но Хейджи их упустил. — Ты о чем? — Хаттори сделал вид, что не знал, о чем идет речь. Как и следовало предполагать, это с Кудо не сработало. Уж слишком подозрительно бегали его зеленые глаза, и голос изменил тональность. Натянув козырек на глаза, Хейджи проклял абсолютный слух этого певца-неумехи. — Ты знаешь. Пять минут ты всматривался в мое лицо, не говоря ни слова. — Я просто думал, как бы ты не получил солнечный удар без кепки, идиот. Хотя, возможно, вместо солнечного удара у тебя появятся конопушки, и тебе придется замазывать их тональником~… — Хаттори передразнил его и оскалил клыкастую улыбку, идя вперед своего лучшего друга, заметив вдалеке лестницу, уходящую под землю. — Вот и метро. Пошли быстрее. По тому, как громко стучала подошва футбольных кроссовок о гравий, Хейджи догадался, что его собеседник не был доволен окончанием разговора. Но Хаттори не горел желанием его продолжать и объяснять странности в своем поведении. Он делал это ради их дружбы. Поэтому лучше бы Кудо и не задавался такими вопросами, а продолжал игнорировать все изменения в его поведении. Пусть он и дальше не замечал бы. Хаттори не смел посягнуть на большее. Чтобы добраться до той знаменитой лавки с окономияки, им нужно было с фиолетовой ветки пересесть на красную. Так как сегодня была суббота, то и людей в метро было больше обычного. Кудо и Хаттори сели в самый последний вагон. Проехать им нужно было шесть остановок. Токийский детектив расположился на сидении, тогда как Хейджи предпочел стоять. Пока он держался рукой за холодные железные перила, он подумал, что раньше ноги Конана не доставали до пола, а сейчас Кудо сидел как обычный взрослый человек. Их голоса перекрыл стук колес о рельсы и чужая болтовня, и детективы-старшеклассники решили доехать до нужной станции в тишине. Глаза Кудо потемнели и приняли оттенок ягод черники. В его хрусталике отражался свет эвакуационных ламп в тоннеле. Хаттори подавил зевок и стал наблюдать за группой младшеклассников в другом конце вагона. Но, конечно же, он следил и за тем, чтобы никто не оставлял подозрительных объектов и чтобы все пассажиры метро были в добром здравии. Мало ли, что могло случиться… И он, и Кудо на собственном примере знали, что у детективов не бывает выходных. — Слушай, а тебе можно ходить без маскировки? — когда они ехали на эскалаторе на другой конец вокзала, чтобы пересесть на красную ветку, Кудо неожиданно заговорил. Он стоял на пару ступеней выше Хейджи, и тому пришлось поднять голову, чтобы на него посмотреть. Его друг хотел встать на правую часть эскалатора, но Хаттори пришлось напомнить ему, что они не в Токио, и он послушался и сделал шаг в другую сторону. — Ты же местная знаменитость. В прошлый раз нас задержали твои фанатки и мы потратили на них четверть часа. — Ну, будем надеяться, что никому не потребуются мои услуги сегодня. В последнее время я светился в Токио, а в газетах обо мне вообще не писали, — Хаттори пожал плечами. — И вообще, разве это не я должен у тебя спрашивать, о, Шерлок Холмс Хейсейской эры? О тебе-то молва и у нас идет. — Кудо Шиничи не обогнать популярность спящего Когоро, — Кудо хмыкнул и многозначительно посмотрел на Хаттори. — А если бы и был риск, что меня узнают, то у меня есть это. С этими словами Шиничи вынул из кармана брюк черный кожаный футляр и извлек из него солнцезащитные очки-авиаторы с темно-коричневыми стеклами цвета речного песка. Кудо водрузил их к себе на переносицу и посмотрел на Хаттори с дерзкой улыбкой. — Ну как тебе? Амуро-сан подарил, — даже не видя его глаз, Хаттори знал, что под ними появились смеющиеся морщинки, а цвет поменялся на цвет морской волны. — Лучше сними их, пока не споткнулся, — про себя Хейджи подумал, что Кудо эти очки очень шли. Он выглядел в них круто, как голливудский актер. Но, конечно же, вслух он этого не сказал. — Кто вообще в наше время носит темные очки в помещении… — Кто-то, кто очень хочет всегда выглядеть стильно. — Скорее кто-то, кому жизнь не дорога. Сейчас налево. Они сели на красную ветку. Кудо поднял локоть и посмотрел на стрелки часов, двигающиеся к двум. Хаттори заметил, что он все еще носил часы, в которых содержалась игла с транквилизатором, и невольно потер левую сторону шеи. В этот раз людей в вагоне было больше, и им обоим пришлось ехать стоя. Под давкой других пассажиров пространство между ними сократилось, и их плечи плотно соприкасались друг с другом. Пальцы Кудо были всего в нескольких сантиметрах от его собственных, и Хаттори пришлось сделать над собой усилие, чтобы не смотреть на профиль друга, находящийся так близко. Когда подземный транспорт прибыл на несколько больших станций, то большинство пассажиров покинули вагон, как рыбы, ускользающие из рыбацких сетей. Так как нужная им остановка была не скоро, детективы решили присесть. При виде пассажира, точь-в-точь выглядящего как Эркюль Пуаро, между ними завязалась дискуссия о лучшем рассказе Агаты Кристи, посвященном его похождениям. Разговор шел оживленным шепотом, и поведение детективов можно было бы принять за плохой тон, но их голоса затихали в шуме колес и звучали, как статика в старинном радио. Когда их спор достиг точки кипения и старшеклассники уже были готовы поссориться друг с другом, то Хейджи вдруг услышал знакомый с детства голос. — Хей-чан, ты ли это будешь, аль мои старые глаза меня обманывают? Голубчик, дай-ка я на тебя посмотрю повнимательнее… Голос, окликнувший его, звучал как журчанье черного чая, налитого в чашку. Тон его обладателя был теплым, как батарея под котатсу*, а интонации — мягкими, как плоды сливы. Стоило ему поднять голову, как он увидел Кобе Акане, женщину, жившую на соседней улице, когда Хейджи был еще в детском саду. Она была одной из первых людей, которая поддержала его идею стать детективом, и всегда угощала его вагаши*, когда он забегал к ней в гости. Воспоминания, оставшиеся о ней у Хейджи, были самыми нежными. Когда он поступил в первый класс академии Кайхо, то она переехала из Неягавы в Койю, но продолжала присылать своему любимому детективу телеграммы и поддерживала общение с его матерью, с которой она делилась найденными рецептами. Кобе Акане жила одна, хотя Хаттори знал, что раньше она делила квартиру со своей лучшей подругой, которая умерла от инсульта в возрасте шестидесяти девяти лет. Сейчас она восстановила контакт со своими двоюродными братьями и сестрами и переехала к ним, но она все равно говорила, что ее дом всегда был и останется рядом с той подругой. За несколько лет она совсем не изменилась: ее голубые глаза за стеклами толстых овальных очков так и светились остроумием, а в седых волосах была неизменная заколка с красными камелиями. В ее теле сквозила грация минувших лет, и, даже опираясь на черную трость, Кобе-сан выглядела так же элегантно, как гейша в своем длинном бирюзовом платье с узором из золотых ветвей. Ее лицо светилось добродетелью, а улыбка, предназначенная для Хаттори, была материнской. При одном взгляде на встретившуюся ему женщину Хейджи разом ощутил нахлынувшую на него волну теплых воспоминаний о днях, проведенных у нее дома, и снова почувствовал себя необузданным юнцом, который так нуждался в слушателе. Заметив перемену на его лице, Кудо замолчал и окинул внимательным взглядом стоящую перед ним пожилую женщину, будто собираясь использовать на ней дедуктивный метод. — Кобе-сан, какими судьбами? Мы не виделись несколько лет! Как Ваше здоровье, как Ваша семья? — Хаттори вскочил с места, поспешно снял кепку и прислонил ее к груди, поклонившись. Радость от неожиданной встречи переполняла его, и он улыбнулся во все тридцать два, совсем не замечая того, как его лучший друг ловил каждое его движение. — Все в порядке, дорогой мой. Все члены моей семьи в добром здравии, как и я сама. Но как же ты возмужал за эту пару лет. Вырос, стал настоящим красавцем… — улыбка расцвела на лице пожилой женщины, как бутон камелии, и она протянула свою худую руку, чтобы коснуться темнокожей щеки своего давнего друга. Ее прикосновение было мягким, как шелк, и улыбка Хаттори стала еще ярче, приняв вид июньского солнца в середине дня. Он с самого детства привык к прикосновениям Кобе-сан, и они были ему роднее материнских. — Мы часто читаем о тебе в газетных статьях. Хей-чан, мне не передать словами, как я горжусь тобой. Как же быстро ты вырос из того сорванца в великого детектива… — ее голубые радужки зарябили пленкой из хрустальных слез, став похожими на воду под трескающимся с наступлением оттепели льдом. — Да что Вы, Кобе-сан, я не такой уж и великий детектив, Вы преувеличиваете… — Хаттори рассмеялся и поспешил утешить добрую женщину, спросив ее о том, как продвигался тот художественный проект, которым она занималась последние пять лет, и так же ли ее старший брат болеет за Зеленых Коршунов, или их поражение в прошлом сезоне заставило его изменить сторону. Было столько вопросов, ответы на которые Хейджи хотел узнать, столько вопросов, которые задала бы при случае его мать, что он и не знал с чего начать и как все уместить в две остановки метро. Но вот к нему вернулось полное осознание вещей, и он обратил свои зеленые глаза на сидящего рядом токийского детектива, который внимательно следил за их диалогом, ничем не выдавая свое присутствие. — Если и говорить о великих детективах, то нельзя не упомянуть этого парня. Я много чему у него научился, — Хаттори вновь улыбнулся, но на этот раз ласковее, его зеленые глаза налились светом, как молодая листва, озаряемая солнечными лучами, и он положил руку на плечо своего друга. Тот тут же поднялся с места и вежливо поклонился, проявляя уважение к женщине старшего возраста. — И кому же я имею честь быть представлена, Хей-чан? — проницательные глаза Кобе-сан давно приметили молодого человека, ждущего своей очереди, чтобы вступить в разговор, и выглядящего, как уроженец новой столицы страны восходящего солнца. Их голубые глаза — бирюза и сапфир — встретились, и по одному взгляду друг на друга они уверились в своей взаимной симпатии. — Кобе-сан, позвольте представить Вам Кудо Шиничи, великого детектива Востока и лучшего детектива-старшеклассника в Токио. Кудо, позволь представить тебе Кобе Акане-сан, великую художницу и подругу моей семьи. Если бы не ее поддержка, то я, может быть, так и остался бы безызвестным деревенским сыщиком. — Мне приятно познакомиться с человеком, который сделал из Хаттори того, кем он является сейчас, — Кудо обворожительно улыбнулся, и Хаттори с удовольствием заметил, что он произвел благоприятное впечатление на Кобе-сан. — Друзья Хей-чана — мои друзья, — в сердцах сказала она, но тут же метнула взгляд на кансайского детектива. — Ох, или я имею дело с человеком с иной степенью близости с Хей-чаном?.. Кобе-сан невинно наклонила голову, чем заставила металлические лепестки цветов на своей заколке зазвенеть, даже не подозревая, какую бурю чувств ее вопрос пробудил в молодом детективе. Он вдруг почувствовал, как его щеки стали такими же красными, как ветка метро, на которой они ехали, а сердце билось быстрее, чем колеса о рельсы. Казалось бы, вопрос был самым обычным, ничем не примечательным… Но Кобе-сан как искусный художник умела видеть настоящее положение вещей, поэтому Хейджи не сомневался в том, что она знала, что происходит в его сердце во всех красках. — Это правда, что нас связывает иная степень привязанности, чем дружба, — проронил Кудо, пока Хаттори все еще пытался прийти в себя после столь деликатного вопроса, как характер его отношений с Кудо Шиничи. По виду второго детектива было ясно, что этот вопрос его нисколько не смутил, и он держался уверенно и не придавал ему сакрального значения. Слух Хаттори обострился, и он прислушался к последующим словам своего объекта интереса. Они как будто находились в вакууме. — Мы с ним через многое прошли, и Хаттори был тем человеком, который долгое время хранил мой секрет, который иначе я бы нес на своих плечах один, — он бросил на него улыбающийся взгляд голубых глаз, и Хейджи сразу вспомнил о Конане, часто использующем свое детское обаяние, чтобы сбить с толку все действующие в расследовании лица. — Я сказал бы, что мы лучшие друзья, если позволите. — Мне так приятно знать, что у Хей-чана появился близкий друг, разделяющий его страсть к профессии частного детектива. Он всегда был избирателен в том, с кем заводить знакомство, поэтому я не сомневаюсь, что ваши интеллектуальные способности и ваши добродетели велики, — улыбка Кобе-сан стала довольной, как у наевшейся сливок трехцветной кошки, растянувшейся на крыльце. — Надеюсь, ваше взаимное расположение с течением времени будет расти. Хей-чан всю жизнь нуждался в верном компаньоне, и мое быстрое знакомство с Вами пробудило во мне склонность думать, что Вы вполне подходящий на эту роль человек. Если ваша дорога приведет вас в Койю, то я приму вас как гостя в своем доме, чтобы выслушать о ваших поисках правды и узнать Вас получше за чашкой ароматной матчи. — Если мне представится такая возможность, то я сочту это приглашение за честь, — Кудо не нужно было догадываться, что остановка, которую объявлял роботизированный голос, была той, на которой высаживалась осакская художница, поэтому он еще раз поклонился и на прощанье передал добрые пожелания для ее многочисленной семьи. Хаттори не хотелось так скоро прощаться с женщиной, которая вдохновляла его даже тогда, когда остальные от него отвернулись, но времени у них было в обрез, поэтому он очень старался выразить все свои теплые чувства через по-юношески пылкое, сердечное прощание. Он чувствовал себя ребенком, уезжающим от своей бабушки после окончания летних каникул обратно в город, чтобы пойти в школу. Кобе-сан видела это и уверила его в том, что их пути еще обязательно пересекутся в ближайшее время. Когда уже была пора выходить и женщина отправилась к автоматическим дверям, то она напоследок передала свои пожелания для Казухи-чан, с которой она тоже надеялась свидеться, и попросила Кудо Шиничи-сана следить за его лучшим другом за неимением первой, ведь им обоим было известно, какой горячностью отличался их общий друг. Хаттори был все еще под впечатлением от внезапной встречи, поэтому он сам и не заметил, как поезд махнул оставшиеся остановки, и им уже нужно было покинуть вагон. Когда его подошва коснулась каменной плитки, стилизованной под мрамор, он наконец-то смог посмотреть на то, что находилось снаружи его мыслей, и поймал на себе взгляд голубых насмешливых глаз своего друга, который смотрел на него изучающе. На его губах играла знакомая Хаттори мальчишеская улыбка, и он сразу почувствовал себя уязвленным. — Чего ты лыбишься? Что-то смешное увидел? — процедил Хаттори через зубы, инстинктивно пряча руки в карманы и сутулясь. — Мне кажется, это был первый раз, когда я слышал, как ты говоришь на кейго*. Кейго и кансай-бен — это какая-то гремучая смесь без имеющихся ей аналогов, — глаза Кудо лукаво заискрились, как речка, в которую был брошен плоский камушек. Он прислонил руку к изогнутым в улыбке губам, чтобы подавить вырывающийся смешок. Хаттори почувствовал, как у него дернулась щека. — У тебя какие-то проблемы с этим, придурок?! — его руки чесались схватить Кудо за ворот футболки, дабы тот уяснил, что Хаттори не потерпит насмешек над собой, но Кудо покачал головой и улыбнулся другой улыбкой. Той улыбкой, которую Хейджи видел очень редко, и в большинстве случаев она предназначалась совсем не ему. Эта улыбка выражала привязанность, которую сам детектив не умел показывать ни словами, ни действиями. Но именно в моменты, когда он улыбался вот так, любой дурак бы понял, насколько у него золотое сердце. — Нет, просто… Эта женщина тебе и вправду дорога, верно? Ты должен быть рад, что увидел ее сегодня, — Кудо заложил руки за голову и знающе кивнул в сторону второго детектива. Хейджи растерялся. — Ну… Можно и так сказать… — он задумчиво потер подбородок, пока Кудо смотрел на него с нескрываемым триумфом. Фитиль зажженной бомбы был потушен. Взрыва удалось избежать. Хаттори прокрутил в голове встречу в вагоне метро, и его взгляд смягчился. Он действительно… должен быть благодарен за эту встречу. Но сейчас не время думать об этом. — Ладно, пошли, — Хейджи дернул плечом в сторону выхода из метро, где уже толпились другие пассажиры. — Здесь недалеко. Последний отрезок их пути был ничем не примечательным. Дорога пролегала через квартал частных домов, и Хаттори обратил внимание на то, что Кудо то и дело вертел головой, любуясь треугольными крышами и садами камней. Хейджи подумал, что для него дома в японском стиле — это что-то необычное, ведь Токио застроен комплексными апартаментами и небоскребами. Для него и водопад с садом вишневых деревьев в резиденции Хаттори был чем-то особенным. В осакском детективе проснулась гордость, и он ухмыльнулся своим наблюдениям, позволяя своему неокультуренному другу наслаждаться архитектурой региона старой, величественной Японии. Еще до того как он увидел знакомую ярко-красную вывеску с китайским драконом, Хаттори мог унюхать запах жареного бекона и яичных лепешек. Снаружи лавочки с окономияки были развешаны красные бумажные фонарики и стояли большие горшки с фикусами. Раздвинув тканевые шторы с написанными на них кандзи, притягивающими успех, процветание и удачу, двое старшеклассников-детективов оказались внутри. Как Хаттори и рассчитывал, они пришли в то время, когда за стойкой сидело лишь несколько постоянных клиентов. Приглянувшаяся Хейджи лавочка была достаточно тесной, и могла одновременно вмещать в себя каких-то десять посетителей, но аппетитный запах жареных лепешек, хлопьев бонито и капусты подсказывал, что блюда, которые здесь готовят, того стоят. Если бы Хаттори составлял тур по лучшим ресторанам своего региона, то данная забегаловка точно попала бы в его список. За свои семнадцать лет он пробовал столько вариаций окономияки, что мог считаться настоящим дегустатором, и поэтому он был уверен в том, что если Кудо отведает настоящих окономияки по кансайскому рецепту, то у него не останется сомнений в кулинарном превосходстве Осаки. При мысли о том, как его лучший друг будет удивлен, Хейджи не мог удержаться от торжественной улыбки. — Добро пожаловать! — крикнул шеф-повар, который на момент того, как они вошли обильно поливал окономияки густым бронзовым соусом окономи, от которого у западного детектива текли слюнки. — А, Хейджи-кун! Пришел за своей обычной порцией окономияки? — завидев в проеме дверей темнокожего старшеклассника, шеф-повар улыбнулся почти отцовской улыбкой и махнул в его сторону лопаткой, приветственно заблестевшей в сумраке желтых ламп. Когда он заметил, что сегодня детектив привел в лавочку друга, шеф-повар склонился в подобии поклона и перевернул лепешку. — Кого ты привел к нам сегодня? Я сочту за честь познакомиться с еще одним другом моего постоянного клиента, который своей работой отгоняет от моей лавочки неудачу. — Йо, Таку-сан! — Хаттори отодвинул деревянный стул и плюхнулся на его сидение, скрещивая ноги и одной рукой держась за его спинку. — Я сегодня к Вам не с пустыми руками, а с гостем нашего региона, которого нужно посвятить в мир настоящих окономияки! — Хаттори махнул локтем в сторону Кудо, который сел на стул по левую руку от него и наклонил голову вперед, изъявив повару свое почтение. — Этого парня зовут Кудо Шиничи. Он настоящий Токио-ите, родился и вырос в новой столице. Короче говоря, человек, который не испробовал вкус жизни. — О, так ты тот самый Кудо-кун… — шеф-повар присвистнул и подмигнул Хейджи. Кудо метнул на него раздраженный взгляд. — Послушай, детектив, тебе очень повезло иметь в друзьях такого парня как Хейджи-кун. Такие смышленые люди, как он, сейчас — большая редкость. Хотя, что я тебе об этом рассказываю, ты-то лучше меня знаешь на этом вашем детективном, — повар ухмыльнулся и положил на лепешку слой сырого бледно-розового бекона, перевернув ее на шипящую плиту. — Мое дело — накормить вас, чтобы колесики в ваших светлых головах продолжали крутиться. Джиро, прими-ка у них заказ. Из кухни вышел парень лет от двадцати пяти до двадцати девяти и достал из кармана черного фартука блокнот и ручку с синими чернилами. Кудо бросил взгляд на меню, которое было изложено на большой черной доске. Ассортимент горячих блюд и топингов к ним был не слишком обширным, как и секция с напитками, содержащая в себе преимущественно газировки из конбини*, несколько сортов чая и небольшой выбор кофейных напитков. Все названия были нашкрябаны белым мелом, в то время как цены в йенах были выделены красным. На самом деле, Хаттори нравился интерьер этого магазинчика. Конечно, здесь было много личных и не связанных друг с другом предметов окружения: золотые манеки-неко, приветственно машущие ожидающим еды посетителям; рисунки и отзывы посетивших ресторанчик клиентов, написанные на салфетках и прибитые к стене офисными кнопками; гобелены с изображением горы Фудзиямы и китайских драконов; золотые гирлянды; выцветшие плакаты спортивных команд… Ничего из этого нельзя было назвать осмысленным, но подобный беспорядок не вызывал у Хаттори отторжения. За свои без двух месяцев восемнадцать лет Хейджи успел посетить десятки подобных заведений, разбросанных по всей территории региона, поэтому он видел всякое. Ресторан почти всегда является отражением своего хозяина, и именно поэтому Хаттори со скепсисом относился к большим ресторанам, где был гриль у каждого стола, несколько шеф-поваров и грамотный дизайн. Они казались ему какими-то фальшивыми, даже бездушными. Осмотрев окружение забегаловки, которую он облюбовал как место, в которое хочется вернуться, Хаттори довольно улыбнулся, и его зеленые глаза наполнились теплом, подобным зажженному костру. Он был близко знаком с шеф-поваром данного заведения, но даже в первое свое посещение он почувствовал себя желанным гостем. Не один час он провел на мягком сидении деревянного стула, уплетая за обе щеки божественные окономияки и смотря бейсбольные матчи в компании таких же ценителей японской кухни, как и он сам. Но сейчас не об этом. Судя по потерянному виду, выражающемуся смещенными к переносице черными бровями и бегущими из стороны в сторону голубыми глазами, Кудо бы не помешала его помощь. Хаттори самодовольно улыбнулся и наклонился к его стулу, чтобы тот мог без стеснения поговорить с ним о том, что его беспокоило. — Эй, Хаттори, скажи мне, что ты будешь заказывать, — его шепот звучал почти так же, как шипение масла на плите. Глаза Шиничи встретились с его глазами, и в их отражении западный детектив увидел блеск стали. — Я? Я буду как обычно, — улыбка Хаттори стала шире, обнажая две пары белых, словно грибы шиитаке, клыков. — Что именно как обычно? — Кудо поднял голос, и Хаттори готов был поклясться, что нога его лучшего друга дернулась, чтобы пнуть его ногу. — Я здесь впервые, откуда мне знать. — То есть ты хочешь, чтобы я дал тебе рекомендации, так как ты не знаешь, что заказать? — встретившись с глазами Кудо, принявшими оттенок черненого серебра, его собственные глаза заблестели, как зеленое стекло. — Да, Хаттори. Именно это я и пытаюсь тебе сказать. Мог бы и сам догадаться… — Кудо вздохнул и откинулся на спинку стула, поднимая каштановую челку с глаз. — Я, конечно, пробовал окономияки в Хирошиме… — Забудь про Хирошиму, — перебил его Хаттори, кладя руку ему на колено, чтобы полностью завладеть его вниманием. — Кансайские окономияки не имеют с ним ничего общего. По нашей рецептуре все ингредиенты смешиваются сразу в само тесто для окономияки. Это гораздо вкуснее, чем когда ингредиенты кладут сверху, как в Хирошиме. — Да-да, я тебя услышал, — Кудо закатил глаза и смахнул руку Хаттори со своего колена, кладя одну ногу на другую и скрещивая руки на груди. Все-таки к вторжению в его личное пространство он всегда относился чересчур осторожно. — Так какие ингредиенты туда вмешиваются? — Любой кансаец знает, что в приготовлении окономияки есть шесть главных ингредиентов. Первый! — Хаттори триумфально поднял указательный палец вверх. — Нагаимо*! Без него тесто не будет иметь нужную консистенцию! Второй! — Хаттори загнул средний палец. — Тенкатсу*! С ними тесто будет достаточно густым, чтобы у нас получилось плотное и вкусное окономияки. Третий и четвертый ингредиенты — это соус окономи и домашний майонез. Без них не будет нужного вкуса. Пятый — это хлопья бонито*, которыми окономияки посыпают сверху, а шестой — это посыпка из зеленых водорослей. С базой из этих шести ингредиентов можно сделать любой окономияки, который тебе придет в голову. Можно смешать все что угодно: от лапши до бекона. Если ты задаешься вопросом, как я ем окономияки, то я скажу тебе, что у меня есть три любимых топинга: бекон, имбирь и картофель. Это одно из самых традиционных сочетаний. Но я привел тебя сюда не для того, чтобы ты повторял за мной. Я хочу, чтобы ты сполна ощутил всю мощь этого блюда и сам создал свой идеальный окономияки. Только советую не смешивать больше трех ингредиентов, а то будет перебор. — Хм… Если я могу использовать любые ингредиенты… — выражение лица Кудо стало задумчивым, каким оно бывало тогда, когда он соединял нити улик в голове. — Разве грибы эноки и тофу не являются беспроигрышным сочетанием? — Мне нравится ход твоих мыслей, но для того чтобы наесться, тебе нужно добавить что-то посущественнее. Как ты смотришь на свинину? Креветки? Может, даже моллюсков? — Хаттори не скрывал своего удовольствия, которое он получал в ходе обсуждения вариантов своего любимого блюда. Поиск истины вместе с Кудо, какой бы она ни была, был очень веселым процессом. — Если у них есть кальмары, то я не отказался бы от них, — задумчиво протянул Кудо, ища на лице своего лучшего друга одобрения. Даже если он и был лучше него в детективном деле, когда дело касалось приготовления еды, у Хаттори было преимущество. И, если быть честным, ему нравилось чувствовать себя лучше хоть в чем-то и наконец-то быть своему другу по-настоящему полезным. Хаттори одобрительно улыбнулся и кивнул головой, переводя взгляд на слышавшего их диалог официанта. — Все ясно? Одно окономияки стиля Великого западного детектива, а второе окономияки с жареными кальмарами, тофу и грибами эноки, —- торжественно заявил он. Официант на скорую руку записал детали заказа, используя обозначения, на первый взгляд, понятные только шеф-повару, и выдернул белый листочек. Поклонившись и сказав дежурные фразы, он вернулся на кухню, прикрепляя белый листик на железную вытяжку. Шеф-повар уже заканчивал приготовление первого окономияки и посыпал его снежинками из измельченных сушеных водорослей, передавая получившееся сытное блюдо на соседнюю плиту и улыбаясь своему постоянному клиенту. Полив плиту растительным маслом, он перевел взгляд на новый заказ и добродушно улыбнулся сидящим перед ним двум детективам. — Хороший выбор, Кудо Шиничи. Ну, а окономияки для Хейджи-куна — для меня всегда сплошное удовольствие. Дайте мне десять-пятнадцать минут, и все будет готово. Обещаю, что я не опозорю честь Осаки перед жителем Токио. — Шеф-повар рассмеялся и хлопнул двумя лопатками друг о друга. У двух детективов возникали обоюдные попытки найти тему для разговора, чтобы скрасить беседой ожидание еды, но они оба были настолько утянуты в наблюдение за процессом приготовления собственных блюд, что разговор не клеился, и они негласно решили провести эту треть часа в созерцательной активности. Было что-то захватывающее в том, чтобы смотреть на то, как ингредиенты вмешиваются в одну массу, которая впоследствии жарится на разгоряченной плите. Запах, который попадал в их ноздри, заставлял рот наполняться прозрачной слюной, а глаза смотреть на пузырьки жира и золотого масла на плите голодным блуждающим взглядом. Хаттори не мог даже разбить яйцо так, чтобы в желток и белок не вмешались розовые осколки скорлупы. Он знал, как держат нож убийцы, когда пытаются напасть и защититься, но понятия не имел, как держат нож, чтобы порезать огурцы в салат. Именно поэтому кулинарное искусство было тем, к чему он испытывал глубокое уважение, потому что сам понимал, что никогда так не сможет. Манипуляции с жареными морепродуктами и мясом, то, как тестовая масса поменяла цвет с белого на желтый с прожаренным коричневым, способ приготовления соуса для окономияки и то, как шеф-повар рисовал идеальные линии при помощи японского майонеза — все это было наукой ему не подвластной. Кудо, сидящий по правое плечо от него, должно быть, думал так же. Хаттори знал, что токийский детектив привык, когда другие люди готовят ему еду, и успел попробовать блюда различных домашних поваров. Кудо относился к еде как к топливу, без которого организм заглохнет, как двигатель автомобиля, поэтому ему было преимущественно все равно, что он ест и когда. Именно поэтому Хаттори и хотелось показать ему, что вкусная еда по правильной рецептуре может изменить это. После того как она попадала в желудок, энергия прибавлялась, а мысленные способности улучшались. Ему хотелось получить от Кудо реакцию, впечатлить его. Он хвалился своей родиной и хотел, чтобы и Кудо понял, почему Хаттори так любит место, где он родился и вырос. Ему хотелось, чтобы он испытал настоящий вкус Осаки. Приготовления окономияки подходили к концу. Шеф-повар полил жареных кальмаров и кусочки бекона густым белым майонезом, делающим вкус насыщеннее, и посыпал их пылью из водорослей, танцующей на стальной плите. Подняв получившиеся два на вид разных блюда на лопатке, шеф пододвинул их к терпеливо ждущим детективам. — Налетайте! С пылу с жару! — шеф-повар гордо посмотрел на свои творения и улыбнулся при виде того, как лица старшеклассников стали на несколько оттенков светлее. — Пахнет обалденно! Спасибо, Таку-сан! — Хаттори потянулся за лопаткой и крепко взялся за черную пластиковую ручку, вонзая лезвие стали посередине своего окономияки, чтобы разрезать его крест-накрест. Кудо сложил ладони вместе и поклонился повару, поблагодарил его за еду и тоже взял лопатку и, понаблюдав за сидящим слева Хаттори, повторил его действия, тоже разделив окономияки на четыре части. Как только он закончил резать окономияки, Хаттори пододвинул к себе тарелку и положил на нее один из кусков. Вдохнув аромат жареного бекона, сушеного тунца и вкуснейшего соуса, Хейджи поднял деревянные палочки и стал ждать. Сидящий справа от него Кудо поднял кусочек своего окономияки ко рту, его рука замерла в семи сантиметрах от его рта, он наклонил голову и посмотрел на лучшего друга с непониманием. — Ты не будешь есть? — спросил он растерянным тоном. Хаттори поспешил внести объяснения, но шеф-повар опередил его своим раскатистым смехом, протирая плиту от жира и масла. — У Хейджи-куна кошачий язык. Он не может есть горячую еду, чтобы не обжечься, — объяснил он, невинно встретившись с зелеными глазами Хаттори, в которых горело совсем недоброе пламя. Этот комментарий был как нож в спину. — Да неужели? — на губах Кудо появилась издевательская улыбка, которая, по правде говоря, на Конане смотрелась не так злорадно. Если бы Хейджи увидел, как младшеклассник улыбался ему подобным образом, он бы подумал дважды, прежде чем ему втащить. Сейчас же Хаттори пришлось сдержаться и напомнить себе, что он не должен позориться перед человеком, который готовит такую вкусную еду. — Тогда прошу меня простить, я начну есть первым. — Приятного аппетита, — процедил Хаттори сквозь зубы, делая над собой усилие, чтобы не выказывать свою злость (судя по насмешливому взгляду Кудо, выходило у него очень плохо). Но, делать было нечего, поэтому он стал ждать, пока клубы пара, исходящие от жареного блюда, не станут прозрачнее, и, чтобы убить время, смотрел на то, как ест его друг. Отломив от окономияки небольшой кусочек со смешанным коричневым и белым соусами, бледно-золотым кальмаром и кусочками жареных грибов, Кудо захватил губами деревянные палочки и положил еду на язык. Жевал он медленно, с расстановкой, но Хейджи заметил, как преобразились его глаза, засиявшие в свете желтых ламп бенгальскими огнями. Проглотив первый кусочек, он сразу потянулся за вторым, жадно набрасываясь на яично-капустную массу. Хаттори знал, что он нагулял на свежем воздухе аппетит, и положил голову на ладонь, удовлетворенно улыбаясь. — Вкусно? — Очень, — Кудо попытался поймать взгляд шеф-повара, готовившего тестовую массу для следующего окономияки, чтобы выразить свою благодарность кивком головы. — Давно не ел ничего вкуснее. — Приятно слышать, — отметил Хейджи, опуская взгляд на собственную тарелку, от которой уже не исходил пар. Он сделал вывод, что теперь можно приступить к еде. Поблагодарив бога за еду, Хаттори поднес первый кусочек ко рту и захватил его губами. Раскусив передними зубами жареную корочку бекона, Хейджи ощутил во рту приятный вкус бонито и капусты. Его рот обволокла смесь майонеза и соуса окономи, послышался хруст хлопьев тунца и картофельных чипсов, а на языке остался привкус водорослей. Блюдо было полностью сбалансированным, сытным и вкусным. Хаттори знал, что он наестся им до самого вечера и будет полон энергии весь день. Все-таки не было ничего лучше осакской кухни, гордо подметил он, надеясь, что эта истина дойдет и до его лучшего друга. Разговаривать с набитыми ртами было сложно, поэтому трапезу сопровождал звон металлических лопаток, шипение плиты и музыка из телевизионной викторины. Так продолжалось некоторое время, но вот Хаттори отвлекся от своей тарелки, чтобы проверить, как там Кудо и все ли ему нравится. Тот был в процессе поедания третьей четверти своего окономияки и пережевывал за щекой кусочек с белыми грибами и золотистым клейким тофу. Как он часто делал, Хаттори не успел заметить, как замер за внимательным наблюдением за человеком, который ему нравился. Все движения Кудо — от того как он поднимал еду палочками, сжатыми в его тонких пальцах скрипача, до того как он пережевывал еду, как бельчонок — во всем сквозила красота и грация. В расползающемся золотом свете его глаза были оттенены черной дымкой, а кости стройной белой шеи выделялись, притягивая к себе взгляд. Хаттори изучал его, как сцену преступления, так, что ни одна деталь не укрывалась от зелени его глаз. Но, в отличие от безмолвной сцены преступления, где предметы лежали в том виде, в котором их оставили, жаждущие того, чтобы их секреты узнали, Кудо был живым человеком, имеющим собственное мнение насчет своего рассмотрения. Великий детектив Востока поднял голову, взмахнул каштановой челкой, убирая ее с голубых глаз, и посмотрел на своего друга из-под мешающих прядей. В его взгляде сквозил немой укор. — Можно тебя спросить, что ты делаешь? — спросил он тем тоном, который он использовал, когда видел, как Хаттори делал по его мнению что-то идиотское. Хейджи тут же почувствовал всю глупость своего положения и неловко рассмеялся, начав ковыряться в своей тарелке деревянными палочками, превращая в кашу кусочки картофеля и ломтиков свинины. — Ничего особенного, я просто… — его голос перескочил октаву. Придумать подходящее оправдание оказалось задачей ему непосильной, и Хаттори почувствовал, как его щеки приняли оттенок восходящего солнца. Он знал, что второй детектив изучающе вглядывается в его лицо, пытаясь разгадать его, как кодировку, и Хаттори поблагодарил судьбу за то, что Кудо был эмоциональным идиотом. Шансы, что он разгадает эту тайну, были равны нулю. Хейджи почувствовал волну облегчения и смог спокойнее относиться к тому, что теперь он являлся объектом изучения. — Хаттори, послушай… — начал он равнодушным, как у его любимого детектива, тоном, — если ты хочешь попробовать мое окономияки, то мог просто попросить. Господи. Хаттори в удивлении заморгал, поднимая голову, чтобы удостовериться в том, что Кудо не шутил. Да нет, судя по плотно сжатым губам и нахмуренным темным бровям, он был вполне серьезен. Хейджи сдержал улыбку. Эх, Кудо, мимо, совсем мимо… — Что же с тобой делать-то… — вздохнул Кудо, поднимая кусочек своего окономияки своей парой палочек. Хаттори хотел уже пододвинуть свою тарелку, чтобы Кудо мог положить на него свою часть еды, но у того, похоже, была другая идея. — Открывай рот. От шока Хаттори чуть не уронил палочки на стол. — Прошу прощения? — спросил он, с изумлением смотря на спокойное выражение лица своего лучшего друга. — Ты слышал меня. Ждать я не буду. Не смея ослушаться приказа, заданного столь твердым голосом, Хаттори постарался не думать о странности всей этой ситуации, хотя неправильные мысли так и жужжали у него в голове, как назойливые комары. Для великого детектива Запада не было секретом, что среди встречающихся пар было обыденной практикой кормить друг друга с рук. К тому же, Кудо не был тем человеком, кто шел на близкий контакт с другими людьми по собственной воле. Честное слово, Хаттори был потерян похуже, чем если бы у него на руках была тайна с закрытой комнатой. Но времени думать у него не было, поэтому он подчинился, пододвигаясь на стуле достаточно близко, чтобы колени Кудо были в сантиметрах от его собственных, и разомкнул губы. Видимо, он не до конца понимал всю тяжесть своего положения. Любовь ослепила его. Он понял истинные намерения Кудо, когда было уже слишком поздно. Его язык горел так, будто он проглотил горячие угли. Его слюноотделение не смогло потушить пожар, разгоревшийся у него во рту, и Хаттори жадно хватал губами воздух, пытаясь уменьшить огонь. В конечном итоге, ему пришлось проглотить массу с тофу и кальмарами без попыток разгрызть ее белыми клыками, и, пока он тяжело дышал, высунув язык, в его горле стоял ком. Язык болел, как от ожога, и когда Хаттори смог поднять зеленые глаза на своего мучителя, то увидел на его лице уж больно знакомую кошачью улыбку, сопровождающуюся хулиганским блеском в сощуренных глазах. Этот подонок… — Тебе понравилась моя еда? Я специально оставил этот кусочек для тебя, — Кудо сдерживал смех из последних сил. Хаттори же сдерживал удар кулака ему в челюсть. — Мне очень понравилось, спасибо. Моей отведать не хочешь? — осведомился он с дергающимся глазом. — Нет, спасибо. Мне приятнее смотреть в свою тарелку, чем в чужую, — Кудо сказал это тоном Эдогавы Конана: беззаботным, звонким и милым. Хаттори скорбно признал, что он не мог злиться на того, чья улыбка была полна дерзкого очарования, работающего на него безотказно. Уяснив урок, Хаттори погрузился в собственные размышления, доедая четвертую часть своего окономияки. Он задумался, который раз он уже был в этом заведении. Хейджи помнил, что он нашел его больше полугода назад, когда возвращался с расследования в Химеджи. После этого визита он был там еще раз. В следующий раз он посетил его вместе с Казухой. С этих пор они ездили туда преимущественно вместе, так как Казухе тоже понравилась готовка там. Однажды, они даже раскрыли в этом ресторане одно непростое дело, и с этих пор стали там более чем желанными гостями. Хаттори приглашал туда Кудо, когда он был еще в теле Конана, и к ним тогда тоже присоединилась Казуха, но из-за ряда происшествий втроем они отведать окономияки не смогли. Хаттори знал, какую комбинацию ингредиентов любила Казуха: гребешки, сыр и зеленый лук. Конечно, было бы хорошо, если бы и она смогла снова отведать самые вкусные окономияки в регионе, но после произошедшего между ними Хаттори не рискнул бы ее пригласить. Если быть честным, то смотреть в ее глаза после случившегося было не так просто. В школе Хейджи преимущественно проводил время со своими товарищами по кейго, исполняя работу их капитана. Казуха же перестала следить за ним и шла домой в компании своих школьных подруг. Им обоим было сложно встретиться лицом к лицу и обсудить то, что случилось еще в прошлом учебном году. Несмотря на то, что ему никогда не нравилось быть преследуемым своей подругой детства-прилипалой, Хаттори не мог выбросить мыслей о ней из головы. Все же, она была ему как сестра, даже если он был единственным, кто считал так. Казуха… Как ты там?

II

Казуха. Такое имя было дано ребенку, родившемуся осенью, когда кленовые листья окрасились в алый, а листья гинко запестрели золотом. Когда этот ребенок был рожден, то вся природа оделась в праздничное платье. Имя, которым был назван ребенок, состояло из двух кандзи, первое из которых должно было привнести гармонию в его жизнь, а второе запечатлело прекрасный период осени во всей ее красе. Глава семьи Тояма хотел назвать так своего сына. Когда вместо него родилась дочь, то семейная чета не стала менять имя. Казуха. Так звали девочку, завязывавшую в волосах ленты цвета бурной листвы, кленовых листьев и цветов вишни. Это имя носила единственная дочь семьи Тояма. Только повзрослев, она поняла, что ее отец никогда не хотел иметь дочь. Она никогда не могла заставить его гордиться собой, ничего из того, что она делала, не вызывало в нем радости. Долгожданный подарок вселенной, коим была беременность его супруги, оказался пустой коробкой. Казуха понимала это постепенно. Этот процесс был похож на то, когда сдираешь пластырь с царапины. Но в годы своего взросления Казуха жила в счастливом неведении, будучи уверенной в том, что папа просто много работает и ловит преступников. Поэтому у него никогда нет на нее времени. Папа был героем. А Казуха не была эгоистичной девочкой, которая отвлекала бы его от дел. Все изменилось в день, когда к ним домой на ужин пришла семья папиного начальника. Казуха помнила, что в тот день мама мыла полы во всем доме, и в воздухе стоял запах хозяйственного мыла. Чтобы не поскользнулся на мокром полу, мама строго-настрого запретила ей покидать комнату, и Казуха умирала от скуки. Она была гиперактивным ребенком и прыгала на месте, чтобы деть куда-то свою энергию. Ее желудок был пустым и урчал, как газонокосилка. У нее с утра не было во рту маковой росинки, и Казуха решила, что надела шапку невидимку, и теперь ни папа, ни мама ее не видят. Но вот гости переступили через их порог. Мама и папа тут же обступили мужчину с усами и красавицу-женщину в роскошном кимоно. И тогда Казуха впервые встретилась глазами с ним. Мальчиком по имени Хаттори Хейджи. Чтобы не мешать взрослым, эти двое сразу объединились в маленькую группу. Казуха никогда раньше не видела мальчика с такой темной кожей, как у Хейджи. У него были черные волосы и большие зеленые глаза, напомнившие ей глаза черного котенка в соседнем дворе. Хейджи тут же нашел, чем заняться, и Казухе немалым пришлось ему доказать, что она может приносить пользу, чтобы участвовать в его любопытных играх, смысла которых она не понимала, но очень хотела. Хейджи сказал ей, что он хочет стать полицейским, как его отец. Казуха поспешила сказать, что ее отец тоже полицейский, но Хейджи перебил ее и сказал, что он уже это знает. Более того, он сказал, что его отец был начальником ее папы, и поэтому Казуха должна была делать все, что он говорил, потому что Хейджи был ее начальником. Сначала Казуха хотела поссориться с ним и сказать ему, что ничего она ему не должна, но что-то влекло ее к незнакомому мальчику, и поэтому она согласилась на его условия. Хейджи вскоре заметил ее способности и то, как ее присутствие облегчало ему работу, и поэтому он стал приходить к ней домой каждый раз, когда ему нужна была помощь с чем-то. Они гуляли почти каждый день. Казуха была счастлива быть ему полезной. Ей не нравилось сидеть дома, а с Хейджи она всегда участвовала в каких-то приключениях. Каждый день был насыщенным, и она наконец-то чувствовала себя нужной. Они ходили в одну младшую школу, где Казуха завела новых подруг, а Хейджи — друзей, но каждый вечер они неизменно встречались на закате, чтобы отправиться в новое приключение. Ни один из дней не был похож на предыдущий. Многие девочки завидовали Казухе из-за ее отношений с Хейджи, чья необычная внешность и неоднозначное отношение покорили сердца всех их одноклассниц, но Казуха была слишком занята своей работой ассистента Хейджи, чтобы обращать внимание на их колкости и негодующие взгляды. Правда, в их приключениях были и невеселые ситуации, как тот раз, когда Казуха совершенно случайно сковала их наручниками. Она ужасно запаниковала и долго плакала. Казухе не было страшно, что ее поругает отец или она навсегда останется с Хейджи, как его сиамский близнец. Она боялась одного: лишиться одобрения ее нового друга. Когда она на следующий день не увидела Хейджи на месте их встречи у перекрестка по дороге к домам друг друга, она подумала, что наступил конец света. Она была виновата и знала это. Но все равно она хотела увидеть Хейджи снова, снова помочь ему в его расследованиях, снова почувствовать себя нужной… Пока Казуха сидела под одеялом и беззвучно плакала, мама позвала ее из кухни и сказала, что ее зовут к телефону. Это был первый раз, когда Казухе кто-то звонил, и она пугливо пошла в коридор и подняла трубку, крепко прижав ее к уху. Словами не описать было облегчение, которое она испытала, когда услышала знакомый мальчишеский голос. На ее глазах проступили бриллианты слез, и она чуть слышно шмыгнула носом, прислушиваясь к голосу своего руководителя. Хейджи сказал ей, что его посадили на неделю под домашний арест, и сейчас он звонит втайне от матери. Поэтому времени у них в обрез. Он передал Казухе указания по тому, как держать с ним контакт, и сообщил, что с этих пор их деятельность поменяется. Теперь Хейджи не хотел быть полицейским. Он решил стать детективом. Тогда еще Казуха не понимала, что это значит. Если честно, она никогда и не думала до этого о том, чем занимаются детективы. Но на тот момент она знала точно, что хотела следовать за Хейджи. На радостях Казуха взяла оставшиеся цепи от наручников — цепи, которые еще совсем недавно были причиной ее слез о потере лучшего друга, но теперь стали тем, что связывало их. Недавно ее мама принесла из храма целую кучу талисманов, которые очень нравились Казухе. Из всего ассортимента разноцветных мешочков Казуха выбрала два одинаковых: лиловых с шелковым отливом и сиреневыми цветами на них. Она положила в них звенья холодной железной цепи и крепко затянула белый шнур. Ее щеки пылали, как осенние листья. Теперь у нее было то, что связало ее с Хейджи навсегда, как красная нить судьбы. Когда домашний арест Хейджи закончился, Казуха отдала ему талисман при первой встрече. Как она и ожидала, новоявленный детектив только посмеялся над ней, но положил талисман в карман, фыркнул и бросил, что если он его потеряет, то пусть Казуха слез не льет, а то он перестанет с ней общаться. Тояма знала, что так оно и будет, поэтому не расстраивалась. Хейджи забрал талисман, он принял знак их дружбы, и Казуха стала самой счастливой девочкой, зная, что ее друг принял ее чувства. Годы шли, Казуха с Хаттори взрослели. Они оставались лучшими друзьями, и Казуха считала Хейджи своим младшим братом, которого у нее никогда не было. Они знали друг друга как свои пять пальцев, заботились друг о друге и ссорились без злых намерений. Например, Хаттори всегда злился на Казуху, когда та забывала дома зонтик-автомат, хотя леди в программе погоды заранее предупредила об осадках в Неягаве в середине дня. Красный капюшон не спасал среднеклассницу от дождевых капель, струившихся с неба, как слезы, и детективу всегда приходилось таскать с собой в портфеле два зонта: его черный зонт-автомат и прозрачный зонтик для Казухи, купленный в универмаге. Самой Казухе часто приходилось просить маму приготовить двойную порцию бенто, потому что Хейджи не раз выбегал из дома без своей коробки со школьным обедом. Накормить молодого детектива было делом нелегким: в еде он был очень избирателен и игнорировал всю полезную еду, приготовленную по его мнению "невкусно". Он на дух не переносил некоторые специи и отказывался есть что-либо, что включало их в себя. Казухе немалой головной боли стоило запомнить все его пищевые привычки, чтобы заставить его питаться как нормальный человек. Обманом его заставить полезные блюда есть было нельзя: Хейджи сразу видел, когда кто-то лгал. Детектива действительно непросто надуть… Теперь Казуха уже не идеализировала Хейджи. Она видела лучше других, что он был грубым, самовлюбленным и нетерпеливым. Хейджи, в свою очередь, знал и ее недостатки, которые невозможно было не заметить за столько лет близкой дружбы. Но даже несмотря на это Казуха поддерживала его во всех его начинаниях. Работа детектива была опасной и рискованной, и Казуха ежедневно пребывала в состоянии стресса, переживая за Хейджи, когда он находил на свою голову приключения. Но когда она видела, как озарялось его лицо, когда он находил выход из непростой ситуации, она понимала, как ему нравилось его дело, и не могла сдержать улыбки. Она была счастлива, что он наконец-то нашел свое место, и считала, что ее собственное место рядом с ним. В его поддержке, в помощи ему она видела свое предназначение. И ей этого было достаточно. Но чем больше людей становились свидетелями характера их отношений с Хейджи, тем тяжелее приходилось Казухе. Она не понимала, почему Хейджи не замечал того, как за их спинами перешептываются их одноклассницы. Казуха не понимала, что она делала не так, почему ее действия вызывают порицание. Но вот, когда ей было тринадцать, ей задали в лицо вопрос, который открыл ей глаза на проблему, которую видели в ней посторонние. Ты влюблена в Хаттори? Казуха не имела ни малейшего понятия, как люди пришли к такому выводу. Поэтому, конечно же, она ответила «нет». Она никогда не видела Хейджи в таком свете. Он был ей как член ее семьи, как родственник, как брат. Казуха любила Хейджи, но любила не той любовью, которую ей предписывали. Не прикидывайся. Ты вьешься у его ног, как щеночек, делая все, что он тебе говорит. И не надоело тебе? Хейджи не только тебе принадлежит, знаешь ли. Если ты влюблена в него, то скажи честно, не думай, что мы дурочки. Тебе должно быть известно, что дружбы между мальчиком и девочкой не существует. Казуха слышала в свой адрес самые разные вещи. Рассказать об этом Хейджи было немыслимо: он бы не понял ее проблему и только посмеялся над ее глупостью. Казуха не знала, с кем поделиться своими тревогами. Единственным человеком, с которым она могла поговорить, была ее мать. Но то, что она сказала Казухе, только укоренило в ней мысль, что с ней было что-то не так. — А тебе разве не нравится Хейджи? — она протерла китайский фарфор тонкой тканью. Он был настолько чистым, что Казуха видела через белую, как молочную пенку, керамику, свое бледное лицо. — Мы с Гинширо думали, что ты столько с ним гуляешь потому что ты давно к нему неравнодушна. Ваш союз стал бы подарком для нашего рода. Если семейные древа Хаттори и Тоям сольются в одно, то для нас не будет вести радостнее. Твой отец бы так гордился тобой… Чем больше ее мама говорила о преимуществах ее брака с Хейджи и чем ярче блестел фарфор, напоминающий своим сиянием солнце, тем тяжелее ей становилось на него смотреть. После этого разговора Казухе стала ясна истина. Она любила Хейджи. Не потому что она испытывала к нему романтические чувства. Просто все хотели, чтобы она была в него влюблена. Так было правильнее для всех. И даже если она сама этого не понимала, все вокруг нее были правы. Просто Казуха была упрямой. Если она и думала, что не испытывала ничего подобного, это потому что она была слишком глупа, чтобы это понять. Хейджи сам часто указывал ей на ее несообразительность. Не сложно было представить, что дело и сейчас было в ней. Удивительно, как быстро она свыклась с ролью будущей жены Хаттори Хейджи. Эта социальная роль позволила ей оправдать свои функции по готовке, уборке и глажке его вещей. Все вокруг уже заранее распланировали их свадьбу. Когда Хейджи раскрывал преступления, Казуха почти была готова поверить в то, что она в него влюблена. А убедить себя было не сложно: вокруг было много людей, кто сделает это за нее. Не стоило даже говорить о том, что Хейджи, по обыкновению, и не догадывался о ее чувствах. Иногда Казухе казалось, что если она признается ему в любви, то он назовет ее сумасшедшей. Он относился к Казухе так же, как все эти годы, что они были знакомы: как к своей последовательнице, названой сестре и подруге детства. Ни больше ни меньше. Казуху это вводило во фрустрацию. Ей хотелось затопать ногами и дать Хейджи пощечину за то, что он не замечает, как сильно она влюблена в него. Как он смеет игнорировать ее очевидные романтические чувства? Порой в сердце Казухи закрадывался страх, что Хейджи никогда не примет ее чувств. В такие ночи она тихо роняла на подушку слезы, крася ее бледно-розовую ткань в оттенок цветущих роз. Аромат кондиционера для белья смешивался с солью от слезинок. В безмолвной ночи были слышны пение сверчков, дуновение ветра и звук сдерживаемых рыданий, мешавших созданию идеальной тишины. Любой, кто узнал бы о том, как Казуха проводит такие ночи, вздохнул и покачал головой, назвав ее поведение типичным для девочек ее возраста. Но, наперекор общему мнению, Казуха боялась не разбитого сердца. Она была предназначена для Хейджи. И если она не сможет быть с ним, то что ей тогда оставалось делать? Это то, что было заготовлено ей судьбой. С самого детства крепкая железная цепь сковала их друг с другом. И если Хейджи разорвет эту цепь, то как ей продолжать жить? Этого ждали от нее все окружающие. Ее семья хотела, чтобы она была с ним. Иногда ей казалось, что весь смысл ее жизни состоял в том, чтобы выйти замуж за Хейджи. Потому что так будет лучше для всех. И именно поэтому Казуха так отчаянно держалась за нить их связывающую. Напоминание о священном обете, который она должна была исполнить, всегда было с ней. Это был оберег из храма, в который она положила фотографию своего суженого и звено, которое ранее сделало их едиными, как обручальные кольца. Казуха всегда носила его с собой. И напоминала Хейджи делать то же самое. Она была настолько фиксирована на идее своей любви к Хаттори, что начала забывать о том, что у него могут быть собственные мысли на этот счет. Свои страхи, свои желания, свои цели… У Казухи вылетело из головы, что он мог и не разделять их с ней. Осознание этого прилетело к ней, как оплеуха. Удар оглушил ее и заставил потерять чувство равновесия. Хаттори влюбился в кого-то другого. Казуха сразу поняла это. Она думала, что знала его с детства, но, вернувшись из поездки в Токио, он стал совсем другим человеком. Он менялся в лучшую сторону, и Казуха не могла игнорировать того, что у него появились секреты, в которые он ее не посвящал. От его матери Казуха узнала, что Хейджи являлся причиной их длинных телефонных счетов. Он также стал чаще покидать родную Осаку по делам, о роде которых он не рассказывал, порицая свою подругу за то, что она лезет в его личную жизнь. Хейджи стал улыбаться чаще. Казуха действительно думала, что улыбка ему шла. Она преображала ее лицо и притягивала взгляд к тем чертам, делающим его привлекательным для другого пола: бамбуковому оттенку его глаз, белизне его ровных зубов и острой линии скул. Но не она была причиной этих улыбок. Их вызывал кто-то, кто был Казухе чужд. Кто-то из другой части Японии, совсем иноземной для них обоих. Казуху пугала подобная перемена. Хейджи, по ее наблюдениям, был от нее в восторге. И вот, Казухе пришлось признать, что у нее появилась соперница. Род Тоям был не из тех, кто сдается перед вражеской атакой, и поэтому Казуха чувствовала, как в ней разгорается боевое пламя. Кто бы ни была та девушка из Токио, Казуха не позволит ей украсть у Осаки Хейджи. Это была не только ее война: от ее исхода зависело все будущее ее родного региона. Казуха не могла позволить, чтобы Осака лишилась своего великого детектива из-за какой-то столичной выскочки. Казуха чувствовала, что на ней лежала огромная ответственность. И она была готова нести свой крест. К тому же, чем она может быть хуже своей токийской соперницы? Казуха ежечасно рисовала ее портрет в своей голове, пытаясь найти в нем то, что так соблазнило Хейджи. Что заставило его попасться в ее сети? Было ли это общее впечатление? Конечно, токийская речь звучит более грамотно и образованно, чем их кансайский диалект. Но нет, дело не могло быть в этом. Хаттори любил Кансай и гордился своим диалектом. Токийский диалект он всегда называл пресным, как если бы в карри забыли добавить индийских специй. Значит, дело было в другом… Возможно, это был уровень интеллекта? Конечно, Казуха понимала, что она не самая умная девочка в классе, и, чтобы подготовиться к тесту по логарифмам, ей требовалось три дня, в то время как Хейджи делал это за тридцать минут, а баллы за работу у него были выше. Но он грешил нарциссизмом и не стал бы встречаться с женщиной умнее него самого. Остается лишь одно. Внешность. Казуха посмотрела в свое отражение в зеркале, завязав потуже атласную ленту в своих волосах цвета скорлупы каштана. Хейджи не упускал возможности указать ей на ее недостатки, когда она потолстеет, или не выспится, или ее волосы спутаются в аистовое гнездо. Но даже несмотря на его насмешки Казуха понимала, что многолетние занятия айкидо и умеренное питание благословили ее стройной фигурой. От матери ей достался округлый бюст и тонкая линия талии. Возможно, ее волосам и не хватало густоты, но прическа конский хвост открывала на обозрение белый лоб и красивую линию плеч. Не симпатичной ее назвать точно было нельзя. Конечно, она не имела понятия, какие девушки были во вкусе Хейджи. Что если та девушка была скромной и обладала хорошими манерами? Что если она была похожа на нежный цветок абрикоса, требующий защиты от прохладных северных ветров? Чем больше Казуха думала об этом, тем больше портрет ее мнимой соперницы становился похож на религиозную икону святой, а само ее отражение в зеркале блекло. Ее образ таял на глазах, как сахар на сковородке. Бирюзовые глаза Казухи вновь наполнились хрустальными слезами. В последний месяц она ходила в школу с распухшими красными глазами, и когда Хейджи, как обычно, тыкал в нее пальцем, то ей хотелось ударить его по голове школьной партой, но она боялась, что это заставит его мозг работать хуже и его карьера великого детектива Запада завершится по ее вине. Мучения Казухи завершились, когда Хаттори сообщил ей, что та самая девушка по имени Кудо приедет в Осаку на экскурсионный тур, который проведет Хейджи собственной персоной. Излишним будет сказать, что Казуха решила проследить за их свиданием. Она двигалась, как тень Хейджи, проследовав за ним на вокзал. Чем ближе оказывался белоснежный скоростной поезд и чем меньше становилась его скорость, тем громче билось сердце в груди безнадежно влюбленной девушки. Своим стуком оно заглушило и объявление о прибытии поезда, и скольжение поезда о рельсы. Когда двери открылись, Казуха хотела отвести взгляд и убежать далеко из этого места, но ей пришлось запретить себе всяческие проявления слабости. На кону были ее отношения с Хейджи. И она должна была знать в лицо главного врага на пути к ее счастью. К ее удивлению, ее соперница приехала не одна, а с отцом и младшим братом. Хаттори так быстро повел их к выходу, что Казухе быстро пришлось изменить свое местоположение, чтобы не оказаться увиденной. Из-за этого она не смогла хорошенько рассмотреть приехавшую девушку, но то, что она все же успела заметить, заставило ее сжать кулаки от злости. Эта столичная девчушка была одета в такую же джинсовую куртку, как и Хейджи. Казуха сама подбирала одежду в своем гардеробе так, чтобы никто не сомневался в ее близости с великим западным детективом, но увидеть, как Хейджи одевается в парные наряды с другой девушкой, заставило ее испытывать к сопернице еще большую неприязнь, чем раньше. По закону подлости, обзор постоянно закрывал мужчина, который, по видимости, был отцом девушки, выглядевший со своими усами и костюмом как подозрительный персонаж. Казуха обратила внимание на то, что во время своей экскурсии Хейджи преимущественно обращался к маленькому мальчику в красных кроссовках и больших очках в черной оправе. Это было причудливо, ведь Хейджи не любил общаться с маленькими детьми и контакт с ними всегда выводил его из себя. Казуха наконец-то смогла рассмотреть приехавшую девушку только в раменной. Ростом и фигурой они были похожи, что не могло не радовать. Но даже Казуха невольно засмотрелась на большие фиалковые глаза, обрамленные черными ресницами, и на длинные волосы оттенка эбенового дерева. Она хлопнула себя по щекам и напомнила себе, что это — враг, и чуть не выдала себя, так как туристка из Токио поняла, что за ней наблюдают, и стала озираться по сторонам в поисках пары глаз, которые смотрели на нее не отрываясь. Чтобы избежать раскрытия, Казухе пришлось спрятаться под столом, и в этот момент она почувствовала себя сталкером и устыдилась своего поведения. Но что ей было делать? Не могла же она просто взять и высказать ей все, что было у нее в сердце. Казуха чувствовала себя безнадежно. Но когда Хейджи отвел ее в ресторан окономияки в центре, который ему показала она сама, ее терпение лопнуло. Эта девушка покусилась на святое, она будто стала столичной копией ее самой. Но Казуха была не готова играть второстепенную роль в жизни Хейджи. Она имела право быть рядом с ним и поддерживать его как его подруга детства. И она должна была это доказать. Когда Хейджи удалился с ее глаз, Казуха села на его место и, не бросая ни взгляда в сторону удивленных жителей Токио, с расстановкой начала диалог со своей соперницей. Но чем больше она говорила, тем сильнее в ней бурлила ярость, сравнимая с супом из красного перца на плите, и тем громче и язвительней становился ее тон. В конечном итоге она не выдержала и вскочила с места, злясь уже не на беззащитную девушку, которая смиренно выслушивала эту тираду, а на всю эту неприятную историю с изменой Хейджи и его предательством. Не успела она закончить, как виновник торжества вернулся и спросил ее, что она делает. То, что было дальше, до сих пор вгоняет Казуху в краску и заставляет чувствовать себя виноватой перед всеми в тот день. Как оказалось, она все не так поняла. Кудо никогда не была ее соперницей. Имя Кудо Шиничи носил великий детектив Востока, друг Хейджи, с которым он познакомился в Токио, только и всего. Произошло ужасное недопонимание, и Казуха чувствовала себя полной идиоткой. Теперь уже не она наблюдала за другой девушкой. Взор фиалковых глаз смотрел на нее с девичьим любопытством и надеждой, кою можно узнать в глазах робких девиц, уповающих на рождение новой дружбы. Так Казуха познакомилась с Мори Ран. Поначалу Казуха ей все же не доверяла. Уж слишком вежлив был Хаттори с так называемой девушкой своего друга. Их взгляды часто встречались. Взгляд глаз цвета морской волны был полон недоверия, в них бурлил шторм, в то время как глаза цвета весенних бутонов сирени сверкали, как прожилки лепестков на солнце. Когда Хейджи взял Казуху с собой в Токио, та не была в восторге от идеи провести время с Мори Ран в чужом для нее большом городе. Казуха не скрывала к ней своей неприязни, но та этого будто не замечала, по глупости ли или по простодушию… Но вскоре Казуха поняла, как она была несправедлива к девушке из другого города. Та не хотела понравиться ей — все ее чувства были искренними, и единственное, о чем она мечтала, так это найти в лице Казухи приятельницу. Несмотря на производимый образ, Ран была застенчивой девушкой. Большинство друзей у нее были со школы, и только из ее класса и клуба. Поэтому она и не знала, как подружиться с кем-то не из ее круга общения, но очень хотела стать Казухе подругой. Прошло не так много времени, прежде чем Казуха смогла увидеть, какая Ран была на самом деле. Она была заботливой, доброй и любящей. Если сначала Казуха и завидовала чертам ее характера, которых она не имела, то вскоре она убедилась и в том, что Ран никогда не смотрела в сторону Хейджи. Лед растаял. Из-под воды, стекающей в чистые родники, проклюнулись белые бутоны подснежников с их молодыми побегами. Чем больше они узнавали друг о друге, тем больше росло в их женских сердцах чувство взаимоуважения, восхищения и привязанности. Казухе казалось, что их опыт был похож как две капли воды. Они обе были влюблены в своих друзей детства, которые мечтали стать детективами. Отец Ран был бывшим полицейским, и они обе с детства занимались боевыми искусствами, рано научились готовить и вести домашнее хозяйство. Несмотря на все их схожести, некоторые жизненные обстоятельства в истории Ран вызывали у Казухи чувство несправедливости и желание изменить мир так, чтобы он был к ней добрее. Например, Казуха была в шоке от того, что ее родители уже давно жили раздельно. Пока Ран рассказывала ей о своих попытках вернуть то, как семья была прежде, Казуха вовсю сдерживала слезы и, когда Ран закончила говорить, крепко обняла ее. Все семьи, которые Казуха знала, жили в гармонии, и поэтому для нее действительно стало открытием, как оно бывает у людей, живущих вне ее региона. Общение с Ран открывало ей другую перспективу на мир, и Казуха ждала каждой их новой встречи. Различия в западной и восточной культуре мест, где они выросли, стали тем, что позволяло им учить друг друга новому. Они слушали друг друга с интересом, и Казуха была на седьмом небе от счастья, что судьба свела ее с Ран. С ней Казуха никогда не чувствовала себя отвергнутой. Ран никогда не пыталась ее исправить и принимала ее такой, какая она есть. У нее не было никаких ожиданий от нее. Казуха доверяла ей все свои тайны и знала, что и Ран доверит ей свои. Если с Хейджи Казуха всегда чувствовала, что она в его тени, смотря на то, как он идет вперед и даже не оборачивается, то когда дело касалось Ран, то она всегда чувствовала на себе нежный взгляд ее фиолетовых глаз. Они шли рядом друг с другом, в одном направлении, и держались за руки. У Казухи никогда не было более близкой подруги, чем она. Ран была похожа на ее отражение в прозрачном озере. Если Казуха могла вспылить, как головка спички, то Ран была мягкой, как пуховая перина. Но несмотря на все различия в их характерах, Казуха не могла сказать, что они с Ран были разными. Напротив, иногда они настолько одинаково реагировали на вещи, что не могли удержаться от улыбки. Если ночью в окно скреблась черная ветка, похожая на обгоревшую руку, а стекла дребезжали от раскатов грома, как тонкий лед, когда на него наступают подошвой сапога, то они вместе прятались под одно одеяло и пытались отвлечься от звуков и от ползущих темных теней в проблесках молний, похожих на белоснежные кости мертвецов. Если трагедия, толкнувшая кого-то на совершение преступления, оказывалась настолько тяжелой, что ее вес давил и на юные сердца, то девушки плакались в трясущиеся от рыданий, как осенние листья на ветру, плечи друг друга. Когда Ран ласково, как прикосновение ангельских крыльев, гладила ее по спине, шепча ей на ухо слова поддержки, подобно матери, поющей колыбельную, Казуха чувствовала себя как никогда безопасно. Чувство, которое она испытывала, когда видела, как Ран улыбалась, было подобно тому впечатлению, которое ты проживаешь, когда видишь рассвет. Присутствие Ран освещало ее жизнь, как пламя восковой свечи в холодную ночь. Она в самом деле была похожа на идеал женственности. Но Казуха не завидовала ей, а наоборот, восхищалась ее изяществом, добротой и силой воли. Дружба с такой девушкой была дороже россыпи бриллиантов. То, что заставляло Казуху негодовать больше всего и было причиной меланхолии Ран, было не что иное, как отношение к ней знаменитого Кудо Шиничи, лучшего друга Хейджи и парня, к которому Ран питала романтические чувства. От него никогда нельзя было дождаться звонка, а если с ним и было возможно связаться, то он был отрешенным и скрывал все, чем он занимался. Стоило ему вернуться в Токио, как он сбегал от Ран, как сахарный песок, утекающий сквозь сомкнутые пальцы. Когда Ран делилась с ней своим невеселым опытом, то она вынужденно смеялась, сравнивая его с тенью, тающей на глазах, как масло в духовом шкафу. На глаза Казухи наворачивались слезы, когда Ран дрожащим голосом рассказывала ей, как Шиничи спасал ее, когда она молила о том, чтобы он пришел и вызволил ее, будто она была принцессой в темнице, а он — рыцарем в доспехах. Но, как оно и бывало в сказках, стоило истории достичь своего счастливого конца, Кудо снова исчезал, подобно пару от чайника, когда форточку оставляли на проветривание. Он был рядом только тогда, когда ей нужна была помощь. Кудо был не закрытой книгой — он был замком с сигнализацией. Их отношения расползались, как вязаный свитер, петля за петлей. После того как Ран говорила про Кудо, она обычно направляла взгляд своих глаз, цвет которых тускнел, как увядшие в июне весенние цветы, на Казуху, и улыбалась так, что у той начинало щемить сердце. — Я так счастлива, что у вас с Хаттори-куном все хорошо, — она произносила эти слова голосом тише, чем шелест пшеничных колосьев на ветру. — Береги его, ладно? Береги его, чтобы не закончить, как мы. Вот, что было сокрыто в ее недосказанности. Если бы Казуха только могла поменяться с ней местами, чтобы Ран не испытывала столько страданий… Так как то, что заставило их подружиться, было не что иное, как влюбленность в их лучших друзей детства, Ран будто ощущала необходимость в том, чтобы поддерживать разговор Казухи о Хейджи, сравнивая их опыт друг с другом. Казуха была благодарна Ран за то, что та пытается помочь ей смелее заявлять о ее чувствах, но когда дело касалось ее самой… Поэтому даже представить невозможно, какой шок испытала Казуха, когда узнала, что в Лондоне Кудо признался Ран в любви. Ран открылась ей, что она силками вынудила из него признание, и поэтому чувствовала себя виновато. Что-то удерживало ее от того, чтобы ответить ему взаимностью, и она не торопилась с тем, чтобы дать ему положительный ответ. И тогда Казуха решилась поступить так, как поступила бы любая хорошая подруга. Ей предстояло доказать Ран, что бояться нечего, на собственном примере. И тогда Казуха собралась с силами и сделала решительный шаг. Она признается Хейджи, чтобы Ран смогла признаться Кудо-куну. Было ли Казухе страшно? Очень. Если Ран могла больше не беспокоиться о том, что Кудо питал к ней только дружеские чувства, то Казуха не могла похвастаться тем же. Хейджи все еще не обращал на нее внимания как на девушку. Но для того, чтобы лишить Ран ее тревог и наконец-то дать ей открыть для себя заслуженное женское счастье первой взаимной любви, Казуха должна была встретиться лицом к лицу со своими страхами. Мысль о том, что в конечном итоге они с Ран будут обе состоять в отношениях, о которых они раньше могли только мечтать, и будут говорить о своих друзьях детства не как о друзьях, а об официальных возлюбленных, позволяла ей забыть обо всем, что могло пойти не так. На кону была не только ее будущая семейная жизнь, но и благополучие ее близкой подруги. Поэтому Казуха должна была сделать то, что откладывала уже давно. По закону подлости, признаться было сложнее, чем она предполагала. Что-то постоянно мешало оставить ее признание услышанным. Ран поддерживала ее во всем, но у Казухи порой появлялись мысли о безнадежности этой затеи. Но назад пути не было, и в ее руках были не только ее собственные отношения, но и отношения Кудо-куна и Ран-чан. Но со временем ее задача упростилась, и Хейджи сам начал делать шаги, чтобы сблизиться с ней. Поначалу она не замечала этой перемены и не обращала на нее должного внимания, но невооруженным глазом было видно, что Хейджи вел себя с ней как парень около девушки, к которой он неравнодушен. Ран стала намекать ей, что он может признаться ей в любви первым, но почему-то у Казухи было плохое предчувствие насчет этого. Как человек, знавший Хейджи лучше всех на свете, она не могла избавиться от ощущения, что это было на него не похоже. Ей было стыдно делиться своими тревогами с Ран, которой она обещала признаться Хейджи в любви. Но что-то было не так… Тогда уже настал черед Ран поддерживать ее, и, чтобы Казухе стало легче, она ответила на признание Кудо взаимностью. После путешествия в алую осень телефонными СМС их отношения были подтверждены. — Теперь тебе не нужно бояться за меня, Казуха-чан! — сказала ей Ран, и ее фиолетовые глаза засверкали, как аметисты. — Если у нас с Кудо все сложилось, то и у тебя сложится! Когда Казуха узнала, что Ран и Кудо наконец стали девушкой и парнем, на нее нахлынула волна облегчения. Окрыленная этой новостью, она забыла о своем плохом предчувствии и о собственном предназначении будущей жены Хейджи. Ран держала ее за обе руки, ведя к принятию ее собственных чувств. И шаг за шагом Казуха и не заметила, как Хейджи признался ей в любви. Она рисовала эту картину у себя в голове каждую ночь. Пережив это событие уже столько раз, Казуха, к ее собственному удивлению, не почувствовала ничего, когда это случилось взаправду. Стоило ли говорить, что она ответила на чувства Хейджи в этот же день? И так за один год случилось то, о чем обе девушки и не мечтали. Признание в романтических чувствах не слишком изменило повседневную жизнь Хейджи и Казухи. Та даже могла сказать, что теперь, когда ее цель была достигнута, Казуха не знала, что делать дальше. Будто она доказала то, что хотела доказать. Но почему тогда она не чувствовала себя счастливой? Почему ничего кардинально не изменилось? Все же так хотели этого… Разве это должно было ощущаться так? Никто не говорил ей об этом. Казуха не представляла, как должны были выглядеть отношения между молодыми людьми. Она не чувствовала разницы между дружескими встречами с Хейджи и их свиданиями. Казуха не чувствовала смущения, когда касалась его темной кожи. В ее животе не летали бабочки, когда он смотрел на нее своими зелеными глазами. Но это была не единственная новая проблема, с которой ей пришлось столкнуться. Другой, более важной проблемой было состояние Ран, ухудшающееся с каждым днем. Между ней и Кудо тоже ничего не изменилось после того, как они начали встречаться. Пропасть между ними не исчезла, а стала только больше. Теперь, когда Ран была его официальной девушкой, она могла потребовать от него, чтобы он сказал ей правду о причине своего исчезновения. Но Кудо продолжал отталкивать ее от себя, по его же словам, пытаясь ее защитить. Казалось, что теперь, когда она принадлежала ему, он решил, что вообще может с ней не видеться. Ран терзалась догадками о корне его поведения. Соноко пожала плечами и сказала, что он изменяет ей и имеет отношения на стороне. Сэра не имела мнения на его счет, но больше, чем раньше, заинтересовалась, чем занимался Конан-кун, мальчик, живший у Ран дома. И вот, в начале января Кудо вернулся в школу спустя год своего отсутствия, будто ничего и не было. Казуха молилась, чтобы его отношения с Ран стали как прежде и Кудо не оставлял ее одну больше, но ее просьбы не были услышаны. Теперь, когда Кудо был от нее на расстоянии вытянутой руки, Ран еще сильнее ощутила, какое малое значение она имела в его жизни. У великого детектива Востока был заполнен весь график в ежедневнике. Дела, в которых он участвовал, были преимущественно строго конфиденциальными, но когда он помогал местной полиции, его лицо можно было увидеть на фотографиях новостных колонок, пестривших его именем. В Японии было много нераскрытых дел, заслуживающих его внимания. Если и было то, что он своим вниманием обделял, так это его девушка, Мори Ран, которой не было места в его мире. Но близился день всех влюбленных, и Казуха надеялась, что он сможет растопить лед между обеими парами. Еще в конце января она предложила Ран вместе купить принадлежности для приготовления шоколада и вручить его своим молодым людям, заговорщически ей подмигнув. Сама она ждала этого праздника, потому что хотела раз и навсегда решить с Хейджи, встречаются они или нет. Она всем сердцем верила, что после того, как романтический характер их отношений будет подтвержден, исчезнет и чувство, что между ними ничего не изменилось. Узнав о планах Казухи, Ран повеселела, на что первая и рассчитывала. Она сказала, что поддерживает ее, и они начали обсуждать идеи для шоколада на день святого Валентина. Погода была снежная, но небо было голубым. Гуляя, пока сверкающий алмазной пылью снег хрустел у них под ногами, две влюбленные девушки разговаривали о готовке и одежде, забыв обо всех своих тревогах. Они посетили несколько больших торговых центров и купили много разноцветных пакетов с украшениями, лентами и разнообразными ингредиентами, такими как какао-бобы и тростниковый сахар. Когда Казухе нужно было ехать на вокзал, она предложила Ран идею, как отпраздновать День Святого Валентина. Ее предложение состояло в том, чтобы устроить двойное свидание в Пуаро и попить чай с закусками. Она была уверена, что если свидание будет проходить в Бейке, то Кудо будет сложнее найти причины на него не идти, а Ран будет спокойнее, если место встречи будет неподалеку от ее дома. Сначала Ран не была в восторге от этой идеи, но когда Казуха сжала ее холодные ладони в своих ладонях, смотря ей прямо в глаза, то Ран согласилась. Поблагодарив ее от всего сердца, Казуха сказала ей, что будет считать дни до дня святого Валентина, и, наблюдая за ее энтузиазмом, Ран не смогла сдержать улыбки. Из-за январского мороза у нее на щеках появился розовый румянец, а в волосах запутались кристальные снежинки. Пока не приехал ее поезд, Казуха не могла оторвать от ее лица взгляда, думая, что она никогда не встречала девушки красивее Ран. Все черты ее лица были идеальны, и когда бирюзовые глаза Казухи задерживались на них, то в ее сердце наступала весна, и вокруг будто распускались цветы. Казухе действительно повезло встретить Мори Ран. С этой мыслью она смотрела в окно на заснеженные крыши коммунальных домов Токио, пока прижимала к бьющемуся сердцу сумку с принадлежностями для приготовления шоколада мальчику, который вскоре, как она надеялась, станет ее парнем. Следующая неделя прошла в приготовлении к празднику. Казуха долго считала на пальцах количество обязательного шоколада и шоколада для друзей. В сумме, считая родителей и сенпаев с кружка по айкидо, у нее вышло двенадцать шоколадок. Конечно, был еще один, единственный шоколад, который она должна была приготовить собственными силами. Шоколад, объясняющий ее настоящие чувства. Казуха определилась, что родителям и сенпаям она купит шоколад у шоколатье в Киото, выбрав для мамы шоколад с порошком матча, а для отца — шоколад с таро, в то время как сенпаям решила купить что-то нейтральное, как плитку альпийского молочного шоколада. Школьным подругам она решила на скорую руку сделать трюфели и украсить их красочной посыпкой из пятиконечных звездочек, розовых цветков сакуры и красных сердечек. Но сложнее всего было решить, какой шоколад ей приготовить для Хейджи. Хейджи предпочитал японские сладости как данго и моти европейским сладостям. Все прошлые года он буквально отдавал Казухе в руки целые горы шоколада от фанаток, добавляя, что у его мамы весь холодильник заполнен коробками и упаковками молочного, темного и горького шоколада с орехами, ягодами и прочими начинками. Хейджи не раз говорил, что европейский шоколад приторный и у него от него болят зубы, поэтому Казухе пришлось пораскинуть мозгами, как приготовить шоколад, который ему понравился бы. Она советовалась с Ран по телефону, и та сказала, что ей в этом плане повезло, ведь Кудо в прошлом году был совсем не против того шоколада, который Ран приготовила с Соноко на курсах готовки, хотя и подчеркнула, что форму сердца он перепутал с персиком. Казуха не могла похвастаться тем же. Если быть честной, то она понятия не имела, что Хейджи делал с дружеским шоколадом, который она ему дарила, поэтому каждый раз она вручала его со словами, что если она увидит его в мусорном ведре, то сам Хейджи окажется там же. Помня о поистине гурманском вкусе Хейджи, Казуха стала думать над рецептурой своего шоколада. Взяв на заметку опыт Ран, Казуха решила не делать шоколад в форме сердца, а решила сделать десять шоколадок: пять в форме цветов сакуры, цветов с дерева города, в котором они выросли, и такое же количество конфет в форме клевера, чтобы детектива всегда преследовала удача. Сначала она хотела сделать весь шоколад горьким, но испугалась, что Хейджи мог подумать, что она имеет в виду, что их совместная жизнь не будет сладкой. Поэтому она решила сделать цветы сакуры с молочным шоколадом, а листья клевера — с горьким. Хейджи не любил вычурные вкусы, поэтому Казуха не стала добавлять в шоколад начинку, решив вместо этого посыпать шоколад сверху крошкой миндаля и фисташек, полезных для работы мозга. Чтобы сделать миндаль более похожим на лепестки цветов вишни, Казуха окунула его в розовую сахарную посыпку. Когда рецепт для шоколада был готов, Казуха задумалась, как ей его упаковать. Презентовать обязательный шоколад она решила в подарочных пакетах, а дружеский шоколад упаковать в маленькие квадратные коробочки любимых цветов своих друзей и украсить золотыми и серебряными лентами. Но насчет того, как упаковать шоколад для Хейджи, у нее была своя идея, которая вызывала у нее на губах мечтательную улыбку. Она решила положить шоколад для него в шелковый мешочек, напоминающий омамори и украшенный драпировкой из разнообразных цветов в японском стиле. Так Хейджи точно смог бы оценить по достоинству внешний вид шоколада, который она приготовила, и сразу понял бы, что она хочет этим сказать. Казуха и Ран то и дело советовались друг с другом и обсуждали, какой шоколад будут готовить их взаимные подруги, состоящие в отношениях. Им обоим было очень интересно, какой шоколад подарит Канске Ямато Юи Уехаре, но та разбила их девичьи надежды в пух и прах, сказав, что у взрослых людей нет времени думать о таких вещах, но пожелала им удачи с их собственными приготовлениями, добавив, что если им понадобится совет по готовке, то они всегда могут ей написать. Ран рассказала Казухе, что Соноко и в этом году решила готовить шоколад самостоятельно: сделала несколько штук в виде мультяшного лица Кьогоку-сана, золотой медали и черного пояса по карате и упаковала все это в большую коробку в форме сердца. Сама Ран, встречаясь с другим привередливым детективом, тоже отошла от традиционного рецепта, решив сделать шоколад в форме трубки и кепки Шерлока Холмса, fleur-de-lis, Биг-Бена и британского флага. Начинку она решила сделать лимонной, как в любимом пироге Кудо, а сверху украсить его разноцветными кофейными конфетами. Ран была чрезвычайно горда своей идеей упаковки, специально сделав вид, будто шоколад спрятан в коробке с чайными листьями, хотя не тут-то было. Пока девушки делились друг с другом креативностью, в голову Казухи невольно пришла мысль, что только девушкам великих детективов приходилось так выкручиваться с самым простым шоколадом. И вот, когда на календаре остался один незачеркнутый день до наступления обведенной красным сердцем даты, Казуха после ужина закрылась на кухне и приступила к работе. Родителям она запретила входить строго-настрого, чтобы они не сбивали ее настрой, сказав, что для процесса ей нужна полная концентрация. Никто из них не знал, что их дочь впервые в жизни будет готовить хонмей-чоко, но Казуха и не хотела говорить им ничего заранее, чтобы не вызывать бурных эмоций и не порождать надежды на скорый брак, теперь когда ей уже исполнилось восемнадцать лет. Казуха завязала пояс фартука такого же желтого цвета, как лента в ее волосах, и достала из холодильника все необходимое. Какао-масло таяло в ее руках, как сосульки под лучами солнца, а сахарная пудра летала по кухне, как снежная вьюга. Струйка коровьего молока была похожа на галактику Млечный Путь, и Казуха боролась с желанием налить его в стакан и смешать с цветочным медом. Огонь на газовой плите согревал ее в холодную зимнюю ночь, а сладкий аромат шоколада, витающий по комнате, поднимал ей настроение. Вылив получившийся шоколад по формочкам, Казуха поставила его в холодильник и присела ненадолго на деревянный стул, чтобы перевести дух. Дружеский шоколад был готов, а на часах уже была ночь перед четырнадцатым февраля. Прикрывая рот рукой и подавляя зевок, Казуха посмотрела в окно, где одиноко висела холодная серебряная луна, напоминающая по форме дно кастрюли, в котором Казуха варила шоколад. Когда блеск небесного светила отразился в ее лазурных глазах, девушка ощутила прилив ностальгии. Луна действительно была прекрасна. А Казухе предстояло приготовить шоколад для человека, с которым она должна была разделить остаток своей жизни. Прогоняя сон, она встала с места и, игнорируя поздний час на электрическом дисплее печи, принялась за работу. В отличие от приготовления и украшения простых трюфелей, здесь работы было побольше, но Казуха даже не думала уставать и бодро чистила миндаль от скорлупы и измельчала розовую посыпку, чтобы сделать лепестки зеленого клевера и нежной сакуры максимально правдоподобными. В отличие от молочного шоколада, аромат, исходивший от горького шоколада, был более насыщенным, тяжелым и обволакивающим. Пока Казуха мешала черную шоколадную массу ложкой, по поверхности кастрюли шли круглые узоры, похожие чем-то на рисунки инея на замерзших стеклах. К середине ночи у Казухи начал ворчать живот, и она провела указательным пальцем по стальной поверхности и поднесла его ко рту, захватывая розовыми губами тягучий черный шоколад. Для вкуса Казухи он был слишком горьким, похожим на микстуру от простуды, но соблазнительный вкус какао-бобов, обволакивающий всю поверхность языка, делал вкус шоколада выраженным даже для такой сладкоежки, как Казуха. Чтобы не идти спать на пустой желудок, стремящийся шоколатье подкрепилась оставшимся миндалем и фисташками и поставила свое творение в холодильник, рядом с дружеским шоколадом. Казуха помыла руки, сняла фартук и на цыпочках поднялась по лестнице в свою комнату, где она распустила бант в своих волосах и переоделась в махровые пижамные штаны и кофту с длинным рукавом и узором из снежинок, стараясь поскорее запрыгнуть под пуховое одеяло. Казуха не могла сомкнуть глаз. Проснуться ей нужно было рано, чтобы опередить свою мать, по обыкновению начинающую свой день домохозяйки с восходом солнца. Прежде чем та откроет холодильник, чтобы достать ингредиенты для бенто ее работающего мужа, Казуха должна была упаковать шоколад и поторопиться на уроки в школу. Но сердце, громко бьющееся в ее груди, мешало монотонному тиканью часов нагнать на нее дремоту. Впереди был важный событийный день. Чтобы встретить его с улыбкой на лице, Казуха должна была выспаться, но ей показалось, что прошло три часа, прежде чем усталость тяжело сомкнула ее веки и погрузила ее в объятия снов. Но если бы Казуха бросила взгляд на будильник, стоящий на прикроватном столике, она бы поняла, что чувство времени сыграло с ней шутку, и она уснула меньше чем за полчаса. Проснувшись утром, Казуха задрожала как осиновый листик от холода. У нее стучали зубы, и, обнимая себя за плечи и танцуя на цыпочках, она спустилась на кухню, чтобы первым делом проверить, как замерз ее шоколад. Все еще трясясь от холода, Казуха быстро разложила трюфели по коробкам и насыпала листья клевера и цветы вишни в мешочек, плотно стянув его шнуровку и завязав ее бантиком, как ленту в волосах. Засунув подальше от материнских глаз коробки в морозилку, Казуха поторопилась в ванную, чтобы принять горячий душ, хотя ее отец и не одобрял утренние водные процедуры, жалуясь на то, что их себе могут позволить только люди, у которых слишком много свободного времени. Заслышав звон кухонной утвари внизу, Казуха достала из шкафа свою школьную форму и переоделась в гольфы, черную юбку и кофту с длинным рукавом, белыми пуговицами и красным бантом на груди. Расчесав гребнем густые волосы, Казуха выбрала из своего ассортимента лент алую, под стать сегодняшнему празднику. Завтракая со своим отцом за одним столом, пока ее мать хлопотала над чисткой ножей, плошек и сковородок, Казуха не успевала сосредоточиться на вкусе горячего мисо-супа и свежего белого риса, активно орудуя деревянными палочками, за что получила от отца замечание, что она слишком быстро ест, что негоже делать воспитанной японке. Но Казуха ничего не могла с собой поделать. Ей поскорее хотелось нагрузить свой кожаный портфель коробками с шоколадом и поторопиться в школу, где уже со вчерашнего дня стояла атмосфера грядущего праздника. Отдав своим родителям перед выходом из дома причитающиеся им подарочные пакеты и получив от них учтивую благодарность, Казуха завязала вокруг шеи алый шарф с белыми помпонами (по мнению Хейджи, слишком детский) и поторопилась по морозу на уроки. Встретив Хейджи на середине пути, Казуха поздоровалась с ним громче обычного, но тот, казалось, не придал этому значения и только развернулся на подошве кроссовок в направлении их старшей школы. Думая о том, что Хейджи даже не подозревал, что Казуха для него подготовила, та не могла удержаться от коварной улыбки, довольная тем, что она знала что-то, о чем Хейджи был без понятия. Если задуматься, то в последнее время он вообще стал на удивление растерянным, реагируя слабовато даже на издевки. Когда Казуха неделю назад неловко предложила ему поехать в следующую среду в Токио, она ожидала услышать от него возражения, что не собирался он зимой таскаться по переполненным электричкам вместо того чтобы лежать под котатсу и есть набэ*, перечитывая любимые детективы. Но, к ее удивлению, Хейджи быстро согласился, думая о чем-то своем и не продолжая диалог. Казуха подумала бы, что он, наверное, забыл, какая дата будет через неделю, но со своим хобби Хейджи ежедневно проверял газеты и всегда знал, какой был день. Казуха была в предвкушении праздника, поэтому не придавала этому большого значения, и только мечтательно смотрела на яркое голубое небо, столь редкое для февраля, считая часы до электрички в Токио. Когда первый урок кончился и по коридорам их старшей школы прозвенел звонок, Казуха подозвала к парте одноклассниц, чтобы вручить им подарки. Девочки были в восторге от упаковки и декоративных элементов и похвалили Казуху за ее кулинарные способности. Шоколад, который она получила от своих подруг, был покупным, но Казуха все равно была рада получить от них знак внимания и поблагодарила девочек за сладкое, положив его в свой рюкзак и решив обязательно попробовать его после поездки. Пока учитель литературы не зашел в класс, девочки болтали о таких пустяках, как диеты после дня святого Валентина, белом дне и скорых экзаменах в конце учебного года. Тема изменилась на обсуждение, кто чем планирует заниматься вечером дня святого Валентина, и все внимание было отдано Казухе, которая, в отличие от других, имела человека, с которым она могла его провести. Став мишенью для завистливых взглядов, Казуха попыталась отвести от себя тему разговора, но сама подумала, что тоже бы позавидовала себе в прошлом году. Если бы ей кто-то сказал, что через год у нее будет двойное свидание в Токио, столице Японии, городе с самыми яркими огнями на день всех влюбленных, где мечтает погулять за руку с возлюбленным любая девушка, то она бы не поверила. Год назад она даже и не смела мечтать о том, что Хейджи признается ей в любви и она ответит ему взаимностью. Все происходившее с ней сейчас было похоже на сон, ставший явью… Мечтания Казухи прервал вопрос одной из девушек о том, набрался ли кто-то из них храбрости подарить хонмей-чоко. Класс наполнило девичье лепетание: «да что ты, да я бы никогда бы не смогла…», а Казуха вспомнила о мешочке в своем портфеле и перевела взгляд на парту Хейджи, который сидел на стуле, скрестив ноги, и разговаривал с мужской частью класса о бейсболе, даже не глядя в ее сторону. Конечно, было ясно как день, что это был не первый год, когда Казуха дарила Хейджи самодельный шоколад. Но это никогда не имело никакого значения, и Хейджи принимал подарок нехотя, как обязательство друга детства. Для Казухи не было секретом, что Хаттори этот праздник считал бесполезным и терпел его только из-за иллюминации, которая радовала его, как маленького мальчика. Она никогда не спрашивала его мнение о шоколаде, зная, что ничего хорошего в свой адрес не услышит, так как врать было не в его стиле, и больших подарков на Белый день не ждала, тогда как Хейджи в лучшем случае дарил ей батончик «Кит-Ката» с белым шоколадом из супермаркета по дороге. Но сейчас, когда шоколад действительно имел смысл, Казуха не торопилась его вручать. Ей казалось странным изъявлять свое желание начать отношения в таком людном месте, как школа, где не было ни единого уголка, где можно было поговорить наедине так, чтобы никто не подслушивал. К тому же, она уже стала свидетельницей того, как Хейджи закатил глаза и цокнул языком при виде своего переполненного ящика для обуви, язвительно отмечая, что сегодня домой он будет идти с сумкой, наполненной тяжестями. Поэтому Казуха решила подарить его когда-нибудь потом, возможно, во время вечерней прогулки. Сейчас просто было не время. Как только уроки закончились и Казуха сходила в клуб, чтобы подарить оставшийся обязательный шоколад, Казуха и Хейджи отправились по домам: первая — с полупустой сумкой, а второй — волоча свой портфель за спиной. Разминувшись на мосту, они условились встретиться через час на привычной станции метро. Добежав до дома, Казуха быстро сняла с себя школьную форму и открыла комод с одеждой. Заранее решив, что она наденет на свидание, Казуха без труда смогла найти нужную голубую кофточку с прозрачными рукавами и элементами кружева на воротнике. Обычно Казуха носила с чулками шорты, но, так как сегодня был особенный день, она выбрала темно-коричневую, почти цвета горького шоколада, юбку. Образ дополнили изящные голубые балетки на небольшом каблуке и белая сумка через плечо, куда Казуха положила шоколад. Благодаря солнечной погоде на улице не было холодно, поэтому Казуха решила надеть белое пальто с меховым воротником. Перед тем как выйти из дома, Казуха посмотрела на себя в зеркало и добавила своему наряду самую важную часть — бледно-голубую ленту в волосах. Улыбнувшись своему отражению, Казуха легонько хлопнула себя по щекам, чтобы придать себе сил, и, попрощавшись с мамой, выбежала за дверь, чтобы встретиться лицом к лицу со своей судьбой. Чем меньше становилось километров до Токио, тем больше и красочнее становились огни за окном. Приехав на станцию, Казуха и Хейджи отправились на метро, уже не нуждаясь в сопровождении. Но даже сейчас Казуха не могла привыкнуть к тому, сколько людей было в Токио по сравнению с городом, где они жили. Всю Осаку можно было объехать на мотоцикле, но Токио был несоизмеримо большим. Казуху поражало, каким разным был этот город: здесь были и небоскребы, и магазины с огромными красочными витринами, и развилки с толпами людей. Куда бы она ни посмотрела, картина отличалась от той, которую она видела раньше. Все районы Токио были не похожи друг на друга, как блюда разных стран мира, и Казухе только и оставалось, что мотать головой то туда, то сюда. Это была правда, что на день святого Валентина Токио горел иллюминацией. Разноцветные шары света, освещающие улицу ярче, чем днем, гипнотизировали впечатлительного прохожего так, что голова начинала идти кругом. Чтобы не потеряться в толпе людей по дороге в наземное метро, Хейджи взял Казуху под руку и потащил сквозь людской поток, не обращая внимания на происходящее вокруг него. Ей оставалось лишь поспевать за ним, стуча каблуками по движущимся ступеням эскалатора. Когда они прибыли на главную станцию Бейки, народа стало сравнительно меньше. Район, в котором жили Ран и Кудо, был небольшим, но по сравнению с городом, откуда родом были Казуха и Хейджи, он был очень оснащенным. В нем находился музей, аквариум, несколько отелей и ресторанов, частных клиник и даже торговый центр. Если Ран и Кудо решат поступить в университет, закрепленный за их старшей школой, то им даже никуда ехать не придется — он тоже располагался в их районе в шаговой доступности. Все было настолько компактно расположено, что Казуха невольно позавидовала жизни в Токио, ведь ей не раз приходилось просить Хейджи подвезти ее до торгового центра или поликлиники, потому что выбор общественного транспорта у них был небольшим. Казуха и Хейджи решили разделиться и встретиться уже в кафе. Хаттори предложил забрать Кудо и привести его на место встречи. Казуха согласилась и сказала, что пока поднимется к Ран, и они займут столик в Пуаро. Условившись на этом, друзья детства разошлись по разным улицам, и Казуха продолжила свой путь одна. За полгода своей дружбы с Ран Казуха запомнила, где она живет, и без труда нашла ее квартирный блок, где располагалось детективное агентство известного спящего детектива, который появлялся в газетах все реже и реже, уступив место студенту из старшей школы Тейтан. При виде золотого света в окнах Казуха улыбнулась и вприпрыжку поднялась на второй этаж здания, где жил частный детектив Мори Когоро со своей дочерью. После того как Казуха постучалась в дверь, послышался звук шагов и звон дверной цепочки. Через несколько секунд бирюзовые глаза Казухи встретились с фиолетовыми глазами Ран, которая смущенно выглядывала из-за дверного проема, стесняясь показаться. — К-Казуха-чан, ты уже пришла! — на щеках Ран появился розовый румянец. — Прости, что не позвонила… — Казуха сложила ладони вместе и смущенно улыбнулась. — Я могу войти? Хейджи пошел за Кудо-куном, а я решила забежать к тебе! Можно войти? — Да, конечно, — Ран распахнула дверь и пропустила свою подругу внутрь. — Я просто… Пока еще не готова выходить. Отец сказал мне, что если я собираюсь гулять весь вечер, то я должна приготовить ему ужин, и… — Ран-чан, в таких случаях нужно говорить ему, чтобы он сам о себе позаботился, господи! — Казуха сняла свои голубые туфли у порога и повернула их носками к двери, развернувшись к своей подруге и поставив руки на бедра. — У тебя сегодня свидание с парнем! — Ну, если бы я сказала ему, что у меня свидание с Шиничи, меня вообще бы посадили на домашний арест… — Ран слабо улыбнулась, развязывая с талии фартук и вешая его на крючок. — Поэтому он думает, что я иду гулять с тобой и Соноко. — Точно, я и забыла, что ты решила не рассказывать ему, что состоишь с ним в отношениях, — Казуха сложила руки в замок за спиной, наблюдая за тем, как Ран убирает продукты в холодильник. Она подумала о том, что если бы ее родители узнали о том, что они с Хейджи пара, то порадовались бы за нее. Когда Ран закрывала дверь морозильной камеры, Казуха вдруг хлопнула себя по лбу, поспешно расстегнув молнию на сумке. — Точно, чуть не забыла! Ран-чан, я приготовила для тебя кое-что. Это немного, но… — Казуха достала из сумки красную коробку, в которой лежали пять шоколадных трюфелей с посыпкой из алых сердец. — Я сделала его сама! Красный — твой любимый цвет, поэтому… Надеюсь, что тебе понравится! — протянув шоколад подруге, Казуха слегка покраснела, сама не понимая почему. Ран захлопала черными ресницами и взяла коробку в руки, так, что ее пальцы соприкоснулись с пальцами Казухи. Потянув за конец золотого банта, она развязала ленту и посмотрела внутрь коробки. Казуха готова была поклясться, что звезды, засверкавшие у нее в глазах, были такими же красивыми, как те золотые огни в центре Токио. — Казуха-чан, спасибо тебе большое, они выглядят так вкусно! — Ран улыбнулась так искренне, что Казуха почувствовала, как ее щеки приняли еще более красный оттенок, и смущенно накрутила свой хвост на указательный палец, отводя глаза. — Подожди немного, у меня тоже есть для тебя что-то… — Ран наклонилась и начала искать что-то в нижнем ящике кухонного шкафа. Вскоре в ее руках оказались две коробки: одна — черная и жестяная, а вторая — круглая, цвета темного шоколада, с прозрачным верхом. — Я тоже сделала для тебя шоколад. Рисунок может показаться тебе кривоватым, но я только учусь пользоваться кондитерским мешком, поэтому не суди строго, ладно? И я не знала, какой шоколад твой любимый, поэтому приготовила немного белого, темного и молочного. Прости, если чем не угодила! Теперь уже настал черед Казухи получать подарки. На этот раз она избежала соприкосновения с рукой Ран, хотя и хотела специально коснуться ее кожи, но подумала, что это слишком странно. В ее руках оказалась коробка с прозрачным верхом где, как подо льдом, лежали три опавших листика: кленовый лист из темного шоколада с прожилками из рыжей глазури, желтый лист гинко из кремово-белого шоколада и оранжевый лист, по-видимому, из застывшего молочного шоколада. Казуха подняла голову на свою подругу и с трудом сдержалась, чтобы не обнять ее, почти заплакав от такого вдумчивого подарка. — Ран-чан, ты такая талантливая! Они выглядят как настоящие! Ты точно не проходила дополнительные курсы кондитерского искусства? — рассмеялась она, прижимая коробку к груди. — Казуха-чан, ты меня перехвалила! Я просто подумала, что у меня осталось много глазури после приготовления шоколада для Шиничи, а это была твоя идея собраться всем вместе, поэтому я хотела сделать для тебя нечто особенное… Но это в первую очередь был эксперимент, поэтому я рада, что тебе понравился результат, — Ран смущенно улыбнулась и провела ладонью по черной коробке в своих руках. Ее глаза потемнели до оттенка поздней сирени, и, поймав ее задумчивый взгляд, Казуха сразу поняла, что было внутри нее. — Это шоколад для Кудо-куна, да? — Казуха спросила это пониженным тоном, так что ее голос почти смешался в шуме машин на улице. Ран кивнула. — Я уверена, что ему понравится, так что тебе не нужно беспокоиться из-за этого, Ран-чан… Все будет хорошо, — Казуха сделала шаг вперед и положила свою ладонь на ладонь подруги. Ее руки были гладкими, как шелк. Ран подняла голову, и их глаза встретились. — Я надеюсь… — вздохнула Ран и отложила коробку. Казуха снова убрала руки за спину. — Что это я стою, когда нужно готовиться к выходу! Казуха-чан, прости меня, пожалуйста, я сейчас быстро переоденусь, и мы пойдем в кафе! — спохватилась она и побежала в сторону своей комнаты. — Давай я помогу тебе, так будет быстрее! — Казуха последовала за ней, про себя отмечая, что Ран очень шел высокий хвост, который она завязывала, когда готовила еду. Он открывал глазам ее стройную шею, которая обычно была сокрыта под распущенными темными волосами. Оказавшись в комнате своей иногородней подруги, Казуха не чувствовала себя скованной. За время их знакомства Казуха уже успела несколько раз переночевать в кровати у Ран и знала, где стоят все ее вещи. При виде рамки с фотографией ее и Кудо-куна на тумбочке, Казуха не могла удержаться от улыбки. Девушки занялись подбором наряда для свидания и, после недолгого обсуждения, пришли к красному вязаному платью, белой рубашке с золотыми пуговицами на рукавах и черным колготкам. Под стать Казухе Ран сказала, что у нее в обувнице есть красные туфли, но на каблуке повыше, чем ее, на что Казуха сообщила ей, что у нее есть с собой пластыри на случай, если Ран натрет ноги. Та рассмеялась, ее волосы рассыпались по плечам, и она убрала их на спину, садясь перед зеркалом. Желая поухаживать за Ран, которая всегда была к ней гостеприимна и заботлива, Казуха взяла в руки гребень и стала бережно расчесывать ее длинные волосы, пропуская пряди сквозь пальцы. Вблизи Ран пахла смесью острого перца и какао-бобов, что представляло собой необычное сочетание, но Казуха не считала его неприятным. Пока она проходилась зубцами гребня по ее волосам, Ран накладывала макияж. Закончив расчесывать ее, Казуха отошла от тумбочки в сторону и стала наблюдать за тем, как Ран красит ресницы. Ее макияж был уже почти закончен, но она задумчиво провела пальцем по своим губам и посмотрела на ассортимент помады и блесков для губ, задумчиво касаясь своей щеки. — Не знаешь, что выбрать? — спросила Казуха, и Ран, стесняясь, улыбнулась ей. — Мне очень стыдно, что я своей нерешительностью задерживаю тебя, но у меня всегда было неважно с принятием решений… — Ну, тут ничего не поделаешь, — Казуха подошла к ней сзади и, держась одной рукой за спинку стула, подняла футляр с красной помадой. — Выбирай эту! — открыв крышку, Казуха подняла пальцами подбородок Ран и поднесла кончик помады к ее губам. Она уже хотела накрасить их, как встретилась взглядом с глазами Ран, лицо которой вблизи было еще красивее, и ее пальцы дрогнули. Не понимая, что на нее нашло, Казуха почувствовала, как в комнате стало жарче, как в духовке, которую предварительно разогрели, и выпрямилась, передавая помаду в руку своей подруги. — То есть… Ты можешь воспользоваться ей сама. Прости. — Да что ты, все в порядке, — Ран помотала головой и поставила помаду на стол. — Но я думаю, что возьму другую, если ты не возражаешь… Не хочу использовать ту, что привлекает внимание, — с этими словами она открыла флакон с прозрачным блеском и провела кистью по губам, причмокнув пару раз, чтобы распределить его по верхней и нижней губе. Казуха подумала, что хотела бы увидеть, как красная помада смотрелась на этих губах. После того как Ран привела себя в порядок, девушки обули туфли, закрыли дверь на ключ и спустились по лестнице вниз, повернув в сторону кафе. Железный колокольчик оповестил об их прибытии, когда они открыли дверь и вошли в светлое теплое помещение. Сегодня вечером работала только Азуса-чан, а так как время было между обедом и ужином, то были заполнены только два столика, помимо тех, к которым их провела официантка. Девушки шепотом рассказали ей, что им нужен столик на четверых человек и у них свидание, на что Азуса-чан восторженно поздравила их и, играясь с розовой лентой своего фартука, вздохнула и посмотрела в окно на огни города, сказав, что тоже мечтала пойти на свидание в такую дату. Казуха и Ран переглянулись, сдерживая хихиканье, и Азуса-чан встрепенулась, как снегирь в гнезде, и кашлянула в кулачок. Она достала из кармана брюк записную книжку и, перевернув белую страницу, приготовилась записывать заказ. Казуха и Ран с самого начала условились на том, что попьют чай с английскими сэндвичами и сконами. Кафе Пуаро функционировало преимущественно как кофейня с завтраками, где голодные бизнесмены брали себе кофе и легкий завтрак, перед тем как сесть на поезд, чтобы начать свой рабочий день. Но немногим было известно, что меню кафе включало в себя большой выбор английских блюд и предлагало гостям насладиться настоящим английским чаем. Казуха редко бывала в настоящих кафе и того реже в ресторанах, потому что Хаттори предпочитал им семейные закусочные и стенды с уличной едой, но даже она негодовала от того, какой малой популярностью пользовался Пуаро. Оказавшись в нем, Казуха сразу чувствовала себя английской леди, а от обилия блюд в меню у нее разбегались глаза. Зная, что их компаньонам было неважно, что есть и пить, Казуха и Ран выбирали самостоятельно. Так как они сидели на одной стороне дивана, то было очень удобно держать одно меню и переговариваться о нем, пока их плечи соприкасались. Азуса-чан посоветовала им взять набор для высокого чаепития, который представлял собой как раз то, что им было нужно: чай на четверых персон, ассортимент из английских сэндвичей и на десерт сконы с маслом и джемом. Посоветовавшись, Казуха и Ран выбрали черный чай с жасмином, попросив к нему сахарницу, молочник и порезанные дольки лимона, на случай если великий детектив Востока решит их добавить в свой чай. Из сэндвичей они отдали предпочтение сэндвичам с томатами и сыром чеддер, говяжьим паштетом, яблоком и копченой индейкой, а также традиционным огуречным сэндвичам с маслом. Выбор джема к сконам дался им сложнее, ведь у всей собравшейся четверки были разные вкусы, но, немного подискутировав, девушки остановились на малиновом, ежевичном и апельсиновом джеме. Похвалив их выбор и прочитав его вслух, чтобы Казуха и Ран проверили правильность ее записи, Азуса откланялась, оставив подруг ждать своих молодых людей. Казуха не могла не заметить, что Ран держала свои руки на коленях и отвечала на вопросы немного неуверенно. Тогда Казуха связала это с волнением перед встречей с Шиничи и не придала этому большого значения. И вот дверь открылась, и в нее вошли два старшеклассника. Казуха обернулась на звук и помахала рукой Хейджи, который озирался по сторонам в поисках своей подруги детства. Кудо шел позади него, и Казуха шепнула Ран на ухо, что вот он и пришел, но та даже не посмотрела на вошедшего одноклассника и только тихо рассмеялась. Хаттори расстегнул свою джинсовую куртку и повесил ее на вешалку, перекладывая руки в карманы защитного цвета брюк. Кудо был в черной маске и синем шарфе, которые он снял, и сел напротив Ран. — Хейджи, вы заставили двух дам ждать! — с шутливой злостью сказала Казуха, пытаясь разрядить обстановку между ними четырьмя привычной всем перепалкой. — Что вас так задержало? — Вопрос не ко мне, а к нему, — Хейджи закатил глаза и ткнул Кудо локтем в ребра, чем заслужил от него холодный взгляд в свою сторону. — Он забыл о времени встречи, и я застал его сидящим на диване и смотрящим футбол. Пока я выпер его из дома, уже успел состариться. — Тогда вы оба должны извиниться перед нами, чтобы мы могли забыть об этом недоразумении! — Казуха важно поставила руки на талию и повернулась к Ран в поисках поддержки. — Правильно я говорю, Ран-чан? — Да ничего такого и не случилось… — она избегала встречаться глазами с человеком на другом конце стола, поправляя свое вязаное платье. — Это редкость, если Шиничи не опаздывает, поэтому я привыкла… — Но сегодня особенный день, Ран-чан! Такое спускать с рук вообще нельзя! — не сдавалась Казуха, хотя и подумала, что ее попытки поднять всем настроение привели к другому результату. — Я извиняться ни перед кем не собираюсь, — Хаттори откинулся спиной на диван и скрестил руки на груди. — Если кто и должен извиняться, так это Кудо. — Если ты позволишь мне сказать, то я это и сделаю, — впервые подал голос токийский детектив и встретился своими голубыми глазами с глазами Казухи. — Я извиняюсь за то, что заставил вас ждать. — Кудо-кун, ты в первую очередь должен извиниться не предо мной, а перед своей девушкой, — Казухе показалось странным, что такой умный детектив, как Кудо Шиничи, не знал таких очевидных вещей, но она не подала виду. Услышав ее слова, Кудо напрягся, что отразилось в его позе, и он медленно перевел взгляд на девушку, сидящую напротив него. Казуха была уверена, что стоит им посмотреть друг на друга, как взаимные чувства любви, запертые у них в груди, станут заметны, и обстановка станет более романтичной. Но, к ее удивлению, Ран только кивнула на сухие извинения Кудо и сказала, что не злится, и больше они друг другу ничего не сказали. Казуха не намерена была останавливаться. Она обещала Ран, что это свидание поможет им с Кудо воскресить чувства, которые они испытывали в начале отношений. И если Ран отказывалась бороться за это, то Казуха сделает это за нее. Пока они ждали чай и сэндвичи со сконами, они болтали о таких вещах, как школа и начало учебного года. Сидя напротив Кудо и Хейджи, Казуха могла сравнить их друг с другом. За все их знакомство Казуха ни разу не говорила с Кудо-куном до сегодняшнего дня. Ран часто говорила ей о том, как Хаттори был похож на Кудо, но, видя их плечом к плечу, Казуха честно не могла заметить никакого сходства. Их манера держаться, говорить и преподносить информацию была очень разной. Возможно, Ран имела в виду внешние данные, намекая на то, что оба парня были симпатичными, но, даже пристально вглядываясь в Кудо, Казуха не могла понять, что в нем было такого. Наверное, Хейджи был единственным мужчиной для нее, и на других она просто не обращала внимания. — Кудо-кун, ты же брал большой перерыв от школы, да? Почему? — Казуха наклонила голову. Сегодня она была тем человеком, кто помогал течению разговора, потому что Ран все еще стеснялась участвовать в разговоре слишком активно, явно предоставляя все внимание Кудо, что не могло не умилять. — Были некоторые… обстоятельства, из-за которых мне пришлось перейти на дистанционное обучение, — Кудо и Хейджи быстро переглянулись, и второй прикрыл рот рукой, когда как Кудо снова перевел взгляд на Казуху. — Но я все уладил, поэтому снова могу присутствовать на занятиях. — Непросто, должно быть, начинать учиться с середины года… — Казуха сочувственно кивнула головой. — Но Ран-чан ведь дала тебе свои конспекты, правда? И помогает тебе с учебой? — она повернула голову к сидящей по правую руку девушке, которая будто и не слышала упоминания своего имени. — А, да… Все мои одноклассники очень удивились моему возвращению… — Кудо неловко отвел взгляд. — Я ни с кем кроме Ран не разговаривал за период своего отсутствия, но мало-помалу адаптируюсь. Я просил Ран и Соноко заносить мне время от времени контрольные и проверочные работы, поэтому от программы сильно и не отстал. — Вот оно как… — Казуха со знанием дела кивала головой, но на ее губах уже появилась заговорщическая улыбка, делающая ее похожей на Хейджи. — И что все сказали по поводу того, что вы с Ран теперь пара? После спектакля на школьном фестивале все точно убедились, что вы влюблены друг в друга, а теперь, когда прямо во время классной поездки Ран на глазах у всех поцеловала тебя в щеку… — Казуха-чан! — Ран наконец-то подала голос, смотря на нее с горящими красными щеками. Кудо выглядел не лучше, и, хотя оттенок его лица был на пару тонов блеклее, по нему было ясно, что этот вопрос застал его врасплох. Наблюдая за двумя влюбленными, Казуха даже не заметила, как сидящий напротив нее Хейджи вздохнул и оперся ладонью о подбородок, смотря в окно. Если бы Казуха посмотрела на него, то поняла бы, что ему не нравится эта тема разговора и он не хотел в нем участвовать, но сейчас у Казухи были другие приоритеты. — Кудо-кун, твои фанатки, наверное, совсем отчаялись, теперь, когда ты официально занят! — Казуха поставила обе ладони на стол, игнорируя умоляющий взгляд своей подруги. — Но, как по мне, им с самого начала не было на что надеяться! То, что вы с Ран начнете встречаться, было лишь вопросом времени, и теперь, когда это случилось- — Прошу прощения, что прерываю… — сказала Азуса-чан извиняющимся голосом. В руках она держала большой поднос с фарфоровым чайником, четырьмя европейскими чашками с золотой каймой на белых блюдцах, молочником с подогретым молоком внутри, двумя тарелками, на одной из которых были сахарные кубики, а на второй — тонкие ароматные дольки лимона, а также четыре серебряных ложечки. Застав четырех подростков во время такого личного разговора, Азуса-чан пыталась поймать взгляд Хаттори в поисках поддержки, но тот и не думал сказать своим друзьям, что стоит замолчать, и выглядел отстраненно. Поэтому официантке самой пришлось изъявить о своем присутствии. — Если позволите, я поставлю чайный сервиз и сейчас принесу закуски и выпечку к чаю… — Да-да, конечно, извините, пожалуйста! — Казуха отсела подальше и, стыдясь своего поведения, опустила голову. Кудо выдохнул воздух из груди и сложил руки крестом, смотря за тем, как Азуса-чан ставит звенящие белые чашки. Воздух наполнился сладким ароматом цветов. Почувствовав его, Ран немного расслабилась и уже не выглядела так потерянно, как минуту назад. Хейджи тоже изменил свое положение, теперь, когда тема разговора была закрыта. Четверо старшеклассников приступили к чаепитию. Казуха взяла щипцы и бросила в чай сахарный кубик, который начал растворяться в темно-оранжевом напитке, как снег в солнечное утро. Его вкус оказался бархатистым и насыщенным. Не притронувшись к чаю, Хейджи сразу протянул руку к сэндвичам и выбрал кусочек с говяжьим паштетом. Подождав, пока Кудо тоже возьмет сэндвич, Казуха протянула руку и выбрала сэндвич с маслом и огурцами. Последней еду взяла Ран. Хлеб на сэндвиче был из пшеничной муки высшего качества и идеально раскрывал вкус натурального сливочного масла, тающего на языке. Огурцы тоже были свежими и хрустящими на зубах. Казуха подумала, что она никогда в жизни не ела сэндвичей вкуснее. Следя за ее реакцией, Ран наконец-то улыбнулась. — Хейджи, тебе нравятся эти сэндвичи? Скажи вкусные! — прожевав последний кусочек хлеба, Казуха обратилась к парню по тот край стола, так как ее друг детства успел схомячить уже два сэндвича и запивал их уже не таким горячим чаем. Хейджи ел особенно быстро, когда еда ему не нравилась, проглатывая, а не жуя. Поэтому она хотела узнать его мнение, прежде чем он сам скажет что-то невежливое, что он делал без задней мысли. — Ну, они на вкус лучше, чем выглядят, но по мне так недостаточно сытные, — Хейджи потянулся за третьим сэндвичем, на этот раз с копченой индейкой. — Окономияки дешевле и дают энергию на целый день, а здесь еды-то на три уку- — А тебе как, Кудо-кун? — Казуха не дала Хейджи договорить его предложение, повернув голову к его лучшему другу, который, в отличие от первого, наслаждался английскими сэндвичами, которые готовились специально для того, чтобы запивать их черным горячим чаем. В чашке Кудо плавала долька желтого душистого лимона. — Похожи эти сэндвичи на те, что ты ел в лондонских отелях? — М-м? — Кудо отвлекся от своей чашки чая и посмотрел на сэндвич, который он ел, в разрезе. — Да, это — настоящие английские чайные сэндвичи. Хотя, конечно, в большинстве сэндвичей начинка адаптирована на современный манер, как сэндвич с томатами и сыром чеддер, который я сейчас держу в руках, — Кудо повернул хлеб в руках, рассматривая сочные красные томаты и жидкий золотой сыр. — Но самый первый сэндвич вообще был из кусков мяса между хлебом, поэтому- — Кстати говоря о Лондоне! — Казуха хлопнула в ладони, будто вспомнила что-то. — Ведь именно там Кудо-кун признался Ран-чан в любви! Как романтично — признаться прямо рядом с Биг-Беном, когда как вокруг горят ночные фонари! — она мечтательно вздохнула, пытаясь воскресить во влюбленных приятные для них обоих воспоминания. Но Кудо побледнел, поднося чашку к губам и делая глоток чая, а Ран начала водить серебряной ложечкой по дну фарфора, пытаясь растворить оставшиеся хрусталики сахара. Единственный, кто смотрел на нее, был Хейджи, и Казуха прочитала на его лице раздражение. — Казуха-чан, давай я налью тебе еще чаю, — чтобы заполнить некомфортную тишину, Ран слабо улыбнулась и взяла чайник, наливая в чашку Казухи еще цветочного чая, окрасившегося в богатый черный цвет с оранжевым отливом, напоминающим закат. — И ты сама почти ничего не съела. Ты уже пробовала сэндвич с говяжьим паштетом? Мне неудобно, что я ем настолько больше тебя… — голос Ран был тихим и спокойным. Встретившись взглядом с ее фиолетовыми глазами, Казуха поняла, что в ней говорила вина. Это был ее способ извинений, ее путь сказать «мне жаль, что твои старания не приносят своих плодов». Сердце Казухи заболело, как от пореза кухонным ножом. Ей захотелось обнять свою подругу и самой попросить прощения, но сделать это на глазах у сидящих напротив детективов она не могла. Несмотря на свои высокие интеллектуальные способности, они и помыслить не могли, что происходило в душе любой девушки, когда свидание, которое она продумала до мельчайших деталей, оказывалось совсем не таким, каким она его представляла. Поэтому вместо вербального ответа Ран Казуха ободряюще улыбнулась и сделала большой глоток черного чая, со стуком поставив его на белое блюдечко, будто пытаясь показать, что бой еще не был проигран. — За мое пропитание можешь не беспокоиться, Ран-чан! Даже если я и не съем много, я уверена, что Хейджи галантно избавит меня от этой ноши, съев ту часть, которую я не смогла, — Казуха улыбнулась своему другу детства, который в это время запихивал в бесконечный желудок еще один кусок хлеба с маслом. Их зеленые глаза встретились, и в бирюзовых глазах Казухи загорелись игривые искорки. Хейджи же закатил свои изумрудные глаза и пропустил ее слова мимо ушей, продолжая есть. — Но Кудо-кун должен знать, что в будущем он будет есть еду лучше, чем подают в любом кафе, ведь Ран-чан — самый настоящий кулинар. И, кстати говоря, шоколад она тоже готовит отменный… Кудо-кун ведь знает, о чем я говорю? — Йо, Казуха, — очередную попытку направить разговор в нужное русло прервал недовольный голос Хаттори, который даже и не думал обращать внимание на то, как занервничал Кудо, сидящий от него по левое плечо. — Хватит чесать языком, и лучше передай мне варенье. — Ты что, уже закончил есть сэндвичи? — от неожиданности Казуха распахнула глаза. — Так быстро? — Я и пыталась сказать Казухе-чан, что ты единственная, кто еще не доел свою часть… — Ран виновато улыбнулась, пододвигая на другой край стола емкости с красочным конфитюром из фруктов и ягод. — Какой ты будешь Хейджи-кун? Масло тоже положить? — Спасибо, нее-чан. Оранжевый джем же с апельсинами, да? Тогда мне его, пожалуйста. Хотя, конечно, джем из юзу лучше, чем его европейские аналоги, — сытый, Хаттори был более сговорчив с теми, кто не действовал ему на нервы. Он взял золотистую выпечку и, аккуратно прорезав мягкую середину ножом, намазал середину согревшимся теплым маслом, скользившим на лезвии, и россыпью из плотного джема с кусочками апельсиновой цедры. — А ты, Казуха, поменьше бы разговаривала и побольше бы жевала, а то поедешь домой голодной и распугаешь весь вагон своим урчащим животом. — И без тебя знаю, придурок! — Казуха хмыкнула носом и схватила в одну руку нож с блестящим лезвием, а во вторую — английскую булочку, умудряясь выглядеть очень угрожающе. Схватив ежевичный джем, она грубо намазала его на одну половину мякоти, а на вторую добавила масла, сразу делая укус и запивая сладкое чаем. Кудо и Ран оба выбрали малиновый джем и, передавая с одного края стола на другой емкость с бордовым конфитюром, впервые за весь вечер посмотрели друг на друга без стеснения, глазами, полными сочувствия. Больше Казуха не предпринимала попыток их разговорить и только и делала, что запивала выпечку жасминовым чаем, не думая о завтрашнем дне и о том, как это скажется на ее фигуре. Оплатив еду все вчетвером, группа старшеклассников поблагодарила Азусу-чан за высококлассное чаепитие и, надев верхнюю одежду, вышла на улицу, чтобы прогуляться по Токио, который в честь сегодняшнего праздника сиял иллюминацией. После своей неудачи в кафе Казуха пришла к выводу, что Ран и Кудо стеснялись вести себя как люди в отношениях при других людях. Сама Ран вряд ли была против присутствия Казухи и Хейджи, но вот Кудо чувствовал себя скованно в присутствии своего лучшего друга, явно желая сделать вид, что он не испытывал к Ран никакой сильной любви, опасаясь, что Хейджи засмеет его за это. Поэтому Казуха решила дать им пространство и сказала им идти вперед них, пока Хейджи и Казуха пойдут сзади. Ран сразу поняла смысл ее действий и покраснела, опустив взгляд на свои красные туфли, а Кудо, оставаясь в неведении, только пожал плечами и опустил руки в карманы пальто, предлагая Ран начать их путь. Пока Казуха смотрела на их спины впереди, ее сердце ликовало от радости. Наконец-то эти двое могли побыть влюбленными в день всех влюбленных, наконец-то Ран могла провести время со своим парнем в такую особенную для их отношений дату. Казуха не сомневалась, что, после того как они пройдут путь, любуясь таким захватывающим зрелищем, ни о каких ссорах не будет и речи и все между ними снова станет как прежде. Ведь они все же были парнем и девушкой друг друга. Они сделали выбор встречаться друг с другом после стольких лет дружбы и почти года, который они провели, не видя друг друга в лицо. Их история терпения, любви и верности вдохновляла Казуху. Она была уверена, что их чувства друг к другу превзойдут любые преграды. Как та, кто следил за развитием их любви уже больше полугода, от первого признания до решения встречаться, Казуха болела за них двоих. Ей хотелось бы, чтобы и ее будущие отношения были похожи на этих двоих… — Хейджи, — смотря за тем, как Ран споткнулась об асфальт, а Кудо пришлось взять ее под руку, чтобы она не упала, и дальше они пошли так, что Ран обнимала его за руку, Казуха обратилась к детективу, идущему рядом с ней. — Скажи, что они красивая пара. Ран-чан и Кудо-кун. — Ага, — Хаттори будто и не обращал внимания на обилие светящихся огней вокруг него. Его мысли витали в другом пространстве. Что стоило говорить о том, что Казуху он тоже не слышал. — Они и вправду созданы друг для друга. Я так рада, что Ран-чан смогла быть с человеком, с которым ее связала судьба, — Казуха продолжила свой монолог, не обращая внимания на слабую реакцию своего собеседника. Ее сердце билось так, будто она сама была той, о ком говорила. В ее бирюзовых глазах свет отражался, как блеск граней драгоценных камней, а атласная лента переливалась на свету. — Ага, — голос Хаттори звучал отдаленно, как будто его громкость потерялась в снежных сугробах. Если бы Казуха сейчас посмотрела на него, то увидела бы, как плотно были сжаты его губы и каким грустным был взгляд, которым он наблюдал за парой, идущей впереди него. Он спрятал руки в карманы, хотя было не так холодно, чтобы прятать их туда. Казуха бы узнала в его поведении глубокую скорбь, которую Хейджи выдавал в трясущихся руках и потемневших зеленых глазах. Но Казуха была слишком погружена в свои светлые мысли, чтобы обратить внимание на тьму, нависшую над ее другом детства. Она не слышала разговора Кудо и Ран, но пришла к выводу, что за ними можно было уже не наблюдать: они сами разберутся со всем, а лишняя пара глаз им была не нужна. Поэтому Казуха неожиданно опомнилась и осознала, что и она сама сейчас была на свидании. Со всей этой помощью Ран и Кудо Казуха уже успела об этом позабыть и покраснела от стыда. А ведь она должна была предложить Хейджи встречаться и вручить ему шоколад, который подтверждал ее серьезные намерения сделать его своим парнем. Внезапно Казуха испугалась. Ей вдруг резко захотелось перенести свои планы и сделать это как-нибудь в другой день, но пути назад уже не было. Сейчас бы ей очень пригодилась поддержка Ран-чан, которая сказала бы ей, что бояться нечего, и улыбнулась своей ободряющей улыбкой, способной заставить цветы на фруктовых деревьях распуститься даже в середине зимы. Ради себя, ради нее, ради них обеих… Казуха должна была это сделать. И тогда им обоим уже будет нечего бояться. Тогда все будет правильно. — Эй, Хейджи… — в глазах Казухи огни меняли цвет с белого на красный с частотой ее собственного пульса. Она крепче сжала ремешок сумки и закусила нижнюю губу. Успокойся. Ничего плохого не случится. — М-м? — отсутствие эмоций в голосе Хейджи было достаточной причиной, чтобы Казуха представила, что он не хотел даже слышать, что она собиралась сказать. Ее мысли настойчиво твердили ей остановиться и не говорить с ним, но Казуха сделала над собой усилие, чтобы притвориться, что она их не слышала. — Я хотела спросить у тебя кое-что важное. То есть, теперь, когда Кудо-кун и Ран-чан встречаются, я подумала, что мы могли бы… — слова застряли в горле бумажным комом, но, вспомнив об улыбке Ран, Казуха набралась смелости. — Хейджи, хочешь ли ты встреча- То, что Казуха сказала, потерялось в огнестрельном выстреле, отозвавшемся взрывной волной среди многоэтажных зданий. Казуха зажмурила глаза от неожиданности и закрыла уши. Когда она открыла их, то была одна. Вдалеке были слышен звук бегущих шагов. — Хейджи! — Казухе было страшно оставаться одной, и, судя по тому, как близко прогремел выстрел, убийца мог быть совсем неподалеку. По спине Казухи пробежали мурашки. И тут к ней пришло осознание. Ран-чан и Кудо-кун шли впереди них. В том же направлении, где стреляли. Казуха побежала. Увидев впереди себя женскую фигуру в красном платье, она почувствовала, как у нее отлегло от сердца. — Ран-чан, ты в порядке? — Казуха схватила подругу за плечи и повернула ее лицом к себе. По одному быстрому взгляду она поняла, что у Ран тряслись руки. Она была напугана так же, как и сама Казуха, но что-то еще было не так. На ее аметистовых глазах стояли слезы. — Я в порядке, но… Шиничи… — ее голос дрожал, как бы Ран ни старалась сделать вид, что это не так. — Он погнался за преступником, хотя я пыталась его остановить. Он снова оставил меня одну, и… — ее голос сломался, как лед после весенней оттепели, и по щекам потекли ручьи сверкающих слез. — Опять рискует своей жизнью, даже не думая о том, что я чувствую… Ничего никогда не меняется. Я никогда не была для него важна. — Ран-чан… — пока Ран вытирала рукавом непрекращающийся поток слез, Казуха не знала, что ей сказать. — Ты важна для него… — Казуха-чан, ты так старалась, чтобы наше свидание прошло хорошо, — Ран продолжала плакать. Ее фиолетовые глаза были наполнены слезами, а все тело содрогалась от рыданий. Видеть ее в подобном состоянии было невыносимо, и Казуха закусила губу. Ее сердце обливалось кровью. — Но ничего не может быть хорошо. Все всегда будет так. Я никогда не буду приоритетом для него, ведь он… он детектив, а кто я такая, чтобы его останавливать? — она горько рассмеялась. Ее смех был более горьким, чем самые горькие какао-бобы. — Я ведь дура. Постоянно плачу, влипаю в неприятности и ничего не понимаю. Он сам мне это сказал, Казуха-чан… — Это не так, Ран-чан… — Казуха была готова сделать все что угодно, чтобы Ран больше не плакала. Она чувствовала себя ужасно. Ей хотелось сделать хоть что-то. — Я уверена, что Кудо-кун любит тебя и хочет защитить… — Казуха знала, что, что бы она ни сделала, это окажется бесполезно. Но все равно… Ран-чан не должна была страдать… Она хотела, чтобы Ран-чан была счастлива. — Чем больше мы вместе, тем больше я убеждаюсь в том, что это не так. И я даже не понимаю, что я делаю не так. Это ведь он сказал мне, что я ему нравлюсь. Он хотел, чтобы мы были вместе. Так почему… Почему его никогда нет рядом? — слезы Ран душили ее и мешали ей сделать вдох. Казуха невольно подумала о том, что даже сейчас, рыдая в три ручья, будучи беззащитной, она не переставала быть красавицей. Казуха не знала, что ей сказать. Но одно она знала точно. Она не могла оставить Ран-чан одну. — Прости глупую меня, Казуха-чан. Ты думала, что мы с Шиничи похожи на вас с Хаттори-куном, но это оказалось далеко от правды. Вы с ним гораздо лучше, а наши отношения с Шиничи… были обречены с самого начала из-за того, какая я на самом деле. Я только и делаю, что причиняю ему неудобства и не даю ему заниматься тем, что он любит. Плохая я девушка, получается, раз контролирую его жизнь, правду я говорю? — Ран попыталась выдавить улыбку, и тогда Казуха уже не могла сдерживаться. Она крепко обняла ее и прижала к груди. — Ран-чан, это не твоя вина. Ничего из этого, — Казуха запустила пальцы в ее длинные шелковистые волосы и почувствовала аромат шоколада. — Я знаю, как ты любишь Кудо-куна. И я обещаю тебе, что ваши отношения не были ошибкой. Еще не все потеряно. Поэтому, пожалуйста, не говори о себе такие вещи. Еще можно все исправить, — в глазах Казухи отражались огни ночного Токио. Она подумала, что они были прекрасны. Ей хотелось бы, чтобы и Ран смогла полюбоваться ими без тревог. — Я найду Кудо-куна и приведу его сюда. И тогда тебе будет не о чем беспокоиться. Ран-чан, пожалуйста, не плачь. Я хочу снова увидеть твою улыбку. Казуха посмотрела ей в глаза и улыбнулась. Когда Ран не может быть сильной, то Казуха будет сильной за них обеих. Она во что бы то ни стало вернет улыбку на ее лицо. — Казуха-чан… — Ран перестала плакать и шмыгнула носом, смотря на свою подругу влажными от слез глазами. Казуха погладила ее по голове и показала ей большой палец вверх, достав из сумки мобильный телефон. — Если Хейджи не ответит на звонок, то я буду названивать ему без остановки. Я найду их обоих и приведу сюда. А ты, пожалуйста, не уходи никуда и ни о чем не переживай. Если они будут упираться, то я применю силу, — она встала в позу борца айкидо. — Ран-чан, я обещала тебе, что это свидание пройдет хорошо. И Тояма Казуха никогда не нарушает своих обещаний. — Я… — Ран выглядела тронутой. Она прижала руки к сердцу и посмотрела на Казуху таким взглядом, что сердце той пропустило удар. — Я поняла. Я останусь здесь и буду ждать. Но, пожалуйста, будь осторожнее… — Одна нога здесь, другая там! — Казуха подмигнула ей и развернулась на каблуках, набирая на экране телефона номер, который она знала наизусть. Пока в телефонной трубке звучали протяжные гудки, она успела пробежать пару десятков метров в направлении, в котором исчезли оба детектива. У этого свидания должен быть хороший конец. Ради Ран-чан и ради нее. — Казуха, я сейчас очень занят, поэтому если это не срочно, то- После четвертого гудка послышался знакомый недовольный голос. Он звучал слегка приглушенно, и Казуха слышала на заднем плане разговор Кудо с полицейскими. — Хейджи, сейчас же скажи мне, где ты находишься. Это очень важно, — Казухе было все равно, что она мешала ходу расследования. Полиция разберется и без участия двоих старшеклассников. Если им так сильно будет нужна помощь, то пусть позвонят Когоро-сану. Хейджи и Кудо-кун должны быть в другом месте. — Э-э-э… — Хейджи замялся, и в голове Казухи возник образ его недоумевающего выражения лица. — Эй, Кудо, где мы сейчас находимся? — на другом конце провода повисла пауза. Хаттори передал то, что Кудо-кун сказал Каухе. — Это в пятистах метрах от места, где мы разминулись с тобой и нее-чан. Дом по левую сторону, — Хаттори снова замолчал, прежде чем открыть рот. — Казуха, если ты звонишь по какой-то идиотской причине, то я тебе вмажу. Это не шутки. Будь хорошей девочкой и держись подальше от места преступления. — Я звоню по очень важной причине и буду делать то, что посчитаю нужным. Увидимся, — произнеся это сахарно-сладким тоном, Казуха бросила трубку и ускорила темп своего бега. Ее ноги болели от пробежки в неудобной обуви, но ей было все равно. Добежав до многоэтажки с нужным номером, Казуха не стала сразу подниматься по лестнице, дав себе время отдышаться. Небесно-голубая лента в ее волосах ослабла, юбка перекрутилась швом набок, но Казуху не волновало то, как она выглядела. Ран-чан была сейчас совсем одна и рассчитывала на ее скорое возвращение вместе с двумя детективами. Казуха не могла ее подвести. И к тому же, у нее самой были неоконченные дела. Она нашла квартиру, номер которой Хейджи сказал по телефону, и зазвонила в дверь. Послышался громкий звук шагов. — Что тебе нужно, Казуха? — Хейджи распахнул дверь с самым недовольным видом. Козырек его кепки, как и следовало предполагать, теперь был развернут вперед. — Если ты пришла, чтобы действовать мне на нервы, то можешь сейчас же отправляться домой- — Единственные, кто куда-то отправится, так это вы с Кудо-куном, — Казуха перебила его и грозно поставила руки на талию. — Вы оба сейчас же прекратите свое расследование и пойдете со мной. Возражения не принимаются. — Казуха, ты с ума сошла? — Хейджи был больше удивлен, чем злился. В его зеленых глазах горел огонь. Он не мог стоять на одном месте и так и хотел вернуться на место преступления, в свою стихию. — У нас здесь тайна закрытой комнаты. Мы не можем оставить ее неразрешенной. — Хейджи, они и без вас разберутся. Но сейчас Кудо-кун должен быть с Ран-чан. И ты тоже, — голос Казухи звучал четко и непреклонно. Хейджи смотрел на нее так, будто она говорила на другом языке. — Где мне еще быть, по-твоему? Я нужен Кудо. Я должен быть рядом с ним, — он бросил быстрый взгляд назад, в квартиру, которая была местом преступления. И вот тогда, когда их зрительный контакт прервался на какую-то долю секунды, Казуха почувствовала, как в ней закипает ярость. — А тебе в голову не приходило, что есть другой человек, рядом с которым ты должен сегодня находиться? — она произнесла это шипящим шепотом, и Хейджи инстинктивно отпрянул, зная, что к добру это не приведет. — Не появлялось ли в твоей пустой башке мыслей, что этот человек тоже имеет право провести с тобой сегодняшний вечер, а не ждать, когда ты закончишь свою игру в детектива? О моих чувствах ты не подумал?! — она сорвалась на крик, и Хейджи захлопнул дверь, чтобы никто из посторонних не стал свидетелем ее скандала. Казуха была настолько зла, что слышала, как ее верхние и нижние зубы скрипят друг о друга. Хейджи выглядел не лучше. У него на лбу пульсировала вена, а пальцы сжались в кулак. Но даже так Казуха все равно была в большем гневе, чем он. — С какой это стати я должен проводить время с тобой? Насчет Кудо я могу понять, но и та нее-чан должна попробовать встать на его место, — клыки Хейджи сияли в темноте. — Но вот почему ты сейчас устраиваешь истерику — я без понятия. Просветишь меня, а, Казуха? — Ты серьезно не понимаешь? — Казуха подумала, что это была злая шутка. Она сделала глубокий вдох и посмотрела на своего друга таким взглядом, который был способен вызвать мурашки. — Причина, по которой я пригласила тебя сегодня, 14 февраля. Хейджи, ты совсем идиот или притворяешься им? По тому, как изменилось ее выражение лица, Хаттори понял, что причина, по которой она пришла к нему, была серьезнее, чем он думал. Но в действительности он не имел ни малейшей идеи, в чем было дело. Казуха закусила нижнюю губу, накрашенную бледно-розовым блеском, и стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. — Я скажу тебе причину, — Казуха произнесла это настолько тихо, как февральская капель. — Потому что я думала, что между нами что-то есть. Ведь ты признался мне в своих чувствах, и я ответила тебе на них. Поэтому разве я повела себя странно, пригласив тебя провести вместе день всех влюбленных? Скажи мне, Хейджи. Может, я чего-то не знаю? Страшно. В ее висках пульсировала кровь. Колени подкашивались, а горло пересохло. Единственное, что она видела, так это зеленые глаза Хейджи, которые смотрели на нее как на чужую. Бежать было некуда. Она и не думала, что это случится так. — Казуха… Что… Что ты хочешь этим сказать? Его голос звучал хрипло, не так как обычно, не так, как она привыкла его слышать. Казуха чувствовала себя в таком безвыходном положении, что ей хотелось смеяться. Почему говорить правду было так страшно? — Я хочу быть твоей девушкой, Хейджи. Я хочу встречаться с тобой. Она наконец-то сказала это. Казуха думала, что когда она сделает это, то у нее не останется никаких страхов. Но единственное, что она чувствовала, так это как черная дыра в ее сердце расползалась все дальше и дальше, как трещины по льду. Хейджи молчал. Когда они ругались, последнее слово всегда было за ним. Так почему сейчас он молчал? Паника захлестнула Казуху с головой, и ей казалось, что она вот-вот упадет в прорубь и не сможет всплыть. И тогда Хейджи наконец заговорил. — Казуха, — он никогда не произносил ее имя таким голосом. — Мне очень жаль, но я не могу стать твоим парнем. Прости меня, — Хейджи попытался найти ее взгляд, но Казуха смотрела на него невидящими глазами. Она не могла представить, чтобы ее отвергли. Она не знала, что делать в такой ситуации. И то, что Хейджи звучал так вежливо, как он никогда не вел себя с ней, делало это еще менее правдоподобным. Нет, этого не может быть, она спит. Другого объяснения быть не может. Но почему тогда все было так похоже на реальность? — Тогда почему… Почему ты признался мне? — Казуха почувствовала, как слезы начали жечь ее глаза. Хейджи натянул кепку на глаза, чтобы та не видела его выражение лица. Но даже так Казуха знала, как он выглядел в этот момент. — Я сделал это для того, чтобы не проиграть Кудо, когда он признался в любви нее-чан. Мне не хотелось отставать от него. Все это время я просто играл с твоими чувствами. Вот такой я человек. Казуха схватилась за холодные перила, потому что ноги уже не держали ее. Хейджи не умел врать, поэтому то, что он говорил, не могло быть ничем иным, как жестокой правдой. Казуха чувствовала себя использованной. Но даже так она видела, что Хейджи не договаривал что-то. И даже сейчас, когда Казуха хотела, чтобы он исчез с глаз ее долой, она не могла допустить, чтобы между ними оставались секреты. Не время думать. Она должна была знать все. — Причина ведь не только в этом, Хейджи. Я знаю, что есть что-то еще, — собрав волю в кулак, она встретилась взглядом с его глазами. Они выглядели пустыми и безжизненными, как засохшие листья. Но в них было нечто еще. Страх, который Хейджи так старательно прятал. То, что он скрывал, пугало его до глубины души. Никто не должен был об этом знать. Но Казуха не могла оставить его в покое. Они оба должны были признаться. — Есть другой человек, в которого ты влюблен. И ты любишь его очень давно. Поэтому ты никогда не мог бы быть со мной. Кто этот человек, Хейджи? Ты должен сказать мне хотя бы это. Она заслуживала знать. Теперь, когда Рубикон был перейден, ей уже было нечего бояться. Хейджи рассмеялся, и его смех порезал ее сердце, как острие бритвы. — Это же насколько я был очевиден, что даже ты поняла… — Хейджи прикрыл рот ладонью, и Казуха заметила, что его пальцы дрожали. Это не заставило ее ничего почувствовать. — Но, после того как я с тобой обошелся, ты заслуживаешь знать хотя бы это. У меня действительно есть человек, который мне нравится. И в самом начале разговора я сказал тебе, что должен вернуться к нему. Между ними повисла тишина. Прошло несколько секунд, прежде чем до Казухи дошел смысл его слов. Ее глаза распахнулись, и она посмотрела на него с удивлением. — Хейджи, ты… — он же не мог сказать, что… — Да, Казуха, ты все правильно поняла, — улыбка Хейджи выглядела особенно грустной. — Человек, который мне нравится, — это Кудо. Этого Казуха точно не ожидала. Она никогда бы не подумала, что человек, в которого Хейджи влюблен, был с ним одного пола. Но это объясняло многие вещи. Звонки в Токио. Его поездки туда по первой же просьбе по телефону. Странное поведение Хейджи, изменившееся с момента, как Кудо-кун и Ран-чан стали встречаться. И даже то, почему он признался ей в любви. — Именно такой реакции я и ожидал, — улыбка Хейджи стала шире, но Казуха уже не могла смотреть на его лицо. Ее голова кружилась. — А теперь, мне правда нужно идти. Я нужен ему. И мне действительно жаль, что я не могу ответить взаимностью на твои чувства. Я пойму, если ты не захочешь общаться со мной после того, что я сделал. Никто бы не осудил тебя за такой выбор. Продолжать разговор не было смысла. Казуха не смогла заставить их пойти с ней, да и ей не хотелось находиться рядом с Хейджи. Она чувствовала себя так, будто сердце вырвали у нее из груди. Но, несмотря на это, у нее в голове было пусто. Ей не хотелось думать ни о чем. Казуха не знала, что ей делать дальше. Теперь, когда Хейджи отверг ее, ее смысл жить пропал. Но даже так она не могла заставить себя злиться на него. Он обманывал ее, он смеялся над ее чувствами и он все это время не обращал внимания на то, что было у нее в сердце. Но даже так Казуха не могла его ненавидеть. Единственное, что вызывало в ней негодование, так это то, что за все это время она не смогла догадаться, что он скрывал от нее такой большой секрет. Могла ли она вообще обвинить его в том, что он не видел, что с ней происходит, когда смотрела сквозь него сама? Любовь сделала ее слепой. Она жила мыслью о том, что они с Хейджи должны быть вместе. Что иначе никак и не могло быть. Но она никогда не думала о том, что хотел сам Хейджи. Ей даже и в голову не приходило, что он… Казуха была настолько зациклена на идее их отношений, что забыла о том, что было важно для самого Хейджи. И сейчас, когда она оглядывалась назад, она поняла, насколько большой она была эгоисткой. Конечно, Хейджи нравился Кудо-кун. Он говорил о нем часами, он видел в нем своего кумира, а она заставила его пойти на двойное свидание и наблюдать за тем, как тот проводит время со своей девушкой. Насколько ужасным был этот поступок? Конечно, Казуха злилась из-за того, что тот признался ей в любви, не имея к ней чувств. Она не понимала, зачем он это сделал и почему не сказал ей сразу, что она его не интересует. Казуха столько времени думала, что ее чувства взаимны… А сейчас она узнала, что все это было ложью. Казуха резко почувствовала себя очень уставшей. Делать шаги в туфлях на каблуках становилось все труднее и труднее. Она обняла себя за плечи и поежилась. Казуха уже не смотрела на прекрасные ночные огни. Фонари самых невообразимых цветов и размеров больше не могли ее впечатлить. Она смотрела только под ноги. Холодно. Теперь, когда ее любовь выбросили в мусорный мешок, как прокисшее молоко, сердце Казухи больше не билось так сильно, как раньше. Она чувствовала, как ее губы синеют, а кончики пальцев начинают леденеть. Пусто. В груди была огромная черная дыра. Что ей делать дальше? Как продолжать жить? Казуха не искала ответы на эти вопросы. Ей было все равно. Но была одна вещь, которую она должна была сделать. Она заметила силуэт Ран в ее красном платье еще издалека. Стоя на улице одна, она выделялась среди белого света, которым светились голые черные деревья. Фигура Ран была похожа на огонек восковой свечи — единственного источника света в холодную длинную ночь. Увидев ее, Казуха почувствовала, как все ее тревоги исчезли. Ран подняла голову и посмотрела на нее. Увидев, что Казуха шла одна, она никак не изменилась в лице. Единственное, что в ней поменялось, так это ее поза. Она стала более расслабленной и открытой. И чем ближе Казуха была к ней, тем теплее ей становилось. — Ран-чан, прости, что я так долго! — Казуха сложила ладони вместе и сделала маленький поклон в знак извинений. — Как видишь, я не смогла убедить их пойти со мной. Извини меня, пожалуйста… Ран-чан не нужно было знать о произошедшем. Сейчас у нее самой были причины для беспокойства, и Казуха как хорошая подруга должна была забыть о собственных тревогах. Но, несмотря на произошедшее, Ран выглядела успокоившийся. На ее щеках все еще были видны следы от слез, но сейчас она уже улыбалась. И Казуха не могла передать словами, насколько теплой была ее улыбка. — Казуха-чан, тебе не стоило идти на такие жертвы ради меня, — фиолетовые глаза Ран излучали чистый свет. — Спасибо тебе, что ты так старалась ради меня. Даже если у тебя не получилось организовать двойное свидание, я все равно очень счастлива, что смогла увидеться с тобой. Когда Казуха услышала, как Ран говорит это, ее мир снова наполнился светом. Впервые за весь вечер она увидела, как сиял весь Токио. И тогда она поняла, что, даже если в любви у нее ничего не вышло, жизнь продолжалась. Казуха была благословлена такой замечательной подругой, как Ран. Поэтому она проводила день всех влюбленных с тем, кого она действительно любила. С человеком, который всегда был рядом. — Я тоже рада, что приехала! — Казуха почувствовала, как ее щеки краснеют. — Да и что нам эти детективы… Они только все веселье портят! Ран-чан, сегодня я буду твоим эскортом, — она сделала галантный поклон и обошла Ран, чтобы предложить ей свою руку. — Вы позволите? — Вечер еще только начинается, — вблизи улыбка Ран была еще ослепительнее. Она обняла Казуху за руку, и они пошли вперед. — Токио сегодня действительно сияет. Казуха не могла не согласиться с этим. Она купалась в море света, хотя пару минут назад думала, что весь ее мир погряз во тьме. Но сейчас она не чувствовала себя одинокой и потерянной. Пока был кто-то, кому она была нужна, она могла продолжать существовать. Думать о будущем сейчас было не нужно. То, что ждало ее впереди, было светлым. И так Казуха провела день святого Валентина в свои восемнадцать лет. Шоколад она так и не вручила, и силуэт зеленых листьев и нежных розовых бутонов растаял, как снег под солнечными лучами. Не успела она оглянуться, как наступила весна ее последнего года обучения. Зима закончилась.

III

Лед в стакане с холодным кофе таял от жары. Стекло запотело, и Кудо отхлебнул горький черный напиток, охладивший его горло. После такого обеда он чувствовал себя сытым, но они с Хаттори не торопились продолжать свою прогулку, решив остаться под кондиционером и подождать, пока палящее солнце закатится за горизонт. Поезд Кудо отбывал из Осаки вечером, поэтому в их распоряжении была еще уйма времени. Хаттори пил свой кофе медленнее, чем Кудо, благодаря чему второй пришел к выводу, что холодное его друг пить тоже не мог. Сначала Кудо подумал, что Хаттори тоже пил охлажденный черный кофе без сахара и сливок, но потом догадался, что он хотел сохранить в тайне, что настоящий кофе ему не по вкусу. Наблюдая за тем, как сахарный песок плавает на прозрачном дне, Кудо не мог удержаться от улыбки, вызванной чувством собственного превосходства. Ближе к вечеру в лавочку с окономияки стали подтягиваться люди. Контингент ресторанчика был совсем разношерстным: от мужчин средних лет в черных смокингах прямиком из химчистки до среднеклассниц, решивших перекусить после школы и факультативных занятий. Чтобы освободить посадочные места, ему и Кудо нужно было отправляться в путь. Стаканы с кофе были опустошены, и от кофеина чувствовался прилив энергии. Летний зной прошел, а с ним и его сонливость. Хаттори встал со стула и задвинул его на место, сказав Кудо, что скоро подойдет. Пока Кудо ждал его, он обратил внимание на кабельное телевидение, по которому закончили показывать спортивный матч и перешли к новостной колонке. Корреспондент начал говорить про некое преступление, произошедшее в Кавасаки. Жертву нашли мертвой в собственной квартире, повешенной на красной веревке в неестественном положении, по которому можно было сделать вывод, что эта смерть не была суицидом. Блок апартаментов, в котором находилась квартира жертвы, был оборудован камерами видеонаблюдения, по записям которых было видно, что посторонние туда не входили. Вдобавок к этому, паспортные данные людей без электронных ключей записывались в книгу учета, поэтому не было никакой возможности, чтобы кто-то вошел с улицы. Жертва жила одна на тринадцатом этаже и не разговаривала ни с кем из соседей, которые, по совпадению, уехали в Окинаву в день убийства. Кудо нахмурился и положил руки в карманы брюк. Ему не нужно было долго думать о том, какой другой случай напоминал ему увиденный им репортаж. Красная веревка… Закрытая квартира… Изолированная жертва… Серийные убийства? Или дело рук преступной группировки? Кудо не отрывал своих синих глаз от такого же синего экрана. Свое имя он услышал только на третий раз и обернулся на источник звука. Оказывается, его звал шеф-повар окономияки, и Кудо отвлекся от новостной программы, всем видом показывая, что слушает. — Кудо-кун, да? — как и следовало ожидать от профессионала, он не отвлекался от работы, даже когда разговаривал с посетителями. Одна его рука переворачивала жарящиеся лепешки, а вторая поливала их соусом, накладывала топинги и посыпала хлопьями тунцовой стружки. — Спасибо тебе, что пошел с Хейджи-куном сегодня. Каждый раз, когда он ел приготовленные мной окономияки, он только и говорил о том, как хотел бы, чтобы ты смог попробовать их однажды. Он хотел разделить их вкус вместе с тобой, и я надеюсь, что он тебя не разочаровал, — шеф-повар раскатисто рассмеялся. Его смех был сам похож на шипение плиты. — Хейджи-кун действительно хороший малый, хотя и кажется пропавшим. Не нужно быть детективом, чтобы понять, как ты важен для него. Даже обычный повар, как я, своим невооруженным глазом видит, что ты для него не просто друг. Кудо не понимал, к чему вел его собеседник, но не стал его перебивать. Он не имел никакого мнения насчет того, что он говорил, но так как шеф-повар выглядел на удивление серьезно, Кудо слушал внимательно. — Я вижу, что ты очень умный парень. Тебе, наверное, известно, что Хейджи-кун любитель лезть на рожон. Его только пару недель как выписали из больницы, и он вышел оттуда со шрамом на весь живот, — движения шеф-повара замедлились, и он на мгновение затих. Но лишь на мгновение. Его руки снова двигались в прежнем темпе, а глаза следили за всем, что происходило на кухне. — Ему даже восемнадцати нет, у него вся жизнь впереди… Поэтому, Кудо-кун, так как ты выглядишь как человек, у которого голова лежит на плечах, пожалуйста, последи за тем, чтобы он не попадал ни в какие передряги. Хейджи-кун любим во всем городе. Без него Осака не будет такой, как раньше. Береги его, ладно? Откровенность просьбы шеф-повара поразила Кудо. Он даже оторвался от своей плиты, чтобы посмотреть старшекласснику в лицо. Кудо не знал, что и ответить. Он не понимал, почему тот обращался именно к нему. Разве не лучше было бы обратиться к кому-то, кто жил с Хаттори в одном городе и виделся с ним чаще, чем он? К той же самой Казухе, например. Но ответить что-то надо было. Кудо открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел, так как почувствовал, как кто-то с размаху ударил его по спине сзади. Гадать, кто, было бессмысленно. — Йо, о чем базарите? — Хаттори проигнорировал испепеляющий взгляд сверлящих его голубых глаз. — Я рассказывал Кудо-куну о том, как ты хотел попробовать окономияки с перцем чили, а потом попросил у меня пять стаканов воды, — атмосфера вокруг шеф-повара изменилась и снова стала дружелюбной и расслабленной. Но даже так Кудо не мог выкинуть из головы взгляд, с которым он смотрел на него несколько мгновений назад. — Что-о-о? Не верь ему, Кудо, это все байки! — Хаттори выглядел униженным, но пытался звучать как можно убедительнее. Кудо отвернулся от него. — Он нагло врет! Ну, окономияки с чили я действительно заказал, но выпил три стакана, а не пять! На этом их разговор был закончен. В лавочке пробил самый нагруженный час, и шеф-повар не мог терять ни минуты на разговоры. Воздух наполнился аппетитным ароматом жареного масла, капусты и майонеза. Чтобы не мешать, Кудо и Хаттори отправились к выходу. Поблагодарив хозяина ресторана за обед, Хаттори вышел первым, а Кудо пошел сразу за ним. — Кудо-кун, помни о том, что я сказал тебе, хорошо? — на прощание шеф-повар заговорщически подмигнул ему. — И я надеюсь увидеть тебя здесь снова. Обещаю, что мое ремесло к тому времени станет еще лучше. — Тогда до встречи, — остановившись в дверном проеме, Кудо бросил взгляд назад. Увидев широкую улыбку хозяина гостеприимной лавочки, он улыбнулся в ответ, прежде чем выйти на улицу. Лучи закатившегося за горизонт солнца окрашивали улицы в цвета высохшей краски красный. Так как Кудо не ориентировался по Осаке, то Хаттори задавал маршрут, пока Кудо шел в его направлении. Вокруг было тихо, гораздо тише, чем где-либо в Токио. Здесь, в Осаке, почти не было слышно звука трассы. Кудо услышал стрекотание цикад и улыбнулся. Действительно, сейчас же лето… Еще год назад он был учеником младшей школы и тогда проводил бы летние каникулы вместе с другими юными сыщиками. Они бы поставили палатки в лесу, ловили жуков и ели арбузы. Но теперь он был выпускником старшей школы и все было иначе. Его жизнь менялась в стремительном темпе, и Кудо не успевал следить за событиями. Первые полгода были настолько насыщенными, что он постоянно находился в состоянии стресса. Поэтому он даже был рад оказаться вдали от города и наконец-то вздохнуть спокойно. Присутствие Хаттори не раздражало его, хотя он и не мог отделаться от мысли, что это было странным, что они не стали свидетелями какого-то преступления. Но расслабленность Хаттори была заразительна, и Кудо и не заметил, как стал наслаждаться их прогулкой. Это было необычно — видеть небо, чтобы обзор не закрывали многоэтажные дома. В Осаке вообще было очень мало коммунальных зданий. Кудо также заметил обилие буддистских и синтоистских церквей, которые не были типичными достопримечательностями для туристов, как в Токио. Осака была совсем другим миром, и в ней Кудо еще сильнее обращал внимание на разницу между востоком и западом Японии. Здесь до всего было рукой подать: по всему региону можно было проехать на одном транспортном средстве. Кудо, который привык, что от одного конца Токио до другого можно было проехать только на чем-то с двигателем, будь то чужая машина или его скейтборд (которого ему очень не хватало), был поражен этим. Еще одна вещь, которая вызывала у него удивление, была то, как хорошо Хаттори знал свой регион. Конечно, Кудо знал все улицы Токио и его дорожные развязки, потому что это было полезным знанием в его работе, но если дело касалось мест, куда можно было сходить, то пара кафе в Бейке и несколько знаковых мест были его пределом. Он запоминал все рестораны, в которых успел побывать будучи еще Конаном, и ближайшие кинотеатры, куда его таскали его бывшие одноклассники из младшей школы. На этом его знания иссякали. Да и во все эти места его приглашала либо Ран, либо Ран и Соноко. Сам Кудо предпочитал сидеть дома. Но в отличие от него Хаттори знал карту Осаки как свои пять пальцев, и везде, где они проходили, он здоровался со знакомыми ему людьми. Все, кого они встречали по дороге, знали Хаттори по имени, и он разговаривал с ними как с ближайшими друзьями. Наблюдая за этим, Кудо не мог не обратить внимания на культурные различия между местами, где они оба выросли. Сам Кудо держал дистанцию со всеми, с кем имел честь завести знакомство, и ему больших трудов стоило заставлять себя вести себя более дружелюбно, когда он еще был Конаном. Хаттори же называл по имени каждого, с кем заводил разговор, и осведомлялся об их делах, поддерживая разговор так, будто знал, о чем идет речь. Кудо наблюдал за ним без какого-то умысла. Все, что он делал, так это делал выводы, основанные на процессе анализа. Хаттори внес предложение сходить на небоскреб Умеды, пока у них было время. Уже смеркалось, и он с энтузиазмом начал болтать о том, что вид оттуда очень захватывающий. Кудо сомневался насчет этого, но промолчал и не стал спорить. Сейчас ему не хотелось много думать. Когда он прибудет в Токио, то жизнь вернется в уже ставший привычным напряженный ритм. Каждый день проходил в неустанной работе. Он по несколько часов в сутки проводил в полицейском участке на допросе свидетелей и подозреваемых. В последнее время он спал очень мало, а ел и того меньше, поэтому сегодняшний день был исключением из уже ставшего правилом распорядка. Теперь, когда ему не приходилось заботиться о сохранении личных связей, он мог посвятить все свое время расследованиям. Он работал не покладая рук, и его взрослые друзья неустанно выражали беспокойство о его физическом и душевном благосостоянии. Кудо закрывал на это глаза. Но обещания он держал, особенно если это были обещания, данные Хаттори. За время их дружбы Кудо успел уяснить, что взрывной темперамент западного детектива — это не шутки и что он не станет сдерживаться, чтобы пустить в ход кулаки. Да и к тому же, как бы Кудо ни хотелось это признавать, он действительно вымотался. Его жизнь все дальше и дальше шла под откос, менялось его окружение, которое оставалось неизменным десять лет. Кроме того, он не мог забывать, что в этом году он выпускался из школы и должен был задуматься, что он будет делать после выпуска. От всего этого трещала голова, и Кудо правда был благодарен, что с ним был такой человек, как Хаттори Хейджи. Казалось, что у него самого не было никаких беспокойств. Хаттори был открытой книгой и не мог от него ничего скрывать. Он знал все, что происходило у него в голове, и это приносило ему чувство умиротворения. Кудо задумался, что Шерлок Холмс мог думать подобным образом о Джоне Ватсоне, и улыбнулся своим мыслям, подумав, что если бы Хаттори узнал, что Кудо назвал его своим ассистентом, то явно бы вскипел. Что ж, это была бы хорошая месть за все то время, пока тот называл его своим помощником, когда Кудо был уменьшенной версией самого себя. Но если быть честным, то он чувствовал себя хорошо рядом с Хаттори. Рядом с ним все было проще. Кудо был рад, что даже когда вся его прежняя жизнь развалилась на части, Хаттори остался рядом с ним, готовый помочь. Береги его, ладно? У него в голове внезапно всплыли слова шеф-повара. Промелькнул образ его выражения лица и то, с какой мольбой он на него смотрел. Шиничи неожиданно остановился и обратил глаза к смеркающемуся небу. Кудо бы… — Вот мы и пришли. Задумавшись, он и не заметил, как они добрались до пункта назначения. — Небоскреб Умеда! Самое высокое здание в Осаке. В нем больше сорока этажей! Обзорная площадка располагается в 170 метрах от земли, а внутри — больше сотни магазинов! — Хаттори широко раскинул руки с такой же широкой улыбкой на лице. — Конечно, это вам не Токио Скайтри, но и Осака может похвастаться небоскребами, несмотря на общее мнение о том, что это провинция. Второй по величине мегаполис, как-никак! Вход бесплатный, но я очень советую пройтись по Скай Волку. Дух там захватывает только так. Ну что, пошли? — его лучший друг смотрел на него с энтузиазмом, который Кудо вернуть даже не пытался. Пока они стояли в очереди на лифт, Хаттори перечислял магазины и рестораны, которые можно было найти внутри небоскреба. Поднимаясь вверх, Кудо смотрел через стеклянные стекла на незнакомый ему город, сравнивая его вид с видом привычного для него ночного Токио. Поднявшись на тридцать девятый этаж, парни купили билеты на кассе, чтобы проехаться еще выше, на самую крышу, откуда, по словам Хаттори, вся Осака была как на ладони. Кудо посмотрел на часы. Вокзал был недалеко, и они могли задержаться. Пока он ждал, когда Хаттори поговорит с кассиршей, ему показалось, что он увидел фигуру знакомого человека среди тех, кто пришел на шопинг. Решив, что зрение его обмануло, Кудо не стал дальше думать об этом. Магазины им посещать было без надобности, хотя Шиничи и увидел несколько знакомых люксовых брендов, о которых он был наслышан из разговоров его друзей женского пола. Голодными они тоже не были, поэтому весь ассортимент мест, куда можно сходить, был проигнорирован. Хотя Кудо даже было интересно послушать про строительство Осаки. Попадая в новый город, он первым делом пытался запомнить его планировку, а делать это с высоты птичьего полета было удобнее всего. — Вот она, Осака! — Хаттори оперся на перила и обратил зеленые глаза на огни своего родного города. Не сказать, что из них светилось ярче, было сложно. — Я знаю, что ты уже видел ее сверху, но ночью все совсем иначе! — Хаттори обернулся на своего друга, чтобы увидеть его реакцию. — Это действительно так, — неспособный выдержать ожидающего взгляда, Кудо взялся одной ладонью за железное ограждение и стал смотреть вниз. Осака была в разы меньше Токио, но он был готов признать, что вид действительно был захватывающий. Не потому что были видны другие небоскребы или трассы с пробками в километр, а как раз наоборот. Смотря на Осаку, невозможно было не удивиться тому, каким старинным был этот город. Здесь были здания старой постройки, которых в Токио уже не увидишь, и множество традиционных японских домов с черепичными красными и зелеными крышами и садами камней и воды. Кудо вдохнул полной грудью. Теплый летний ветер трепал его волосы, и он дал себе минуту, чтобы насладиться моментом. Хаттори, находящийся в паре метров от него и тоже смотрящий вниз, не переставал рассказывать ему про здания и пытаться найти поместье своей семьи. Звук его голоса не беспокоил Кудо, и он не стал просить друга помолчать. В какой-то степени он даже привык к тому, что Хаттори постоянно о чем-то говорил. Его голос был не больше фона, пока токийский детектив расслаблялся. Когда смотреть больше было не на что, парни снова спустились вниз и уже хотели отправиться к выходу, но столкнулись с проблемой. В вечер выходного дня людей было гораздо больше, чем в будний, и им пришлось расталкивать других посетителей, чтобы добраться до лифта. Точнее, расталкивал их преимущественно Хаттори, а Кудо просто шел по расчищенной им дороге сквозь толпу, говорящую на кансайском диалекте. До лифта оставались какие-то десять метров, и Хаттори уже предчувствовал скорый триумф, но, когда он отпихнул локтем очередного человека, ему наконец-то дали по заслугам, наступив ему на ногу. — Смотри куда прешь! — голос девушки, которая не постеснялась дать отпор, показался Кудо знакомым. — Нечего загораживать дорогу к лифту, люди вообще-то торопятся, — прорычал западный детектив и резко развернулся, чтобы увидеть ту, которая ему нахамила. Как только он глянул в лицо своей обидчицы, его собственное выражение изменилось, а кожа побледнела. Кудо удивила подобная перемена, и он обернулся, чтобы посмотреть на посетительницу, но увидел кого-то, кого он точно не ожидал встретить. — Ран… Он сказал это как будто не своим голосом. Слишком слабым он был для того, чтобы быть на него похожим. Кудо почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Если бы он сейчас упал, то толпа подхватила бы его, как волна. Услышав, как изменился его голос, Хаттори обернулся на него и перестал смотреть на девушку, которая, как он и догадывался, оказалась Казухой. На его лице отпечаталось беспокойство, но Кудо уже не обращал на него никакого внимания. Весь остальной мир исчез. Звуки стали очень тихими, как будто кто-то выкрутил громкость колонок на минимум. Его глаза смотрели только на нее. На свою первую любовь. — Шиничи… — Ран держала Казуху под руку, и, судя по тому, как побледнели ее щеки, она тоже не ожидала так столкнуться с ним. Ее глаза в свете ночных огней Осаки стали похожи на кожу спелого черного винограда. После случившегося зимой Кудо не видел Ран несколько месяцев. Зима прошла быстро, и так как они оба готовились к экзаменам, то им было несложно избегать друг друга. С началом нового учебного года классы перемешали, и прежние друзья детства совсем перестали видеться. За время их разлуки Ран похорошела. Ее глаза были столь же красивыми, а фигура такой же стройной, как и раньше. Но одно изменение не могло не поразить Кудо до глубины души. Не нужно было быть детективом, чтобы понять, почему оно произошло. — Твои волосы… — Кудо смотрел на перемену во внешности своей бывшей девушки с болью в сердце, боясь спрашивать, зачем она это сделала. — Ах, это… — Ран коснулась своих каштановых прядей, концы которых даже не доходили до плеч. — Соноко познакомила меня со своим парикмахером, а Сэра-чан помогла мне подобрать прическу, — Ран неловко улыбнулась, и Кудо показалось, что у него потемнело в глазах. В воздухе повисла недосказанность. Всем было известно, что молодые девушки отрезали свои волосы, когда им не везло в любви. Кудо, конечно, знал, что они не смогут избегать друг друга вечность, но теперь, встретившись с Ран лицом к лицу, он не знал, что ему делать. Обстановка была напряженной, и даже Хаттори с Казухой не знали, что предпринять. За какие-то несколько минут Кудо испытал целый спектр человеческих эмоций: от шока до печали. Но теперь, когда Ран стояла перед ним и молчала, старательно избегая смотреть ему в глаза, Кудо в красках вспомнил события середины февраля и почувствовал, как вина давит на него мертвым грузом. Он понимал, что ему нужно что-то сказать — спросить у Ран, как ей учится в новом классе, осведомиться о ее отце, извиниться… Но он проглотил язык и не смог заставить себя произнести ни слова. Ему даже показалось, что он забыл, что нужно дышать. Время длилось мучительно долго, и с каждой крупинкой песка, падающей на дно часов, Кудо чувствовал, что ему становилось все тяжелее и тяжелее оставаться спокойным. Состояние, в котором он сейчас находился, было чем-то похоже на ту колющую сотней железных иголок боль в сердце, которую он испытывал, когда временное действие антидота заканчивалось. Но если тогда ему было мучительно жарко и он чувствовал, как его внутренности плавятся в одну субстанцию, то сейчас все его конечности коченели, как в зимнюю стужу, несмотря на то, что сейчас был июнь. Хаттори и Казуха пытались обратить внимание молодых людей на себя и отвлечь их друг от друга, видя, что они находятся не в лучшем состоянии, но это было безуспешно. Они так и продолжали стоять, каждый погруженный в воспоминания и сожаления. Кудо было физически тяжело смотреть на Ран, и, сглотнув, он понял, что это ни к чему не приведет. Он просто зря тратил ее время. И тогда он развернулся на подошве своих кроссовок и повернул в сторону, обратную от лифта, растворяясь в толпе людей. Он услышал краем уха, как Хаттори позвал его по имени. Голоса Ран он не слышал и боялся услышать. Разбираться в том, что он чувствовал, не было в его стиле, учитывая, что он никогда не понимал не своих эмоций, ни эмоций дорогих ему людей. Возможно, Ран ожидала от него другого, но разве за время их общения она не смогла прийти к выводу, что убегать от проблем он умеет лучшего всего? Вместо того чтобы проанализировать собственные мысли, как он анализировал мотивы преступников, он закрыл уши, притворившись, что ничего не слышал. Открываться другим людям было для него невозможным. Ран понимала это как никто другой, ведь ей самой пришлось стать жертвой его эгоизма и нежелания учиться. Конечно, она не хотела его видеть. Конечно, она решила забыть о нем, как будто они никогда не встречались. Кудо знал это. Это было логично. Любая на ее месте поступила бы так же. Но почему ему было так больно, будто ему прострелили пулей семь миллиметров в диаметре правый желудочек сердца? Он не мог винить Ран за то, что та пожелала стереть из памяти то время, когда они были вместе. Все всегда говорили ей, что она слишком хороша для него. И были правы. Так почему же он поступал так иррационально и глупо?! Почему он не мог поговорить с ней?! Он так долго хотел этого, но теперь, когда возможность презентовала саму себя, он… Кудо не мог думать ни о чем. Его разум целиком и полностью отключился, как вычислительная машина, шнур которой выдернули из розетки. Для человека, для которого мыслительный процесс равнялся жизни, терять способность рассуждать было хуже смерти. Кудо не знал, куда он шел, да и это было неважно. Ему просто не хотелось останавливаться. Чтобы не сойти с ума, он должен был двигаться. Кровь отхлынула у него от сердца, и из-за леденящего мороза у него в жилах он в красках вспомнил тот зимний день, когда их с Ран любовь погибла. Воспоминания о том вечере отпечатались у него в голове, как следы пальцев на стеклянной поверхности. Он мог восстановить в голове их диалог до последней фразы. Это случилось тогда, когда он только привыкал к прежней жизни и думал, что все вернется на круги своя, теперь, когда он снова был собой. В те дни жизнь была для него в новинку, и то, что он наконец-то исполнил цель, к достижению которой он стремился столько лет, наполняло его чувством гордости. Ран перестала быть его подругой детства и стала тем, кем он всегда хотел ее видеть — его девушкой. Эта перемена была неожиданной, но Кудо не обращал внимания на то, какие изменения она могла внести в его повседневную жизнь. Он наконец-то вернул прежнего себя, и все стало как обычно. Кудо Шиничи был Кудо Шиничи, а не Эдогавой Конаном. Но, как оказалось, в отношениях думать только о собственных интересах было неправильно. И так Кудо лишился той, ради кого он так хотел вернуться. Событие, в котором он был виновен, заставило его изменить мнение о себе как о хорошем человеке. Кудо и Ран расстались четырнадцатого февраля этого года. В тот же день, когда Ран узнала правду о его исчезновении.

IV

Ран познакомилась с Шиничи еще в детском саду. Он никогда не был общительным ребенком и не имел много друзей среди своих сверстников, считая их занятия скучными и не стоящими своего внимания. Соноко, ставшая для Ран лучшей подругой с самого первого дня в подготовительной группе, говорила ей не общаться с ним. Ей не нравилось, что он смотрел на всех свысока, не представляя собой ничего особенного. Но, наблюдая за тем, как этот мальчик сидел в одиночестве и что-то читал с серьезным выражением лица, Ран не могла не захотеть с ним подружиться. Удачный случай позволил им стать друзьями, а, как впоследствии оказалось, их матери ходили в одну школу. Соноко, Шиничи и Ран поступили в одну младшую школу, а потом и в среднюю. И чем старше они становились, тем больше Ран восхищалась аналитическими способностями своего друга. Общаться с ним было непросто, потому что он был настоящим грубияном и часто заставлял ее плакать без чувства вины. Но проводя с ним время, Ран никогда не скучала и всегда чувствовала себя частью большого приключения. Кудо увлекался футболом, но физически Ран была более развита, чем он, и он часто пользовался ее силой, когда она была ему нужна. Несмотря на то как Ран любила с ним общаться, ей всегда казалось, что Кудо не разделяет ее чувства, но в редкие случаи он проявлял к ней снисходительность и показывал заботу. Ран не винила его за это, зная, что не может изменить его характер. Хотя Шиничи часто обижал ее и заставлял плакать, Ран никогда не злилась на него долго, думая, что проблема скорее в ней, чем в Шиничи, который был самым умным из детей ее возраста. Вскоре Ран начала воспринимать как должное все его замашки и стойко переносила нанесенные ей оскорбления, не принимая их близко к сердцу. Годы шли, а Ран с Шиничи продолжали быть друзьями. Чем старше они становились, тем больше у них расширялся круг знакомств. Но Кудо оставался таким же, каким был в самом детском возрасте. Он совершенно не изменился. Возможно поэтому Ран не могла бросить его на произвол судьбы. Поддержав его однажды, она хотела продолжать помогать ему исполнить его мечту. Другие люди, наблюдая за их дружбой, изъявляли беспокойство за благосостояние девушки. По их мнению, такое близкое и долгое общение с представителем противоположного пола почти всегда вело к последующему бракосочетанию. Романтические чувства появлялись рано или поздно, и почти все, кому Ран доверяла, хотели предостеречь ее от участи стать женой такого человека, как Кудо. Главными противниками их дружбы являлась лучшая подруга Ран Соноко и ее собственная мать, которые со скепсисом смотрели на то, как много Ран для него делала, не получая в ответ даже благодарности. Они неоднократно пытались предостеречь ее, что в будущем она может пожалеть о том, что столько сил на него потратила, но Ран убеждала их, что им не о чем было беспокоиться. Шиничи был для нее только другом детства. По крайней мере так было до старшей школы и до поездки в Нью-Йорк, которая изменила то, как Ран смотрела на Шиничи. После возвращения в Японию она стала думать о нем иначе и видеть его не как друга, а как романтический интерес. Раньше она совсем иначе реагировала на проявления его характера, и не успела она оглянуться, как поняла, что по уши в него влюблена. Ран никогда не планировала признаваться ему в своих чувствах. Каждый день святого Валентина проходил одинаково: она дарила ему ничего не значащий шоколад, хотя и готовила его сама. Даже если этот шоколад и мог показаться тем, при помощи которого признаются в романтических чувствах, для Шиничи это было не что иное, как обязательство. Когда Ран раскрыла свой секрет Соноко, то у той было другое мнение на этот счет. Она не сомневалась, что Шиничи и Ран поженятся и станут супружеской парой. Ран знала, что Соноко шутила над ней, но эти издевки всегда задевали ее за живое. Соноко смеялась и поэтому тоже, называя ее смущение доказательством собственной правоты. Но Ран не думала, что хочет стать девушкой и будущей женой Шиничи. Он нравился ей, и все с этим. Мысль о том, что будет, если он возвратит ее чувства, никогда не посещала ее голову. Сейчас, пока она чувствовала то, что чувствует, она хотела испытывать это без каких-либо изменений. Возможно, когда-нибудь ее любовь сотрется, как штрих, сделанный карандашом, и она влюбится в кого-то нового. Та привязанность, что их связывала, была достаточной. Ран не хотела, чтобы что-то менялось. Но у судьбы были другие планы на их счет. И вот, за один вечер, за один поход в парк развлечений все неожиданно изменилось. Шиничи исчез. Его пропажа поразила Ран до глубины души. Он был тем человеком, что всегда был рядом с ней, и без него Ран чувствовала, как ее жизнь стала неполноценной. Первый месяц был особенно трудным. Все вокруг обсуждали его исчезновение, строя теории о том, что он расследовал дело за границей или что он разозлил какую-то противозаконную группировку и ему нужно залечь на дно. Некоторые даже считали, что он умер, но говорили об этом только шепотом. Куда бы Ран ни пошла, везде шли разговоры о нем. Пропажу Кудо Шиничи обсуждали в коридорах старшей школы, в салонах полицейских машин и на продуктовых рынках. Судьба детектива-старшеклассника волновала всех и каждого, кто хоть немного интересовался газетными вырезками или статьями в интернете. Не было вокруг ни одного человека, кто не знал его имени. Оно всегда было на слуху. Но ни одного из них это не касалось так, как Ран. Мир без Шиничи потерял для нее краски, как соевый соус, который разбавили водой. Если раньше каждое утро она шла в школу не одна, то теперь, проходя мимо особняка в западном стиле, единственного такого во всем районе, ей не нужно было останавливаться и ждать кого-то. Конспекты, которые она писала, не нужно было одалживать. Ей было нечем заняться после тренировок карате и больше не нужно было врать отцу, что она проводила время с подругами, когда на деле она гуляла с Шиничи. Фундаментально ее жизнь не изменилась, но она все равно ощущалась неполноценной, как суп без поваренной соли. Но случилась одна важная перемена. У них в квартире стало на одного человека больше, потому что в одно время с исчезновением Шиничи неожиданно появился его дальний родственник — мальчик со странным не японским именем, который без очков был с ним один в один. Он тоже носил официальные костюмы и любил играть в детектива, хотя и был более похожим на ребенка, чем Шиничи в его возрасте. Этого мальчика звали Эдогава Конан. Ран нравилось заботиться о нем не только из-за его сходства с исчезнувшим романтическим интересом, но и потому что Конан был невиннее него. У него были друзья, которые ценили его не только за ум. Мальчик, который поселился у них дома, ходил за Ран хвостиком. Ран хотелось оградить его от опасных вещей и помочь ему сделать его детство как у нормального ребенка. Она сама и не заметила, как стала видеть в нем младшего брата, и начала уделять ему то внимание, которое она раньше дарила Шиничи. Конан часто ввязывался в опасные приключения, и теперь, когда Ран уже не была беззащитной девочкой, она могла помочь ему и вытащить его из передряг, в которые он часто ввязывался. Иногда ей казалось, что Шиничи и Конан похожи слишком сильно, и тогда она задумывалась, не могли ли они быть одним человеком. Конан действительно был умным ребенком, возможно, даже слишком умным для своих лет и имел знания в тех сферах, в которых даже взрослые люди плавали. Ран видела Кудо в том, как он играет в футбол, как он засыпает от усталости, в его манере держать палочки, когда он ест… Когда Конан переутомлялся и проваливался в глубокий сон, то, прежде чем накрыть его одеялом и приглушить свет, Ран иногда опускалась на корточки, снимала с него очки в полукруглой опаре и смотрела на его лицо с нежной улыбкой. Несмотря на дальнее родство Конан был как две капли воды похож на Шиничи в младшей школе. Когда Ран становилось невыносимо тяжело без Кудо, она даже думала, не стал ли он каким-то образом Конаном, и постоянно проверяла свои догадки, которые, конечно же, не оправдались. Быть этого не могло, чтобы они были одним человеком… Этот год прошел для нее сложно. Позвонив один раз, Кудо мог перестать заявлять о себе на месяц. Он почти не говорил о том, что он делал, и Ран много плакала, тоскуя по прошлому, когда она могла видеться с ним каждый день. Люди говорили, что любовь крепнет в разлуке, и Ран могла подтвердить это собственным примером. Только с отсутствием Шиничи она поняла, какое большое место он занимал у нее в сердце и как сильно она в него влюблена. Ей не хватало его, ее сердце болело каждый раз, когда она думала, где он сейчас и что он делал. Ран скучала по нему так сильно, что каждую ночь засыпала в слезах, которые она рассыпала на подушку, лежа одна в своей комнате. Когда она видела что-то напоминающее ей о нем, сердце Ран замирало. Он всегда был у нее в мыслях. Но Шиничи вел себя как обычно. Даже не подозревая о том, через что Ран проходила, он редко звонил и писал первым, а встречи с ним добиться было невозможно. Каждый раз, когда они случайно сталкивались, Шиничи будто знал, в каком месте он мог встретить Ран, но не считал нужным предупредить ее о том, что они были в одном городе. Появившись на какие-то несколько часов, он снова исчезал, как утренний туман, даже не попрощавшись. Ран хотела побыть с ним дольше, она хотела поговорить с ним и узнать, что происходит, но Шиничи не желал того же. Переживать каждое новое расставание было невыносимо больно. Только Ран думала, что все опять станет как раньше, что Шиничи снова будет рядом, как он уходил, не говоря ни слова, и она по новой терзалась в ожиданиях. Все стало совсем сложно, когда, случайно встретившись с ним в Лондоне, в то время как Шиничи как обычно не потрудился сообщить ей, что он был там же, она не выдержала и высказала ему все, что она о нем думала. В этом году они ссорились гораздо чаще, и помириться им было сложнее. Ран не хотела слышать, что у Шиничи были свои причины вести себя так. Как его подруга детства, она заслуживала знать правду о том, что происходит. Он как будто не понимал этого. Но, как оказалось, сама она тоже не понимала Шиничи. Ночью в Лондоне, напротив Биг-Бена, он сказал ей то, что она никогда не думала услышать. Он сказал ей, что она ему нравится. Ран и не подозревала, что она нравилась Шиничи больше, чем подруга детства. События этого года только убедили ее, что она значила для него гораздо меньше, чем он для нее. Но все это время она ошибалась. Узнав, что ее чувства взаимны, Ран, как и любая другая влюбленная девушка на ее месте, была на седьмом небе от счастья. Она и представить себе не могла, что Шиничи думал о ней как о девушке. Но вместе с тем ей было грустно, что это признание было вынужденным, а не идущим из глубины души. Шиничи пришлось рассказать ей о своих чувствах для того, чтобы она перестала вести себя, как дура, и Ран было стыдно за свое поведение. Вместе с тем она не представляла, что ей делать дальше. По возвращении из Лондона Кудо, как и требовалась ожидать, перестал выходить с ней на контакт, и впервые за год Ран не злилась на него из-за этого. Ей нужно было подумать о произошедшем и решить, что делать дальше. Она никогда и не думала, что будет делать, если Шиничи примет ее чувства. Она вообще не планировала ему признаваться. Она хотела открыться в своих чувствах от безысходности, чтобы успеть сделать это до того, как их встречи прервутся окончательно, ведь подобное будущее могло быть не за горами. Но она и представить не могла, что Кудо признается ей сам. Она чувствовала вину за то, что не была рада этому так, как любая другая девушка в схожей с ее ситуации. Ран в самом деле не знала, как ей поступить. Если она скажет Шиничи, что его чувства взаимны, значит ли это, что они станут парнем и девушкой? Хотела ли Ран встречаться с ним? Ран не могла представить, какими будут их отношения, и долго мучилась в нерешительности, но ее друзья пришли к ней на выручку. Для них поведение Ран было странным, и они не понимали, чего она ждет. По их мнению, она должна была дать Шиничи согласие как можно скорее, но Ран никак не могла заставить себя принять решение. У нее было много времени, чтобы подумать, но судьба как будто предостерегала ее от того, чтобы она признавалась Шиничи в любви. Ее не покидало чувство, что это было неправильно, и каждый раз, когда Ран хотела сказать об этом, что-то останавливало ее, как знак свыше. И вот, во время школьной поездки, на которой был и Шиничи, обстоятельства благоволили хорошему разрешению ее дилеммы. Все казалось так же просто, как раньше. Шиничи наконец-то был рядом с ней. Под воздействием непривычной обстановки, в которой они оказались вдвоем, Ран сделала свой выбор и ответила на признание взаимностью. Не прошло и несколько дней, как она уже могла называть Шиничи своим парнем. Теперь, когда их отношения были на другом уровне, Ран думала, что все переменится. Соноко называла их подругами по несчастью, так как они обе состояли в отношениях на расстоянии. Став девушкой детектива, Ран думала, что он станет доверять ей больше и сообщать, чем он занимается. Ей хотелось, чтобы между ними не было тайн. Но у Шиничи было другое мнение на этот счет. Он решил, что теперь, когда он сказал Ран то, что хотел сказать давно, он мог вообще не осведомляться о ней. Выходить с ним на связь стало еще сложнее, чем раньше, и Ран даже начала бояться того, что он ненавидел ее и поэтому не отвечал на ее сообщения. Кудо никогда не извинялся за то, что он игнорировал ее неделями. Оказалось, что для него их отношения были не чем иным, как достижением. Ни о каком доверии и речи быть не могло. Спустя несколько месяцев Ран совсем потеряла надежду и даже и забыла о том, что они с Кудо встречались. Ей было не так больно как раньше. В эти холодные дни ее сердце было пустым, как барабан сломанной стиральной машины. Ее будто ограбили. Эмоций не осталось. Удивительно, но Ран наконец-то привыкла к тому, что Шиничи никогда не было рядом. Он вернулся в их класс старшей школы так же неожиданно, как исчез. Шиничи вел себя так, будто он никуда и не пропадал, и все быстро адаптировались к тому, что он снова посещал занятия. Никто не пытался узнать причину его отсутствия, зная, что ответ был засекречен похуже государственных списков. Соноко была уверена, что теперь, когда ее муж вернулся к ней, Ран больше не будет чувствовать себя плохо. Та не была в этом так уверена. Поняв уже давно, что ее реакция на такие вещи была ненормальной, Ран не удивилась тому, что возвращение Шиничи в корне ничего и не изменило. Почему раньше она не замечала, как ему было все равно? Он проявлял к ней доброту только тогда, когда никто другой не мог ей помочь. Шиничи никогда не разделял с ней ее радость и горе. Будучи для нее самым близким человеком, он был от нее дальше всех. Ран бросила попытки понять его. Он никогда не рассказал бы ей про себя. Для него Ран осталась такой же, как в далеком детстве: ранимой, доверчивой и нуждающейся в помощи. Шиничи отказывался видеть ее такой, какая она была сейчас. Равной себе и заслуживающей того, чтобы он на нее полагался. Об их отношениях знала вся школа, и они были одной из самых горячих пар в Токио. Люди распускали много слухов о том, какими их отношения были в представлении обывателей, но они и представить не могли, как они себя вели на самом деле. Со стороны даже плохие вещи кажутся хорошими. Для всех вокруг они были идеалом отношений старшеклассников, чья дружба началась с самого младшего возраста. Своим примером они вдохновляли много девушек и парней набраться храбрости и признаться тем, кто заслуживал об этом знать. Но если бы они понимали, как сложна была любовь на самом деле… Когда Казуха предложила провести день святого Валентина вчетвером, Ран подумала, что отказываться было неправильно. Даже если сама она боялась провести день всех влюбленных вместе с Шиничи, Казухе нужна была ее поддержка. Еще год назад она мечтала о том, чтобы он был рядом, но сейчас его присутствие стало тем, что заставляло ее терять уверенность в себе. Она была уверена, что он снова заставит ее плакать и даже не поймет почему, но для Казухи этот праздник был важнее, чем для нее. Ее подруге из Осаки тоже признался в любви ее друг детства, и она призналась ему в ответ. Но пока что они еще не начали встречаться, хотя Казуха мечтала об этом с самого детства. Ран очень хотелось быть с ней в такой важный для нее день. Поэтому она могла и потерпеть. И вот, вместо того, чтобы быть Казухе моральной опорой, она стала тем, кого утешали. Ран плакала при Казухе уже много раз, но в этот раз ей было особенно стыдно. Все не должно было закончиться так. Казуха тоже заслуживала быть расстроенной, но вместо того, чтобы злиться, она ухаживала за своей расстроенной подругой весь вечер, хотя должна была провести его в обществе любимого человека. Ран была благодарна Казухе, но когда она спросила, что Хаттори-кун ответил на предложение встречаться, Казуха помрачнела. Вопрос Ран задел ее за душу, хоть она и сделала вид, что это не так. Ран не стала расспрашивать. Выражение лица Казухи заставило мурашки пробежать по ее коже, и она обняла ее руку крепче. Казуха уехала на позднем поезде, не став дожидаться Хаттори, который остался на допросе по делу, которое они с Шиничи раскрыли. Она сказала Ран не беспокоиться о том, как он доберется домой, сообщив ей, что до Осаки еще идет несколько поездов, а если он задержится допоздна, то возьмет такси. Когда Ран провожала Казуху до вагона, то чувствовала себя очень виноватой за то, что испортила подруге вечер. Заметив ее подавленное состояние, Казуха улыбнулась и сказала ей, что не нужны им никакие мальчики. Она все равно провела вечер замечательно, даже если никакой романтики и не было. Ее доброта заставила глаза Ран наполниться слезами, но она быстро утерла их рукавом, чтобы Казуха снова не начала беспокоиться. Сев на поезд, Казуха отдалилась от нее. Ран осталась в полном одиночестве. Путь до своего района она не запомнила. Дойдя от станции до своего дома, Ран нашла в кожаной сумке холодные ключи и открыла замок. В квартире было темно. Ни из одной комнаты не доносилось ни звука, и, сняв свои туфли на каблуке и опустившись на пятки, Ран сняла верхнюю одежду и повесила ее в шкаф. На столе лежала записка, сделанная шариковой ручкой. Написана она была поспешно, отчего половина послания была смазана, а в бумаге были пробиты дыры, но Ран даже не нужно было ее читать, чтобы понять, что там написано. Ее отец снова задержался, играя с друзьями в маджонг, если это, конечно, действительно было тем, чем он занимался. Ран не хотела знать, в какой ресторан он решил пойти сегодня, чтобы флиртовать с незамужними женщинами. Придя домой, она поняла, что очень устала. Ее глаза распухли от слез, а ноги болели от долгой ходьбы на каблуках. Ран не стала включать свет и опустилась на пол, облокотившись на диван. Она спрятала лицо в руках и снова почувствовала, как слезы душат ее горло. Но ее глаза иссушились, и плакать больше было нечем. За эту зиму Ран ощущала себя одинокой чаще, чем обычно. Оставшись одна в апартаментах, она чувствовала себя покинутой всеми вокруг. Еще какие-то месяцы назад ее встретил бы звонкий детский голос, который поприветствовал бы ее в доме. Конан бы подбежал к двери и улыбнулся ей, и Ран бы погладила его по голове и пошла на кухню готовить ему ужин, попутно спрашивая, как у него дела в школе и во что он играл сегодня с друзьями. Но Конан покинул их дом, будто никогда и не жил в нем. Месяц назад, примерно в одно и то же время с тем, как Шиничи вернулся в школу, родители Конана забрали его в Америку. Это было так внезапно, что Ран не могла поверить в то, что это происходит на самом деле. За какой-то год Конан стал очень важным человеком для всего их района. Он помог многим людям и был любим всеми вокруг. Наблюдая за тем, как он прощался со своими одноклассниками, Ран хотелось плакать. Аюми-чан была вся в слезах и цеплялась своими маленькими пальчиками за край его пиджака. Митсухико-кун поджал губы и выпрямил спину, стараясь выглядеть храбрым, но все заметили, как дрожали его плечи. Гента-кун смотрел в пол и не говорил ни слова, хотя все ожидали от него речь как от лидера группы. При взгляде на Ай-чан можно было сделать вывод, что ей было все равно, так она безразлично выглядела, скрестив руки на груди, но те, кто знал ее хорошо, поняли бы, что она была более печальна, чем обычно, но старалась не привлекать к себе внимания. Что-то во взгляде ее серых глаз, обращенных на Конана, было понятно лишь им двоим. То, что скрывалось за ним, было похоже на забытый портрет, накрытый огромным черным балдахином. Но больше всего Ран удивляло то, как спокойно сам Конан-кун отнесся к своему переезду в другую страну. Ран думала, что он, как и любой другой мальчик его возраста, устроит истерику и будет кричать, что не хочет уезжать от своих друзей. Она уже подготовила себя к воспитательной беседе, в ходе которой она объяснила бы, что перемены в жизни случаются к лучшему и его друзья останутся его друзьями, даже если больше они не будут видеться каждый день. Она хотела сказать ему, что их пути обязательно пересекутся, а потом обнять его крепко-крепко, чтобы сохранить ощущение тепла его маленького тела у себя в груди. Но в этом не было необходимости. Конан отнесся ко всему спокойно. Возможно, даже слишком спокойно. На его лице не было ни следа грусти, и, хотя он сказал каждому из своих друзей, что будет скучать, Ран не могла избавиться от чувства, что он уже давно был готов к такому развитию событий. Наблюдая за его безучастным поведением, Ран подумала, что знала о нем очень мало. Кто такой Эдогава Конан? Кто его родители и откуда он взялся? Девушка помотала головой, чтобы выбросить оттуда странные мысли. Конан любил своих друзей. Она была ему как старшая сестра. Он заслуживал место среди них. Но почему тогда он выглядел так равнодушно? Почему он выглядел так, будто знал то, чего не знали они? Как будто он знал, что и не существовало никогда такого мальчика, как Эдогава Конан. Профессор Агаса сказал ей, что друзья Конана часто звонили ему. Они обсуждали школу, спрашивали его про Соединенные Штаты и в тайне просили помощи во время расследований, когда Ай-чан отказывалась им помогать. Но сам он редко звонил первым и интересовался тем, как у них дела. Его поведение было очень похоже на поведение его родственника, которого Конан называл старшим братиком. Кстати говоря, разве они не были близки? Шиничи часто просил у Конана помощи, и сам Конан знал его номер телефона и даже переписывался с ним. Могло же быть так, что они были похожи, потому что для Конан-куна Шиничи был кумиром? Подумав об этом, Ран не могла удержаться от горькой улыбки. Даже если Шиничи был идеалом для Конана, мальчик и не знал, что для Ран он сам был лучше него. Подумав о Конан-куне, Ран очень захотелось поговорить с ним. Его детская наивность была тем, что доктор прописал для лечения ее душевных ран. Разговор с ним был бы настоящим бальзамом на сердце. Но было ли в порядке вещей звонить ему ночью? Может быть, Конан-кун уже давно спит в своей кровати, а трубку возьмут его строгие прогрессивные родители, которые решили за сына, что лучше для него получить образование заграницей. Пораскинув мозгами, Ран сложила время в том часовом поясе, где находился Токио, со временем в Нью-Йорке. По ее расчетам, там должно было быть утро. Но вдруг Конан-кун сейчас собирался в школу? В какие дни вообще работала школа в Америке… Чем дольше Ран над этим думала, тем глупее она себя чувствовала. И что только на нее нашло? Позвонить Конан-куну… Все, что она хотела, так это поговорить с кем-то прямо сейчас. Сидя на прохладном деревянном полу в выходной одежде, Ран чувствовала себя самой одинокой девушкой на свете. Поговорить с ее парнем было для нее слишком сложно, и никто из ее подруг не мог разделить с ней горе испорченного дня святого Валентина. Единственный человек, к которому тянулось ее сердце, был на десять лет ее младше и находился на другом полушарии земного шара. Перестав искать причины не делать то, что ей хочется, Ран достала из сумки свой мобильный телефон в красном чехле и разблокировала экран. Голубой свет, исходящий от него, слепил глаза, и Ран пришлось прищуриться. Пролистнув список контактов до звука Ко, она нашла нужный. Ее указательный палец завис над серой телефонной трубкой, но она сказала себе, что уже поздно идти назад. С каждым новым протяжно воющим гудком Ран сжимала телефон в руке все крепче и крепче. Что она вообще делала? Международные звонки стоили целое состояние, а коммунальные счета с каждым месяцем было выплачивать все сложнее и сложнее… Она не могла дождаться момента, когда Конан-кун возьмет трубку и его детский голос развеет все ее беспокойства. На пятом гудке Ран уже хотела бросить эту глупую затею, но звонок соединился. Она задержала дыхание. Облизнув засохший блеск на губах, Ран начала разговор. — Конан-кун, это Ран-нее-ча- — Ран. Я сейчас на допросе подозреваемых, поэтому не звони мне, — голос, который она услышала на другом конце трубки, был ей знаком, как никакой другой. Этот лед, этот высокомерный тон… Человек на другом конце провода прижал ладонь ко рту, чтобы никто, кроме Ран, не услышал его раздраженного шепота, похожего на шипение ядовитой змеи. Этот голос совсем был не похож на голос Конан-куна, который был таким же звонким, как стеклянные колокольчики, привязанные к дверному проему и раскачивающиеся на ветру. Еще год назад Ран только во снах мечтала услышать тот голос, что сейчас говорил с ней по телефону. Но услышав его сейчас, у нее по спине пробежали мурашки. Она точно набрала правильный номер. Чтобы удостовериться в этом, Ран оторвала динамик телефона от уха и посмотрела на имя абонента. Сомнений не было. Но почему тогда с ней говорил Шиничи, а не Конан? Ее сердце наполнил страх, медленно парализующий все ее конечности. Воздух в легких закончился, и Ран судорожно вздохнула, пытаясь сделать вдох. Пальцы онемели, и ей пришлось схватить телефон мертвой хваткой, чтобы он не упал на деревянный пол офиса ее отца. Она почувствовала себя утопающей. — Шиничи… — имя, которое всегда было у нее в голове, теперь казалось незнакомым, будто она произносила его впервые в жизни. — Почему у тебя телефон Конана? Стало так тихо, что Ран могла слышать биение собственного сердца. Его стук не успокоил ее, хотя она и боялась, что оно замерло. Те мгновения, которые она провела в полном безмолвии, показались ей вечностью. Посмотрев на свои руки, она не удивилась, что в темноте они казались мертвенно бледными, как у призрака. Шиничи продолжал молчать. Ран не стала повторять свой вопрос. Судя по цифрам на экране, телефонный звонок продолжался. Но Ран уже не беспокоилась о том, на сколько минут он выйдет, ведь это был звонок внутри страны. — Ран, — его тон изменился, но остался знакомым. Даже через телефонную трубку она слышала, что он звучал извинительно. Таким тоном Шиничи говорил, когда Ран узнавала что-то, о чем он не хотел, чтобы она знала. Ей не хотелось слышать продолжение его слов. Ран сдерживала себя, чтобы не завершить разговор прямо сейчас. — Я все тебе объясню. Как допрос закончится, я приду к тебе, и мы поговорим. Честное слово, Ран. Она не стала ничего отвечать и просто бросила трубку. Даже когда Шиничи говорил, что расскажет ей всю правду, как она могла быть уверена, что он не лжет? И какой была эта правда? Ран не стала включать свет. Поднявшись с холодного пола, она пошатнулась от резкой головной боли. Волосы мешали ей видеть, но она не стала убирать их с глаз. Несмотря на то что отопление в квартире было включено, Ран чувствовала, как все ее тело трясется от холода, как последние листья на деревьях при порыве ветра. Она потеряла счет времени. Как давно закончился ее телефонный разговор с Шиничи? Пять минут назад? Полчаса? Час? Ей было не привыкать ждать того, чего она сама не знала. Когда Шиничи вернулся, она, конечно, спросила у него причину его годового отсутствия. Она не надеялась, что Шиничи расскажет ей. У него всегда была причина скрывать от нее что-то. Ран думала, что она хотела знать правду, но теперь ей хотелось закрыть уши и бежать. Как много вещей Шиничи утаивал от нее? Был ли Шиничи тем, кого она знала все это время? Чем ближе становились их отношения, тем хуже Ран его понимала. Став его подругой с самого детства, она думала, что знает его лучше всех. Могло ли быть так, что все это время она была неправа? И вот тишину нарушил звук шагов снаружи. Ран подняла голову и прислушалась. Следующее, что она услышала, были два неуверенных стука в дверь. Они звучали так громко, будто гвозди, которые забивали ей в самое сердце. Ран выпрямила спину и повернулась к двери лицом. Человек за дверью понял, что она не закрыта на ключ, и медленно распахнул ее. Комната наполнилась уличным светом, и Ран увидела его. Его голубые глаза встретились с ее глазами, и она подумала, что свет в них был потухший, как перегоревшая лампочка. Их оттенок был сравним с морской пучиной, в которой Ран и утонула. Смотря на Шиничи сейчас, Ран видела его по-новому. Он выглядел как Эдогава Конан в юношестве. Как Эдогава Конан, которому никогда не стать таким. Ведь Конан-куна никогда и не было. Все это время это был один человек. Кудо стоял в дверном проеме, боясь войти. Его пальцы сжимали дверную ручку. Ран смотрела на него, не говоря ни слова. Она не пригласила его войти, не поздоровалась с ним. Наверное, со стороны она выглядела жалко: с ее черными прядями на распухших заплаканных глазах, с ее дрожащими белыми руками и красными пятнами на лице… Будучи девушкой Шиничи, она хотела, чтобы он считал ее красивой, но он уже видел ее всю в слезах, поэтому можно было не бояться показывать перед ним свою слабую сторону. Другое дело было в том, что Ран никогда не выглядела так опустошенно. Сейчас она выглядела для Шиничи неузнаваемой. То же самое она могла сказать и о нем. Ран видела в нем незнакомца. — Ран, я знаю, что ты не захочешь меня слушать, но позволь мне объяснить тебе ситуацию, — когда Шиничи наконец-то заговорил, его голос звучал иначе, чем по телефону. Он выглядел устало и облокотился о дверной косяк, потирая переносицу. — Я давно хотел сказать тебе, просто… — Какая же я дура, — Ран не смогла дослушать его до конца. Ее голос был похож на белый шум в телевизоре, когда спутниковую тарелку чем-то сбивали. — У меня были подозрения, но я раз за разом находила тебе оправдания, — ее фиолетовые глаза приняли оттенок бурного цвета сирени. — Конан-кун был мне как младший брат. Он всем нам был дорог. Получается, что он был твоим призраком? Что такого мальчика никогда не существовало? — подумав об улыбающемся образе маленького детектива в очках, Ран почувствовала, что в ее сердце воткнули швейную иголку, пронизывая его насквозь, как ткань. — Это был единственный способ, благодаря которому я мог сохранить собственную личность в тайне. В прошлом году я ввязался в очень опасное дело, и мне было нужно заставить преступников думать, что они убили меня, в то время как я вел на них расследование, — Кудо не отводил от нее взгляда, но его плечи находились в напряжении. — Это было прикрытие, необходимое для того, чтобы обмануть их. — Спящий Когоро — это тоже твоих рук дело? — подумав об отце, у Ран задрожали некогда розовые губы. — Я гордилась тем, что отец наконец-то смог показать полицейским, что его уход из участка не был ошибкой. Ему действительно нравилось быть знаменитостью. Конечно, он стал больше тратить на азартные игры, и большой достаток мы не сумели сохранить, но он называл прошлый год самым успешным годом в своей жизни, — Ран горько усмехнулась, смотря на Шиничи снизу вверх из-под запутанной челки. — А теперь что… После того как он перестал проваливаться в сон, он совсем потерял уверенность в себе. Газеты выставляют его посмешищем, люди перешептываются, когда видят его. К нам так редко приходят клиенты, что отец решил, что единственный оставшийся способ заработать — это спортивные ставки, — Ран облизнула пересохшие губы, переводя дух. Шиничи продолжал смотреть на нее с ничего не выражающим лицом. — Когда я отказалась помогать ему выбирать лотерейные билеты, он начал представлять меня всем своим друзьям с молодыми сыновьями, пытаясь выдать меня в богатую семью. Несколько дней назад он даже предложил мне переехать к матери, потому что он сказал, что такими темпами больше не сможет меня содержать. За какой-то месяц отец окончательно разочаровался в себе и в своем решении стать частным детективом. — Для того чтобы напасть на след тех преступников, мне необходимо было жить в среде, внутри которой можно было узнавать обо всех новостях криминального мира, — когда Ран закончила говорить, Кудо продолжил свое объяснение, проигнорировав то, что только что услышал. — Мне нужно было жить с человеком, который имел контакты с полицией, но не был ее частью, чтобы у правоохранительных органов не возникло вопросов о том, кто я такой и откуда взялся. Так как Эдогава Конан был дальним родственником семьи Кудо, то проще всего мне было попасть к человеку, который был с ними знаком. Поэтому я решил поселиться у частного детектива, знакомого с моей матерью. Так я мог продолжать свою детективную деятельность исподтишка,— его объяснение звучало бы убедительно, если бы Ран не была жертвой его обмана. Поняв, что его слова не произвели на девушку никакого впечатления, Кудо сделал глубокий вдох и продолжил уже другим голосом. Голосом тихим, как снежные хлопья. — И так я мог оставаться рядом с тобой, чтобы защитить тебя, если в этом возникнет необходимость, — он звучал неуверенно, будто ему было стыдно это признавать. Но то, в какой формулировке он это сказал, заставило Ран разозлиться. Оставаться рядом? Он даже не представлял, сколько бессонных ночей она провела, переживая о том, где он был. Как больно ей было смотреть на других своих подруг, которые могли общаться со своими любимыми людьми без препятствий. Как часто ей хотелось, чтобы он действительно был рядом с ней, когда ей было страшно или одиноко. Пока он был далеко, с ней был Конан. В его лице Ран видела поддержку, его она хотела защитить. Шиничи этого никак не касался. Подумав, что она больше никогда не увидит Конана и не заговорит с ним, Ран почувствовала, как ее глаза начинает щипать от слез, как щиплет порезы от лимонного сока. На деревянный пол упали капли. Тень на лице Кудо стала больше, но он остался неподвижен. — Почему… Почему ты не сказал мне? — из-за душащих ее горло слез Ран не смогла выговорить ничего больше. Фигура ее друга детства стала размытой от прозрачной пленки перед глазами, как в окне с запотевшими стеклами. — Если бы я сказал тебе правду, то подверг бы тебя опасности. Люди, с которыми я связался, убили бы всех моих близких. Когда бы они узнали о том, что я забочусь о тебе, то точно бы пришли за тобой и использовали бы тебя как заложницу, — голос Шиничи звучал глухо, как будто он находился под снежной лавиной. — Я не мог позволить им найти связь между нами. Ран, поверь мне, я хотел рассказать тебе правду. Но это было слишком опасно. — Как ты можешь решать такие вещи за меня? — голос Ран дрогнул, и она почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Схватившись за больное горло, она сделала над собой усилие и посмотрела Шиничи прямо в глаза. Он не выдержал и отвел взгляд, но Ран и не думала делать то же самое. — Вот так ты думаешь обо мне? Что я не способна защитить себя? Я уже давно не маленькая девочка, — с каждым предложением ее голос становится все громче и громче, и она сама и не заметила, как перешла на крик. — Все это время, пока ты врал мне, я жила в постоянном страхе за тебя. Если бы я узнала о том, что ты в опасности, то я смогла бы помочь тебе, помочь нам обоим. Получается, ты никогда и не доверял мне? — ее голос звучал холодно, как лезвие заточенного ножа. Шиничи все еще не мог на нее посмотреть. — Ран, я не мог рисковать- — Спросить меня перед этим ты не пробовал? Я думала, что знаю тебя. Но теперь я понимаю, что ты для меня чужой человек, — Ран не знала, как Шиничи мог оставаться таким спокойным. Внутри нее была буря. Почему Кудо выглядел так, будто он ничего не чувствовал? — Я не мог допустить, чтобы девушка, которую я люблю, подверглась такой опасности, — Кудо будто не слышал, что она ему говорила, продолжая гнуть свою линию. Ран окончательно перестала понимать, что он хотел этим сказать. Слово "любовь" из его уст звучало как шутка. — Если бы ты действительно любил меня, то не стал бы хранить от меня секреты, — Ран отвернулась от него и шмыгнула носом. — Я не верю в любовь того человека, который обманывал меня так долго. Ты не тот Шиничи, которого я знала, — Ран хотелось, чтобы кто-то подошел и обнял ее. Она никогда не чувствовала себя так плохо, как сейчас. — Мне больно. Даже когда ты рядом, мне кажется, что ты далеко. Если ты не доверяешь мне, то я не знаю, смогу ли я продолжать доверять тебе. Я хочу вернуться в то время, когда мы были детьми, когда все было проще… Шиничи ничего ей не ответил. Квартира погрузилась в молчание, и только с улицы были слышны разговоры и шум проезжающих мимо машин. Ран сказала все, что хотела. Продолжать разговор не было смысла. — Мне действительно жаль, Ран, — Ран не видела, с каким выражением лица он сказал это. Она все еще не могла посмотреть ему в глаза. — Я не хочу причинять тебе страдания больше. Ран продолжала молчать, но что-то в том, как Шиничи сказал это, заставило ее поднять на него глаза. Она никогда не видела его таким серьезным, как в тот момент. Но даже так она не знала, о чем он думал. Он был для нее сейфом, код к которому было подобрать невозможно. Таким, как она, это было не под силу. — Ран… — впервые за весь разговор голос Шиничи дрогнул. — Если ты не хочешь больше встречаться со мной, то мы можем закончить это прямо сейчас. Закончить это? Голова Ран опустела. Эти слова поразили ее, как молния, ударившая в голое дерево. Что он хотел сказать? Значит ли это, что если она согласится, то все, что было между ними все эти годы, канет в небытие и они никогда больше не скажут друг другу и слова? Ран было страшно даже думать об этом. Не видеть Шиничи больше никогда было ее главной фобией, из-за которой она не могла уснуть ночью. И теперь, он предлагал это сам? — Ты предлагаешь нам расстаться? Тон, с которым она задала этот вопрос, показался ей странно спокойным. Кудо утвердительно кивнул. Конечно, он знал больше нее. Это он решал, как будет лучше для них обоих. Всегда он. Ран настолько привыкла к тому, что это он всегда был прав, что никак не отреагировала. Могли ли они остаться друзьями после этого? Смотреть друг другу в глаза и улыбаться? Идти домой после школы? Ран и забыла, как оно было раньше. И если как тогда больше никогда не будет, то есть ли смысл это продолжать? Ран потеряла голос. Мысль о том, чтобы больше никогда не увидеть Шиничи, пугала ее. Их отношения уже не были прежними, и она понимала, что цеплялась за дружбу, которую им никогда не вернуть. Но время изменилось, и они тоже. Если Шиничи считал, что так будет лучше для них обоих… У нее в голове промелькнули воспоминания их счастливого детства, когда все было гораздо легче. Тогда им просто нравилось быть вместе, и ни о каких секретах не могло быть и речи. Все их ссоры разрешались за один день, и никто не был в обиде. Сейчас, смотря Шиничи в глаза, она видела, как он сожалел о том, что все изменилось и что он не мог ничего сделать. Неужели это и правда закончится так? Шиничи будто вложил в руки ран железные ножницы и предложил ей разрезать красную нить, связывающие их мизинцы. Ран не знала, что ей делать, и ей не у кого было спросить. Смотря Шиничи в глаза, она пыталась найти в них правильное решение, узнать у него, как ей поступить. Но она не видела в них ничего. Ничего, кроме своего отражения, как в зеркале в ванной комнате. Она не могла прочитать в его лице ни одной человеческой эмоции. Ей предстояло сделать решение самой. Отношения с Шиничи не были тем, чего она хотела от жизни. Начав встречаться с ним, она поняла, насколько дружеские отношения отличаются от романтических и что она не готова ко вторым. Ей нужен был перерыв от всего этого. Ран не хотела принимать решение сейчас, ей нужно было время подумать, но сердце подсказывало ей, что если она не сделает выбор сейчас, то потом уже не сможет сделать правильный. Ей все еще нравился Шиничи, действительно нравился, но она уже не была уверена в том, влюблена ли она в него. Не видя его почти год, она научилась справляться без него. Ран все еще не могла простить ему обман, но была ли она настолько зла, чтобы не желать его видеть? Было ли возможно, что она была не права? Пока Ран решала, Шиничи продолжал смотреть на нее. Она понимала, что заставляла его ждать, и чувствовала себя очень неловко. Может, и не было смысла в этой ссоре? Может она перестаралась… Ей бы сейчас очень хотелось спросить у кого-то совета. И тогда у нее в голове возник образ Конан-куна, который много раз выслушивал ее, когда она говорила о Шиничи. Он всегда говорил ей слова поддержки и находил его поведению оправдания, в которые Ран даже верила. Тогда ей казалось, что Конан-кун знал Шиничи лучше нее самой, и она думала, что это было так, потому что он внимательно следил за ним как за своим кумиром. Все это время Шиничи пытался выгородить себя. Он всегда был ни в чем виноват и всегда находил причины, почему его действия были правильными. Ран снова почувствовала, как ее сердце начало биться громче, а мышцы напряглись. Прямо сейчас ей не хотелось видеть Шиничи. Возможно, когда-нибудь она и простит его, поймет, зачем он лгал ей, но сейчас она не была на это способна. Его поступок был слишком тяжелым для того, чтобы Ран простила его так скоро. И поэтому она приняла решение. — Я думаю, что так будет лучше для нас обоих, — ей снова стало тяжело смотреть Шиничи в глаза, и она отвела взгляд, смотря на уличные фонари. Белый свет в ее фиолетовых глазах отражался, как снег в середине весны. — Возможно, нам стоит перестать общаться. Несмотря на то что она приняла правильное решение, она все равно чувствовала себя виноватой. Она продолжала смотреть на гуляющие пары за окном, сжимая сгиб локтя, будто пытаясь защитить себя от последствий своего поступка. Шиничи молчал, а паника Ран только усиливалась. Ей хотелось узнать, какие эмоции он сейчас выражал, но она боялась повернуть голову. — Я понял, — наконец сказал он. Ран не слышала в его голосе ничего, кроме твердости. — Тогда я не стану больше тебя задерживать. До свидания, — Ран чувствовала, как напоследок он попытался поймать ее взгляд, но она не подняла головы, все еще страшась увидеть нечто, что заставит ее пожалеть о своем решении. Не говоря больше ничего, Шиничи вышел за дверь. Сначала Ран слышала звук шагов, а потом то, как захлопнулась дверь. И потом тишина. Ран осталась стоять одна в пустой комнате. Произошедшее сегодня казалось ей сном, и она чувствовала себя истощенной. Ее разговор с Шиничи крутился у нее в голове, как застрявшая кассетная пленка. Сожалела ли она о том, что сделала? Ответ на этот вопрос Ран пока не знала. Сейчас, стоя посередине офиса своего отца, она не могла и представить, что будет дальше. Думать о последствиях было страшно. Ран включила свет в доме. Когда лампочки, как маленькие белые солнца, загорелись на потолке, она почувствовала облегчение. Жизнь продолжалась. И если пока Ран и не знала, что будет дальше, она могла сделать что-то прямо сейчас. И поэтому она продолжит жить. Готовить ужин для Конан-куна ей было не нужно, но сама бы она что-то перекусила. Вспомнив о шоколаде, который ей подарила Казуха, Ран достала его из холодильника и открыла коробку. В этот день всех влюбленных Ран завершила романтические отношения со своим другом детства. Она не знала, когда увидит его в следующий раз и увидит ли вообще. Ее сердце было разбито на осколки, как фарфоровая ваза, упавшая со стола. Но, несмотря на это, она чувствовала себя полноценной. Она все еще любила себя. И сегодня она поняла, насколько важно это было все это время. Сладкий молочный шоколад растаял у нее на кончике языка. Ран улыбнулась и подумала, что этот день святого Валентина она запомнит на всю свою жизнь. И так Ран начала новый этап своей жизни.

V

Хаттори хотел, чтобы Кудо отдохнул. У него выдалось тяжелое начало года. Несмотря на то что они жили в пятистах километрах друг от друга, Хейджи все равно хотелось помочь ему со всем, что его беспокоило. Кудо по природе был одиночкой и любил все делать сам, поэтому Хаттори приходилось быть надоедливым. Хейджи не знал ничего про Шерлока Холмса, футбол и игру на скрипке, поэтому было бы странно, если бы он начал говорить о них, чтобы отвлечь своего лучшего друга от работы, и Хаттори приходилось искать обходные пути, чтобы пригласить его потусить. Сегодняшний день проходил неожиданно хорошо. Хейджи выдохнул с облегчением, что никого не убили и они смогли провести этот день в спокойной обстановке. Кудо выглядел отдохнувшим, и Хаттори был рад видеть его менее сосредоточенным, чем обычно. Он знал, что стоит ему вернуться в Токио, как он снова возьмется за дело, не давая себе передышки. Хаттори был доволен, что смог вытащить его из столицы в непривычную для него среду, где он не чувствовал груз обязательств. Видеть, как Кудо хорошо проводил время, было для него самой большой радостью. Его редкие улыбки грели его сердце больше, чем июньское солнце. Но случилось то, чего Хаттори не ожидал. Он был готов к тому, что рано или поздно они окажутся на месте преступления или станут свидетелями какого-то уголовно наказуемого поступка. Это как раз и было ожидаемо. Но он даже и подумать не мог, что Казуха тоже могла захотеть прогуляться со своей подругой из Токио в тот же день, что и назначенная встреча Хейджи и Кудо. После четырнадцатого февраля Казуха и Хаттори негласно избегали друг друга, не общаясь даже в школе. Детектив-старшеклассник не знал, что сказать и как извиниться перед ней за то, что он сделал. Он был уверен в том, что Казуха теперь его ненавидела и имела полное право на это. Хаттори действительно повел с ней, как последняя сволочь, и не заслуживал больше дружить с ней. Было не так просто не беспокоиться о человеке, с которым он был знаком с самого детства и который славился своим умением влипать в неприятности. Но, как оказалось, Казуха была менее зависима от него, чем он думал. Хаттори понял, как мало он в действительности знал о ней и что он очень ее недооценил. Он и понятия не имел, что она испытывала к нему такие сильные чувства, тогда как для самого Хаттори она была только способом почувствовать себя ближе к Кудо, который, в отличие от него, действительно встречался с девушкой, в которую был влюблен. Узнав, что Кудо начал встречаться со своей подругой детства, Хаттори не понял, какая перемена произошла с ним самим. Вспоминать об этом сейчас было стыдно. Он снова начал думать о том, чтобы не проиграть Кудо даже в такой вещи, как отношения, и решил тоже начать встречаться с девушкой. Кудо действительно нравилась его пара, в отличие от Хейджи, который никогда не переставал быть влюблен в своего друга-детектива. Это был наиглупейший способ справиться с разбитым сердцем, и Хаттори действительно думал, что это ему поможет, в то время как он делал себе только хуже. Он ненавидел и не умел врать, и как он ни старался обмануть себя и свое сердце, это было бесполезно. Конечно, он давно знал, что Кудо был влюблен в другого человека, но когда эти двое начали встречаться, он не смог смириться с этим и начал поступать очень неправильно. Он воспользовался своей дружбой с Казухой, не думая, что из этого действительно выйдет что-то серьезное. Казуха была единственной девушкой, с которой он близко общался, но он и знать не знал, что все это время она была в него влюблена. В день святого Валентина, когда она рассказала ему все, что чувствует, Хаттори понял, что он поступил, как свинья. Все это время он думал только о себе и ни разу не задумывался о том, что по этому поводу думала она. Было честно, что после произошедшего они старались не пересекаться. Хаттори понимал, почему Казуха больше не хотела его видеть, и сам думал, что не имел на это права. Встретить ее здесь и сейчас было очень неловко, но у него была другая причина для беспокойства. Ему нужно было волноваться не за себя, а за Кудо, который, в отличие от него, перенес очень тяжелое расставание. Хаттори не знал деталей, но ему сказали, что, узнав о том, что Кудо был Эдогавой Конаном, Мори Ран бросила его и прекратила с ним любое общение. Хаттори не нужно было напоминание о том, как сильно Кудо нравилась его подруга детства, он и так знал об этом лучше всех. Выяснив, что они расстались, Хаттори был в шоке. По тому, как Кудо выглядел, когда речь заходила о ней, он думал, что у них все было хорошо, но, как оказалось, и у них были проблемы. Хаттори было тяжело смотреть, как Кудо страдает от неразделенной любви, тогда как сам он мучился от того же. И сейчас, когда Кудо встретил Ран в том месте, где ее вообще не должно было быть, да еще и в обновленном образе, на который она наверняка решилась, потому что он больше не мог на нее повлиять, Хаттори и представить себе не мог, что сейчас чувствовал его друг. Его собственные проблемы не могли с этим сравниться. Поэтому, увидев, как Кудо исчез в толпе, Хаттори сразу начал его искать. Шиничи не был готов к разговору с человеком, который значил для него так много и которого он потерял, и поэтому предпочел убежать. Ему явно было не по себе от того, как она изменилась. Конечно, проще было убежать. Кудо умел помогать людям понять, как поступить правильно, но когда дело касалось его самого, то он избегал проблем, притворяясь, что их нет. Для него было проще сделать вид, что все нормально, чем встретится со своими страхами лицом к лицу. Кудо спасал других, но не себя, хотя и сам нуждался в помощи. Хаттори не считал его манеру к избеганию проявлением трусости, ведь он и сам грешил этим. Ему тоже было страшно открываться перед людьми. Он постоянно притворялся другим человеком. Жить собственной правдой. Легко сказать, но исполнить на деле… Даже у детективов были с этим проблемы. Поэтому Хаттори побежал за ним, бросив лишь один последний взгляд на Казуху. В ее глазах он не увидел ничего, кроме беспокойства. Видимо, даже она поняла, что случайная встреча сильно повлияла на Кудо, и поэтому сильнее сжала руку Ран, которая, пускай и выглядела получше, но тоже была под ее воздействием. Людей было много, и Кудо исчез в толпе, как иголка в стоге сена. Расталкивая посетителей, Хаттори искал глазами синюю футболку и старшеклассника в ней, с черными волосами и стройной бледной шеей. Его зубы скрипели друг о друга, и он метал гневные взгляды ярко-зеленых кошачьих глаз на тех, кто делал ему замечания по поводу нарушения порядка. Сердце билось о ребра. Было душно, и он почувствовал, как пот скатывался у него по лбу. Кудо нигде не было. Ему даже стало смешно, что он не мог найти его сейчас, когда он был ростом со среднестатистического взрослого японца. Одно дело было искать семилетнего ребенка, и совсем другое - старшеклассника. Хаттори цокнул языком и вытер пот со лба. И вот, он увидел его поднимающимся на открытую крышу. Хаттори понятия не имел, почему он пошел туда, но поторопился за ним. Поехать на лифте вниз, чтобы выйти из небоскреба на улицу, было бы опрометчиво с его стороны, учитывая, что он совершенно не ориентировался по Осаке, поэтому Хаттори был рад, что он хотя бы не сделал этого. Ему все равно было непонятно, зачем Кудо убежал туда и что он хотел сделать, но была одна вещь, которую он точно знал. Он не мог оставить его одного сейчас. Когда Хаттори поднялся на крышу, ему пришлось придержать кепку, чтобы она не улетела. К вечеру поднялся сильный ветер, и весь город был погружен в кромешную тьму с островами искусственного света, мерцающими, как звезды в безоблачную ночь. Кудо стоял на краю крыши. Ветер поднимал его незаправленную рубашку, оголяя белую полоску спины. Не видя его выражения лица, Хаттори не мог понять, заметил Кудо его присутствие или нет. У Хаттори не было времени выяснять это, и он просто взял, подошел к нему и схватил за запястье, разворачивая лицом к себе. Им необходимо было поговорить. — Эй, Кудо. Что это сейчас было? — несмотря на повышенный тон, лицо Хаттори явно выражало беспокойство. Он сжал зубы и нахмурил густые брови. — Зачем ты убежал, сам не зная куда? Ты в порядке? — его зеленые глаза блеснули в темноте, как зеленый свет светофора. Даже если он и знал ответы на все эти вопросы, он не знал, каким еще образом он мог заставить Кудо начать с ним разговор. — Все это время ты был прав, Хаттори, — вместо ответа на вопрос Кудо улыбнулся улыбкой, которая Хаттори ой как не понравилась. Он был готов к тому, чтобы увидеть знакомое выражение тоски, но вместо него не увидел ничего. Лицо Кудо было белым, как простыня. Он выглядел так, будто у него не осталось смысла жить. Его друг даже не убрал руку Хаттори со своего запястья, и тот воспользовался возможностью и сжал его крепче. Оно было тонким и худым, почти как у ребенка. Хаттори казалось, что если он отпустит его, то Кудо сделает что-то очень опрометчивое. Оставлять его наедине с собой в таком состоянии было опасно для жизни. — Ты говорил мне, что я могу рассказать Ран свой секрет и не бояться, что случится что-то плохое. Теперь я понимаю, что я действительно зря беспокоился. Все это время я относился к ней как к маленькой девочке, хотя ребенком все это время был я. Хаттори не стал его перебивать и только наблюдал, не отрывая взгляда. Кудо поднял опущенную голову, и от увиденного в его глазах Хаттори ослабил хватку. Рука детектива безвольно упала. В голубых глазах стояли слезы, и он обратил их взгляд вниз, на город, простирающийся у него под ногами. Он продолжал свой монолог так твердо, что Хейджи даже задумался, не показалось ли ему в темноте то, что он увидел. Хаттори присмотрелся к другу внимательнее, чтобы убедиться, но Кудо не смотрел ему в глаза. — Я думал только о том, чтобы быть с ней. Мне было хорошо весь прошлый год, потому что она никогда не переставала быть рядом, в то время как сама очень страдала. И теперь она даже не хочет меня видеть, потому что без меня ей лучше. Все это время, пока я был Эдогавой Конаном, Кудо Шиничи причинял ей боль, — Кудо вскинул голову к черному небу, и Хаттори увидел, что на его лице не было ничего, кроме сожалений. Сжав кулаки, он продолжил слушать. — Когда я вернулся, чтобы быть с ней, я даже и не подумал, что она может больше не хотеть этого. Ран сказала мне, что я изменился. Наверное, она права. Хотя, по мне, я каким эгоистом был, таким и остался. Кудо продолжал избегать его взгляда, и Хаттори тяжело вздохнул. Его плечи упали, и он обратил взгляд на ночной город, чтобы подумать, что ему сказать. Возможно, у него не было права говорить то, что он собирался. Но он не мог просто стоять и слушать, как Кудо обвинял себя. Хаттори вскинул голову и попытался обратить его внимание на себя. Ночь была теплой, и ветер трепал их волосы. — Кудо, послушай, что я тебе скажу, — голос Хаттори звучал так же твердо, как меч из бамбукового дерева. — Ты ведь волновался о ней. И хотел рассказать несколько раз, но учитывая, в сколько передряг ты и она попадали за прошлый год, немудрено, что в тебе зародились сомнения. Я знаю, что разлука с ней для тебя хуже смерти, но это не повод винить себя в произошедшем между вами. Уверен, что и она тебя не винит, — подумав о Ран, Хаттори почувствовал, как по его шее пробежал холодок. Нет, не время сравнивать ее с собой… Сейчас перед ним стояла цель. — В отношениях состояли вы двое, не ты один. И ты не мог знать, что у нее было в голове. Никто из нас не может точно сказать, что другие люди о нас думают. После того как Хаттори сказал это, у него в голове возникло лицо Казухи, которым она смотрела на него в феврале, когда он сказал ей, что влюблен в Кудо. Что именно оно выражало? Недоумение? Разочарование? Омерзение? Он потряс головой, не давая себе отвлекаться. — Не делай поспешных выводов. Возможно, она поймет, что без тебя ей не так хорошо, как с тобой, и вернется. Рано сдаваться, — Хаттори положил руки в карманы и подошел к краю крыши. Его лицо обдало теплым летним ветром, что было как нельзя кстати, потому что произнесенные им слова холодили его нутро. Возможно, он звучал не так убедительно, как старался. — Я понимаю, что за прошлый год ты привык быть постоянно с ней, но ей-то не впервой обходиться без тебя. Дай ей личное пространство. Она не единственное, что есть в этой жизни. У тебя есть друзья, которые тебя поддерживают, и они все хотят, чтобы ты себя простил, — Хаттори посмотрел на горы вдалеке. Их громадные вершины успокоили его и заставили думать, что его проблемы по сравнению с их величиной не так уж и значительны. — Ты сам говорил мне, что убийство — это единственный непростительный поступок. Поэтому не ставь на себе крест из-за того, что она больше не хочет тебя видеть. Все наладится. Ей просто нужно больше времени. Ветер заглушал голос Хаттори, но заставить себя говорить громче он не мог. Он же говорил правду. Так почему тогда он чувствовал, как у него сосало под ложечкой? Хейджи ощущал затылком, что Кудо смотрел на него, но он боялся увидеть, какое у него было выражение лица. С каждым новым предложением Хаттори заряжал себе железной пулей в сердце, перезаряжая барабан раз за разом. Его орган, качающий кровь, кровоточил, но Хейджи так привык к этому, что ничего нового и не чувствовал. Это была его роль как лучшего друга Кудо. И если он может что-то исправить, то он сделает это, даже если убьет себя в процессе. Хаттори поежился от резкого порыва ветра. Ему хотелось сказать еще кое-что. — Да и к тому же… Если тебе интересно мое мнение, то я не считаю, что ты поступил неправильно. Ты просто хотел защитить ее. Если она не смогла этого понять, то у вас просто разное мнение на этот счет, — Хаттори перевел взгляд на другой природный объект, потирая шею. Его лицо стало горячим, и он был благодарен прохладному ветру и вечернему сумраку, который скрывал его от проницательных глаз второго Шерлока Холмса. — Ты оберегал ее все это время. На ее месте я бы наоборот был благодарен, а не злился на тебя. Казалось бы, она знает тебя с самого детства, но все равно не заметила, что ты только о ней и думаешь. Если она не видит в тебе хорошие качества, то это ее вина, а не твоя. Хотя по тебе и не видно, но на самом деле ты очень хороший человек. Ты просто редко это показываешь. Но любой, кто общается с тобой достаточно долго, знает, какой ты вдумчивый. Ты целый кладезь благодетелей. Конечно, как и у любого другого человека, у тебя есть недостатки, но ты очень близок к идеальному. Мало на свете осталось таких умных и добрых людей, как ты. Вы с ней просто очень разные. Хаттори развернулся, чтобы посмотреть на Кудо, но увидел, что он смотрит прямо на него, не отрывая своих красивых голубых глаз. Детектив из Осаки сглотнул и почувствовал себя очень неуверенно. Он не знал этот взгляд, и ему было страшно предположить, что он мог значить. — Хаттори, ты… — Кудо оборвал свое предложение и только продолжил на него смотреть. Хейджи не мог прочитать в его лице ничего определенного, но внезапная догадка заставила его сердце упасть в пятки. Черт, он сказал слишком много. Хаттори запаниковал. Вдруг Кудо все понял и этот взгляд значил не что иное, как то, что он разгадал его секрет? Его действительно занесло во время своей речи, и он попытался вспомнить, с каким выражением в голосе он ее говорил. Может, что-то в нем заставило Кудо задуматься, что это было чересчур странно даже для лучшего друга говорить такие вещи? Мозг Хаттори работал, как заведенный двигатель мотоцикла. Мог ли он превратить это в шутку и сделать вид, что он это несерьезно? Но Хаттори не умел врать. Пока Хейджи думал, что ему делать, Кудо продолжал смотреть прямо на него, и Хаттори чувствовал себя, как преступник во время полицейского допроса. Он оттянул ворот футболки, потому что дышать было нечем. Его глаза бегали из стороны в сторону, и он почувствовал, как у него по виску скатывается капля пота. Черт, черт, черт, черт… — Ты действительно так думаешь? — голос Кудо звучал неожиданно мягко. Обычно Хаттори слышал такой тон, когда он говорил о Ран, и было очень странно, что он обращался с помощью него к нему. Хейджи забыл, как дышать. — Хаттори, спасибо тебе большое. Я чувствую себя гораздо лучше, — Кудо улыбнулся, и Хаттори почувствовал, как его сердце снова начало биться. Его улыбка была ярче, чем свет ночной Осаки. Возможно, все было не так плохо, как он думал? — Всем бы таких друзей, как ты. Хаттори почувствовал, как его сердце пропустило удар. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Когда он оклемался, то по его губам расползлась широкая ухмылка, открывающая острые, почти собачьи, клыки. Конечно. Чего это он разволновался? Кудо никогда не поймет, что он чувствует. Хаттори мог дышать полной грудью. Тот стресс, что он сейчас испытал, заставил его потерять равновесие, и он схватился за перила. Ему хотелось над собой рассмеяться. — Хе-хе, да не за что. Это же то, для чего нужны друзья. Хаттори встретился с Кудо взглядом. В его улыбающихся зеленых глазах танцевали светлячки. Все было на своих местах. Погода была хорошая, и все было в порядке. Кудо снова чувствовал себя нормально, и Хаттори не о чем было волноваться. Он мог смотреть ему в глаза сколько хочет. Кудо все равно никогда не увидит в его взгляде что-то большее, чем дружескую симпатию. Если бы он только не был таким идиотом, то прочитал бы как по нотам все, что лежало на самой поверхности. Восхищение. Преданность. И любовь, которой никогда не стать взаимной. Хаттори устраивало положение дел сейчас. Пока Кудо был с ним, то он и желать не мог о большем. Пока Кудо было хорошо, то и ему тоже.

***

— Уверен, что не хочешь остаться на ночь? Моя мама приготовит на ужин все, что ты хочешь. Ты знаешь, как она любит гостей. Хаттори широко улыбался. Они стояли на платформе и ждали, когда приедет поезд Кудо. Его друг сказал, что посадит его в вагон, чтобы Кудо по дороге до вокзала не ввязался в какую-то передрягу. Кудо лично думал, что это перебор, но возражать не стал. Вместе с ними прибытия поезда ждало еще много людей. Но на этот раз ни одного из них Кудо не знал. — Прости, но Субару-сан наготовил карри на вечер. Он всегда готовит как на многодетную семью, а юные сыщики сейчас в культурной поездке, поэтому придется нам двоим есть за шестерых. — Ну, ничего. В следующий раз тогда, — Хаттори пожал плечами и посмотрел на светящееся табло. Зеленые буквы придали его глазам оттенок зеленых водорослей. До прибытия поезда осталось меньше минуты. Кудо уже видел его вдалеке. — Ну, до скорого, — когда поезд прибыл на станцию, Хаттори отсалютовал ему. — Если тебе понадобится любая помощь, то ты знаешь, по какому номеру звонить, — от его взгляда веяло летним теплом. — Постарайся не наткнуться на место преступления по дороге домой. — Это я должен говорить, — Кудо улыбнулся и махнул другу рукой. Двери закрылись, и он перестал видеть Хаттори. Шиничи пошел по вагону в поиске свободного места. Несмотря на то что день был очень насыщенным, Кудо не чувствовал себя уставшим. Когда он проводил много времени в людском обществе, ему хотелось вернуться домой, сесть в библиотеку и читать Шерлока Холмса, но после сегодняшней прогулки он чувствовал себя даже посвежевшим. Возможно, Хаттори был прав насчет того, что он себя загонял. Мысли Кудо относились к вкусной еде и хорошему кофе, которыми он смог сегодня насладиться. Он не думал о неожиданной встрече с Ран. Раньше он относился к увеселительным поездкам в Осаку со скепсисом, будучи настоящим жителем Токио, который смотрел свысока на все остальные регионы, но, поразмыслив головой, он пришел к выводу, что и она не так плоха. Может, ему стоит наведываться туда чаще? Кстати говоря, действительно было странно, что он не наткнулся ни на одно преступление. Обычно когда они с Хаттори были в одном месте и в одно время, всегда случалось какое-то дело, которое они впоследствии помогали расследовать. Неужели так было не всегда? Чудеса действительно случаются. Найдя свободное место у окна, Кудо сел в него и положил руки на подлокотники. Вокруг было тихо и спокойно. Он приготовился к двух с половиной часовой поездке и уже хотел достать книгу в мягкой обложке, чтобы занять себя, но по всем вагонам включился громкоговоритель. — Если в поезде есть врач, то мы просим его подойти в четвертый вагон, — проводница, которая давала это объявление, звучала очень потерянно. — Человек потерял сознание и нуждается в срочной медицинской помощи. Пожалуйста, если вы обладаете медицинской квалификацией, то мы очень просим вас подойти. Прошу, помогите… На этом связь прервалась. По вагону прошла волна шепота. Все пассажиры заволновались, и только один из них встал со своего места и пошел в указанный вагон. Похоже, Кудо может позабыть о чтении книги. Его передышка закончилась. Он действительно хорошо отдохнул, но нужно было браться за работу. У детективов не было выходных. Надеюсь, что Хаттори повезло больше, чем мне. Подумав о том, как он сидит у себя дома и валяет дурака, Кудо почувствовал зависть. В Осаке и уровень преступности меньше, чем в Токио… Кудо вздохнул и открыл дверь. Все присутствующие, склонившиеся над упавшим без сознания пассажиром, обернулись на него. Шиничи сразу ухватился за несколько нитей, и чем ближе он оказывался к пострадавшему, тем менее запутанными они становились. — Вы врач? — первым, кто подал голос, был мужчина средних лет в очках. Судя по тому, как двигались его пальцы, он был уволившимся строителем. Его тон звучал так же грубо, как углы незаконченного здания. В ответ на его вопрос Кудо помотал головой и достал из кармана записную книжку, перечисляя в ней те вещи, которые уже успел заметить. — Тогда кто вы и зачем вы здесь? Посторонним здесь делать нечего, — голос острый, как кончик гвоздя. Но было в нем и что-то, что заставило Кудо навострить уши. Знакомый жертвы? — Я — Кудо Шиничи. Детектив, — произнеся это, Кудо перевернул лист книжки. Его руки продолжали двигаться. Он поднял голову и обвел взглядом присутствующих. Преступник был одним из них, и у Кудо было двое главных подозреваемых. Теперь осталось только узнать, кто из них совершил преступление и какой у него был мотив. Пора возвращаться к работе.