Left to burn with you

Снова окунаться в бесконечные терзания собственных тревожных мыслей Итэру не хотелось. Стало быть, в результате этого юноша осматривает здешние места. Взглянув в сторону Чайльда, который находился на правой стороне дороги, можно было увидеть несколько жилых одноэтажных домов. Даже с такого расстояния возможно разглядеть, в каком они состоянии. В некоторых местах и вовсе не было желтой краски, вместо неё рисовались большие чёрные «впадины». Весьма очевидно, что этим домам много лет, раз их краска кусками слезает со стен. Итэр даже был слегка удивлён тому, насколько хозяева своих же домов не в состоянии привести своё жилище в порядок; по его мнению, глядя на свой дом, человек должен получать какое-то эстетическое удовольствие, особенно если у тебя есть возможность самому сделать что-то для себя, да и не только для себя. Параллельно этим двум несуразным домам шёл глубокий лес. Глядя в его глубь, почему-то появлялось впечатление, будто бы там есть то, чего человек не должен видеть. Создавался антураж загадочности и неприступности. Хоть и то самое поле на другой стороне железных путей можно было так же описать одним словом «загадочное», однако по большей части оно было просто одиноким, а его необъятность пугала и делала его неуютным. При всём этом, лес был совершенно другой, более притягательный. Наверное поэтому у Итэра возникло странное чувство как-нибудь посетить это таинственное место. Отведя взгляд в другую сторону, где уже шёл Тома, юноша почему-то только сейчас приметил для себя, насколько легко тот был одет. Не то, чтобы на улице было слишком холодно, но, между тем, это всё равно была не та погода, в которую вполне нормально выходить в майке. На стороне, где был Тома, жилых домов было гораздо больше, да и они выглядели куда приятней. Где-то вдали были люди, которые занимались своими делами. Всю дорогу Итэр слушал увлекательные разговоры двух идущих впереди, однако тот всё равно не принимал в них никакого участия. Сворачивая по разным улочкам, юноша замечал, как они значительно отдалялись от станции и леса. На улицах играли дети, а в самой дали на лавке сидел одинокий мальчик с щенком на коленях. Одной рукой он аккуратно гладил белую шерсть животного, а другой придерживал, дабы тот не вывалился с его тонких ног. Задержав взгляд на мальчонке, Чайльд убавил шаг. — Всё в порядке? — внезапный голос позади заставил очнуться и быстро отвести глаза. Обернувшись, парень нарочно остановился, чтобы сзади идущий юноша столкнулся о его спину. — Зачем так внезапно останавливаться? — всё-таки попавшись на уловку хитреца, Итэр грозно поднял взгляд. — Переживаешь за меня, принцесса? — Что? — Ты спросил, всё ли у меня в порядке. Переживаешь? Почему-то Итэру стало неловко, и поведя себя довольно нелогично, он обошёл второго, фыркнув ему вслед. Чайльд в свою очередь невольно приподнял уголки губ. Тома, наблюдающий за всем этим, не мог не улыбаться и на ближайшие минуты замолк, будто бы что-то вспоминая. — Точно! В гостинице проживает мальчишка примерно вашего возраста. Он... нелюдим и неразговорчив, — посмотрев на Итэра, Тома продолжил, — но, думаю, вы поладите. По крайней мере, я на это надеюсь. Последняя фраза прозвучала довольно-таки странно; должно быть этот самый мальчишка настолько отстранён, что даже такой человек, как Тома, неспособен его разговорить. — Я обязательно попробую найти к нему подход. — Итэру почему-то нравились тихие и неразговорчивые люди. В них он находил что-то необычное, да и с ними ему было куда комфортнее. Стало быть, он так заинтересовался этим юношей, что начал оживлённо ждать их встречи; хотя, если судить из слов Томы, шанс свидания с ним будет уже чудом. Чайльд, пропустив всё мимо ушей, плёлся где-то позади, занимая прежнее место Итэра. Наконец, по прибытии к гостинице, Тома открыл чёрную дверцу, тем самым пропуская ребят первыми. Сама гостиница выглядела как обычный жилой богатенький дом. Попасть сюда можно было преодолев двустворчатые ворота, окрашенные, как уже было сказано ранее, в благородный чёрный цвет. На фоне других зданий строение дома поражает своими масштабами и необычностью архитектуры. Постройка имеет очень симметричный вид, что не может не радовать глаз. Главный вход в гостиницу находится в самом центре фасада, между двумя горшками изящных цветов. Деревянная, темно-коричневого оттенка дверь выглядела миловидно, она увенчивалась аркообразным окном, которое восседало на половину двери. Таким образом, можно было увидеть в прозрачном стекле коридор, а где-то поодаль, если это, конечно же, не обман зрения, лестницу. В самой постройке имеется ещё две пары таких оконных конструкций, что придавало ему некую лёгкость и благородство. Корпус строения выложен фасадной плиткой цвета кофе с молоком, которая имитирует натуральный камень. Основная крыша гостевого дома оканчивается немного высоким фронтоном, треугольное поле которого украшает орнамент. Другие две мини крыши, которые восседали между основной, были идентичны друг другу. Ближе к началу крыши был поставлен маленький балкончик, где, как показалось Итэру, мелькнула чья-то фигура. — Как… как красиво! — не мог не отметить Итэр, — словно сказочный домик! Никогда таких прежде не видал, только на картинках... Тома улыбнулся. Чайльд же будто не впечатлился. В дверном окошке показалась женская фигура, которая тотчас же распахнула дверь. Это была невысокого роста дама с собранными в хвост волосами, которые обвивала чёрная лента. На стройном теле красиво сидело миниатюрное платье, которое было представлено в белых оттенках с рисунками миловидных растений. Само платье оголяло плечики женщины, и по этой причине они были прикрыты болотного цвета ситцевым платком. На стройных ножках виднелись такой же, что и платье расцветки балетки, которые миленько украшались на носке розовыми бантиками. На её тонкой шее изящно располагалось жемчужное ожерелье, роскошно блестевшее на свете солнца. Спустившись с крыльца, дама как можно скорее укуталась в платок, укрепив его на себе. — Аяка, к тебе юные гости. — Голос Томы резко переменился и стал более нежным в разговоре с ней, будто бы тот оробел, глядя на неё, что было явно заметно. Дама, в свою очередь, кинула ласковый мимолетный взор на мужчину, тут же переключившись на двух юношей. — Вот как... Позвольте представиться самолично, — её тон спокойный и чистый; это был один из немногих голосов, чей, пожалуй, было так приятно слушать. — Меня зовут Аяка, и я, как вы уже наверняка знаете, хозяйка этой гостиной. Такие молодые... На сколько вы планируете тут остановиться? Итэр жалобно вскинул взгляд на Тому, который, поняв намёк юноши, сразу же ответил. — Понимаешь, тут такая ситуация, что здесь они будут проживать... как раз-таки долго, — сделав паузу, юноши и Тома проследили за недопонимающим выражением лица Аяки. Мужчина продолжил, — парни остались совсем без жилья, поэтому если ты не про-… — Я только за! Какой ужас, что же с вами произошло? — перебив Тому, женщина прижала руки к груди, — неужто что то серьезное?! Пытливо глядя на юношей, женщина прыгала взглядом от одного ко второму. Итэру же стало неловко перед нею; то ли она была слишком хороша собою, то ли вся эта ситуация в принципе ему казалась очень бредовой. Или это всё смешалось воедино… И всё же парень ответил, наконец собравшись с мыслями. — И-извините за беспокойство заранее… а так… ну… — промямлив, Итэр хотел начать говорить далее, если бы не Чайльд, который внезапно продолжил за него. — Проще говоря, он сбежал, а меня выставили из дома, — без запинки, с четкостью в голосе и решительностью в словах Чайльд преподнёс это предложение так, будто бы это самое обычное дело. В то время Аяка, крайне удивившись его словам, округлила глаза и словно прижала руки к груди ещё сильнее. — Как так? Бедные мальчики... Конечно… конечно, пойдёмте в дом! Быстро! — Женщина решительно развернулась и направилась ко входу в гостиницу, — Тома, приготовь юношам чаю и достань пряностей. — Как скажешь. — Мужчина увильнул за Аякой, при этом знаком руки показав парням, чтобы те не стояли, как мертвые, и зашли внутрь. Вскинув взгляд на Чайльда, Итэр хотел что-то сказать, но, встретившись с ним с глазу на глаз, тут же потерял мысль. — Что смотришь? Опять чем-то недовольна, недотрога? — Н-нет. Идём, — практически сразу уведя глаза прочь от чужих юноша пошёл вперёд, а Чайльд поплёлся за ним хвостом. Внутри всё выглядело не менее благородно, хотя уже, по большей части, по-настоящему уютно. Коридор был вытянут и просторен. Сразу же в левой части располагалось нечто наподобие ресепшена. Далее, прямо посередине, находилась широкая лестница, которая вела на второй этаж. Итэру было всё еще очень неудобно, поэтому, разувшись вместе с Чайльдом, юноша слегка прильнул к его руке, сам не особо осознавая, что делает. Прямо по коридору за большой лестницей виднелся дверной проём, из которого вышла Аяка. — Ну, ну, не топчитесь на месте, проходите, не нужно так стесняться, — женщина со всем тем же спокойным тоном пыталась расположить к себе ребят, хотя сейчас в её голосе прослеживались нотки взволнованности, которые она упорно пыталась скрыть. Дама резко обратилась к Томе, — ты почему в одной майке вышел? Заболеть вздумал? Сейчас не лето, Тома. Мужчина заметно вздрогнул от такого резкого замечания и нелепо усмехнулся. —Да... я знаю. Дама хотела ещё что-то добавить, но опешила, когда в кухню вошли юноши. Сама кухня была представлена в коричневато-кофейных оттенках, имелось несколько окон, смотрящих прямо на другие дома и странная дверца, которая куда-то вела, и явно не на улицу. В помещении располагались двое узких столов по бокам, с весьма удобными столешницами. С правой части, где находилось одно из окон, была раковина, а около неё, в специальном месте, лежала разного рода посуда. Далее, где заканчивался сам стол, стоял холодильник, а напротив него с левой части шкафчик с фарфоровой посудой. Всё это напоминало кукольный домик! Пройдя за стол, который находился прямо посреди кухни, юноши уселись на стулья со спинками и удобной подкладкой в виде мягкой, молочного оттенка, сидушки. Перед Чайльдом поставили кружку с ещё дымящимся горячим чёрным чаем, в центр стола оказалась наполненная конфетница и ещё какие-то другие угощения. Тома, явно обрадованный гостям, наконец, садится к остальным. Нет, Чайльду, однозначно, не комфортно. Эти люди — хорошие. Они искренне улыбаются, они хотят помочь. Их глаза ярко горят решительностью и тягой к жизни. А он неискреннен. Он лжив. Он отвратителен. Он не должен находиться с этими людьми, они слишком нормальны для него. А Чайльд может им только навредить, поранить, ударить, обжечь и наигранно улыбнуться. Больше — ничего. — Ну что-ж, ребятки, — мягко начинает Аяка, поочередно изучая взглядом то одного юношу, то другого, — мне бы хотелось услышать немного более полную историю, если вы не против. Откуда вы? Эта женщина кажется нежной и хрупкой, и от неё идет атмосфера такого тепла, что Чайльд чувствует жар. Удушие. — Саратов, — первым отвечает на вопрос Итэр. — Ростов. — Услышав ответ второго, девушка приподнимает брови и закрывает рот рукой от удивления, а её глаза в очередной раз стремительно округляются. — Ох, как же? Из такой-то дали? Как же тебя к нам занесло?... — Эм, ну-у... — протягивает Чайльд, думая, как бы ему отшутиться, но даже правда уже звучит, как шутка; потому он и произносит что-то совсем недалёкое от неё. — Да я случайно. Сел на первую попавшуюся электричку и поехал до конечной от нечего делать. — Достаточно... рисковый поступок, — по-прежнему удивленно, с осторожностью произносит Аяка. — Да ну, тёть, — отмахивается парень. — Я в душе просто путешественник. — Эх, молодость... — со вздохом задумчиво встревает в диалог Тома. — Время для безумных и необдуманных поступков... Как бы я хотел вернуться в то время! Уголки губ Аяки приподнимаются. — Да ты не так уж и стар, — даже не насмешливо протягивает она. — Ещё успеешь совершить великие дела. — Эм, а... — Чайльд переводит взгляд на внезапно заговорившего Итэра; на лице того отражалось некоторое смятение, а голос вновь звучал неуверенно, — мы же, получается, можем пожить у вас, да? Не бойтесь, мы постараемся остановиться тут совсем ненадолго... Сколько я буду должен? — Почему он произнес сначала «мы», а потом только одно «я»? Неужели добрячок снова решил всё взять на себя? — Ребята, что вы?! — Тон Аяки быстро становится озабоченным и взволнованным, — как мы можем бросить двух фактически бездомных подростков?! Я себя не прощу, если просто отпущу вас... Вам же сейчас буквально некуда идти! Пока что просто расслабьтесь, а потом подумаем, куда вас можно пристроить. Чайльд удивленно приподнимает бровь. Неужто эта женщина и вправду хочет добровольно помочь двум абсолютно ей незнакомым подозрительным юношам? Или же ей движет лишь поедающее изнутри чувство вины? Что ж, это не так важно — в любом случае, складывающаяся ситуация была им только на руку. — Эм... Тома по пути нам рассказал о том, что у вас проживает паренёк нашего возраста... Он сейчас не здесь или не хочет выходить? — Ох, — Аяка виновато улыбается. — Я хотела вас познакомить, но... в другой раз. Дело в том, что... — она делает паузу, подбирая слова, — он... не очень любит гостей... Но на самом деле он хороший человек, и я уверена, что чуть позже вы все обязательно подружитесь! Увлеченные разговорами и попутно наслаждающиеся чаем, они далеко не сразу замечают, как из странной дверки, упомянутой ранее, выглядывает любопытное лицо. — А это ещё кто? — спрашивает Чайльд, кивая головой в сторону обнаруженной девушки. — Эй, Мия! — встаёт из-за стола Тома, — ты зачем шпионишь? Подслушивать нехорошо. А если серьёзно, то ты чего там-то стоишь? Тебе не нравятся наши гости? Громко хихикнув, «шпионка», наконец, показывается полностью, выйдя к ним в комнату. Незнакомка будто бы вся сияла; что-то было в ней такое светлое, такое лучезарное, что могло бы напомнить прогулку на природе или пикник в солнечные летние деньки, но не жаркие, а с приятным прохладным ветерком. Её золотистые волосы были несколько небрежно убраны в хвост достаточно причудливой заколкой, и объёмная непослушная прядь выбивалась из прически. На ней были надеты широкие штаны, по бокам украшенные орнаментом, напоминающим какие-то спиральки и свободная белая футболка с рукавами практически до локтей, на которой были изображены морские волны. Также у девушки имелись прелестные серёжки в виде солнца, а на левой руке красовались разные браслеты и фенечки. Пусть он её пока ещё и не знает, но она тоже выглядит, как хороший человек. И Чайльд в который раз убеждается, что ему тут далеко не место. Ему лучше среди плохих людей. Там, где ты смешан с массой, может никто и не заметит, насколько ты отвратителен. — Салю-ют! — весело машет рукой девушка, глаза которой больше похожи на сверкающие бенгальские огни. — Прошу прощения, — она снова хихикнула, — обещаю, я так больше не буду! Незнакомка садится рядом с Аякой, подперев обеими руками щёки. — Ну-с, мне, пожалуй, тоже следует представиться. Меня зовут Ёимия, и я руковожу магазином, так сказать, прикрепленным к магазину моей дорогой подруги, с которой вы уже познакомились. Как я успела услышать, вы у нас новые жильцы, да? В таком случае я очень рада знакомству с вами! Думаю, это надо отпраздновать. Я попозже обязательно принесу чего вкусного, — она тараторила без остановки, — ах да, совсем забыла спросить... Вас как зовут, женихи? Это обращение прозвучало странно, но Чайльд не обращает внимания, попутно представив и себя, и Итэра. Тот, похоже, смущён. Чайльд издаёт смешок. Эта девушка болтлива, в принципе, как и он сам. Но, в отличие от него, который бессмысленными диалогами пытался заполнить какую-то внутреннюю пустоту, она говорила чисто и искренне. Они непохожи. Итэр с кем-то оживленно беседует, пока другой юноша молчит; ему не нравится то, что сейчас он опять думает. Хочется сбежать от себя как от огня. Хочется сбежать отсюда. Ему здесь хорошо, комфортно и в трезвом состоянии — а в этом и заключается проблема; он не может так долго находиться рядом с хорошими и счастливыми людьми. Он им непременно навредит, разрушит эту приятную атмосферу. Ему нужно либо срочно убираться отсюда, либо выпить... А лучше всё и сразу. К счастью, поток его непрерывных навязчивых мыслей прервало предложение Томы, которое Чайльд за этот вечер, наверное, желал услышать больше всего на свете: — Тогда давайте выпьем в честь знакомства? — Давайте, — в миг оживляясь, поспешно соглашается Чайльд. Вот оно! Вскоре ему точно станет лучше. Вскоре он перестанет думать об этом всём. — Я не против, — ехидно улыбается Ёимия. Итэр же молчит, лишь нахмурив брови. — ...— Аяка обречённо вздыхает, понимая, что эту компашку не остановить, и потому она лишь задает один вопрос. — Ребят, а вам хотя бы шестнадцать-то есть? — Пусть она и обобщила их двоих одним словом, но по взгляду девушки можно было заметить, что этот вопрос был обращён больше к Итэру, нежели к им двоим. Парень это замечает и обидчиво хмурит брови. Не сдержавшись, Чайльд улыбается. — Боюсь, что принцесса ещё не... — Боже, захлопнись, — стонет Итэр, явно предвидев очередную шутку своего нового знакомого. — Есть, не бойтесь. — Чудесно! — отвечает за Аяку Тома, хлопнув в ладоши. — Я в погреб и обратно, сейчас всё принесу. — Только давайте немного, ребята, — вздыхает девушка, неодобрительно качая головой. — Ла-адно, — с напускным раздражением говорит ей мужчина, уходя. — Я же не собираюсь спаивать наших юных гостей. Всего-то угостить! И правда немного — литровая бутылка вина и примерно такого же объёма с самогоном.

***

— Вау, дядь! — восхищённо восклицает Чайльд, пробуя напиток. — Сами гоняли? — Ага, — самодовольно улыбается Тома, ехидно прищурив глаза. — Рад, что тебе понравилось. А как там Итэру?... ...Итэр не сделал ни глотка. Другой парень, усмехнувшись, шуточно пихает его в бок. — Выглядишь так, будто даже и притронуться к бутылке боишься. Неужто маленькой принцессе родители запрещают пить? — А тебя, видимо, хвалят за выпивку? — видимо, уже смирившись и даже никак не реагируя на прозвище, нервно сглатывает слюну второй юноша. — Ну, я уже взрослый и состоя... — Ты невыносим! — в очередной раз говорит Итэр Чайльду одну и ту же фразу. Второй ухмыляется. — Раз уж ты первый раз пьёшь со мной... — Я не буду пить, — резко, но неуверенно отрезает Итэр, а его взгляд мечется из стороны в сторону, в конце-концов оказываясь в плену чужих глаз, затягивающих словно в пучину моря, но одновременно пугающих — будто из спокойной глади этой воды резко вынырнет хищная акула. — Да ну, — Чайльд аж присвистнул, — неужто ты и вправду маменькин сынок? Реально не пил что ли никогда? А то выглядишь так, словно да. «Маменькин сынок?» — внутренне горестно усмехается Итэр. «Если бы...» — И чё ты застыл? — обиженно кривит губы Чайльд. — Игнорируешь меня, да? Не доверяешь мне, да? — Господи, успокойся. — Итэр кладет голову на руки, сложенные в логтях на столе, и, наконец, видит перед собой лишь пустоту, скрывшись от такого навязчивого чужого взгляда. Ради бога, ещё вчера он проснулся дома, в своей комнате, на своей кровати, а сейчас его чуть ли не заставляют выпить в каком-то незнакомом городе такие же незнакомые люди? — Эй! — окликает их Тома, прежде увлечённый диалогом с (куда уж более?) развеселённой Ёимией и всё такой же спокойной Аякой. — Почему бокал Итэра пуст? А ну-ка срочно налейте ему чего! — Он просто... — начинает Чайльд, когда его рот резко перекрывает чужая рука, мол, «молчи». — Да, пожалуй, — как ни в чём не бывало, улыбается Итэр, всё ещё не позволяя сказать второму юноше ни слова. Тот, повелеваясь, лишь смеётся ему в ладонь. — Я не особо хочу пить, но... Будьте добры, налейте мне совсем чутка вина. «Совсем чутка». Бокал Итэра оказывается заполненным. Он кривится. — Боже, чувак, серьёзно, тебе сколько лет? — продолжает смеяться Чайльд. — Почему ты так бои... — Я не боюсь! — решительно перебивает его Итэр, неожиданно для самого себя залпом выпивая предоставленный напиток и тут же жалеет об этом; горькая, кислая жидкость мгновенно опаляет его изнутри, и он неприятно морщится. Как вообще можно пить это в удовольствие? — ...Оу, — только и может произнести Чайльд, удивленно приподняв брови, но явно одобряя. — Ну, как тебе, капризная принцесса, а? — Ненавижу алкоголь, — тихо отрезает Итэр, неуютно съёживаясь. — Он же противный и заставляет людей творить ужасные поступки. Зачем ты его пьёшь? Лицо Чайльда в миг меняется; все его черты напрягаются, от появившегося мрака будто бы наяву веет холодом. Ещё несколько секунд в его уже не слишком трезвых (но будто бы протрезвевших на это краткое мгновение) глазах отражается что-то непостижимое, неясное, непонятное Итэру — то, что он пока не может разгадать даже при том, что обычно отлично читает всех людей. Что-ж, видимо, этот юноша — исключение. Но вскоре Чайльд вновь расслабляется, однако, проигнорировав заданный ему вопрос. — Алкоголь помогает людям расслабиться и отвлечься от повседневных проблем хотя-бы ненадолго. Разве это не здорово? — Нет, — качает головой Итэр. — Этот эффект — лишь иллюзия, ведь ни одна твоя проблема не решается по-настоящему. Ты лишь создаёшь себе дополнительные. К тому же некоторые люди, бывает, уж слишком не умеют себя контролировать и расставлять рамки дозволенного. Они начинают вести себя... — губы парня напряжённо сжимаются, — неадекватно. Чайльд снова притих, доливая себе оставшееся вино. — Ты... Видел таких людей? — наконец прервав тишину, он неловко задаёт самый глупый на свете вопрос. — ...Да, — сначала сделав паузу, тихим голосом отвечает Итэр, — мой отец, он... Итак не самый хороший человек, я бы даже назвал его свирепым, а когда умерла мать, он стал, он... Начал пытаться заполнить эту боль спиртным, — ему трудно говорить, и юноша снова даже не смотрит на своего собеседника. Да и зачем? Чтобы взглянуть, понять и разочароваться, что его снова не слушают? Ну да, ведь уже пьяный Чайльд наверняка вряд ли готов выслушивать душевные тирады от своего нового знакомого. И Итэр даже не злится; он наоборот в своей голове всячески старается заранее оправдать игнор с чужой стороны. Сейчас он попросту не достоин, чтобы его слушали, и он тем более не достоен вешать свои проблемы на в данный момент таких развеселённых и счастливых людей. Ему становится стыдно. Он чувствует вину. Однако чужая рука вдруг оказывается на его плече, крепко сжимая то. Прямо как тогда... Около железной дороги. — Я... — Чайльду явно становится трудно говорить, его язык заплетается от подействовавшего алкоголя, однако он всё же находит в себе силы произнести не выученный шаблон «Извини, что затронул такую болезненную для тебя тему», а что-то немного дальше этого. — Твой отец, наверное, был просто психом. Ты... ты ведь не просто так сбежал от него... Извини, что я заставлял тебя выпить, я просто не знал, я... Прости, я ужасен, — между его предложениями много пауз, однако он всё же старается грамотно формулировать мысли. Итэр поднимает взгляд на него, и обнаружив, что чужие глаза смотрят на него без насмешки, без холодного безразличия, а вот так — внимательно и серьёзно — он сразу приходит в смятение. — Да нет, что ты, не извиняйся... Зачем ты себя так обижаешь? Ты не ужасен. Чайльд как-то грустно приподнимает уголки губ, промолчав. И это повисшее между ними молчание длится, наверное, даже несколько минут, пока к ним вдруг не обращается Ёимия. — Э-эу, мальчики, вы чё такие грустные? — весело произносит девушка, следом приподнимаясь из-за стола, и, не дождавшись ответа, тут же задорным тоном говорит: — Эй, Аяка, а ну-ка включи нам какую-нибудь весёлую музычку! Я хочу танцева-ать! Хозяйка гостиницы не раздражается из-за своей явно не совсем трезвой подруги, наоборот, посылая той добродушную улыбку; этот контраст выглядел до того забавно, что Итэр даже сам улыбнулся. Аяка была спокойной и тихой, плавной, словно мягкий свет Луны, а Ёимия (он очень сомневался, что в трезвом состоянии она ведёт себя как-то иначе) — яркая, зажигательная, озорная, словно тёплые лучи Солнца. Нескончаемой энергии этой девушки мог бы позавидовать любой человек, и Аяка, видимо, уже давно к той привыкла. Девушка включает какое-то, так сказать, современное радио со своего телефона. Тома уже присоединился к ней, и она тащит двух юношей за руки, вытягивая их на «танцпол». — Давайте с нами, мальчишки! За знакомство! Ваша тётя Мия сегодня разрешает зажечь, — хитро смеётся она. Чайльд следует за ней, а Итэр колеблется, не спеша вставать. — ... — он отводит взгляд. — Я не хочу. — Да чего ты такой кислый? — с напускным возмущением отвечает девушка. Парень молчит, так и не решая встать. Ёимия лишь вздыхает, отпуская его руку, мол, «ну и ладно». Она отходит, а Чайльд с ней. «Интересно, как там Мучча?». Друг бы сразу разозлился и обиделся, услышав это прозвище, которое его издавна бесило. Итэр же находил кличку забавной и ласковой. По крайней мере, он вкладывал в неё именно такие чувства. А ведь они дальше и связаться больше не могут... И не смогли бы, ибо Скарамучча заблокировал его везде. Итэр до сих пор не понимает, что произошло; в голове он перебирает все их общие воспоминания, но так и не может найти причину, по которой его мог кинуть лучший друг. «Чем сейчас занимается Кэйа?...» Снова заперся в доме на две недели, или, наоборот, проводит каждую свободный вечер в баре? Он счастлив или опять печален? Он думает об Итэре или нет? Связаться они бы тоже не смогли, если бы Итэр не помнил номер своего... друга. А он помнит, прекрасно помнит. Но желания попросить у кого-нибудь телефон и позвонить у него нет. У него нет желания снова сделать себе больно. Итэр качает головой из стороны в сторону. Нет, здесь у него будет новая жизнь с новыми людьми, и всё обязательно наладится... точно наладится. Всё будет хорошо. За наблюдением на танцующую компанию внутри Итэра разливается какое-то тепло, такое уютное и словно домашнее, прежде ему никогда не знакомое. Он списывает это на тот самый единственный выпитый бокал вина, но... Дома у него никогда не бывало такой обстановки. Может, когда-то в далёком детстве, когда мама ещё была жива, они и устраивали семейные ужины, во время которых счастливы и веселы были абсолютно все, но... Такого уже давно не бывало. Нет мамы, которая во время болезни своего сына уложит его в кровать, закутает тёплым пледом, принесёт горячий чай и поцелуем в лоб измерит температуру. Есть отец, который побьёт тебя за любую оплошность, в том числе, возможно, даже и за болезнь. Как повезёт. Сейчас, пусть он и сбежал из дома, пусть он и не знает, что ему дальше делать, пусть он вообще ничего не понимает, но так комфортно, так хорошо как сейчас уже давно не было. Он мог бы сказать, что чувствует себя даже отлично, если бы перед этим, конечно, не начал рыть ямы в своём собственном мозгу. — А теперь медленный танец!!! — раздаётся громкий задорный голос Ёимии. Контраст от прежде звучащих весёлых «модных» треков из какого-то злосчастного чарта и нежной музыки медляка вызывает у Итэра улыбку — до того уж нелепо. Тома, похоже, даже не спрашивая разрешения, уверенно кладёт руки на талию Аяки, и та, тепло улыбаясь, хватает его за плечи в ответ. Да, они и вправду пара; это можно было заметить прежде только по тому, как меняется их взгляд во время разговора друг с другом, становясь таким внимательным и бездонным, по тому, как меняются тона их голосов, будучи особенно ласковыми. Наблюдая за их танцем, Итэр невольно задумывается: «Наверное, хорошо иметь кого-то рядом». — Эй, отчуждённая принцесска, — раздаётся вдруг над его ухом знакомый голос, заставляя вздоргнуть от неожиданности, — станцуем? Лицо Итэра мгновенно искажается в гримасу полного удивления и непонимания. — Что за глупая шутка? — Нич-ууть не глупая и ничу-уть не шутка! — развязанным тоном в силу помутневшего рассудка отрицает Чайльд. — Пошли-пошли! Я хочу пляса-ать! Чё ты как холодная недоступная девчонка? Итэр фыркнул. Медленный танец — это немного не то, во время чего люди прямо-таки «пляшут», но, кажется, что он уже начинает воспринимать это крайне странное предложение всерьёз. Всему виной, конечно же, подействовавший алкоголь. — Но я не умею танцевать, — тихо произносит Итэр. И вдруг Чайльд заливается громким смехом. — А кто-нибудь из нас всех разве умеет? Молчание. Итэр встаёт. Одинокая Ёимия, видимо, не слишком-то и грустила. Её взгляд, устремившийся на кружащуюся парочку из Томы и Аяки, был полон искреннего счастья за них. Хорошо, ладно. На них никто не смотрит. Чайльд кладёт ему руки на туловище, а Итэр, опустив голову от смущения куда-то вниз, держит плечи другого юноши, и парни начинают медленно кружиться под нежную мелодию. «Что, чёрт возьми, я делаю?» — думает про себя он, и его щёки стремительно наливаются краской. Однако нет, ему не противно и не страшно. В какой-то момент его стыд даже подавляется, уступая место неопределённому тёплому и спокойному чувству, стремительно разливающемуся по всему телу. «Чёртов алкоголь». И если бы тогда он всё-таки осмелился поднять глаза на Чайльда, то увидел, что они не просто пьяно-пустые, как были до этого. От них веет умиротворением. Неким тревожным умиротворением. — Так, мальчики, — Аяка отпирает дверь ключом и отходит, — тут вы пока будете жить. Кровать, если что, разъединяется. — Она недобрым взглядом косится на Чайльда, приобнимающего рукой за плечи Итэра в силу того, что самому ему стоять трудно, и вздыхает, — я же говорила, не переберите. — Извините за него, — буркнул Итэр, — и... Спасибо. Подарив ему улыбку, девушка кивает и вскоре удаляется. Юноше пришлось тащить за собой опьяненного товарища, еле дотянувшись до включателя с двумя клавишами. Комната наполнилась светом. Сама спальня выглядела уютно; здесь были расклеены обои нежно-молочного цвета, украшенные лёгкими розовыми цветами. Под ногами почувствовался холодный пол, который выложен в ламинат тёмно-серого оттенка. Справа стоял крупный деревянный шкаф стандартного коричневого цвета, который, на самом деле, крайне выделялся посреди всей мебели; он словно был сделан давным-давно, и напоминал чем-то советские — те самые огромные шкафы, одной дверцей которых вполне можно было нанести кому-то увечья. В голове Итэра даже рисовалась картина того, как его дверцы с громким скрипом отворяются, а оттуда исходит «старый» запах древесины. Около шкафа стоял журнальный столик, на котором, как бы это иронично не звучало, не было ни единого журнала. Зато его украшала пустая среднего размера ваза, окрашенная в зелёный цвет, ни имея какого-либо рисунка. Наверное, с правой частью этой не особо большой комнатки было окончено. Посередине было окно, которое изначально оказалось приоткрытым. Поэтому пол был таким холодным? Занавески из белого тюля слегка покачивались, а раздвинутые по бокам темные шторы стояли неподвижно. В комнате фигурировала приятная, будто бы летняя атмосфера, даже запах, который чувствовался через открытое окно, чем-то напоминал вечерний летний аромат. Кровать, стоявшая параллельно окну и придвинутая к углу комнаты, состояла, очевидно, из двух отдельных, просто соединённая воедино. Она была укрыта покрывалом и украшена двумя подушками. Сейчас раздвигать спальное место было неудобно, поэтому Итэр решил для себя, что сделает это на следующий день. Юноша «укладывает» Чайльда на кровать, уже разворачиваясь, дабы закрыть окно, но внезапно чужая чужая рука цепко хватает его за подол свитера. — Не уходи, — жалобно и тихо слышится ему голос соседа. — Останься тут... ещё ненадолго. Итэр хмурится и, обернувшись, полным непонимания взглядом смотрит на Чайльда. — Эм... ты чего? — он осторожно садится около юноши, когда чужая голова вдруг оказывается на его плече. Итэр замирает. — Я... — чужой голос хриплый, слова вылетают практически бессвязно — оно и понятно, рассудок парня затуманен выпитым спиртным, — я... такой ужасный человек, ты знал? — Что ты такое говоришь? — тепло чужой щеки словно чувствуется сквозь одежду, и Итэр начинает чаще дышать. — Почему? — Ты меня спросил сегодня... Зачем... Я ту псину... кинул под рельсы, — в речи Чайльда много пауз, — так вот... Я одну... собственными руками... до смерти. Хорошо. Теперь Итэр и вправду онемел. Он не произиносит ни слова, когда другой юноша сначала глухо смеётся, а затем продолжает: — Я это сделал... Не просто потому что не люблю собак... Да, я их не люблю, но... Перед этим эта собака... мою... — Твою? Чайльд сжимает губы, но не отвечает. Вместо этого через некоторое время он произносит: — Я... я правда ужасен... И скоро ты поймёшь... Мне надо уйти... Отсюда... — Хватит нести всякий бред, — тихо отвечает Итэр, немного разворачивая корпус к парню и приобнимая его одной рукой, когда слышится чужой всхлип. — Всё... нормально, — неуверенно произносит он, стараясь успокоить второго, что занимает у него достаточно длительное время. «И что только у него творится на душе?». Даже когда Чайльд засыпает, Итэр так и не решается оставить юношу одного, заснув прямо так, в неловких недо-объятиях.