Sins of the father/Грехи отца

      Он некоторое время молчал, и Гермиона испугалась, что обидела его, прежде чем Северус заговорил мягко, глядя на сверток в своих руках:       — Честно говоря, я даже не знаю, с чего начать.       Улыбнувшись, как она надеялась, ободряюще, Гермиона положила руку ему на плечо и так же мягко ответила:       — Я не хочу торопить тебя, но во что бы то ни стало потрать несколько дней и реши, что правильно для вас обоих. Тебе нужно начать обдумывать варианты. К сожалению, ты отстаешь в этой игре, у большинства людей есть месяцы, чтобы выбрать имена, и даже тогда иногда правильное имя приходит только после рождения ребенка. Ты был поставлен в затруднительное положение во многих вещах.       Все, что он мог сделать, это кивнуть, а затем сочувственно поморщиться от шипения, когда Роза выпустила грудь Гермионы.       — Мерлин, это больно.       — С тобой все в порядке? — спросил он, пытаясь одновременно посмотреть на нее с беспокойством и отвести взгляд, чтобы сохранить скромность, поскольку она гораздо более осторожно убрала грудь после кормления Розы, чем после кормления его сына.       — Как и следовало ожидать, — ответила она, поморщившись. — Быть матерью не так легко, особенно когда ты растишь ребенка с коликами, у которого аллергия на зелья.       — Тебе… больно? — осторожно спросил он, не уверенный, будет ли он рад такой постановке вопроса.       Фырканье было ее ответом, который она криво ответила.       — Если под болью ты подразумеваешь ощущение, что мои соски сейчас отвалятся, то да, мне очень больно.       Неловко переминаясь с ноги на ногу, она снова тихо заговорила.       — Шутки в сторону… Все причиняет боль, Северус. Роза не принимает бутылочку, и те редкие случаи, когда она это делает, обычно вызывают у нее приступы колик. Поэтому ее приходится кормить исключительно грудью, что я все равно и планировала сделать, хотя с ней это трудно. Есть неизбежная боль, которая сопровождает кормление грудью, и она усугубляется появлением колик и суетливостью. Поскольку я кормлю ребенка, у которого также, скорее всего, довольно много непереносимостей, это означает, что я не могу принимать ничего, на что у нее аллергия, иначе она заболеет.       Глубоко вздохнув, она поцеловала в лоб беспокойного младенца, лежащего у нее на руках.       — Она моя дочь. Она — не ее отец, и я люблю ее больше, чем можно описать словами. Но хотела бы я иногда принимать зелья? Конечно. Мне даже пришлось прекратить принимать свои послеродовые зелья, потому что они вредили Розе, и поэтому мое собственное восстановление было медленным и болезненным. И оно все еще продолжается, но я бы ни за что на свете не отказалась от дочери, даже если это трудно. Война, поместье и ее рождение… Все это сказалось на мне, и временами я чувствую себя намного старше, чем есть на самом деле.       Он осторожно обнял ее за плечи, расслабившись, когда она приняла предложенное утешение и прижалась к нему, а не отстранилась.       — Ты никогда ничего не говорила в своих письмах, и я подумал, что будет невежливо спрашивать, как у тебя дела после родов. Я боялся, что покажусь женоненавистником, поступая так. И я не знал, прилично ли спросить об этом жену другого мужчины. Я боюсь, что мои социальные навыки не так хороши, когда дело доходит до таких ситуаций. Ты говорила с кем-нибудь из зельеваров о том, чтобы приготовить что-нибудь специально для тебя или Розы? Это не невозможно, это просто потребует времени и усилий. Тебе не следует молча страдать.       Покачав головой, она глубоко вздохнула, и задержала дыхание когда Роза довольно сильно пнула ее в ребра, и эффектно выдохнула, когда дочь погрузилась в беспокойный сон на ее руках.       — Я почти не выхожу из дома, Северус. Роза такая суетливая, ты здесь всего один день, а у нее сильный приступ колик, так что она устала больше обычного. Но она кричит и плачет почти постоянно, она часто болеет и не хочет успокаиваться. Забота о ней — это почти работа на полный рабочий день, а если учесть, что у меня есть слепая собака, и я занимаюсь проведением собственных независимых исследований по заклинаниям и борюсь изо всех сил за отмену этих отвратительных законов… где бы я нашла время, чтобы заняться поисками зельевара? Я уже опросила всех, кого могла придумать, и получила кучу отказов, потому что ни один зельевар не оказался достаточно опытен, чтобы сварить мой заказ. А два более квалифицированных Мастера, которых я смогла найти, оказались не заинтересованы.       Стараясь не обижаться на то, что она не обратилась к нему за помощью, несмотря на то, что в своем нынешнем финансовом положении он все равно не смог бы ей помочь, он позволил себе погрязнуть в жалости к себе на мгновение или два, прежде чем ее взгляд смягчился в понимании, и она продолжила.       — Я думала спросить тебя, Северус, конечно, ты был первым, кто пришел мне на ум, но решила не делать этого. Ты всегда говорил о том, как ужасно занят, и когда я впервые начала искать тебя вскоре после твоего освобождения, я не хотела, чтобы ты согласился, потому что чувствовал себя обязанным мне, не тогда, когда ты выздоравливал и у тебя так много дел.       Тогда его охватил стыд при мысли, что она страдала из-за его лжи. Гордость, его вездесущая хозяйка, заставила его солгать Гермионе. После всего, что она для него сделала, он не мог и не хотел запятнать ее знанием о том, что, прожив два десятилетия под властью двух хозяев, он не смог взять в свои руки свою собственную жизнь, когда она так усердно работала ради его свободы.       — Он так легко успокаивается, — прошептала она ему почти с завистью при виде мальчика, крепко прижавшегося к нему на руках       — Да, — прошептал он в ответ, нежно поглаживая темные волосы на макушке сына. — Он не замечен в капризах.       При ее следующих словах у него перехватило дыхание.       — Твоя одежда сухая, — тихо сказала она, и его желудок сжался при этой мысли, когда он закрыл глаза, пытаясь контролировать свои эмоции.       — Действительно.       — Я думаю, что я поставила ее не на ту настройку стиральной машины, хотя так трудно судить, в каком цикле должна проходить стирка одежды волшебника. Но я думаю, что стирка была слишком суровой, я, вероятно, должна была подумать и стирать в деликатном режиме. Кажется, на твоих одеждах было несколько дырок, поэтому я зашила их вручную сегодня утром, чтобы ты мог надеть их сейчас, я, конечно, возмещу тебе их стоимость, чтобы ты мог их заменить.       Поблагодарив богов за оправдание в виде маггловской техники, которая, как он точно знал, вообще не портила его мантии, потому что они были испорчены задолго до прибытия в ее дом, он мягко ответил:       — Я ценю продуманный ремонт, но не думай об этом, они и так старые и изрядно поношенные.       Это была чистая правда, она не знала, что это был его единственный комплект одежды. Хотя и не знала, что они уже были полны дыр до того, как он пришел, и с ее вниманием теперь, вероятно, были в лучшем состоянии, чем за последние месяцы.       — Я настаиваю. Порадуй меня согласием. Возможно, тебя это не беспокоит, но меня беспокоит. У тебя и без меня хватает забот в последнее время. Вещи бы никогда не развалились, если бы им не пришлось попасть в стиральную машину, из-за того, что я обсыпала тебя тальком. Не спорь с гриффиндорцем, Северус, ты не выиграешь.       Посмеиваясь, он уступил ей в этом, пока они продолжали сидеть в довольно уютной тишине, и единственными звуками были случайный шум одного из младенцев или вездесущий шорох по ковру от виляющего хвоста Саши.       Проглотив ужас при этой мысли, он глубоко сглотнул.       — Мне, наверное, пора. Я и так слишком долго пользовался твоей добротой и гостеприимством. Ты, конечно, дашь мне знать, сколько я тебе должен?       — Должен мне? — спросила она его с выражением на лице, которое выглядело искренне смущенным, поэтому он был вынужден неловко уточнить.       — За твою доброту. Твою помощь с моим сыном, твое гостеприимство, знания о ребенке и вещи, которыми ты поделилась со мной.       Тогда на ее лице появилось выражение, так похожее на жалость, что ему почти пришлось отвести взгляд. Вместо этого он ничего не мог сделать, кроме как сжать челюсти и оставаться стойким, он не мог убежать, чтобы зализать свои раны, пока он был у нее в долгу. Он знал, что она жалеет его, потому что на каком-то уровне она должна знать, что он не может позволить себе отплатить ей.       — Северус… Я не знаю, как обстояли дела с твоими… друзьями и знакомыми в прошлом… но за последние дни я не сделала ничего больше, чем сделала бы для любого, кто мне небезразличен. Тебе не нужно платить за мою дружбу, Северус, она и так твоя.       И в этот момент она пожалела, что у нее нет возможности вернуться во времени, чтобы проклясть тех людей в его жизни, которые заставили его думать, что он недостоин простой доброты, что он должен отплатить за нее.       Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать ее слова, посмотреть ей в глаза и по-настоящему поверить. Он не заслуживал искренности в ее взгляде, и поэтому отвернулся, неспособный справиться с тем, что она предлагала, не имея никакого опыта в том, как справиться с социальной ситуацией, в которой он оказался, с ее очевидным бескорыстием.       — Одни только вещи… — он начал наконец, все еще не глядя на нее, но она прервала его, положив руку ему на плечо, прежде чем он смог продолжить.       — Просто вещи. Это всего лишь вещи, Северус. Что такое неодушевленные предметы по сравнению с той дружбой, которую ты мне даришь? Какой смысл тебе выходить, напрягаться и ходить по магазинам, когда у меня и так всего этого в избытке? Кроме того, мой год в бегах по лесу оставил у меня довольно сильное желание делать запасы, я не хочу снова оставаться без чего-либо столь необходимого, я покупаю оптом… я купила так много вещей, что Роза обычно перерастает потребность в них до того, как они заканчиваются, и я начала покупать с запасом еще до того, как Роза родилась.       Через несколько мгновений она добавила более спокойным тоном:       — Не говоря уже о том, что я все это время покупала для двух детей.       — Гермиона… — печально прошептал он, но она просто стряхнула слезы и его беспокойство с грустной улыбкой.       — У меня хранятся целые ящики и коробки, полные вещей для маленького мальчика, и у меня нет никакого мальчика, Северус. Хотя Роза, возможно, не больше твоего сына, она старше. Она выросла из некоторых вещей, а вот у тебя есть мальчик, которого тебе подарили так же внезапно, как у меня отняли моего. Я действительно верю, что на каком-то уровне, возможно, такие вещи случаются не просто так.       Глядя на мальчика у него на коленях, он тихо ответил, но в его словах сквозило столько эмоций, что Гермиона чуть не заплакала из-за травмированного мужчины рядом с ней.       — Я в растерянности. Я никогда… Я не знаю, как ответить. Я не знаю, что сказать.       И это было сказано с поразительной ясностью и почти физической болью. Гермиона поняла, что он говорил не метафорами, это не был часто используемый оборот речи. Но дело было в том, что за всю свою жизнь Северус Снейп никогда не видел, чтобы кто-то делал что-то бескорыстное для него, без каких-либо скрытых мотивов, так что он действительно не знал, что делать или говорить в этой ситуации. Он не знал, как принимать доброту. И это разбило ей сердце, но она поняла, что сейчас ей придется пробудить своего внутреннего слизеринца, просто чтобы помочь ему понять.       — Пожалуйста, возьми то, что я предлагаю. Не без личных причин я отдаю их тебе. Возможно, я смогу немного успокоиться, если отдам их. Я смогу видеть, как они используются на твоем прекрасном маленьком мальчике, а не пылятся в ящике стола. Ты окажешь мне большую услугу, если возьмешь их, Северус.       Она практически видела, как его поза снова становится уверенной, и ей снова потребовалось все усилия, чтобы не заплакать. Такую просьбу он понял.       Оказывать услуги… Долг, быть обязанным другим — с этим он умел справляться. Если он не мог понять, как принять вещи в качестве бескорыстного подарка, он мог принять их, потому что она попросила его об этом. Потому что долг — это все, что он понимал. Он не мог принять от нее вещи без того, чтоб это выглядело как сделка, пусть и под хлипким предлогом.       Но, несмотря на то, что теперь она якобы у него в долгу, она каким-то образом знала, что он никогда не взыщет этот долг.       Она нагрузила его таким количеством вещей, какое он мог унести, не расщепив себя. Конечно, сначала она предложила пойти с ним и помочь ему обустроить детскую комнату, но он быстро закрыл тему. Она могла бы обидеться, если бы не мимолетный панический взгляд в его глазах и поспешное оправдание, что у него дома не убрано и непригодно для женского общества. Было очевидно: он не хотел, чтобы она видела его квартиру, поэтому она не давила, как сделала бы прежняя Гермиона. Она считала это признаком своей зрелости и того, как она выросла со школьных лет. Тогда, без сомнения, она бы настаивала, вцепилась, как собака в кость, выпытывая у него ответы, и наверняка заставила бы угрюмого мужчину вздрогнуть. Но нет, вместо этого она позволила ему сохранить гордость и в то же время нагрузила его таким количеством снаряжения, какое он только мог унести, и при этом она не переставала выражать ему чрезвычайную благодарность и повторять, как она ценит, что он пошел ей на встречу и согласился забрать у нее вещи.       Рональду была отвратительна сама идея лактации, поэтому когда Гермиона предложила Северусу только что наполненные бутылочки с грудным молоком под заклинанием стазиса, она ожидала, что ему будет так же противна эта идея, как, по ее мнению, мужской половине человечества в целом. Но он не выразил ничего, кроме благодарности, и очередной попытки компенсировать долг. Она уговорила его пообещать, что он будет возвращаться каждые два дня, чтобы она могла давать грудное молоко его сыну, а в обмен ему придется терпеть ее присутствие, тогда как она обретет столь желанную интеллектуальную компанию. Это была не совсем ложь, и, возможно, именно поэтому он согласился на это без особых уговоров.       И все же… Она не могла перестать беспокоиться о них, когда он готовился аппарировать, хоть и получила решительное обещание их скорого возвращения, но именно его прощальные слова заставили ее снова взять себя в руки.       — Ты никогда не была кем-то, чье общество нужно терпеть, Гермиона Грейнджер… таких, как ты, нужно охранять и беречь.       И вот так просто, как будто он только что не перерезал ее метафорические нити и не забрал весь воздух из ее легких, он исчез.