***
К двум часам дня он уже начал сомневаться в том, что ему вообще удастся пережить этот день. Невестка Гермионы оказалась милой женщиной и прирожденным врачом. Она была приятной, дружелюбной, успокаивающе-уверенной и не назойливой. Она явно знала наизусть учебник по травматологии, и лучшего врача в данной ситуации нельзя было и пожелать… но это не мешало Северусу хотеть лезть из кожи вон каждую проведенную в ее кабинете минуту. Акушерка, которая то приходила, то уходила, была невысокой чернокожей женщиной, дружелюбной и тёплой, с очень сильным акцентом, который мгновенно успокоил и его, и малышей. Северусу стало легче дышать, когда его заверили, что Александр совершенно здоров. У него по десять пальцев на руках и ногах, его рост уже более 24 дюймов. У него чистые сердце и лёгкие, хорошие рефлексы и такая же как у отца I группа крови. Северуса заверили, что его сын будет «таким же красивым и высоким, как его папа, если не ещё выше». Ему также обещали, что «он будет чертовски умен, это видно по его глазам. Поверьте, я давно этим занимаюсь, у него будет ум, которому можно будет позавидовать». И только после ещё одного мучительно-унизительного разговора, в ходе которого ему пришлось заикаясь отвечать, хочет ли он сделать своему сыну обрезание, в который, к счастью, вмешалась Гермиона, сказавшая, что ему нужно ещё немного времени, чтобы подумать об этом, Северус поблагодарил приветливую акушерку, и остался наедине с Гермионой и Ханной, пока акушерка приглядывала за обоими младенцами в соседней комнате. — Северус, я не хочу ходить вокруг да около, так как Гермиона заверила меня в том, что вы предпочитаете говорить прямо, как и мы с ней. Мы оба знаем, зачем вы здесь, но я бы хотела задать вам несколько вопросов прежде, чем мы продолжим, вы не против? Он сделал глубокий вдох и кивнул. Северус был благодарен доктору за то, что она выбрала клинический подход, а не стала лебезить перед ним. Наука и простые, понятные медицинские термины — с этим он мог справиться. А вот с вопросами о чувствах и мыслях — не мог. И все же он был рад тому, что подлокотники кресла, в котором он сидел, находились ниже уровня стола, и Ханна не могла видеть, как болезненно, до побелевших костяшек пальцев он в них вцепился. Но тут Гермиона, заметив его состояние, небрежно просунула свою ладонь под его и взяла его за руку, позволив так крепко сжать свою ладонь, что ей наверняка было больно, и тем самым придала ему спокойствия, и с еще одним вдохом напряжение в его груди начало рассеиваться. — Во-первых, я хотела бы спросить, что для вас предпочтительнее? Чтобы Гермиона была с вами, или вы хотели бы, чтобы мы остались только вдвоём? Ваше решение не является окончательным, если в какой-то момент вы захотите, чтобы она вернулась, это будет совершенно нормально. Точно так же будет нормально, если вы уже в процессе осмотра захотите, чтобы она ушла. Ваш комфорт имеет первостепенное значение, и мы будем действовать исходя из того, что лучше для вас, вы понимаете? Северус кивнул, сделав еще один глубокий вдох. — Я говорю это потому, что прежде чем мы приступим к медицинскому осмотру, я бы хотела задать вам несколько личных и касающихся медицины вопросов. Итак, хотите ли вы, чтобы Гермиона осталась или ей стоит выйти? Мысль о том, чтобы выложить до мельчайших подробностей всё своё грязное бельё на обозрение Гермионы, вызывала у Северуса тошноту. Но она и так уже знала большую часть того, что с ним произошло, а мысль о том, чтобы прямо сейчас отпустить её руку, показалась ему до бесконечности ужасной, хотя он и понимал, что, возможно, самой Гермионе этого не хочется. — Она может остаться… если хочет. — Северус, если я тебе нужна, то я никуда не уйду. Несмотря ни на что. Он кивнул, но не смог посмотреть на нее. Северус боялся, что если прямо сейчас разорвет зрительный контакт с доктором, то у него окончательно сдадут нервы. Его самообладание держалось на тоненькой ниточке окклюменции, но и та едва справлялась. Северус крепче сжал руку Гермионы и почувствовал облегчение, когда она ответила тем же. — Я не буду приукрашивать, мы оба знаем, что вы здесь потому, что на вас напали. Вы предпочитаете сами рассказать мне о том, что произошло, или вам будет легче, если я задам вам несколько вопросов, на которые вы сможете ответить? Если вам нужно сделать перерыв, вы можете сделать это в любое время. Пожалуйста помните, что эта встреча может занять столько времени, сколько нужно вам, и, если вы хотите все рассказать и покончить с этим, мы так и сделаем. Но, если вам нужно больше времени, то мы потратим его столько, сколько будет нужно именно вам. У меня нет сегодня других встреч, вы не задержите меня и ни от чего не отвлечете. Пожалуйста, не чувствуйте себя обязанным торопиться, если вам понадобится дополнительное время. — Я понимаю. Я предпочел бы отвечать на ваши вопросы. Доктор улыбнулась, грустно, но тепло. Она явно сопереживала ему, но не нянчилась с ним, и Северус был ей за это благодарен. — Северус, очень важно, чтобы вы правдиво отвечали на вопросы. Если вы по каким-то причинам не можете ответить на что-либо — это совершенно нормально. Я не буду заставлять вас говорить о том, что вы не хотите обсуждать, но, пожалуйста, не лгите и даже не пытайтесь что-то преуменьшить. Для меня важно знать все эти вещи, вы понимаете? Ему стало не по себе, но он кивнул в знак согласия. — Я расскажу, что смогу. — Это все, о чем я прошу, — мягко сказала Ханна, и Северус прикрыл глаза, призывая на помощь всю свою окклюменцию.***
По большей части вопросы были им ожидаемы и соответствовали тому, что он уже рассказал Гермионе, и Северус смог справиться с ними несколько лучше, чем ожидал. К счастью, доктор оставалась беспристрастной и профессиональной. Затем последовало несколько вопросов, которые заставили его ненависть к себе снова поднять свою уродливую голову. — Мы много говорили о том, что произошло в тюрьме, но случалось ли что-нибудь позже, уже после вашего освобождения? Вкус бренди, запах дыма и пота заволокли его сознание. Северуса мгновенно затошнило, стоило ему только вспомнить ту ночь в борделе. Стыд соседствовал с тошнотой, пока не заполонил его до краёв, вытеснив все остальные эмоции, пока ему не стало казаться, что он — существо, полностью состоящее только из стыда. — Северус? — Позвала Гермиона. Он слышал беспокойство в ее тоне, чувствовал, как она успокаивающе поглаживает его руку, но внезапно покрылся холодным потом. Комната закружилась, он не мог надышаться. Стыд физически душил его. Он увидел какие-то пятна, но не успел ничего понять, потому что перед глазами у него потемнело, и мир вокруг него исчез.***
— У него паническая атака, — заявила Ханна, вставая со своего места. — Что мне делать, снять с него пальто или… — Нет! — сказала Ханна, возможно, чересчур решительно, потому что Гермиона подпрыгнула на своем месте. — Нет, не делай этого. Извини. В обычной ситуации мы бы сняли с него пальто и, вероятно, зажали бы его голову между его колен, но я вижу, что он носит свою одежду как броню. Он — жертва насилия, я не хочу заставлять его принимать положение, которое может вызвать негативные ассоциации в его сознании. Дай мне минутку, у меня есть идея. Продолжай делать то, что делаешь. Гермиона продолжала поглаживать его руку и нежно разговаривать с ним, в то время как Северус практически задыхался и с каждой минутой все больше бледнел, дрожа под её прикосновениями, как тонкая проволока.***
Его зрение затуманилось, в груди заболело. Северус почувствовал тошноту, но потом осознал, что его руки шевелятся и что кто-то нежно прикоснулся к его лицу. Знакомый вес и звуки вернули его к реальности. Он осознал все и сразу: мягкий голос доктора, побуждающий его сделать несколько медленных глубоких вдохов, ладони Гермионы на своих плечах, но главным образом… вес сына в своих руках, и его взгляд, который можно было бы принять за беспокойство. Именно сын вернул его к жизни. Северус быстро поправил хватку, поцеловал малыша в лоб, прижал к своей груди и только потом сделал несколько глубоких вдохов. Вдохов, вместе с которыми пришли слезы, так много слез, что те потекли из его глаз и снова затуманили его зрение, когда он переложил сына на плечо и крепко прижал к себе. Северус уткнулся лицом в шею сына и вдыхал его запах, запах молока, детской присыпки, тепла, любви, Гермионы, дома… Вдыхал и прогонял воспоминания, которые грозились вновь настичь его. Чувствуя сына на руках, а Гермиону рядом с собой, Северус ощутил… умиротворение. — Я продал свое тело. Гермиона, благослови господь ее сердце, лишь на секунду позволила своей руке дрогнуть, но затем продолжила поглаживать его плечо. Ханна посмотрела на него, но ничего не сказала. — Когда я вышел из тюрьмы, у меня не было ничего, не было денег и из-за новых ограничений не было возможности заработать хоть какую-то достойную сумму. Я лишился дома, всего имущества и оказался в какой-то убогой сырой комнатушке, полной плесени и бог знает чего еще. Я варил зелья для борделя. Зелья, которые предотвращают большинство болезней и беременность, это была единственная работа, которую я смог найти. Северус ждал осуждения, но так и не дождавшись, продолжил. — Мне едва хватало на еду и оплату крыши над головой, но когда в моей жизни появился Александр… — он прижал к себе сына, и мальчик, похоже, понимая потребности отца, радостно заагукал и вцепился ему в волосы. — Я знал, что должен защитить его, не знаю, что делал бы без Гермионы, но я посвящал каждую свободную секунду работе, пытаясь обеспечить сына. Я спал и ел раз в два дня, когда гостил у Гермионы и знал, что Александр в безопасности, а все остальное время я тратил на заботу о нем или работу… Я доставлял заказ в бордель, когда какая-то… женщина, увидела меня и… сделала мне предложение… Я… Я хотел отказаться, но денег, которые она предложила мне за час, хватило бы нам с Александром на неделю… и я согласился. Я продался ей и позволил делать с собой все, что она хотела, невзирая на то, что она причинила мне боль, потому что я уже был уничтожен, и впервые с момента рождения сына я смог провести день, просто читая ему. Я не… Не то чтобы в этом было что-то плохое, но я не проститутка, и я… Я позволил ей… После всего, что они сделали со мной, я позволил ей причинить мне боль, и я… Он все еще ждал осуждения, ждал отвращения, но не получил их, и от этого ему почему-то стало еще хуже. Ненавидьте меня, пожалуйста, ненавидьте меня так же сильно, как я сам себя ненавижу, я заслужил это. Северус не осознавал, что сказал это вслух, пока не захлебнулся в рыданиях. Он испугался, что может не удержать сына, но Гермиона забралась к нему на колени. Бережно держа Александра между ними, она притянула его голову к своему плечу и позволила ему выплакаться на своей груди, одновременно обнимая их с Александром, осыпая его волосы поцелуями и шепча заверения. Когда он, наконец, смог восстановить самообладание, Гермиона вернулась на свое место, но обняла его рукой в знак поддержки. Набравшись решимости, он посмотрел на Ханну, которая без колебаний встретилась с ним взглядом. — Вы невероятно сильный и храбрый человек, Северус Снейп. Я еще не имела чести встретить более преданного отца. Я горжусь тем, что мы знакомы. Северус сжал челюсти, но кивнул. Он не хотел, чтобы женщины поняли, как много это для него значит. — Вы уверены, что можете продолжать? — Да, давайте продолжим, чтобы закончить, — он посмотрел на Гермиону, в янтарных глазах которой не было ничего, кроме тепла, и взял её за руку. — Потому что я хочу домой.