9 октября
На территорию двора почти не проникают лучи солнца. Естественным светом двор наполняется от яркости неба. Четыре пятиэтажки располагаются в виде прямоугольника, внутреннюю часть которого занимает детская площадка и своеобразные парковки напротив подъездов. В этом месте темнеть начинает намного раньше, чем за пределами «коробки». Небо ещё светлое, даже из-за крыш пятиэтажек видна какая-то часть градиента от голубого до жёлтого, а во дворе уже темновато. Но в этом есть и своя красота и необычность.
Такое расположение жилых домов словно изолировало часть городской территории, установило свои правила, временные рамки. Сквозь здания во двор крайне слабо поступают звуки жизни остального города. Тишина. Даже детей на площадке нет. Наверное из-за этого она и кажется такой тёмной, пустой, безжизненной. Раньше, из воспоминаний брюнета, площадка была забита разными многочисленными компаниями детишек, которые то объединились, то устраивали друг другу «войны». А в одной из них в детстве состоял и сам Арсений. Сейчас же все ребята, наверное, упускают эти детские прелести жизни, протирая задницы перед компьютером или телефоном. Хотя сейчас установлены и новые качели, горки, всякие сооружения, на которые можно высоко залезть, а потом скатиться по трубе, как пожарник.
А Попов помнит, как отпрашивался у родителей на ночёвку к Матвиенко, чтобы провести время на хоть и старой уже для того времени, но такой живой детской площадке. Как он с ребятами много фантазировали и погружались в какие-то свои сюжеты игр, увлекаясь с головой на несколько часов; как впервые подрался со своим не близким, но другом, а после гордо хвастался маме о своём бесстрашии и морщился от боли, пока мама, улыбаясь, наносила зелёнку на разодранные колени; как впервые влюбился в девочку на этой площадке, и как там же она его и отшила, заявив, что ей нравится Никита с соседнего двора. Тогда для Арсения этот отказ казался чуть ли не смертельным. Он даже сутки почти не ел, убивался по златовласой Кате. Или Насте. Арсений уже и не помнит.
И куча других моментов словно воплощались на этой площадке в реальности, вырисовывались в картинки, на которых сейчас Арсений видит себя, едва ли второклассника, со стороны. Такого маленького, но амбициозного, жизнерадостного, общительного. Он рад, что этот Арсений, ещё не познавший в какой-то степени жестокость близких и окружающих, и вещи, которые должны быть за гранью понимания ребёнка, был рад абсолютно всему, что было в его жизни. Кажется, тогда и солнце светило ярче. И даже в этом тёмном дворе было очень светло.
Вот такое небольшое необычное местечко, наполненное тёплыми воспоминаниями столь далёкого времени, в котором Арсений оставил частичку своего детства, такого по-детски наивного, живого. Но, несмотря на всё это, Арсений не считал это место самым значимым в истории своего детства.
Сейчас же всё было спокойным. Но, пожалуй, единственное, что напрягало до холодка, пробиравшегося в позвонки — это стоящий напротив Антон, который требовал объяснений.
— Ничего не хочешь мне объяснить?!
Он всё так же выпытывающе заглядывал в глаза Арсения, с каждой секундой больше и больше раздражаясь.
А у Попова дыхание перехватило. От страха. Он не знал, чего ожидать от Шастуна в ближайшие пару минут. Почему-то первым представлялось, как кудрявый, потеряв терпение, впечатывает свой металлический из-за колец кулак в скулу Арсения. А может что и похуже. Брюнет даже и подумать не мог, что та драка оставит такой глубокий отпечаток и поселит в парне животный страх, растущий каждый раз в мучительном ожидании худшего. Но, отгоняя все свои фантазии, Попов с трудом пытался подавить свою панику. Он сглатывает.
— Что, например?
Непонимание Арсения быстрее выводило кудрявого из себя.
— Например то, что ты даже не подходя к дверям своего дома, выждал пару минут, а после пошёл к Матвиенко, — он старался сохранять спокойный тон, но при этом раздражённо жестикулировал, а ядовитость всё же чувствовалась в его голосе.
— И что в этом такого?.. Я не обязан объясняться в своих действиях, — Арсений медленно выставил руку перед собой, обозначая расстояние между ними. — Тем более, тебе.
— Что, прости?! — Антон чуть наклонился вперёд, вскидывая одну бровь вверх. — Нет, Попов, — он резко притянул к себе брюнета за вытянутую руку, быстрыми широкими шагами начал уводить его куда-то вглубь двора, — ты мне сейчас всё объяснишь.
— Антон, прекрати! — Арсений выдёргивает руку, но она снова оказывается схвачена за локоть сильной и больной хваткой. — Блять! Почему я вообще должен тебе что-то объяснять?!
— Я не для того «провожал» тебя сначала до твоего дома, а потом плёлся за тобой столько времени к Матвиенко, чтобы после всего этого уйти ни с чем! — С каждым словом Шастун повышал голос. Он продолжал крепко держать Попова, уже не скрывая своей злости.
Арсений раздражался не меньше. Из-за настойчивости Антона, из-за его жёсткости и пустых требований. В кармане пальто завибрировал телефон. Попов, не глядя, резко ответил на звонок свободной рукой. Шастун, всё так же придерживая брюнета за локоть, грубо притянул парня ближе к себе. Чтобы не убежал. Ускорил шаги.
— Да? Серёж, я...
Кудрявый резко выхватил телефон, грубо усадил Попова на качели.
— Шастун, блять! — Арсений послушно(!) приземлился, а трель цепей приятным звучанием протекла по ушам.
— Серёг, всё нормально. Да я его даже пальцем не трону.
— Уже тронул, — обиженно бросил Арсений, обхватил обеими ладонями цепи, смирившись с упёртостью зеленоглазого.
В ответ Шастун резко обернулся, посвятив Попову весь свой горящий от злости огонь в глазах, раздражённо и неопределённо помахал рукой. Прошептал парню, отодвинув от себя телефон: «Заткнись нахуй.» После чуть вежливее добавил, возвращая мобилу обратно к уху: «...Пожалуйста, Арс». И повернулся в направлении балкона Матвиенко.
— Ты та-а-ак сильно переживаешь за принцессу. Можешь из окна контролировать ситуацию, если тебе так легче.
* — С такого расстояния я нихуя не проконтролирую, Антон. И... *
— Так оно и лучше, — Шастун сбрасывает звонок. — Наверное.
Он, в своей привычной манере, разворачивается на пятках, возвращает телефон.
Вот он, стоит перед Арсением. Такой высокий. И кажется ещё более высоким с уровня Попова, сидящего на качели. Зелёных глаз брюнет не видит из-за тени от чёрного козырька любимой кепки Шастуна. Окольцованная рука теплится в кармане спортивных штанов, но несмотря на холод, кофта у парня расстёгнута. Злость никуда не исчезла, хотя Антон и выглядел спокойным. Смотрят друг на друга, один слегка качается на качели, как ребёнок, другой смотрит на него надменно.
— Ну? — холодный голос Антона нарушил задержавшуюся тишину.
— Не нукай, не запрягал, — Шастун лишь недовольно закатил глаза, отворачивая голову в сторону и возвращая её обратно.
— Рассказывай уже.
— Задавай вопрос.
Кудрявый поджал губы, засовывая другую руку в карман.
— Почему ты не живёшь у себя дома?
— Я живу. Просто сегодня решил переночевать у Серёжи.
— Но ты даже не зашёл в дом, чтобы взять какие-то другие вещи, — он достал сигарету, не спуская с Попова сощуренных глаз.
— Я... — он замялся. Арсению почему-то в этот момент с трудом давалась ложь. Ложь для Антона.
Шастун сделал долгую затяжку, так же продолжительно выдыхая облако дыма в сторону Арсения. Тот продолжал то сжимать, то разжимать губы и пальцы на цепях качели, бегая глазами по земле, словно там есть подсказка.
— Я знаю, что ты теперь живёшь у Матвиенко.
— Что?
— Димка рассказал. Я не поверил сначала, переспросил у Серого. Но он напиздел, оказывается.
— Я ничего не понял. Тогда как ты узнал правду? Сразу же догадался, когда проследил за мной?
— Нет, — он сделал ещё затяжку, — позвонил маме Серёжи, когда понял, куда ты пошёл. Рассказывай давай, Граф, покинувший родное имение, — Шастун сел на соседние качели, прозвеневшие цепями.
— Что рассказывать-то? — Настроение Попова упало ещё ниже, когда он мельком мысленно вернулся к воспоминаниям вечера, когда был непростой разговор с родителями, а затем и ошеломляющая
прекрасная «новость» от отца. — Стыдно почему-то признаться, но меня... выгнали.
— Что? — Шастун невольно усмехнулся, от резкого движения пепел рухнул с сигареты и был подхвачен ветром. — Как из дома можно было выгнать такого хорошего мальчика? — Его задорность ещё сильнее унизила Арсения. Кудрявый увидел, что Попову не до смеха, поэтому отложил свой юмор в сторону. — Как так получилось?
— В тот день, когда я надел тот свитер, — Арсений решил начать издалека, — Отец ещё утром хотел мне
дать пизды за него преподать урок подобающего школьного внешнего вида. Мама вступилась, а «серьёзный разговор» был перенесён на вечер, — он сам не понимал, к чему Шастуну такие подробности.
Арсений на некоторое время замолчал, а Антон не спеша делал затяжки, глядя на собеседника.
— А вернулся я домой глубоко за вечер, — Попов посмеялся воспоминаниям и тому, насколько наивным выглядит его рассказ, но смех вышел каким-то грустным, а ноги начали вырисовывать узоры на земле под ногами, руки крепче сжимали цепи, — весь... в ссадинах и засохшей на теле крови... Помятой, грязной и местами порванной одеждой, с полным... — Арсению сложно и до сих пор больно возвращаться в тот вечер, снова перебирать те воспоминания, — отсутствием собственного достоинства и вагоном стыда, позора, унижения, ненависти к окружающим... и к себе.
Много лишнего уже сказал.
Арсений снова замолчал, взглянув на Шастуна. Он выглядел скучающим, лениво потягивал сигарету, устало выдыхал дым. И так по кругу. Арсений это видел, и ему всё меньше хотелось говорить дальше, понимая, что не вызывает у собеседника никаких эмоций, даже банальной заинтересованности.
Способен ли ты хоть на малейшее сострадание, Шастун?.. Но тем не менее, Арсений продолжил рассказывать.
— Родители были не в восторге. Они сразу поняли, в чём причина избиения. Слишком очевидная! — С каждым словом холод и строгость Арса всё больше чувствовались в его голосе. — Разговор произошёл на следующий день. Он вышел не самым простым, чтоб ты знал. Местами был отвратительным, — Попов разглядывал лицо Шастуна, ища на нём хоть какую-то смену эмоций. — Я уже говорил насколько строг и категоричен мой отец? Так вот, настолько, что готов выгнать собственного сына из дома. Единственного. А всё из-за того, что вскрылось то, что его хороший сын оказался пидором. А всё из-за тебя, Антон.
Прокрутив сказанное последним, Антон застыл и возмущенно посмотрел на Арсения.
— Не вешай на меня все свои чёрные полосы жизни. Я тут не при чём.
— Серьёзно?!
— Попов, ты бы сам где-то проебался, и твоя ориентация всё равно бы стала всем известна.
— Но поспособствовал этому ты! Ты хоть понимаешь, что ты в один момент разрушил часть меня?! Мою жизнь? — Арсений позволил себе повысить голос, привстал с качелей, нависая над Антоном.
— Какую часть и жизнь? Что ты несёшь? — Он буквально скрипел зубами от пассивной злости.
— Да ты даже представления не имеешь, что мне довелось пронести через себя, — он перешёл на шёпот и со злостью цедил слова. — Знаешь, сколько грязи о себе мне пришлось услышать? Знаешь, как мне было отвратительно от самого себя? Как было мерзко смотреть в зеркало, пропуская в голове все унижения, примеряя их? Как было тяжело высиживать в школе эти ебучие часы, а затем быстрее идти домой, боясь, что ты с Выграновским подловишь меня за школой? Смотри, как быстро все переобулись. От меня отвернулись почти все! Друзья, одноклассники, знакомые. Даже те, кому я не делал ничего плохого, а даже наоборот. Если бы не Серёжа, я бы не нашёл в себе сил на дальнейшее существование... Это ужасно, Антон. Даже слов нет, чтобы описать тебе весь этот спектр пиздеца и грязи.
Он продолжал разглядывать лицо Антона. Шастун сидел, не двигаясь, редко моргая. Даже не делал затяжек.
— Но я продолжал тебя любить...
Пожалуй, именно на этих словах накипевшая часть тирады была закончена, злость подавлена. И именно на этих словах Арсений почувствовал лёгкость, спокойствие. Словно то, что его так долго мучило, наконец-то отпустило. Ничего нового и неожиданного не проскочило на лицо Антона. Арсений развернулся, чтобы уйти, но помедлил.
— У тебя есть вообще какие-то чувства, кроме любви к себе и выгоды ради себя? Я с тобой поделился настолько личным и всё ещё болезненным для меня, а тебе вообще как-то до пизды, — Шастун лишь отвернулся. — Антон... Блять... — Он добавил шёпотом, разворачиваясь, — к чему это всё? — Попов убрал руки в карманы, и, ежась от холода, зашагал к подъезду.
— Арс, прости меня, — громкая мольба разрезала тишину.
Брюнет остановился, затем резко обернулся. Антон стоял, ссутулившись, рука чуть вытянута вперёд в попытке остановить Арсения, качели за его спиной слегка покачивались, а сигарета дотлевала в паре метрах левее от следа пинка на земле. Шастун подошёл на пару шагов ближе. Но эти пара шагов настолько большие, что кудрявый не спеша сократил и без того короткое расстояние между ними. Лицо выражало такую... глубокую печаль?
Показное? Или действительно о чём-то сожалеет?
На щеке слеза? Арсению не показалось? Нет, иначе Антон поспешно бы не стёр её. Скупая, но всё же слеза. Сейчас Шаст выглядит жалким, но Попову не хочется так думать. Он закрывает глаза, чтобы не видеть Шастуна таким.
— Антон, — он хотел что-то сказать, но в следующую секунду оказался в объятиях.
— Прости меня, Арс... Я ужасен, знаю. Мне жаль... Прости.
Так наивно и банально. Но с другой стороны, как иначе сейчас Антон может извиниться?
Что сейчас чувствует Арсений? Он сам не знает. Как и не знает того, почему прощает своего обидчика. Он устало выдыхает, утыкаясь в плечо кудрявого, пахнущего сигаретами, отвечает на объятия.
— Прощаю... Конечно прощаю... —
потому что люблю тебя. И поэтому готов простить всё.
Любовь странная штука, однако.
Они простояли так ещё некоторое время. Шастун то крепче прижимал к себе Попова, то ослабевал хватку, пытаясь разорвать объятия, то снова прижимал, боясь отпустить. Арсений нежно проводил пальцами по спине Антона, чуть засыпая на его плече несмотря на то, что стоял на ногах.
— Антон?
— М?
— Мы стоим почти в центре двора, окружённые жилыми домами.
— Понял, — Шастун нехотя отошёл от Арсения, провёл рукой в сторону подъезда в приглашающем жесте. — Графы вперёд.
Он проводил брюнета до подъезда, Арсений позвонил в квартиру Матвиенко.
— Прости меня. Мне правда жаль. Я... Я не имел на это никакого права. Я сожалею, что тебе пришлось всё это пережить по моей вине. Прости...
Извиняющийся Антон выглядит таким настоящим. Уютным. Словно снял с себя все образы и маски. Сейчас он не притворяется кем-то другим. Он искренен в своих словах и, кажется, действительно осознал вину. Так думает Арсений. Но он пережил весь этот ужас, смог пойти дальше, благодаря Серёже и его поддержке. Поэтому не считал эти извинения нужными. Не хотел, чтобы Антон чувствовал вину за случившееся.
Ведь всё закончилось. Он молча обнял Антона.
— Прощаю, но извинения уже не так мне необходимы. До завтра, Антон.
— Пока, — Шастун облокотился о стену, поджав губы.
Попов широко раскрыл дверь, зашёл в подъезд. Антон в последний момент прошмыгнул за ним. Дверь закрылась, Шастун слабо прижал парня к подъездной стене. Потянулся к губам Попова и оставил лёгкий поцелуй, как бы прося разрешение на что-то большее.
— Антон, нет, — Арсений слегка отвернул голову в сторону. Снова становилось жарко от близости, но брюнет старался не терять самообладание. Сейчас в нём пытались сосуществовать разные чувства одновременно. Начиная от злости после недавнего разговора, продолжая пониманием неподходящей ситуации, и заканчивая аналогичным Антону желанием.
Повторять дважды Шастуну не пришлось. Он отошёл от Арсения на шаг, кивая.
— Спасибо... — брюнет выдохнул, снова собираясь с мыслями.
Антон спиной облокотился о стену напротив, чуть запрокинул голову и прикрыл глаза. Попов ещё раз покрутил в голове противоречивость поведения кудрявого: его относительно недавнее отношение и инициативы в нежном контакте, поцелуях.
— Я не понимаю тебя, — брюнет, не прощаясь, начал подниматься по лестницам на 4 этаж в квартиру Матвиенко.
Где-то между вторым и третьим этажом устало и бесшумно сел на ступень, ожидая, когда парень выйдет на улицу. Через пару минут эхо прошлось по подъезду:
— Арс? Ты ещё здесь что ли?.. —
догадливый. Хотя чего тут гадать, Шастун просто не услышал ожидаемый звук захлопывания дверей в квартиру. Но Арсению приятно думать, что Антон ждёт для личного убеждения в том, что парень не потерялся где-то на лестничной площадке. Но тем не менее ответа на вопрос не последовало.
Через пару тихих минут послышался писк подъездной двери и её последующий стук закрытия.
Раздался звук открытия замков и по подъезду эхом прошёлся осторожный, но громкий шёпот Матвиенко:
— Арс, ну ты где там потерялся?!
— Да иду уже, иду! — Попов буквально поскакал по лестницам, а глупая улыбка не спадала с губ.
