Понедельник, 12 декабря.
Попов, 19:34
— Тош, ну что, как дела?
Шастун, 19:40 — Отлично, выигралиПопов, 19:40
— Замечательно! Поздравляю! Чем сейчас будете заниматься?
Шастун, 19:44 — Как всегда… Другие игры смотреть полдня в зале, поедим где-то, снова в зал, в магаз, в гостиницу, потом разбор полётов вечером, душ и отбой.Попов, 19:44
— Больше ничего не будешь вечером делать?
Шастун, 19:46 — Не знаю, может фильм посмотрю или книгу почитаюПопов, 19:46
— Ладненько. Пиши, если что :) И сам звони, как минутка появится, хорошо?
Шастун, 19:47 — РазумеетсяПопов, 19:47
— Точно всё нормально после вчерашнего?..
Шастун, 19:49 — Я же написал, что да. Я простил тебя, не переживай. Всё хорошо.Попов, 19:49
— Может ещё раз это обсудим?..
Шастун, 19:49 — Снова молчать будешь?Попов, 19:50
— Нет. У меня было время подумать
— Созвонимся позже?
Шастун, 19:55 — Ладно. Я сам позвоню, когда время появится. Часов в 10 можетПопов, 19:57
— Буду ждать
— Люблю и уже скучаю!
Шастун, 20:01 — И я***
Вторник, 13 декабря.
Попов, 16:32
— Как игра?
Шастун, 16:32 — Проебали блятьПопов, 16:32
— Жёстко?
Шастун, 16:32 — На два очка нахуйПопов, 16:33
— Да ничего страшного
Шастун, 16:34 — Ну да блять. Так легко реагируешь — Это всё, мы проебали шанс на первое и второе место, понимаешь? Так глупо проебали... Я поторопился, и раньше времени пустил трёшку, и не попал, сука! А должен был потянуть ещё немного, разыграть взаимодействие, мне бы открылся коридор и я бы забил из под кольца... — Я не послушал тренера, я подвёл команду — Забрал у неё шанс на победу Зная о переживаниях Антона в предверии соревнований и о том, с какими задачами, желаниями и мечтами команда выехала, Арсений тоже расстроился. Сегодня стало абсолютно понятным то, что шастуновской мечте не сбыться уже никогда. Разве что он попробует себя в студенческом баскетболе и будет играть на уровне выше. Там появятся и новые цели, мечты. А сейчас досадно и до горечи обидно из-за такой разницы в счёте. Буквально один забитый мяч команды их школы мог вывести игру в овер-тайм, где команды смогли бы ещё побороться за победу.Попов, 16:34
— Значит, так нужно было...
Шастун, 16:34 — Нихуя это не значит, Арс — Извини, я не хочу сейчас что-либо обсуждатьПопов, 16:34
— Прости
Как я мог забыть, что ты — сплошная рефлексия... Как забыл о том, что ты самокритичен и думаешь, что постоянно всех подводишь, загоняясь этим... Прости меня...17:40
— Хочешь поговорить об этом позже? Мы могли бы созвониться вечером
Шастун, 18:34 — Нет, прости Антон тут же вышел из сети. Попову сложно представить, в каком тот сейчас состоянии, как переживает и винит себя в неудаче, ставя себя в её центр. Кудрявый же, наверняка, сейчас пребывает в угрюмом молчании, отрешённый, не разговаривает с командой, погружаясь в себя и думая, что сокомандники точат на него зуб. Имел бы Арсений возможность, он усадил бы парня на диван рядом с собой, перекинул его ноги через свои колени, или на них бы легла кудрявая голова, и они просидели так пол вечера. Брюнет бы гладил выбившиеся пряди русых волос, успокаивая. Антон бы исповедался, рассказал всё в мельчайших подробностях, доверил бы Попову свои переживания. А Арсений бы его поддержал. Может у него бы не получилось полностью переубедить парня в том, что случившееся — не его вина, а сложение обстоятельств, но он хотя бы смог быть рядом в непростой момент. Не дал бы Антону закрыться.***
Среда, 14 декабря.
Попов
— Что делаешь? 15:12
— Как игра? 15:25
— Ходили на обед? Сегодня в столовке давали макароны, котлету и кукурузу бандюэльку 16:32
— Тошаааааа 17:40
— Я очень скучаю… 18:20
— Ну где ты там? 20:30
Шастун, 20:35 — Всё хорошо у меня. День загруженный, я устал, прости. Даже в душ не пойду, спать сразу после вечернего сбораПопов, 22:05
— Конечно, отдыхай. Сладких снов. Люблю тебя
Шастун, 23:30 — Ага, и я. Спокойной ночи***
Четверг, 15 декабря.
Попов, 19:22
— Как день прошёл?
Шастун, 20:41 — Нормально, выигралиПопов, 20:41
— Когда приедешь?
23:36
— Шаст
Шастун *был в сети в 20:44****
Пятница, 16 декабря.
Попов, 12:13
— Почему не пишешь? Звонить перестал. Я выгляжу сейчас как истеричка, но мне правда важно знать, всё ли у тебя в порядке
Шастун, 15:42 — Арс,прости... Тренер уебское расписание на день составляет. Дз делать не успеваем со всеми его желаниями. Игры сложные, по их окончанию мечтаю о холодном душе и мягкой подушке, а впереди ещё пол дня таскаться из зала в столовку, оттуда обратно, ещё в гостиницу и так по кругу пару разПопов, 16:32
— Да, я понимаю… Ощущение, что ты не на соревнования уехал, а на военные сборы какие-то...
— Хорошо, пиши, как будет время
— Может с уроками я могу как-то помочь?
Шастун, 17:32 — Нет, всё в порядке, спасибо***
Суббота, 17 декабря.
Попов, 22:07
— Привет... Как дела?
22:21
—Я скучаю, Тош…
Шастун, 22:22 — Спокойной ночи, АрсПопов, 22:23
— Как игра?
*прочитано*
***
Воскресенье, 18 декабря.
Попов
— Антон… Я скучаю… 14:54
*прочитано*
— Я могу позвонить тебе? 18:24
— Антон? 19:44
— Всё хорошо? 22:38
Шастун *был в сети в 23:57****
До приезда Антона Арсений отсчитывал дни, медленно сходя с ума. Шастун значительно отстранился и не объяснял причин, даже не давал намёка. Действительно ли так повлияло на него поражение во вторник? Остальные три игры они выиграли и по общим результатам соревнований заняли третье место. Но в следующий этап они уже не пройдут, к сожалению... Если дело всё же в том проклятом вечере, то зачем кудрявый успокаивал брюнета, повторяя «я простил», когда на самом деле всё ещё таит обиду. Попов очень тосковал без возможности услышать родной голос на том конце провода, увидеть любимую улыбку по созвону. Своими эмоциями и впечатлениями от игр Антон не делился, не распространялся, игнорировал в ВК и не отвечал на звонки. Попов успевал накрутить себя по миллиону раз за день, а его мысли противоборствовали, складывались в сотни логических цепочек из рассуждений и мучали доводами и догадками, которые то подтверждались, то опровергались. Арсений успокаивал себя тем, что амбиций у команд много, и все хотят победить, соперники серьёзные, мастеровитые, поэтому игры выглядят как ожесточённая борьба, где победу одержать получается с большим трудом, когда соперники наступают на пятки по счёту, а ошибок при таком раскладе должно быть как можно меньше. Отсюда и такое измотанное состояние, пропущенные звонки и непрочитанные сообщения. Арсению сложно представить, сколько усилий приходится вкладывать, и как по максимуму отдавать себя на площадке, уставать, но при этом играть дальше, истощать себя физически и эмоционально. Да ещё и гул с трибун нескончаемый. Наверняка, к концу игры голова и так кипит, да ещё и команда весь день, как пишет Шастун, сидит в зале и смотрит на другие игры своих соперников, на которых шум не стихает. Арсений всё понимает. Но разве тяжело найти минутку, чтобы отписаться? Сложно ради близкого человека найти в себе немного эмоций? Арсений не делает счастливым Антона просто от того, что они вместе, не вызывает кошачью улыбку своим новым сообщением. Он не может как-то поддержать Шастуна хотя бы на словах, успокоить, укутать в своей нежности и подарить комфорт, такой нужный сейчас обладателю изумрудных глаз. Антон снова не позволяет. Сообщения порой оставались не просто проигнорированными, а даже непрочитанными, хотя Шастун и был регулярно в сети. Параноидальные мысли забирались к Попову всё глубже, заставляя думать о том, что Арсений стал надоедать своей назойливостью, но он просто не мог не писать Антону. Как говорится, и хочется, и колется. Он невероятно скучал по любимым русым кудряшкам. Интересно, во время соревнований он волосы тоже завивает? Скучал по малахитовым глазам и сладости пухлых губ. Арсений стал писать намного реже, с пониманием того, что это бессмысленно, и он не получит обратной связи, перестал пытаться добиться немного внимания от Антона, ничего не получая в ответ. Может по возвращению Шастун отвлечётся, всё вернётся в норму, ему станет лучше. Попов с нетерпением ждал приезда Антона, чтобы поговорить вживую и всё разложить по полочкам.***
Арсений не заметил того, как сам стал чувствовать себя вымотанным, вялым, с появившимся недосыпом, выделившимися мешками и синяками под глазами. Стараясь отгородиться от угнетающий и разочаровывающих мыслей, он заставлял себя работать усерднее, занимать голову подготовками к экзаменам, заучиванием сценария к новогоднему выступлению; пахал на репетициях с большей отдачей. Дни смешались в одну повторяющуюся историю, неизменно приближая брюнета к тому самому ежегодному выгоранию. Попов думал, что на этот раз миновал этот период, ведь обычно он наступал в ноябре, а на дворе середина декабря. Рано обрадовался. Не стечь в эту яму так рано помог Шастун, который же в неё и вгоняет сейчас Арсения своим безразличием и игнорированием. В такой петле — по ощущениям стягивающейся на шее, натирающей нежную кожу до ссадин — он иногда пропускал приёмы пищи. Чувство голода терялось где-то фоном для других ощущений. Позже, желудок стягивало спазмами, ложка не лезла в рот, несмотря на то, что есть хотелось. Через силу пихать еду без рвотных позывов в себя тоже не получалось. Вот такой парадокс — Попов не мог поесть, потому что хотелось блевать, а хотелось блевать, потому что он не ел. Парня хватило с таким режимом почти на всю рабочую неделю. Недосып, недоедание, измотанность, личные переживания сказались так, что парень не выполнял какую-то часть домашнего задания — сил уже просто не было — появились пробелы в учёбе и проблемы с оценками, начал засыпать на уроках; мозг отказывался работать на репетициях, но продолжал нехотя хватать из памяти утекающие заученные строки... Сохранялось отсутствие мотивации ежедневно вставать с кровати и возвращаться к повседневным делам. Единственное, что было неизменным: тоска, одиночество, переживания за Антона и мысли о нём, нежные чувства. Они горели в начале недели, поджигались надеждой снова и снова, пока, не нашедшие выхода и новой зажигалки, не перегорели до тла. Их заменила пустота. Нет, Арсений не разлюбил Антона, но он устал от такого отношения к себе, потерял всякую веру на преждевременный контакт с Шастуном. Одиночество чувствовалось в рамках романтических отношений: Арсений был похож на цветок, который вянет без ухаживания и воды, а Попов — без любви и всяческих её проявлений. Рядом с ним всё время был Серёжа. Он, как лучший и хороший друг, замечал все изменения в состоянии брюнета, поддерживал его, разговаривал с ним (иногда Матвиенко выглядел, как нянька, но это не так важно, как факт того, что Попов угасает, и с этим нужно что-то делать), отвлекал какими-то просьбами и забаными историями. Почти каждый день Серёжа силками вытаскивал Арсения на улицу. Они гуляли на свежем воздухе, ходили в кафе (но не в то, где обычно тусуются Арсений и Антон), играли в игры. Всё это, безусловно, отвелкало и от лишних мыслей и проблем, появившихся в учёбе и драм кружке, и дышать становилось легче. Иногда Матвиенко давал волшебный пендель под зад, когда брюнет совсем отчаивался и отказывался делать домашнее задание. Садился рядом и они вместе выполняли ту часть уроков, которую знали, а остальная верно шла к чёрту. В то же время, тихими зимними вечерами на кухне за чашкой чая и медовым пирогом, Серёжа был прекрасным слушателем, внимательно и не перебивая слушал преобразованные в слова накипевшие мысли Арсения, успокаивал и поддерживал его. Ему не надоедало, даже когда Попов высказывался по какому-то переживанию не в первый раз. Если бы не Серёжа, Арсений бы точно загнулся, без сил даже не вставал с кровати в новый день.***
Что касаемо Щербакова, то он пробовал узнать подробности случившегося, навязывался, предлагал встретиться и всё обсудить, хотя обсуждать и нечего было. Однажды он после неудавшейся изнурённой репетиции подловил адски уставшего Попова, чтобы поговорить с глазу на глаз, не позволяя Арсению снова избежать разговора. Брюнет понятия не имел, что тому нужно: или Лёше действительно совестно, и он из добрых намерений хотел оказать поддержку и как-то помочь исправить ситуацию, или же он просто вовремя хотел подставить***
Понедельник, 19 декабря.
Раздражающий рингтон будильника набатом бьёт по черепной коробке, взбалтывая её внутренности. Арсений с удовольствием, но нехотя отпускает свой сон, в котором он ещё будучи ребёнком порвал купальные плавки в аквапарке, пока съезжал с горки с холодной водой и зацепился за торчащий болт (хорошо, хоть булки целы остались), а потом с мамой позорно шёл через весь парк в поисках какого-то торгаша, стараясь сильно не вилять голой задницей и совсем не замечать смешки и заинтересованные взгляды в свою сторону. К счастью, выйдя из дрёмы, Попов тут же забыл свой позор, как только открыл глаза и понял, что лежит прямо на тетрадях. Дрожащей и отяжелевшей после упорной работы над сочинением по литературе рукой Арсений откладывает будильник на десять минут, снова падает головой в своё сочинение. Он смутно вспоминает, что же там написал вечером, но его снова клонило в сон, он сомкнул веки. Когда же будильник прозвенел снова, брюнет постарался окончательно проснуться. Первым уроком литература, стоило бы перечитать своё творение. Но взглянув на время, Попов подорвался с места, осознавая, что уже опаздывает в школу. Оказалось, что он перевёл будильник на двадцать минут. Ёжась от холода, он забежал в комнату к другу, который бессовестно спал и в ус не дул, что ему на уроки пора. Покрывая это утро и не желающего просыпаться друга отборным матом, Попов скинул с него одеяло, отдавая Матвиенко на растерзание холодному воздуху в комнате. Арсений старался расправиться с утренней рутиной как можно быстрее, параллельно пинал под зад сонного Матвиенко. Даже не позавтракав, Попов кинул все тетради и учебники со стола в рюкзак, не проверил, всё ли на месте. Заботливый зомби-Серёжа сделал для друга два бутера (которые были очень к стати, потому что у Арсения помаячило чувство голода, а с ним пришло и желание принять пищу), чтобы тот не помер с голоду, пока будет бежать в школу, ведь самому Матвиенко только ко второму уроку. Приняв благодарности, он вернулся в спальню досматривать свой сон, а перед уходом Попова пробубнил: — Хорошего дня, скотина такая. — И Арсению было совестно, что он так резко и рано разбудил друга, который мог спокойно поспать как минимум час. Быстро напялив ботинки и накинув пуховик, Арсений подхватил рюкзак и выбежал из квартиры, на ходу застегнул молнию и натянул шапку, жуя бутер. По пути он вспомнил о сочинении, которое после урока нужно будет сдать, о том, что оно не доработано, а хотел это исправить утром. Да и плевать. Арсению так похуй, кому же там блять на Руси жить хорошо. Ему***
Подбегая к школе Арсений увидел хорошо знакомую высокую каланчу, и сердце сделало тройное сальто, значительно поднимая настроение и вызывая бурю пархающих бабочек, которые неосторожным взмахом своих острых крыльев могут разрезать сердце. В теле появилось столько энергии, сколько не было за всю прошедшую неделю. Парни не виделись столько дней, не созванивались, а в их чате вёл монологи Арсений. Антон также опаздывает в школу, докуривает сигарету, выдыхает табачный дым, который ещё долгое время не может раствориться в декабрьском морозном воздухе. Арсений ускоряет бег, накидывая рюкзак повыше. — Антон! Шастун замедляется, шаги стали не такими широкими, но тем не менее, идти он не перестал. Переполняющая радость, казалось, разорвёт Попова и осчастливит всех сонливых хмурых учеников и прохожих вокруг. Эта радость затуманила глаза брюнету, он не видел никого, кроме силуэта перед собой, перестал давать себе отчёт в действиях. Поравнявшись с Антоном, Арсений попытался переплести их пальцы, но тот одёрнул руку и убрал в карман. Тогда Попов попытался обнять Шастуна, останавливая. — Арс, не сейчас. — Почему это? — Пальцы резко согнулись в кулаки, обхватывая бесплотный воздух, а руки робко опустились в привычное положение. Оглянувшись вокруг и проанализировав локацию, отказ Арсений принял спокойно. Хотя по ощущениям одна бабочка всё же сдохла. Или две. — Во-первых, я опаздываю. И ты, как я понимаю, тоже. Во-вторых, нас просили не нежиться на территории школы. — Да когда ты начал таким послушным быть? — Арсений нахмурил брови, не узнавая своего парня. Он-то ожидал, что встретит Антона с объятиями, кудрявый утянет в сладостный долгожданный поцелуй. Ничего из этого не произошло, а по груди прошла жгущая неприятная волна. Арсений оглядел Шастуна, отмечая его угрюмое настроение и вялость. Глупо было надеяться на теплоту. — С тех пор, как от меня начала зависеть и твоя голова. — Он затянулся, впервые посмотрел на Арсения. Глаза холодные, словно эхинацею «Green Jewel» поместили в форму для льда и заморозили, радужка потускнела (или так кажется из-за отражения снега и тёмного неба). А когда достали, то от цветка-льдины повеяло холодом и лёгкой дымкой. — Ты, кстати, почему раньше вернулся? Не предупредил даже… — Команду из Кургана дисквалифицировали в первый же день. Соответственно, больше они ни с кем не играли. Сколько команд — столько игровых дней, а с их дисквалом соревнования сократились на один день. — Повествование настолько равнодушное и унылое, что веки Попова начали накрывать глазное яблоко — ёбаная сонливость. — Тебе забыл сообщить о приезде, замотался, прости, — извинения вышли очень сухими, зелёные глаза не выражали искреннего сочувствия или хоть какой-то вины. Арсений даже продрогнул всем телом от того, насколько неприятным по эмоциональной окраске получилось это оправдание. Настроение стремительно поползло вниз. — Да ничего, бывает… А за что их удалили? — Попов придержал для Шастуна дверь, а после юркнул в школу за ним. — Я так и не понял. Проект-то школьный, а в их команде обнаружили игроков с других школ и по возрасту не прошли. И ещё какие-то нюансы. Мне не до этого было. Парни отдали куртки злой гардеробщице, которая буквально вырвала одежду из рук, повесила на крючки, после чего агрессивно и с хлопком дерзко положила бирки на маленькую полочку окна приёма. Арсений скучающе пронаблюдал за поведением женщины, мысленно сблёвывая в урну от того, насколько нелепо она выглядит в бордовом фартуке, с небрежно собранными в краб волосами, как выполняет с надменным лицом, по всей видимости, нелюбимую работу и ведёт себя таким образом, словно делает одолжение. Кто с самого утра тебя выбесил, бедолага?.. Раздражённо бросив «спасибо, Маргарита Викторовна», Антон резко схватил бирку, отсалютовал женщине двумя пальцами и зашагал к лестнице. — У тебя какой урок? — Арсений молча взял свою бирку, но с места не сдвинулся, вспомнив, что профиля у Антона сейчас не должно быть. — Никакой. Я к Павлу Алексеевичу. — Шастун, где тебя носит, мы ко скольким договаривались?! — Лёгок на помине… Учитель стоял на лестнице на второй этаж, раздражённо тряхнул рукой с часами на запястье. — Пока, Арс, — Антон попрощался, не глядя на Попова. Он даже не заметил, как брюнет отстал, оставшись у гардероба.***
— Сень, у тебя всё нормально? — Матвиенко заглянул в лицо Попова, который вяло ковырялся столовым прибором в красной рыбе, закапывал её в пюре. — Да. Серёжа нахмурил брови, ведь ожидал, что друг как-то отреагирует на не любимую форму своего имени. — Что не ешь тогда? — Очередная вилка с едой направилась в рот. — Рыбу я не ем, ты знаешь. Пюре жидкое, да ещё и сока от рыбы в нём много... — Попов так же вяло поднял небесно-голубые глаза с выделившимися мешками под ними. — Хочешь съесть мою порцию? — Спрашиваешь! — Хмыкнув, Попов подвинул свою тарелку ближе к Матвиенко, который за пару секунд дочерпал вилкой остатки своего пюре, перехватил поданную порцию. Арсений оторвал половинку от куска хлеба, а от него мякиш и начал катать шарик, метнул взгляд на Антона, сидящего не так далеко. — Арс, поговори с ним... Я сам скоро, глядя на тебя, в тоске утону и позеленею от неё же. — Да не собирается он со мной разговаривать... Думаешь, я не пытался? И писал и звонил. Без толку. — Попробуй поговорить в школе где-нибудь в течение дня, раз не отвечает. — Он с Оксаной только и общается на всех переменах, — брюнет скучающе подложил кулак под щёку и посмотрел в сторону обедающих вместе Шастуна и Суркову. — И ты пойми его: у парня важные соревнования были, сколько стараний, эмоций, сил. Понятное дело, что это всё изматывает. И результат не оправдал надежд и его мечта уже не сбудется... А Оксана — его лучшая подруга и всегда ему помогает, оказывает поддержку. — А меня он понять не хочет?! Я разве не могу ему помочь?! — Попов между пальцами смял в лепёшку хлебный мякиш, чуть повышая голос и шипя от нарастающего негодования. Некоторые ребята, сидящие где-то рядом, заинтересованно оглянулись на источник повышенных децибелов. — Тише-тише, убийца Колобка... Не будь эгоистом. То же самое почти у нас с тобой сейчас — ты обсуждаешь это со мной, а не с Антоном. Всё образуется к концу недели. — Попов хмуро отложил лепёшку в хлебницу. Серёжа проследил за движением и решительно отставил тарелку в сторону. — Арсений Сергеевич, верните мне моего жизнерадостного Сеню! — Матвиенко оттянул ворот светло-жёлтого поповского свитера, переваливаясь через весь стол; проговорил, чуть ли не головой залезая в образовавшееся пространство между свитером и футболкой, — куда так глубоко вы его засунули? Как же странно звучит эта фраза, если её вырвать из контекста... — Сёреж, перестань, — Арсений задёргался, начал смущённо смеяться и пытался вытащить Матвиенко из своего свитера. — Господи, люди смотрят.... Ай! — Попов вскрикнул от того, что друг защекотал слабые зоны тела брюнета. Он начал извиваться, как червячок, задыхаясь в смехе. — Во-о-от, — наконец армянин вылез и вернулся на своё место, — не переставай улыбаться. — Ешь быстрее, звонок через пару минут, — Попов в ответ посмотрел с благодарностью, успокаиваясь после приступа смеха, улыбаясь Серёге, который с прежней активностью начал поедать новую порцию.***
На следующий день Арсений после урока химии, на котором в перерывах между конспектированием записей с доски прожигал взглядом Антона и Оксану до дыр на их спине, сидя на две парты позади них на другом ряду, решил всё же вырвать Шастуна из лап девицы. — С Богом... — Попов выдохнул на синхроне с раздавшимся смехом Сурковой — кучерявый рассказал что-то наверняка очень забавное. — Ну, всё... Погнал нахуй. Давай, Арс, — напоследок Серёжа хлопнул друга по спине, благословляя. С каждым шагом дрожь в коленках увеличивалась, в горле запершило, по ощущениям сел голос. Встав рядом с партой напротив Шастуна, Попов потупил пару секунд в ожидании, когда на него обратят внимание смеющиеся подружки. Издеваетесь?.. Его появления тут и не заметили. Арсений прокашлялся, и только тогда Суркова чуть наклонила голову вбок, высматривая объект вмешательства, и тут же её улыбка пропала с лица. Антон повернулся секундой позже. — Простите, что перебиваю, — немного виноватый взгляд нежно прошёлся по недоумевающим лицам и в итоге остановился на Антоне. Матерь Божья... Арсений снова утонул в яркой зелени глаз, которую так давно не видел, ведь не было такой возможности на протяжении недели, а вчера наткнулся лишь на холод в них, а сейчас — на лето в июле. Мысленно дав себе взбадривающую пощёчину за то, что брюнет конкретно завис, и вроде даже губы разомкнулись от манящего томного взгляда Шастуна. Тот молча ждал продолжения реплики, склонив голову чуть вниз спрашивая одним лишь взглядом: «Ну, что хотел? Так и будешь стоять?..» — Антон, мы можем поговорить? — Он понизил голос, теряясь под давлением двух пар светлых глаз. — Сейчас я разговариваю с Оксаной, поэтому... Суркова его перебила. — Ничего страшного, Антон, закончим позже, — она подарила Арсению успокаивающую улыбку, не замечая тупого взгляда друга на себе. Попов благодарно кивнул. — Звонок через пару минут... — Шастун затеребил кольца. Нервничает? — На следующей перемене? — Навряд ли. Непонятно чем может закончиться разговор, потом ещё профиля отсиживать. — После уроков? — Не знаю... — Глаза совсем потускнели, вторая рука присоединилась к теребёжке колец. Антон убрал ладони под стол, скрывая тревожность от двух пар глаз. — Мне нужно подумать, дай мне эту возможность, пожалуйста... Спишемся позже? Снова отказ. Сколько думать можно?! Арсений шумно вздыхает, подавляя возмущение и борясь с желанием нагрубить Антону, оставить его купаться во всём самостоятельно, забить на всё. Но это не выход из ситуации, поэтому брюнет просит у Бога ещё немного терпения из неприкосновенного запаса. — Конечно... Отлично, Шастун, продолжай меня отталкивать своим бездействием... — Попов безнадёжно опустил голову, закрывая глаза. Пальцы изящными движениями постучали по поверхности парты, как по клавишам фортепиано, отбивая звонкую мелодию разочарования и усталости. — Ко-неч-но... Лёгкие ноги с тяжёлыми ботинками последовали к родному месту Арсения, указательный палец руки скользил по столу Шастуна, пока препятствием не оказалась пропасть. Ладонь вспорхнула в воздух, словно дирижёр обозначил конец произведения. Рука глупо продолжила болтаться относительно корпуса, отросшие ногти впивались в ладонь, оставляя красные полумесяцы на ней. — Ну? Что он сказал? — Матвиенко садится ближе к Попову, с нетерпением ждёт подробностей. — Быстро ты как-то... — Сказал, что ему нужно ещё подумать, — парень не пытался скрыть своё раздражение; цедил шёпотом слова до скрежета зубов. — Понятия не имею, над чем и почему так долго! — Отключенный телефон полетел к пеналу и с грохотом приземлился на край парты. — На хер его. Задолбало... Следы на ладонях засаднили, Попов опустил взгляд на них, поморщился от вида. Всади ногти поглубже, пошла бы и кровь... Пройдёт. Всё пройдёт... И их любовь тоже пройдёт? — Будет больно. Арсению не хочется думать о том, хотя вполне очевидно, что неизбежно близится расставание. Промелькнувшая мысль окатила парня ужасом с ног до головы. Над чем же ещё может так долго думать Антон, резко отстранившись? Из груди вышел сдавленный смешок. Неужели брюнету нет прощения за тот поцелуй?.. Это ведь была ошибка... Момент забвения. Дышать стало тяжелее, словно на грудной клетке устроился ленивый и очень жирный мейн кун, как у маминой подруги. В поле зрения были лишь дрожащие ледяные ладони, слуху было доступно только собственное учащённое сердцебиение. Каждое сокращение сердечных мышц отдавалось толчком в горле и скоплениями влаги в уголках глаз, которая так и не выльется на щёки. Как всё исправить? И можно ли ещё это сделать... Внутри стало ощутимо пусто, словно Арсений попал в небытие, выпал из мира. Вроде бы сидит в кабинете в окружении ещё двадцати трёх человек, но он так далеко от этого места. Перед глазами с огромной скоростью сменяли друг друга картинки-воспоминания того вечера: губы Щербакова, блеск в глазах, нездоровое желание, охватившее Попова с головой; слабая сила воли, приятно затуманенный рассудок, резкий спасительный рингтон, облегчение от вроде бы миновавшей ошибки, сброшенный звонок; ледяной тон, резанувший в грудь, некогда звонкого голоса, шептавшего нежности, от которых подкашивались ноги; растерянное лицо Шастуна, тупое оцепенение во всём теле, удаляющийся силуэт, бег, холодный воздух, разрывающиеся лёгкие, идиотские оправдания, еле сдерживаемое терпение, душащие слёзы... неловкое, но очень дорогое объятие. — Арс?.. Арс! — Матвиенко толкает друга в плечо, пытаясь достучаться до него. — Ты в порядке? — Мир приобретает привычные очертания. Кроме глухого стука сердца слышатся голоса, проходящие по кабинету, учитель что-то говорит и параллельно делает записи на доске. Взгляд перемещается на обеспокоенного друга. — Бледный весь, как поганка... Может домой? — Нет, — сердцебиение постепенно нормализовалось, кончики пальцев начало покалывать, лёгкие получили большую порцию воздуха. — Я в порядке. — Сука! Я бы этого Шастуна... — Армянин раздул ноздри, начал заводиться от злости, закатил рукава безразмерной кофты. Выглядел так, словно готов прямо сейчас встать с места, подойти к Антону и за шкирку выкинуть его из кабинета и разбить как минимум нос. Кажется, действительно начинает вставать. — Серёж, какая тема урока? — Попов усадил друга на место. Усмирив того взглядом, он с трудом взял ручку в отмораживающиеся пальцы, готовый вписать в тетрадь дату и тему.