Rainbow Sweater

      Следующим утром Арсений просыпается в своей кровати, а не над учебниками, как было в последнюю неделю. Вчера он не делал домашку — как домой пришёл полностью выжатый после репетиции, так и завалился в кровать, проспав до утра мёртвым сном. Зато чувствует себя почти выспавшимся (вообще нет), по сравнению с предыдущими днями, но идти куда-то по прежнему не хочется, несмотря на то, что нужно.       Пробуждение вышло резким. Его причиной стал неожиданный громкий то ли храп Матвиенко, то ли его вдох через рот с пугающими звуками, который проник в сон Попова, оказавшись там внезапным громом на безоблачном ярко-кровавом небе, которое заворожённо разглядывали Попов и Шастун.       Арсению снился тот октябрьский день, девятое число, отмеченный в личном календаре брюнета, как счастливый — самый-самый любимый день — когда Антон признался в своих чувствах. Тогда было хорошо, но вместе с этим волнительно, внутри переполняло тепло и нежность, какого Арсений никогда не испытывал до того вечера. Никакое материнское тепло, да простит Попова мать, не грело так, как то признание, тот вечер, Антон Шастун, который в одночасье подарил брюнету то огромное счастье, которым парень грезил на протяжении нескольких лет.       Тогда небо было розовое, с полосами вытянутых вдоль горизонта облаков, во сне же — жуткое, кровавое, пугающее. Ещё и этот гром треклятый, после которого Антон исчез: Арсений от испуга резко повернул голову в сторону звука, хрустнув шеей, а когда вернул внимание к Шастуну, чтобы проверить его реакцию, то замолчал на полуслове, никого рядом с собой не обнаруживая. Он растерянно вертел головой по сторонам в поисках парня, выглядывал его внизу. Напрасно.       Попов окончательно разомкнул веки, прогоняя остатки сна. Осталось приятное послевкусие от фантомного возвращения в тот вечер — спасибо, Морфей — но конец сна взбудоражил сознание Арсения тревогой, разбивая парня о стены действительности, в которой он потерял теряет Антона. На душе стало как-то вязко-погано. От этого чувства и из-за сожаления к происходящему между ним и его любимым человеком он тяжело вдыхает комнатный воздух, надеясь, что вместе с выдохом выйдет и тоска из лёгких. Сам же Серёжа просто повернулся на другой бок, натягивая одеяло до подбородка и закидывая на него одну ногу.       Попов моргает ещё несколько раз, сонными глазами пяля в потолок, с трудом прощается с мягчайшей подушкой, нехотя стекает с кровати на пол, стараясь каждой клеточкой тела чувствовать тепло постели до талого. Из-за резкого пробуждения во рту пересохло, а сердце стучало где-то в горле, ноги ведут к кухне за стаканом воды. Проходя мимо Серёжи, Арсений занёс руку для удара по пятой точке армянина, но осёк себя, предугадывая дальнейшую реакцию друга и последствия для самого Попова. Это могло быть опасно для жизни, поэтому он не стал рисковать и с глубочайшей досадой покинул комнату.       Вчерашним днем голубоглазка отключил свой телефон, кладя огромный болт на всё и всех, кто, может быть, хотел как-то с ним связаться. Не то чтобы его телефон разрывался от звонков разных абонентов или бесконечных уведомлений о новых сообщениях, но Попов хотел, чтобы на такой ход отреагировал конкретный человек. Да, это инфантильно. Арсений понимал, что ведёт себя, как истеричка, и его игра одного актёра никому нахуй не нужна, да и вряд ли на неё кто-то вообще обратил внимание. Ему и не нужны были все — он надеялся на внимание лишь одного человека.       Арсений включает телефон, надеясь, что Антон пытался до него дозвониться, оставил много сообщений (или хотя бы одно, что будет чудесным вторым подарком к новому году, который уже не за горами). Он ждал хоть какого-то внимания от Шастуна, вообще чего угодно.       Влившись в работу, телефон выдал оповещение о том, что у Попова есть несколько пропущенных. От Матвиенко, но он вечером уже объяснил, почему звонил. От матери — ей парень перезвонит потом, сейчас нет ни настроя, ни желания разговаривать с кем-либо вообще. Один от Антона. Да слава Богу, он ещё помнит о Попове. Арсений бы станцевал победный танец, если бы не был разбит событиями прошедших дней и сном. Всего один звонок, одна попытка. Зато три пропущенных от отца.       Брюнет даже поперхнулся глотком воды. Что ему нужно? Тело в момент обдало жаром и испугом с головы до ног, брюнет ухватился за край тумбы. Арсений не верил глазам, вчитываясь в имя контакта снова и снова. Когда-нибудь его сердце точно остановится от таких пиздецов.       Дон. Три ясные буквы. Ган.       Брюнет проверил цифры. Да, его номер…       Сергей Александрович с того сентябрьского дня, как Арсений покинул отчий дом, ни разу не звонил своему сыну. У Попова-младшего даже закрались мысли, шедшие под руку и добродушно подающие жёсткий коктейль из угнетающих чувств, в том числе боли и отчаяния, что он отцу в общем-то и не нужен, от него попросту с презрением отказались из-за ориентации. Парень не придавал этой теме особого значения и не рефлексировал, потому что был потрясён и зол на отца, довольно горд, чтобы дать себе слабину и переиначить всю ситуацию под мнением: «Это же моя семья, мои родители — самые родные и близкие люди; может, я погорячился и мне стоило извиниться?». Арсений вздыхает.       Нет, его выгнали. Его не хотят видеть дома — да и к чёрту это всё, он обязательно справится. Так считал Попов в первое время. Позже эта тема его и не волновала вовсе, потому что фатальных изменений в его жизни в связи с этой ситуацией не произошло, а значит, всё было в порядке. Даже когда мама звонила, то она и не очень просила сына вернуться домой или поговорить с отцом. Наверняка Дон ей просто запретил это, чтобы таким образом оказать давление на Арсения, проучить, мол тебя здесь не ждут и не скучают по тебе. Но в течение рабочего дня в отсутствие отца рядом мама звонила и всё интересовалась время от времени как Попов живёт, какие сложности появились после ссоры с отцом, как он справляется; рассказывала об их жизни с супругом после ухода Арсения. Она пыталась говорить с Поповым-старшим, просила обсудить это всё втроём, настаивала на разговоре отца и сына. Отец же был непреклонен и не менее горд, чем сын.       Он — человек слова. Если сказал, что Арсений с ними больше не живёт, значит, жить не будет. И от своих слов навряд ли откажется. Но при этом он действительно словно забыл о своём сыне. Мама ни разу в телефонном разговоре не произнесла за это время «папа скучает по тебе», «он спрашивает у меня о тебе», «он интересуется тобой». Это приносило душевную боль, загоняло в угол. Ну, как же так? Выбросить единственного сына на улицу, как котёнка, отправить в свободное плавание за отклонение от традиционных ценностей, что так активно поддерживает всё общество. М-да.       Арсений настолько сильно погрузился в свои мысли, приложив телефон ко лбу, что холодная вода в стакане согрелась от его руки. Попов это понял, только когда сделал новый глоток и жидкость показалась невкусной и довольно тёплой. Стакан был поставлен на место.       Кажется, Арсений только сейчас впустил наконец эти самые мысли, которые всячески отгонял от себя, в голову и только сейчас осознал, насколько сильно на самом деле скучал по дому, по родителям; спокойствию, зная, что он спит в родной кровати, а утро встречает его материнской улыбкой и отцовским привычным молчанием, будет завтрак со своей семьёй, родные стены будут греть. Что такого могло произойти, что Дон позвонил сыну-отшельнику, да ещё три раза?       Арсений позвонит матери сегодня и аккуратно спросит от этом. Он обещает себе, что подумает над всей этой темой, отдаст себя мыслительному процессу целиком. Может, вся эта ситуация и в правду бредовая? Её могло бы и не быть, если бы два барана — Арсений и Сергей — не были такими упрямыми козлами с огромным эго на двоих.       В семье Матвиенко, безусловно, хорошо, тепло, сытно, очень весело. Жить с лучшим другом? Да Арсений о таком раньше только и мог, что мечтать. Забытое чувство неловкости посетило Попова осознанием, что он живёт у Серёжи слишком долго, слишком свободно себя чувствует в их доме, слишком сладко. Много всяких «слишком», которые ставят Арсения в стыдливый угол. Может, пришло время возвращаться домой? Но для начала, разумеется, нужен вердикт отца на этот вопрос.       Подумав об этом, Арсений горько выдыхает. А готовы ли они оба к этому? Даже парень не может решить, готов ли он сам. Скорее всего, вопрос о возвращении остаётся подвешенным и откладывается для раздумия как раз-таки из-за того, что Попов не знает, как отреагирует отец.       Арсений проверяет соцсети. Непрочитанные сообщения: беседы, в которых парень состоит непонятно зачем, но и не выходит из них, спамы, боты. Ни одного от Антона.       — Да ты блять каменный?! Что за бездушность? — Попов рычит от разгорающегося негодования.       Внезапно появившаяся на дылду злость заставила возненавидеть это блядское утро окончательно. В раздражённом жесте, закатив глаза, Арсений откидывает телефон на стол и ставит чайник, в котором не оказалось воды. Резко открыв крышку и повернув кран, Попов залил воду в технику, матеря её и того, кто последний делал чай или кофе — ему похую.       Злость нужно куда-то деть. Из соседней комнаты снова слышится храп. Взглянув на время, парень отметил, что другу пора бы уже и проснуться.       Мысль об ударе по спящей заднице показалась Арсению привлекательной настолько, чтобы без всяких «но» воплотить её в действие. Попов широким шагом направился в их с Матвиенко комнату. Через пару секунд по всей квартире раздалось жалобное мычание, а затем пронзительный крик боли.

***

      Не изменяя себе, к первому уроку парни опаздывают. Кто же знал, что Серёжа даст отпор и отомстит за свой нежный зад? Это было очевидно. Избив друг друга подушками, перекидываясь оскорблениями, парни оделись в давящей тишине.       Серёжа вообще не понял какого хуя первым его впечатлением от нового дня стала боль и жжение на правой ягодице. Он даже не проснулся толком. Матвиенко мог поклясться, что там остался красный след пятерни Попова.       Этим утром Серёжа вообще не узнал своего друга: тот был взбешен, удары подушкой были сильными, и если бы ему удалось повалить Матвиенко, то Арсений бы придушил армянина ею; взгляд был яростным, горел огнём, а оскорбления в огромном количестве звучали действительно обидно и в них было столько искреннего презрения, что Серёжу это задело. Он поник этим утром. Попов обвинял абсолютно за всё, подкидывая к этому попутные ругательства и обзывательства: за бардак в комнате, за медлительность, за чайник, за разбросанные чайные пакетики, мятые вещи, сонливость, непродуктивное выполнение домашнего задания. Придирался к любой мелочи. Серёжа не стал спрашивать причину такого состояния, не желая подливать масла в огонь, следовал тактике «захочет — сам расскажет», а армянин будет рядом, безусловно. Он был уверен, что причина такого арсеньевского заскока в Антоне и его очередном косяке.       Остудив пыл, оба зашли на кухню. Серёжа снова включил чайник, потому как тот за время препирательств успел остыть, бутерброды приготовил лишь для себя. Попова это задело, но он не стал это комментировать, признавая свою наглость. Да и кусок в горло не лез. Завтрак прошёл в полном молчании и залипании в телефонах. Уже когда Матвиенко собирался покинуть кухню, его приостановили, ухватив за локоть.       — Серёж… Прости меня, я не должен был срываться на тебе… — Матвиенко смотрел в глаза, сохраняя молчание. Арсений выдохнул, прикрывая веки. Как же он проебался. — Просто… С самого утра настроение не задалось.       — Чтобы оно так «не задалось» у тебя, это нужно пиздец как постараться. — Чуть обиженно и удивлённо пробормотал Серёжа. — А вообще, было очень обидно, Арс, услышать от тебя те оскорбления в мой адрес. Я могу вытерпеть многое от тебя, но твой гнев утром… Я заслужил такое отношение? Чем? Ты тупо спустил всех собак на меня. Спасибо, что хоть во всех грехах и в неудачах своей жизни не обвинил меня.       — Прости… — Попов освобождает Матвиенко от своей слабой хватки. Ему правда жаль. — Я не считаю так на самом деле… Я говорил, что на язык ложилось, не думая. Прости… — Как же часто он стал извиняться в последнее время.       — Надеюсь, сегодняшнее утро было такое первым и последним... — Матвиенко сделал пару шагов вглубь квартиры, но обернулся, решив задать вопрос. — Это из-за Антона? — Попов в ответ кивнул. Серёже пришлось приложить много сил, чтобы не цокнуть, закатив глаза. — Мы опаздываем.       Серёжа зашёл в их с Арсением комнату, чтобы собрать рюкзак. Его самого уже порядком заебала неопределённость в отношениях Попова и Шастуна. Его раздражало то, что его друг менялся так резко и заметно из-за их динамики отношений с кудряшкой. Какого чёрта не было прогресса? Антон так тянет со своими мыслями, мучая и себя, и Арсения. Зачем? Матвиенко очень переживал за лучшего друга и старался помогать всем, чем может в меру своих сил. Он мог делать и больше, если бы его не осекал Попов. Если бы брюнет приплёл Серёжу и к проблемной теме неудавшегося романа с Антоном, обвиняя в хуёвой поддержке и бесполезности, то Матвиенко вообще бы опустил руки. Ему страшно подумать, насколько бы их дружба раскололась, и что было бы дальше.       Серёжа знал обо всём, в том числе и о том, как Арсений чуть не поцеловался с Лёшей на глазах Антона. Разумеется, он был в ахуе, когда Попов, подавленный, ему рассказал об этом тем же вечером, и отчитал брюнета за это, проясняя, какой он слабовольный и неосмотрительный, глупый, и что же он натворил. Говоря всё это, Серёжа понимал, что только давит на Арсения ещё больше. Но так было нужно, потому что проёб голубоглазого был огромной ошибкой, которая ничем не оправдывается; и тот факт, что они друзья, не значил, что Серёжа закроет глаза на всю ситуацию и утешит Попова, убеждая его в том, что всё хорошо и радужно, всё решится, Антоша обязательно всё простит, ведь они любят друг друга. Нет, Попов облажался, и это факт, а у Серёжи есть свои взгляды и принципы. Отчитав Арсения по полной, Матвиенко в то же время поддержал друга и обещал помочь, успокоил в рамках разумного и реалистичного, пообещал быть рядом. Кто ещё, как не лучший друг, даст пизды и окажет поддержку одновременно, скажет всё так, как есть, не приукрашая и не оправдывая так, чтобы Попов не обиделся? Да и какие могут быть обиды, если пироженка глаголит истину и разносит по фактам.       Через пару минут оба вышли из квартиры, запирая её на замок. Получив выговор от учителя по химии за опоздание на семь минут, парни упали на своё место, переводя дыхание, ведь до школы пришлось бежать, чтобы добраться как можно быстрее. Попов и вовсе часть урока шмыгал носом, гоняя сопли туда-сюда, пока Марья Петровна не попросила исправить эту проблему посещением уборной.

***

      После урока общества Матвиенко задержался у учителя. Попов не стал его дожидаться, потому что через урок профиль по экономике, а он не решил свои любимые задачи. Их было много, поэтому приступит к ним Арсений на этой перемене и придётся доделывать во время урока английского.       Идя по длинному коридору, Арсений прикидывал планы на оставшийся день, соотнося его со временем.       — Арсений! — Послышалось откуда-то позади. Узнав голос, Попов резко обернулся, боясь, что ему послышалось. Но нет, ведь к нему действительно приближался Шастун, сияя своей солнечной улыбкой.       — Привет. — Попов старался ответить холодно, ведь улыбка никак не обнадёживает, а в голову лезут утренние воспоминания. Но он был безумно рад, что Антон наконец заговорил с ним. Чтобы не выдать своей улыбки, брюнет прикусил щёки с внутренней стороны.       — Мы можем увидеться после уроков?       — Нет, я заканчиваю позже — у меня профиль, — Арсений коснулся плеча нахмурившегося Антона, чуть подталкивая вперёд, предлагая пройтись вместе.       — А после английского под нашей лестницей?       — Ладно, — только и пожал плечами.       — Отлично, жду тебя! — Он оглянулся по сторонам, закусив губу. В следующую секунду на лбу Арсения остался мокрый след от быстрого поцелуя, после которого Антон кинул скомканное «извини», свернул к лестнице на третий этаж к своей группе, заливаясь багрянцем. От такой приятной неожиданности ноги Попова чуть подкосились. Может, всё не так плохо?

***

      Весь английский Арсений не мог перестать думать об Антоне. Когда учительница попросила прочитать текст, вырывая Попова из своей задумчивости, то парень заикался, путая буквы, не мог сконцентрироваться на тексте. Слава Богу, участь перевода досталась другому ученику, а брюнет надеялся, что наикал хотя бы на четвёрку.       То Антон две недели не шёл на контакт и обрубал попытки встретиться, поговорить, а сегодня сам попросил уделить ему время. В какой-то момент брюнету стало страшно, потому что Шастун готов разговаривать. И только Антону известно (может, ещё Сурковой), что он там надумал и что хочет сообщить. Не исключено, что что-то нехорошее, а скорее плохое и скажет. Это чувство не давало Попову успокоиться.       Ещё он думал, как будет вести себя во время разговора, что бы он мог ответить на тот или иной вопрос, а что спросил бы сам. Никуда утренняя злость не израсходовалась, а просто подавилась и где-то затерялась. Хотелось показать Антону своё неудовлетворение, но в отношении чего брюнет не знал, ведь гнать на Антона не за что: он по-человечески попросил дать ему время на «подумать». К тому же, Попов любил кудрявого парня, поэтому жертвовал своим комфортом ради комфорта любимого человека, уважал его и старался не доёбывать своими истериками и выяснениями отношений. Потому что Попов знал, что когда Антон будет готов, то сообщит об этом и они поговорят.       Вопреки всему этому томное ожидание сводило с ума, и держать себя в руках, не переступать через обозначенную черту уважения и принятия просьб Антона становилось сложнее, больнее и невыносимее с каждым днём. Тем более, если вся проблема всё-таки в конфузе с Щербаковым, то Попов должен вообще молчать, поскольку за свою ошибку слишком легко отплатил, даже можно сказать, что он вообще избежал наказания. А возможно, отношение Шастуна последних недель и было тем самым наказанием. Достойно.       Попов решил засунуть свою гордость поглубже. О какой гордости может идти речь, когда дело касается отношений с любимым человеком? Ей не место здесь. Да и Шастун подошёл вроде бы с хорошим настроением, боевым, улыбаясь в коридоре только для Попова. Хотелось верить, что улыбка была настоящей, а не той, которая нужна была для того, чтобы умерить пыл брюнета и расположить к себе. Не хотелось портить неустойчивую радость Антона своей угрюмостью и заставлять парня чувствовать себя виноватым за ожидание.       Антон приходил в норму, Арсений наблюдал за ним. Зелёные глаза действительно светились с самого утра, парень был приветливей и не закрывался от мира под капюшоном худака; вёл беседы не только с Оксаной, но ещё подсаживался и к Димке, они втроём о чем-то болтали на переменах, хихикая между собой. Изменения произошли и в одежде: Шастун снял с себя всё чёрное впервые за неделю. На нём был бордовый свитшот оверсайз без принта и свободные чёрные брюки, чуть зауженные у голеностопа; кудряшек не было. Арсений отметил для себя, что Шастун оттаивает, но не знал от чего, поэтому хотел поговорить об этом при встрече.       Всё это не могло не радовать, но вместе с этим огорчало до желания сделать себе харакири: Антон справился без помощи Арсения. Тогда какое место Попов имеет в его жизни, раз не нуждался в его помощи, когда чувствовал себя не ахти как?       Необъяснимое волнение и страх проникли в каждую клеточку тела. Нога нервно тряслась под партой, тем самым раздражая соседа по парте.       — Арсений, заебал. Перестань ногой трясти.       — Пошёл нахуй, Зинченко, — выплюнул Попов. — А тронешь меня — ручку в горло воткну. Вот сюда, — Попов едва ощутимо прикоснулся кончиком ручки к месту чуть ниже кадыка, нарисовал крестик.       — Ты псих, Попов, — Зинченко аккуратно убрал чужую руку от себя.       — Бесишь меня. Отсядь.       Зинченко ещё раз смерил взглядом Попова, после чего отвернулся от него, возвращаясь к образовательному процессу.       Так и прошёл урок английского в своих думах. Со звонком Арсений наспех скинул вещи в рюкзак, подорвался с места и покинул кабинет, не записав домашнее задание.

***

      За поворотом на лестнице Арсений переводит дыхание. С третьего этажа он бежал буквально сломя голову, вроде даже случайно пихнул какого-то ребёнка. Брюнет не помнит, принёс ли свои извинения. Сердце билось, как птица в клетке, Попов часто дышал, и в горле пересохло. Или из-за лёгкой пробежки или из-за непонятного волнения. Чего волноваться? Это же Антон. Привычный, весёлый, яркий Шастун, хороший мальчик. Они просто спокойно поговорят и внесут ясность в их отношения, заполнят в них пробелы. Попов же знает, что Антон не будет кричать и унижать, оскорблять. Парень переводит дыхание, тревожно поправляя чёлку, но, как говорится, перед смертью не надышишься.       — Арс, долго стоять там будешь? Выходи. — Попов дёрнулся от неожиданности. — Я же слышал, как ты подбежал, — раздался голос Шастуна за поворотом, после чего тот протяжно выдохнул.       Застали врасплох. Арсений до последнего надеялся, что пришёл первым и у него было время собраться с силами. Он выходит за поворот, ноги не слушаются, останавливаются в паре метрах от Шастуна. Зеленоглазый спиной опирается о стену, глядя в пол, руки греются в карманах. Пользуясь заминкой, Арсений несмело подходит ближе и ставит свой рюкзак рядом с рюкзаком Антона и встаёт к стене напротив парня.       — Привет ещё раз, — Антон поднимает глаза, робко улыбаясь. Он пробует выглядеть спокойным, но волнение у него плохо получается скрыть: он сжимал и разжимал пальцы, нервно поправил одежду и чёлку.       — Привет, — в голосе нет волнения, несмотря на дрожь внутри всего тела.       — Арс, я хотел с тобой поговорить… — Попов скрещивает руки на груди. — Нормально поговорить, а не как… В последнее время.       — Я весь во внимании.       Антон стушевался под таким холодом, пальцы потянулись к кольцам. Он снова на секунду опустил взгляд в пол, что-то прикидывая в мыслях. Качнув головой, снова посмотрел на Арсения глаза в глаза.       — В первую очередь, я бы хотел извиниться перед тобой. За игнорирование, за неясность, за недостаток внимания. Прости меня. Я эгоист, ведь думал о себе и своём комфорте, как бы изолироваться от всех, чтобы дать возможность залатать трещины в своём мире, совсем не думая о том, как разрушал твой. Мне жаль... Прости за мою слабость, что я не мог даже поговорить с тобой, объясниться, за то, что относился к тебе, как к ничтожеству, отталкивал, намеренно сохранял дистанцию.       — Намеренно? Зачем?!       — Так было нужно, — Антон тут же поморщился, понимая, что сказал лишнее, но за язык его никто не тянул. — На это были свои причины.       — Антош, было бы интересно послушать, какие, — Попов истерично усмехнулся, складывая два пальца на подбородок, как Сану из манхвы «Убить сталкера».       Шастун огляделся по сторонам, словно кто-то мог помочь ему в принятии решения: говорить или нет. Он явно нервничал и чего-то не договаривал. Арсений терпеливо ждал, надеясь, что объяснений всё же получит.       Помедлив пару секунд, ответил:       — Я не могу сказать.       — Да почему так?! — Попов взорвался от безысходности, опуская руки во всех смыслах. — Тош, ты стоишь передо мной, мы пришли сюда, чтобы поговорить и разрешить появившиеся проблемы. Мы снова возвращаемся к тому, что уже обсуждали. — Он пытается поймать бегающий по полу взгляд Антона, щёки которого покрывались багрянцем. — Снова какие-то секреты, которые касаются нас двоих и мешают нам. Я прошу тебя, будь честен и откровенен со мной... Расскажи, как есть, что бы ты там такое не умалчивал. Мы разберёмся вместе. Антон, посмотри на меня, — Шастун спокойно ответил на просьбу, выполняя её. Арсений подбадривающе улыбнулся самой нежной улыбкой, показывая, что он не обижен, а действительно хочет со всем этим наконец разобраться. Антон же слушал внимательно, не перебивая. — Расскажи, в чём дело, Антон, я хочу помочь тебе. Дай мне эту возможность. Я больше не хочу наблюдать за твоей жизнью со стороны и стучать в закрытую дверь, которая мне порядком надоела.       — Я постараюсь, Арс… Правда постараюсь, как бы ни было тяжело мне с этим... Но ты и так для меня многое сделал, — он перевёл тему, задевая не менее важную часть их отношений.       — Разве этого достаточно? Я готов делать и дальше, в том числе пока тебе не станет лучше. — Арсений протянул ладонь к руке Антона. Тот чуть заметно отшатнулся, но выглядело, словно он не заметил попытку на прикосновение. Попов застыл на секунду, понимая, что Антон до сих пор остро реагирует на телесный контакт. Голос стал тише, — почему ты не позволяешь мне? Я не представляю, как тебе было непросто на соревнованиях, но почему не звонил, писал из-под пинка? Я переживаю за тебя. Почему ты не обратился ко мне за помощью после приезда?..       — Я не знаю, Арс… — Антон смотрел прямо в глаза, кажется, даже не моргая. Он крутил кольцо на безымянном пальце, кусая губы.       — Наверное, знаю я… — Попов выдохнул, прикрывая глаза. — Я могу задать вопрос?       — Да, — еле слышно ответил Антон.       — Наши отношения подорвались из-за того вечера?       — Какого вечера?       — Ты понимаешь, о чём я. У меня язык не поворачивается сказать это вслух. — Антон кивнул, снова откидываясь спиной на стену. Теперь он скрестил руки на груди, снова кусая нижнюю губу. — Ты неоднократно повторял, что простил меня. Но почему-то ощущение… что это не так.       — Нет, Арсений, клянусь, я простил тебя. Дело не в этом… Просто… — Антон закрыл глаза. Что-то явно вертится у него на языке, ему хочется сказать это вслух, но он не может.       Шастун о чем-то задумался, нахмурил брови, не открывал глаз, собирал смелость, чтобы воплотить решение, ради которого он и назначил эту встречу.       Арсений позволяет себе рассмотреть Антона, пока он настолько близко. Лицо его несколько осунулось; так же, как и у Попова, появились синяки под глазами; взгляд стал глубже и задумчивее. Глаза были тусклыми — как бы шатен не пытался показать радость при виде Арсения, но глаза при этом не сияли, как раньше. От этой мелочи стало невыносимо тоскливо. Арсения больше не любят?       Губы парня обветрены и разодраны, загрубели участки с откусанной кожей. Даже сейчас Антон перестарался, и на незажившей хрупкой нижней губе проступила кровь, из-за чего парень расслабил брови, зализал рану машинально, не отвлекаясь от мыслительного процесса. Попов терпеливо ждал. Чем дольше брюнет смотрел на губы парня напротив, тем сильнее хотелось накрыть их поцелуем, попробовать боль их обладателя и металлический вкус, сухость, провести языком, чуть увлажняя.       В следующую секунду Арсений сократил и без того короткое расстояние между телами, пользуясь отрешённостью Антона, положил ладони на горячие румяные щёки и робко притянул для поцелуя. Антон пару раз моргнув, глядя таким проникновенным взглядом в глаза Попова, от которого узел внизу живота стянулся приятной негой в предвкушении, и чувствуя горячее слабое дыхание на своих губах, притянулся ближе, снова устало прикрывая веки.       Губы сомкнулись в долгожданном, желанном поцелуе. Арсений так давно мечтал о нем, хотел его до покалываний на губах. Поцелуй был неторопливым, тягучим, нежным. Попов так скучал по ним, что, кажется, забыл каково это: целовать Антона. Сейчас же оба заново изучали родные губы, припоминая, какое наслаждение и дурман они могут дать только в процессе поцелуями. Шастун скользнул пальцами к загривку на голове Попова в перерыве между поцелуем. Чуть прикусив израненную губу, Арсений почувствовал кровь на своих, тут же слизал её. Короткая боль на губе стала отрезвляющей точкой для Антона. В следующую секунду он резко оттолкнул Арсения.       — Арс, нет! — Антон закрыл лицо ладонями. — Господи, зачем?.. Я не договорил… Зачем ты это сделал?! Блять, я так долго собирался, чтобы сказать тебе… Я не могу так. — Он хотел добавить что-то ещё, но осекся. — Прости, мне нужно идти… — Схватив свой рюкзак, Шастун в момент покинул укромное место, смазывая вновь проступившую кровь большим пальцем.       Всё произошло настолько непонятно и быстро, что Арсений, ещё отходящий от поцелуя, ничего не успел понять, а когда рванул вслед за Антоном, то на улице не оказалось и следа. Осмотревшись по сторонам, он сбежал вниз по лестнице, снова глядя вокруг в поисках одиночного высокого силуэта.       Антон не мог так быстро пропасть с территории школы, если не бежал, как от одичавшей собаки. Попов забежал в школу и проверил туалеты на первом и втором этаже. Они были даже не прикрыты. Метнувшись на третий этаж, где в уборной было несколько кабинок, Попов увидел, что три кабины из четырёх закрыты. Проверять, заперты они на замок или нет, Арсений не стал, но в нос ударил запах сигарет с кнопкой морозной вишни, которые не так давно полюбил Шастун. Окликать парня брюнет также не стал, мало ли, кто есть в других кабинках, и не факт, что со всей школы только Антон курил вишневую кнопку.       Раздался звонок на урок и Арсений вспоминает про свою профильную экономику и задачи, которые так и не решил. Дверь с громким хлопком закрывается с уходом Попова. Он вообще ничего и нигде не решил. Арсений снова всё испортил.